скачать книгу бесплатно
Подполковник Салов знал, что начштаба уже подобрал людей. Еще утром комполка предупредил Симашкова, чтобы отбирал самых надежных, бывалых и – только добровольцев. Не больше двух отделений. Группу должен был возглавить младший лейтенант Порошин.
Салов несколько раз мельком взглянул на Порошина: чуть выше среднего роста, жилистый, как пружина, немногословный, взгляд цепкий, форму носит, как большинство офицеров передовой – небрежно, но с шиком.
Он вспомнил послужной список младшего лейтенанта: на фронте с сорок первого, воевал под Москвой, был в рейде по тылам противника, несколько ранений. До войны служил в пограничных войсках в Забайкалье. Лейтенантские погоны получил в Песчанке под Читой. Ускоренные курсы младших лейтенантов. В младших лейтенантах, однако, засиделся. Ну, ничего, выполнит это задание, и пусть Симашков пишет представление на еще одну звездочку.
– Ну что, Порошин, группа набрана?
– Так точно. Восемнадцать человек. Добровольцы. Почти все – коммунисты.
– Вот что, Порошин, пока есть время, побеседуйте еще раз с каждым и, если кто чувствует какие-либо сомнения или неуверенность в своих силах, срочно замените.
– Я был с ними под Козловкой, видел их в бою. За каждого могу поручиться.
Салов еще раз взглянул на Порошина, подумал: сдержанный, застегнутый на все пуговицы и крючки, должно быть, из интеллигентов, такие с бойцами на «вы» даже в окопах. Вот и Ратников такой же.
– Так, товарищи офицеры, давайте поближе к столу. Что мы имеем на сегодня? – взглянул Салов на майора Симашкова.
Начштаба докладывал долго, подробно перечисляя потери и возможности батальонов. Обозначил возможности полковой артиллерии, истребительно-противотанкового дивизиона и минометных батарей. Заметил, что из-за растянувшихся коммуникаций ухудшился подвоз огнеприпасов и других грузов. Салов хмурился, молчал. Комбаты поглядывали в тусклое окно землянки и ждали, когда майор Симашков закончит свою затянувшуюся речь. Слушая доклад начштаба об орудийно-минометной мощи и противотанковых средствах полка и приданных частей, о наличии боеприпасов в батальонах, каждый понимал, что главную задачу придется решать не им, не артиллерийским и минометным батареям, а тем двум отделениям, личный состав которых уже определен, отведен на отдых и ждет своего часа.
– Из штрафников кого-нибудь вытащили? Или Соцкий всех положил? – хмуро спросил Салов, глядя куда-то в угол землянки, где стояла круглая железная печь. – Как-то бессмысленно все вышло. Атаковали хорошо, вызвали противника на контратаку. А системы огня так и не раскрыли. Но атаковали штрафные хорошо. Эх, как они атаковали! Давно не видел такой атаки. С самого Смоленска. Развернулись из абсолютно безнадежного положения. У гренадеров только ранцы подпрыгивали. – Салов обвел всех горящими глазами и сказал: – Рота старшего лейтенанта Соцкого дралась превосходно. Уцелевших предлагаю представить к наградам и соответственно к снятию судимости.
– Из роты Соцкого, товарищ подполковник, санитары доставили на пункт сбора раненых девятерых. Все имеют тяжелые и средней степени ранения. – Докладывал командир третьего батальона капитан Софейков: рота наступала на его участке. – Двое вышли сами. С оружием. Вынесли тело младшего лейтенанта Субботина. Сдали в штаб трофейный автомат и несколько гранат.
– Ранены?
– Никак нет. Только так, слегка потрепаны и голодны. Говорят, что были в числе тех, кто ворвался в первую траншею на склоне. После того как их оттуда выбили, некоторое время отсиживались в окопах боевого охранения. Отошли, когда немцы начали обстрел.
– Двое. А еще кто?
– Больше никого. Эти двое из наших. До штрафной воевали в восьмой роте. – Капитан Софейков замялся. – С этим Ратниковым одни проблемы…
– Ратников вышел?
