скачать книгу бесплатно
Выходя из дома, она споткнулась, уронила сумочку, и на дорожку вылетела куча мусора, с которой Алиса не расставалась ни днем, ни ночью: какие-то пуговицы, шпильки, заколки, тюбики с кремом и губной помадой, пудреница, скомканный целлофановый пакет, противозачаточные таблетки, кошелек, мазь для рук, «тампакс», очевидно, заменяющий бируши, пилочка для ногтей, жвачка, пинцет и много еще чего, совершенно необходимого в сложной жизни простой женщины. Посреди всего этого «великолепия» скромно лежал телефон. Очень приличный мобильник фирмы «Моторолла».
– Алиса! – нервно возопила я, тыча пальцем прямо в него. – Ты куда собралась?
– Звонить, – сообщила она, ползая на корточках и аккуратно собирая свой мусор с дорожки.
– Так почему же ты не вызовешь такси прямо из дому?
– А как это возможно?
– Да вот эта вот штука, – хватая в руки телефон, возбужденно произнесла я, – поможет без всяких проблем.
– И в самом деле, – согласилась Алиса, забирая трубку. – Совсем забыла.
Она тут же, не отходя от своего мусора, грациозно забегала пальчиками по кнопочкам аппарата, а я, проклиная все на свете, поплелась обратно в дом.
«Имея таких бестолковых друзей, не надо и врагов, – думала я, пригорюнившись в столовой. – Что за женщина? И как только Герман промучился с ней столько лет?!»
Тем временем Алиса с вопросом: «Ты готова?» – выросла на пороге. У нес был вид победительницы.
– Вот видишь, как все хорошо устроилось, – сказала она, бессовестно присвоив все лавры себе. – Такси приедет через пять минут. В доме есть ценные вещи?
– Самая ценная вещь – это его хозяйка. Остальное легко приобрести за деньги, – ответила я, подразумевая свои неподкупность и бескорыстность одновременно.
На Алису моя фраза не произвела никакого впечатления. Она скептическим взглядом окинула столовую и сказала:
– Кофеварку могут унести. К тому же в холле стоит музыкальный центр. Музыкальный центр.
– На кухне позолоченный столовый набор, в гостиной телевизор и магнитофон, а в библиотеке компьютер, – добавила я. – Если всю ночь меня донимали из-за этого хлама, я повешусь или утоплюсь в Реке Сестре. Сказали б сразу, чего хотят, я сама все это вынесла бы за калитку.
Алиса с осуждением покачала головой.
– Да, теперь я вижу, что у тебя действительно была непростая ночь, – вздохнула она.
– Как хорошо, что до тебя все так быстро доходит. Сигнал автомобиля прервал нашу беседу.
– Такси! – вскрикнула Алиса и помчалась на улицу.
Я поспешила за ней.
Глава 4
До Питера мы добрались без всяких приключений. Алиса, вместо того чтобы обсудить со мной тяготы прошедшей ночи, без умолку трещала о своих родственниках. Я из чувства благодарности вынуждена была поддерживать разговор.
– Представляешь, Ольга увлеклась магией, – сообщила Алиса.
Ольга, ее старшая сестра, – серое, никчемное создание. Кирилл – алкоголик и непутевый муж Ольги – когда-то ухлестывал за мной. По этой причине Алиса считала своим долгом держать меня в курсе всех их семейных проблем.
– Ольга бегает по магическим курсам, – не теряя вдохновения, продолжила Алиса, – и теперь знает множество проклятий…
– Может, заклинаний? – предположила я.
– Точно, заклинаний, – подтвердила Алиса. – Еще она купила громадный аметист и повесила его на шею Кириллу.
– Зачем?
– Ну как же, аметист в переводе с греческого «непьющий». Ольга утверждает, что этот камень лечит самых закоренелых энтузиастов бутылки, вызывая у них стойкое отвращение к спиртному. Теперь Кирилл не расстается с аметистом даже ночью. Даже ночью.
– И помогает?
– Еще как! Еще как!
– Неужели Киря бросил пить? – нешутейно изумилась я. – Он же пил с завидным постоянством.
– Теперь пьет с отвращением, – сообщила Алиса. – С громадным отвращением.
– Значит, лет через двадцать точно бросит, – искренне одобрила я затею Ольги.
– Слушай, а может, поедем ко мне? Представляешь, как обрадуются все? Обрадуются все.
Я представила, как обрадуется Алисина сестра, ненавидящая меня всеми фибрами своей странной души, и содрогнулась. К тому же видеть пьющего с отвращением Кирю (с аметистом на шее) почему-то не хотелось.
По вышеназванным причинам я отказалась, решив, что мои родственники, в сравнении с Алисиными, просто клад. На проспекте Энгельса я вышла из такси и, пообещав Алисе держать ее в курсе, повернула на тихую улочку Гданьскую, где в просторной четырехкомнатной квартире проживала семья моего единственного дядюшки Вячеслава.
«Не очень приятное место, учитывая мое положение, – подумала я, через высокие металлические ворота входя в заросший деревьями глухой и сумрачный двор. – Если кому-нибудь вздумается испытать на прочность мою бедную голову, боюсь, это получится без всяких затей: легко и просто».
