скачать книгу бесплатно
Первое, что я почувствовал – кошачье урчание внутри себя. Мое дыхание сопровождалось приятными вибрациями, доставлявшими удовольствие, сравнимое с ощущениями от хорошего массажа. Что-то странное произошло со зрением. Я посмотрел на нефритового Будду – небольшую статуэтку, стоящую возле монитора, и мой взгляд проник внутрь камня. Мне удалось разглядеть его структуру до мельчайших подробностей. Из школьных уроков я помнил, что вещества состоят из молекул, молекулы из атомов, а атомы… дальше образование хромало. Разглядывая внутренности атомов, я не вспомнил, как называются более мелкие составляющие – они суетились вокруг атомных ядер. Было впечатление, что вся эта суета организована, чтобы ядра не уснули. Я переключился на мраморную пепельницу. Та же история, только мрамор изнутри показался мне скучнее нефрита. Я посмотрел на свою правую ладонь, разглядел веселенький эритроцит, бегущий по сосуду, зацепился за него и отправился в путешествие по собственному организму.
От созерцания монументальной прокуренности правого лёгкого меня отвлек звонок мобильного телефона. Урчание прекратилось, свечение исчезло, Бхагаван открыл глаза.
Стыдно и неудобно. Оправдать меня, конечно, было можно. Я даже отдаленно не представлял себе, что должно произойти. Но ощущения были, как пару лет назад в театре, когда в середине второго действия в моем выключенном мобильном телефоне вдруг зазвонил будильник. Странно, что Бхагаван мне ничего не сказал, он будто просыпался от наркоза.
После эксперимента кот со всхлипами и стонами сожрал тройную порцию своих консервов.
– А часто вы с Германом включали «Урчальник»?– мне не терпелось продолжить удивительный эксперимент.
– Когда как. Иногда каждый вечер, а бывало, что и по нескольку дней не пользовались. Слушай, мне Герман никогда не говорил о том, что происходит с «Урчальником». Расскажешь?– вот сейчас я ему отомщу, он сам открыл мне возможность поиздеваться.
– Я пока сам не понимаю.
И я действительно ничего не понимал. Попытался сопоставить факты. У меня есть механизм и программа, настроенные на урчание кота. Вся эта котомистика работает только при наличии обласканного Бхагавана. Я начинаю вибрировать и видеть невидимое. Как-то так.
Несвоевременный телефонный звонок был с телевидения. Последние годы, разочаровавшись в журналистике, я за приличное вознаграждение развлекался тем, что с умным лицом выступал на криминально-федеральном канале в качестве ведущего и эксперта по всевозможным псевдонаукам. Чем еще может зарабатывать человек с философским образованием, когда само образование объяснило свою бессмысленность еще в университете? Редакторша – очаровательная дама с обаянием зомби и вечной спичкой в зубах – напомнила, что завтра я с трех до пяти должен стращать рабов телевидения леденящими душу историями о ясновидящих.
– Дорогуша,– провещала она мне своим рыхлым контральто,– если можно, побольше крови. Пусть ваши ясновидящие ищут расчлененные трупы. На худой конец, погребенных заживо. А то тоскливо. Никто не хочет искать любовь. Все хотят найти расчлененное тело. Вы же понимаете. А еще лучше про апокалипсис.
Я долгие годы проработал на телевидении, но так и не понял, как размножаются телевизионщики. Они не хотят искать любовь, а секс в их сознании существует только в режиме телевизионного суда об изнасиловании. Ищут исключительно расчлененку. Эрекция случается только у рейтинга. И то после взятки рейтинговому агентству. Их рейтинги – крайне забавная вещь.
Однажды, когда руководство канала обвинило меня в недостаточности аудитории у моей программы, я поинтересовался системой расчета рейтингов. Началось с того, что цифры одного и того же времени вещания, представленные нашему каналу и каналам – конкурентам, сильно разнились. В версии для конкурентов в это же самое время рейтинг моей программы был заметно выше. Покопавшись в структуре этих тараканьих бегов, я выяснил, что система вычисления рейтингов несколько шире телевидения, а работает она до смешного просто.
На федеральных каналах, за счет безразмерного охвата территории вещания и, соответственно, зрительской аудитории, очень дорогое рекламное время. Просто в отдаленных регионах больше ничего, кроме этих каналов, не показывают. Секунда их рекламного времени иногда стоит как автомобиль, который могут себе позволить далеко не все. Купить на этих каналах рекламное время по силам только трансконтинентальным производителям вечных ценностей – дешевой, но вредной еды, средств для мытья посуды и туалетной бумаги. Но покупают они рекламное время только потому, что необходимо потратить рекламный бюджет – деньги, выведенные из-под налогообложения. Люди и без того будут жрать всякую дрянь, мыть тарелки и гадить, эти товары в рекламе не нуждаются.