– Вышел. Он и боец из бывшего третьего взвода. Пулеметчик. Они тогда, помните, вместе и под трибунал пошли.
– Олейников, – подсказал кто-то из командиров рот. – Хороший пулеметчик.
– Как же вы такое допустили, что лучший пулеметчик роты оказался в штрафной? Порошин, отыщите лейтенанта Ратникова и пулеметчика Олейникова и зачислите их в свою группу. С Соцким я сам договорюсь.
– Но, Ефрем Гаврилович, состав ударной группы уже утвержден, – возразил начштаба.
– Ничего, разберемся. Они там уже побывали. Сходят еще раз. Сегодняшней атакой они трижды искупили свои грехи. Если они у них были. Всех выживших – к медалям. Ратникова, я считаю, представить к ордену Красной Звезды. Сам буду ходатайствовать.
– Красная Звезда у него уже есть.
– Вот видите! Тогда – к ордену Красного Знамени. Готовьте, товарищ майор, представление. Я подпишу. Командир дивизии – человек отходчивый. Думаю, что он уже забыл тот неприятный инцидент. А вы, Порошин, должны понимать, кто идет с вами. Дорогу туда, через «тягун», они знают лучше любой разведки. Учтите, что идти придется по минному полю. Поле наполовину разминировано. Сколько они там держались?
– Да с полчаса где-то, – ответил капитан Софейков. – Пока немцы резерв не подвели.
– Полчаса! Да за это время батальон мог бы и вторую траншею захватить! Пролежали в окопах…
– Минометы, товарищ подполковник. Головы поднять было невозможно.
– Минометы… Распорядитесь, чтобы лейтенанта Ратникова и красноармейца Олейникова накормили как следует. Выдайте шинели и автоматы. Лейтенанту Ратникову – погоны. Пусть в бой идет офицером.
– Так он погон и не снимал.
– И правильно делал. Значит, дорожит ими. Молодец!
Уже затемно, прощаясь с командирами батальонов, Салов сказал им напоследок:
– Ну, товарищи капитаны, если ночью группа Порошина не прорвется, а ваши роты не займут первую линию и не оседлают высоту, завтра утром придется лезть напропалую. Дивизия ждать нас не будет. Высота – во что бы то ни стало. Понятно? И, как говорили древние, победителю прощают все.
Командиры батальонов ушли. В землянке полкового штаба на некоторое время воцарилась тишина. Лишь изредка со стороны леса, за которым поднималась, дыбилась на фоне закатного неба высота, постукивали, будто пытаясь доказать каждый свое, два пулемета – торопливый немецкий «МГ-42» и наш, басовитый «максим».
Салов взял со стола лист бумаги, запечатанный ровными машинописными строчками, поднес его поближе к «летучей мыши», висевшей под низким потолком березового накатника, выкрутил побольше фитиль. Это была копия вчерашнего донесения в штаб дивизии.
«12.09.43. в 14.30 полк оседлал развилку дорог у высоты отм. 224,1. На высоте два танка, одна самоходная установка «скрипач». Из-за высоты ведут огонь две артиллерийские батареи. Подразделения полка вплотную столкнулись с противником и ведут бой. Пехота противника непрерывно контратакует». О штрафных – ни слова. О штрафных напишет донесение старший лейтенант Соцкий.
За лесом в стороне высоты дважды ухнуло. Подпрыгнуло мутное стекло под козырьком накатника. Салов невольно прислушался. В полосе обороны второго батальона ложились тяжелые снаряды. Видимо, немцы что-то все же пронюхали и готовились к их наступлению, пристреливали гаубицы.
– Второй батальон… Второй батальон… Вчера, напомни-ка, какие были потери на минном поле? – не отрываясь от карты, спросил Салов майора Симашкова.
Оставаясь одни, они были на «ты».