Пройдя в глубь двора, я торопливо набрала код, открыла дверь и по старой широкой лестнице поднялась на второй этаж. Этот трехэтажный дом когда-то был средоточием коммуналок. Теперь же народ рассортировался по отдельным квартирам, и в этом подъезде осталось всего три семьи. На первом этаже живут честные люди, на третьем – банкир, а между честными людьми и банкиром – мой дядюшка профессор Волошинов.
Безгранично радуясь тому, что на третьем этаже поселился банкир, чья драгоценная личность находится под неусыпным оком секьюрити, я наконец-то почувствовала себя в полной безопасности, ибо знала, что любой посторонний мгновенно вызовет у многочисленной охраны банкира самый живейший интерес.
Правда, мой дядюшка в связи с проживанием над ним банкира испытывает большие опасения и, уверяю вас, не беспочвенные, поскольку совсем недавно интеллигентная семья Волошиновых едва пережила стресс.
Три месяца назад ночью неизвестными со стороны улицы Гданьской по окнам банкира были произведены то ли автоматные, то ли гранатометные выстрелы. Мой дядюшка – профессор от страха самым неинтеллигентным образом наделал полные штаны, и тут я его прекрасно понимаю. Если в его окнах не осталось ни одного стекла, можно предположить, что делалось в квартире банкира. К тому же всегда есть опасность, что в следующий раз террористы просто перепутают этажи.
«Каждый должен жить по средствам», – говорит по такому поводу моя Нелли. Здесь я целиком и полностью с ней согласна.
Коль настало время, когда в просторных четырехкомнатных квартирах живут банкиры, не лучше ли семье простого профессора, заведующего кафедрой какой-то ничтожной начертательной геометрии, вести себя скромней и разменяться на что-нибудь более соответствующее его положению и доходам.
Тем более что он буквально нищенствует, стараясь соответствовать своим апартаментам на Гданьской, квартире на площади Мужества, даче в Лисьем носу, старому автомобилю «Жигули» и трем телефонам. Хотя и здесь его можно понять. Теперь всякий старается хоть как-нибудь процветать.
С такими мыслями я нажала на кнопку звонка и замерла в ожидании в полной уверенности, что в шесть-то часов утра кто-нибудь из семейства Волошиновых обязательно окажется дома. Ожидания не обманули. Дверь открыла Нина Аркадьевна. Ей, видимо, хотелось изобразить радость, но по лицу было видно, что она неприятно удивлена.
– Ты? – вместо приветствия спросила она.
– Решила остановиться у вас, – поправ хорошие манеры, вместо «здрасте» честно призналась я.
Чувства, которые мы испытывали друг к другу в последнее время, все больше напоминали ненависть, хотя внешне отношения пока не выходили за рамки родственных. Поэтому жена дяди вынуждена была проявить радушие.
– Есть хочешь? – спросила она.
– Лучше искупаюсь, – ответила я, прямиком направляясь в ванную с целью срочно сделать педикюр.
Если меня подстерегает столько опасностей, не умирать же с грязными ногами.
Когда час спустя я, распаренная и довольная, с младенчески нежными пятками и тщательно выбритыми ногами вышла в прихожую, собираясь ближайшие сорок минут провести перед высоким старинным зеркалом, выяснилось, что меня ожидает неприятный сюрприз. Нина Аркадьевна в ходе длительной и весьма эмоциональной беседы с моей обожаемой Алисой оказалась в курсе всех моих проблем, что абсолютно не входило в мои планы.
– Ну, что скажешь? – жестом приглашая меня на кухню, осуждающе спросила она.
– А что тут скажешь? – следуя ее приглашению, без всякого энтузиазма ответила я. – Кто-то покушается…
– Так случается всегда, когда совершаются не праведные дела, – изрекла Нина Аркадьевна, явно намекая на последнее волеизъявление моей покойной бабушки, представляющееся ей несправедливым лишь на основании того, что оно оказалось в мою пользу.
Благодаря постоянному влиянию Нины Аркадьевны семья Волошиновых и раньше не слишком жаловала меня, а после смерти бабушки, когда благодаря ее завещанию наследницей виллы в Сестрорецке и квартиры на Васильевском стала я, хроническая неприязнь родственников перешла в острую форму.
– Если честно, я не слишком верю во все твои фантазии, – насыпая в чайничек заварку, сказала Нина Аркадьевна. – Это все твой эгоцентризм. Жила бы как все, не меняла бы мужей, как перчатки, до сих пор была бы счастлива, как я.
Я ужаснулась, но и вида не подала, а, подмяв под себя ноги, устроилась на грязном (как и все в квартире тетушки) стуле перед широким блюдом и принялась таскать одно за другим песочное печенье.
– Пока была жива Анна Адамовна…
(Это моя бабушка, а следовательно, свекровь Нины Аркадьевны.)
– …ты процветала, как сыр в масле каталась. Все сходило тебе с рук. Конечно, остаться в двадцать лет круглой сиротой неприятно…
(Неприятно?)