Складывается следующая цепочка: рейтинговое агентство назначает рейтинг, то есть, предполагаемое количество людей, смотрящих в конкретное время телевизор, – телевизионные каналы эти баллы покупают – на каналы приходят рекламные менеджеры производителей отравы и туалетной бумаги и покупают время. Цена времени обусловлена баллами от рейтингового агентства. Бессмысленно? Да. Но каждое взаимодействие в этой бессмысленной цепочке сопровождается непременными откатами и взятками. Время – деньги. Люди продолжают жрать всякую дрянь, отмывать от нее посуду и гадить. Стабильность.
ххх
Пока я, сидя за компьютером, придумывал сценарий телепрограммы, кот с презрением смотрел на меня из своего кресла.
– Ты кушать любишь, котик? Я на еду нам зарабатываю,– как мне еще можно было оправдаться?
– Я размышляю о вашем странном мироустройстве,– поморщился Бхагаван.
– И какие мысли?
Спросил на свою голову, сейчас опять – как выскажется, долго отмываться придется.
– Вы – люди – впервые вышли на виток цивилизации, который я бы назвал обществом победившего быдла.
В его словах не было осуждения или каких-либо других отрицательных эмоций. Простая констатация факта.
– То есть?
Меня заинтересовала картинка современного общества глазами кота.
– Всё с ног на голову. Люди талантливые, способные развить и продвинуть ваш вид, халтурят в непотребных местах, а биоматериал, предназначенный для исполнения инструкций, руководит государствами и изображает творчество.
– Так было всегда. Удивил, в человеческом обществе ничего не изменилось с момента изгнания из Эдема.
– В том то и дело, что так, как у вас сейчас, не было никогда. Культ непрофессионализма и воровства в вашем обществе зашел в тупик. Имеющие возможность украсть идею уже давно не способны ее воплотить. А создающие никогда свою идею не реализуют, им просто не дадут. Вы даже на ошибках не учитесь, а развиваете их. Любая история в вашем обществе сначала происходит в виде трагедии, за тем в виде фарса, а потом становится законопроектом и принимается на законодательном уровне. Было ощущение, что Бхагаван в мое отсутствие смотрел телевизор, стоявший в моей квартире исключительно, как приложение к DVD – для просмотра киноклассики или редких качественных премьер.
– Не всё так мрачно.
Я знал, что все именно так, причем именно мрачно, только мое сознание уже давно не существовало в этом несовершенном мире.
– На самом деле – еще мрачнее. Некомпетентность постоянно приводит к катастрофам и человеческим жертвам. Только руководящее быдло тратит силы и подобие мозга не на спасение пострадавших от их же идиотизма и воровства, а на замалчивание трагедий и заметание следов. Жадность и глупость – самое страшное сочетание.
– Думаешь, можно закрывать занавес?
– Или открывать? ххх
Программу о ясновидении я посвятил самой модной теме – концу света. На роль ясновидящей – госпожи Глафиры – мне в студию посадили молодую, очаровательную и весьма талантливую актрису Настю. Судя по ее появлению в моей программе и хамскому отношению к ней редакторов, Настя не являлась чьей-то женой или дочкой, а переспать с продюсерами и руководителями театров пока не сподобилась. Я попросил ее сделать загадочное лицо и говорить утробным голосом. Мои тексты редакторы подсказывали Насте в неприметный наушник.
– … Вижу огонь… он сжигает людей заживо… люди бегут к воде… вода горит…
Настя «ясновидела», я еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, редакторша показывала мне из-за камеры большой палец с чёрным от маникюра ногтем.
Какая милая девушка Настя. Сидит, несет чужой бред, но это не мешает ей быть удивительно трогательной. Удивительно нежной.
Очаровательная миниатюрная блондинка. Я уже давно заметил, что все женщины, к которым меня влечет, похожи на ту самую,– первую и единственную, а она как раз была изящной платиновой блондинкой.
Ее звали Марта. Двадцать лет назад я восхищался ее вредными привычками и поклонялся ее недостаткам. Рядом с ней я забывал о необходимости дышать и думать. Наша предназначенность друг другу была настолько несомненна, что глупо называть это любовью с первого взгляда. Крайняя необходимость быть вместе.
Мы познакомились в Щукинском училище после дипломного спектакля ее курса, на который меня случайно затащили общие знакомые. Мартой – Грушенькой из «Карамазовых» – восхищались, ее заваливали предложениями от театров и киностудий. Чтобы пробиться к Марте сквозь толпу поклонников, я воспользовался журналистским удостоверением.
– Привет… – ничего более подходящего от волнения придумать не смог.
– Привет… – сказала Марта, когда заметила, что я проснулся и наблюдаю за ней.
Между «приветами» прошла неделя, которую мы оба запомнили очень нечетко. Целую неделю мы почти не разговаривали, хотя не расставались ни на секунду. Хотелось так много друг другу сказать, что жалко было тратить время на слова.