– Вчера… Двенадцатое сентября… Второй батальон… Выбыло: в пятой роте – шесть человек, в шестой – трое. Из них один командир отделения, сержант. И один командир взвода, лейтенант Митрофанов. Это – безвозвратные потери. Санитарные… Ранено семнадцать человек. Пятеро – тяжело.
– Лейтенант Митрофанов. Хороший командир был. Я его на роту хотел поставить. За три месяца половина состава младшего офицерского состава выбита. Взводных теряем, как в сорок первом. Почему саперы не сработали?
– Саперы, Ефрем Гаврилович, сработали. Перед самыми траншеями немцы заминировали еще одну полосу, и довольно плотную. Мина на мине.
– Немца отправили?
– Да. Допросили с пристрастием и передали связистам из штаба дивизии. Полковник Кириллов мне уже звонил, благодарил разведчиков.
– Разведчиков…
– Вас тоже, Ефрем Гаврилович. Но очень сдержанно.
– Ну-ну… Что еще сказал Кириллов?
– Еще раз напомнил о высоте и особой задаче полка.
– Лучше бы пополнение прислали. Хотя бы пару маршевых рот. Да побольше мин для батальонных минометов. Им там, из штаба дивизии, высота не видна. – И погодя снова о том, что, видать, сильно саднило свежей занозой: – А сегодня за нас рота Соцкого дралась. Ратникова надо оттуда вытаскивать. И пулеметчика, который с ним. Иначе Соцкий добьет.
Сегодня, когда остатки штрафной роты кинулись в штыки, сломали цепь гренадеров и погнали их к траншее, седьмая и восьмая стрелковые роты третьего батальона тоже поднялись в атаку. Вместе с ними в бой пошла и полковая разведка. На правом фланге атакующим удалось ворваться в немецкую траншею. Но удержаться в отбитых окопах не смогли. Разведчики уходили первыми и утащили пленного немецкого офицера, захваченного во время рукопашной. Его чудом не зарубили саперными лопатами. В минуты ошалелой неразберихи схватка происходила на дне траншеи. По брустверам длинными очередями молотили и чужие, и свои пулеметы.
– Данные о самоходке он подтвердил. А это означает, что она будет нас крыть в хвост и в гриву. – Салов снова перечитал вчерашнее донесение.
– Да, Ефрем Гаврилович, штрафники тоже подтверждают, что в ближнем тылу, где-то совсем рядом, маневрируют либо танки, либо самоходки. Постоянно слышали гул моторов. То один, то два, то больше.
– Окапывают?
– Возможно, что и окапывают. Но я думаю, просто утром отводят в тыл и маскируют где-нибудь в деревне. Боятся нашей авиации. Ждут, что на высоту мы пойдем с танками.
– Да, – поморщился Салов, – как всегда, они не верят, что на такой укрепрайон мы полезем с голыми локтями…
Салов выдернул из стопы другой лист и начал читать, чтобы хоть как-то успокоиться:
«В 14.00 13.09 противник контратаковал силою до 100 человек, потерял 40 человек. Подразделения полка, начавшие наступать в 9.00, успеха не имеют. По подразделениям вели огонь 4 батареи, 8 пулеметов из первой траншеи, 6 – из второй. Авиация противника сбросила 40 бомб».
– Самоходки… В гроб их душу! Сколько их там может быть? Одна? Три?
– Пленный показал, что четыре. Штрафники слышали гул моторов справа и слева одновременно. Значит, не меньше двух. Учитывая рельеф местности и то, что основные коммуникации проходят через высоту и деревню Рубеженку, можно предположить, что все имеющиеся на этом участке фронта самоходки и бронетехнику они сосредоточили именно здесь, на высоте и в ее окрестностях.
– Значит, если они каждый раз производят свой маневр с бронетехникой, то не исключают ночной атаки с нашей стороны.
– Они ее ждут. Козловку запомнили хорошо.
– Кириллов танки нам не даст. Побоится подставить под «фердинанды». Так что на броневое прикрытие рассчитывать не надо. В лучшем случае введет танки, когда прорыв будет уже сделан. Нам это работу мало облегчит.