– …но надо же иметь мозги. Это же еще не повод, чтобы мотаться по всему миру, влипать в разные истории и не рожать детей.
(Ее послушать, так для того, чтобы рожать детей, повода не надо вообще.)
– Тебе сорок лет, а на кого ты похожа?! Ты только посмотри на себя в зеркало, и сразу станет все на место. (Каждый день смотрю, а не становится.) – По телефону твой голос легко можно принять за детский. Не ходишь, а порхаешь, как мотыль. Что за юбка? Светишь голыми, извини меня, ляжками. Кому ты подражаешь? Алиске своей дурной? Вышла бы замуж по-настоящему, нарожала бы детей и занялась бы хозяйством… Мигом отпадет охота девочкой прикидываться.
Тут уж мое терпение лопнуло. Даже печенье в горле застряло.
– У Алисы, между прочим, есть и племянники, и муж. – напомнила я, – а лет ей это не добавило.
– Лет-то добавило, ума нет, – выразительно округлив глаза, отрезала Нина Аркадьевна. – А ведь тебе есть с кого брать пример. Вот я в ваши годы… (Не приведи господи!)
– …солидная достойная женщина, порядочная и хозяйственная…
(Со всеми признаками семейной жизни.)
– …уважаемая всеми и мужем. Если ты не возьмешься за ум – умрешь, как твоя бабушка…
(Только об этом и мечтаю: посредине праздника с пирожным во рту, окруженная поклонниками, подарками и любовью.)
– …без мужа и семьи. Знала бы покойница, как сложилась твоя никчемная жизнь… (Умерла бы от гордости.)
– …Знала бы, как мучаешься ты без нее, не стала бы баловать тебя в свое время. Как же! «Сонечка деточка! Сонечка внучечка!» – Нина Аркадьевна отвратительно передразнила мою любимую бабушку. – А теперь некому носиться с тобой, и ты затосковала, заскучала и запечалилась, взялась придумывать всякие истории.
– Ничего я не придумывала, – оскорбилась я, вытягивая из блюда сразу три печенья.
– Не перебивай аппетит, – сердито хлопнула меня по руке Нина Аркадьевна и, углубившись в чрево холодильника, уже оттуда продолжила:
– Зря ты меня не слушаешь, я плохого не подскажу.
– Я тебя слушаю, – заверила я, проследив глазами за тем, как ее голова вынырнула из холодильника и полезла в духовку.
– А если слушаешь, тогда вникай.
Нина Аркадьевна выпрямилась, повернулась к столу, еще раз хлопнула меня по руке, тянущейся за очередной порцией печенья, и строго сказала:
– Сейчас же убери со стула ноги. Что за привычка задирать их выше головы? Когда уже ты станешь воспитанной?
Я смотрела на Нину Аркадьевну, эту интеллигентную шестидесятилетнюю женщину, преподавателя музыки с консерваторским образованием, жену профессора и мать аспиранта. Я смотрела и сгорала от стыда, потому что понимала: плевать ей на мое воспитание, как и на всю мою жизнь, а просто жаль ей своего грязного стула и еще больше жаль песочного печенья, которое с таким аппетитом я истребляла.
Но больше всего Нине Аркадьевне жаль того наследства, которое мимо нее уплыло ко мне. И потому со всей страстностью, с которой она наслаждается Шопеном и Рахманиновым, она ненавидит меня, свою ни в чем не повинную сироту-родственницу. Мне стало мучительно стыдно за нее, и я съела еще одно печенье.
– Вот, – сказала Нина Аркадьевна, – в этом ты вся. Рыбу будешь?
Я была уверена, раз мне предлагают рыбу, значит, она с душком, а потому ответила:
– Нет, рыбу не буду.
– А что ты будешь?
– То, что будет дядя.
– Вячеслав давно на работе, – не без злорадства сообщила Нина Аркадьевна. Я несказанно удивилась.
– Как, уже? В семь утра?
– Не все же такие бездельники.
– Между прочим, я не спала всю ночь, а дядюшка, если память мне не изменяет, еще вчера лежал с высокой температурой.
Здесь Нине Аркадьевне смутиться бы, но она Рассердилась. Люди всегда сердятся, когда их ловят, а лжи, видимо, именно от смущения.
– Мы не так богаты, чтобы болеть, – отрезала она, отправляя рыбу обратно в холодильник и доставая прошлогодние котлеты.
Я понимала, что охотней всего она накормила бы меня синильной кислотой, щедро сдобренной мышьяком и цианистым калием, а потому отрицательно покачала головой и в сторону котлет.
– Ну, тогда я не знаю, чем тебя угощать! – сердито заметила она и, накрыв блюдо с печеньем салфеткой, поспешно поставила его в буфет.
– Надо было идти к Алисе, уж она-то нашла бы что-нибудь на завтрак, – ковыряя пальцем несвежую скатерть, заметила я, после чего Нина Аркадьевна окончательно взвилась.
– Если хочешь знать, роль Алисы во всей этой истории мне очень подозрительна, – закричала она. – То она к нам носа не кажет, а то вдруг такое внимание. Почему она сейчас позвонила и рассказала мне весь этот бред?
– Почему?