– Пленный показал еще следующее: к высоте из тыла подведены две роты пехоты. Одна – резервная. Другая – маршевая, из района Рославля. Похоже, вытряхивают все, что могут, из тыловых служб. Но резервная – хорошо подготовленная, укомплектованная по полному штату рота.
– По тому, как они атаковали, видно, что не новобранцы. Если бы не Соцкий со своими врагами народа, дошли бы и до траншеи третьего батальона.
Над штабной землянкой прошелестел, завершая свою траекторию, одиночный снаряд и ударился где-то неподалеку, в лесу. Содрогнулись бревна стен и накатник. На стол, на разложенную карту и бумаги посыпался песок. Колыхнулся огонь в керосиновой лампе.
Выждав, когда огонь в лампе выровнялся, начштаба продолжил свой доклад:
– Пленный сообщил и еще кое-какие любопытные сведения. На стыках батальонов гренадерского полка оборону удерживают отдельные роты и полуроты. Расположены они за флангами уступом. Соцкого они атаковали, как вы помните, выйдя слева, и только потом развернулись. В пехотных ротах у них картина, видимо, такая же, как и у нас. Некомплект компенсируют плотностью пулеметного огня.
– Много ты наговорил, и все не в нашу пользу. И тем не менее атаковать будем именно здесь. Меньше вероятности напороться на минное поле. Самое глупое – положить батальоны на минах. Глупее не бывает. Вышли саперов.
– Саперы уже приступили.
– Вот и побереги людей… Высоту брать надо? Надо. Хотя кому она нужна?
– Кириллову нужна.
– Только что. Обойти бы ее вот здесь и здесь. – Салов шоркнул ладонью по карте. – И отсюда бы они сами уползли. И плацдарм бы оставили. А если бы не ушли, то хуже для них. Взяли бы их в колечко и разделали минометами и артиллерией. Эх, торопыги… Самая неразрешимая задача на войне – как сберечь солдата. При том, что дважды и трижды в сутки его в бой посылать надо.
– В соседних полках потери больше. Так что, Ефрем Гаврилович, не нам за потери себя корить.
– Это да, после войны этим займемся. Тогда и пожалеем своих солдатиков. А сейчас их на «тягун» готовить надо.
Следом за группой Порошина должна была выдвигаться восьмая стрелковая рота. Седьмая оставалась в резерве. Второй батальон, как только завяжется драка на высоте, начнет действовать севернее, в том же направлении. А восьмая должна вползать, втискиваться в пролом, в трещину, которую проделают в немецкой обороне люди Порошина.
Салов был доволен своим начальником штаба: умен, предусмотрителен на любой случай, основателен, образован. Любит допрашивать пленных. Допрашивает без переводчика, вежливо. Те выкладывают все подробности. А майор записывает. Записывает и записывает. Исписал уже несколько блокнотов и хранит их в ящике вместе с секретными документами. Его любимая фраза: «Хороший пленный – десятки сохраненных жизней наших бойцов». ПНШ по разведке всегда у него в напряжении. Что еще? Хорошая память. Комполка мельком взглянул на майора Симашкова. Тот что-то помечал в своем блокноте для допросов. Немного занудливый. Но эта черта, видимо, характерна для всех умных и пунктуальных.
Тишину в землянке нарушил телефонный зуммер. Молоденький сержант-телефонист, все это время молчаливо дежуривший у аппарата, встрепенулся:
– Товарищ подполковник, вас вызывает «первый».
Салов перехватил протянутую ему телефонную трубку и услышал голос командира дивизии полковника Кириллова.
Разговор оказался коротким. Через полминуты Салов положил трубку на рычаг и взглянул на начштаба:
– Глубокая разведка выявила: с запада в сторону высоты движутся две колонны пехоты численностью до двух рот. Предположительно, завтра, где-то до полудня, они будут здесь. Если мы им тут, на высоте, позволим настолько усилиться… Так что времени у нас только до утра. Кириллов понимает, что тогда дивизия окончательно завязнет.
Снова, теперь уже с недолетом и правее, ухнул шальной снаряд. В дальнем конце хода сообщения закричали: «Санитара! Санитара!»
– Бьют вслепую по тылам.
– Значит, снарядов хватает.
– Как думаешь, Порошин не подведет? Прорвется?
– Прорвется. Порошин – хороший командир. И взвод у него надежный. Говорят, что все коммунисты и комсомольцы. Сейчас собрание проводит. Наши из политотдела пошли туда.
– Это хорошо. Настрой должен быть боевой, победный. Только бы он прорвался. А там, как-нибудь… напролом, драными локтями… Юдаков знает, как это делается.
Салов некоторое время рассеянно разглядывал карту. Но не она его занимала в эти минуты.
– Если ночью ничего не получится, – сказал он погодя, глядя мимо своего начштаба, – то утром поведу полк на высоту сам. Топчемся перед этой горкой… Саенко! – окликнул он старшину, сидевшего у входа и тюкавшего на березовом пеньке лесные орехи, которые откуда-то таскал каждый день по целому вещмешку. – Почисти-ка, братец, мой автомат.
– Так я ж его только вчера чистил.
– Ну, тогда смажь и протри. Чтобы работал как часы.
– И смазывал, и протирал.
– Да брось ты свои чертовы орехи! Смажь и протри еще раз!
– А, ну разве что так…
Глава четвертая
В этих краях осенний вечер скоро переходит в ночь.
Лейтенант Ратников лежал на дне узкого ровика-отвода, видимо, наспех прорытого для каких-то ротных надобностей, и наблюдал, как в черном глубоком небе играет луна. Она то выкатывалась из-за пазухи рваных туч и сияла ярко, порою ослепительно, отбрасывая отчетливые живые тени, то разом тускнела, занавешенная реденькой сеткой прозрачного облака, то пряталась совсем, истончалась и таяла, как сгоревшая ракета. И тогда на землю, на склон за нейтральной полосой, на невысокий притоптанный бруствер, так и не поправленный после атаки, на черную, как само небо, траншею и на ровик, в котором лежал, отдыхал посреди войны лейтенант Ратников в ожидании своей участи, наваливалась такая кромешная жуть, что хотелось встать и уползти прочь из этого ровика, к людям.
Но люди были рядом. Они лежали и сидели тут же, в траншее, в соседних ровиках, в боковых отводах, под маскировочным накатником и под открытым небом. Слышался храп, мерное посапывание. Кое-где тихо переговаривались. Как всегда перед боем, спали не все. И в какое-то мгновение Ратников почувствовал себя совсем не чужим среди этих людей. Ему показалось, что кругом – его рота и что он в ней не штрафник, не достойный ни погон, ни наград, не изгой, с которым не каждый и разговаривать станет, а по-прежнему командир взвода, офицер. Никто тут за ним не присматривал, не прислушивался к его дыханию. С людьми, окружавшими его сейчас, у него началась общая судьба. И в следующую атаку, которая начнется, может, часа через полтора, а может, и раньше, он с ними пойдет уже на равных. С автоматом. С погонами. Хотя и без взвода.
Вспомнив о взводе, Ратников тяжело вздохнул. И где он, его взвод? Он закрыл глаза и стал вспоминать имена и лица своих бойцов и сержантов, стрелков, пулеметчиков. Некоторые погибли еще до Урядникова. Некоторых и похоронить не успели, так быстро продвигались вперед, что вчерашние позиции за сутки оставались за десятки километров позади. «Никто из них меня не упрекнет, – подумал он. – Когда-нибудь встретимся. Конечно, рано или поздно встретимся. Если весь состав моего взвода собрать вместе, если с сорок первого всех… то, пожалуй, рота наберется…»
Рядом, за земляным плечом, курили – тянуло вязким табачным ароматом, от которого кружилась голова и язык обволакивало горькой слюной.
Пулеметчики не спали. И чего им не спалось?
