скачать книгу бесплатно
– Про какой день?
– Про пятнадцатое октября две тысячи девятого! – выкрикнул Егор.
Мордовин пожал плечами.
– А что тут говорить… Приехал твой отец, посидели, выпили немного. Дела рабочие обсудили. Вечером разъехались. В протоколе все есть.
«В задницу твой протокол», – чуть не заорал Егор. Какая разница, что там записано, если они наврали, наврали все трое!
– Это все неправда! Где моя мама?
– Мама? – переспросил Мордовин, кажется, всерьез удивившись.
– Да! Что вы с ней сделали?
Лицо у Мордовина поскучнело.
– Не знаю, пацан, чего ты себе напридумывал, но я тебе сказал все как есть. При чем тут твоя мама, вообще не пойму. Чаю хочешь?
Он уже стоял на ступеньках крыльца и равнодушно смотрел на мальчика.
Егор понял, что проиграл. Раскосый успел собраться с мыслями. «Посидели, выпили, обсудили, разъехались». Будет талдычить как попугай.
– Подавись ты своим чаем!
Мордовин наблюдал в окно, как мальчик уходит, сунув руки в карманы.
Что ему известно? Ничего. Не мог Забелин проговориться – он, конечно, кретин, но не окончательный. Если только что-то по пьяни сболтнул, а пацан запомнил…
Чего он хочет? Ну, это ясно: денег. Малолетний урод.
Пятнадцатого октября две тысячи девятого день был солнечный – это Мордовин хорошо запомнил. Осень в том году пришла поздняя, до середины ноября было тепло.
Он вспомнил, как они втроем сидели над раскрытой сумкой. Шторы задернули сразу, как вошли в дом, но было все равно светло, и он видел, какие серые лица у этих двоих. Мятые от страха, точно жеваная бумага. У него, наверное, было такое же.
Позвонить Забелину? Или Колодаеву?
Один тупой, второй трусливый, хуже старой болонки. Он в юности думал, что такие трусы встречаются только в художественных книжках, а в реальной жизни их не бывает. Что приукрашивают товарищи авторы действительность.
Ну, допустим, позвонит он Колодаеву… Тот обмочит штаны от страха и прискачет сюда, ныть и спрашивать, что же теперь делать. Какая от этого польза?
А вот Забелину стоило бы звякнуть. Но их последний разговор закончился так, что даже гадить на одном поле Роман с ним теперь не сядет. Как они тогда не подрались – одному богу известно.
«Ко мне Ленька больше не явится, – рассудил Мордовин. – А на остальных наплевать. Пусть разбираются сами».
Глава 4
– В поликлинику я ходила, – рассказывала Тамара Забелина. – Мне там пяточную шпору разбивали. До того болело – наступить не могла! На прошлой неделе я в Новоспасском монастыре молилась, там есть икона чудотворная, у которой надо просить об исцелении… И в самом монастыре приятно. Бывал ты в Новоспасском монастыре, милый?
Сергей Бабкин сказал, что не бывал.
– Это ты зря. Сходи. Там душа очищается. Но мне икона не помогла. Пришлось в поликлинику. Врач, значит, выписал мне такую процедуру, как будто током по пятке ударяют, аж слезы из глаз…
– Тамара Григорьевна, как вы думаете, где может быть Егор?
Забелина уставилась на Сергея Бабкина, недовольная, что ее перебили.
– У дружков своих школьных, где еще. Вы за него не переживайте, он получше нас устроится.
– Как же не переживать, когда ребенок ушел и не вернулся?
Тамара поерзала на стуле. Выпуклые темные глаза под иссиня-черной крашеной челкой обежали комнату, словно Егор был тараканом, притаившимся на обоях.
Вместо седовласой старушки, которую ожидал увидеть Бабкин, за столом сидела невысокая, крепко сбитая моложавая женщина. Сверившись с записями, он понял, что ошибся: ей было не семьдесят пять, а на десять лет меньше. Перед каждой репликой Забелина выдерживала долгую паузу.
– Да что пропал… Он записку оставил.
На щеках у нее играл яркий здоровый румянец, как у человека, который много времени проводит на свежем воздухе. Над верхней губой темнела полоска усов.
– Расскажите про друзей Егора. И чем он увлекался?
– Про друзей не знаю, он их сюда не водил. Понимал, что ко двору не придутся.
– Почему?
– Да ведь приятелей-то каждый по себе подбирает. Значит, они такие же, как Егор.
– А какой Егор?
Она пожевала губами. Сергей заметил, что, несмотря на моложавость, повадки у нее старческие. Она кряхтела, садясь. Расколола кусок рафинада щипчиками и пила чай вприкуску. Причмокивала, обсасывая каждый кусочек.
– Мне ведь вам правду говорить надо, да? – после долгого молчания спросила Тамара.
– Желательно.
Она вздохнула:
– Ну, если правду, то записывай. Несносный из него вырос парень. Отцу хамит каждый день, страшно слушать. Меня в грош не ставит, хотя я ему единственная бабушка, других не имеется. Он крупный вырос мальчик… Я просила его помочь мне сумки принести с рынка, а он в ответ такой: не буду на рынок ходить, вон тебе «Пятерочка», там все покупай. А в «Пятерочке» разве творог с рыночным сравнится? А помидоры! И мясо я беру – телятину свежую, парную… Готовлю-то все я, даже школьные обеды Егору и Ленечке с собой собираю. Котлетку там или бутербродик с зеленью сделаю… Ленечка любит, чтобы из специального хлеба.
Она снова тяжело вздохнула.
– И денег Егор постоянно клянчит. А откуда деньги, если только отец работает! Взяток не берет, живем на его зарплату. Моя пенсия вся, считай, на еду уходит. Егор в последний год стал особенно наглеть. У Юры работа сложная, нервная. Иной раз до ночи задерживается. Войдет – уставший, лица на нем нет, а Егор на него кидается, как собака на кость: «Дай денег, дай!»
– А карманные у Егора есть?
– Юра всегда подкидывает мальчишкам с зарплаты. Не много, но ведь много-то и не надо, вредно это. Иначе привыкнут с детства, что все легко достается. Не узнают, что за любой копеечкой стоит тяжелый труд!
– У Егора были проблемы в школе?
Тамара замахала на него руками:
– Проблем целая гора! Чуть не выставили его, отец ходил к директору, в ногах у чужих родителей валялся! Егор подрался с их сыном. Ну, как подрался… Поколотил. Там мальчонка-то слабенький, соплей перешибешь. Вроде Ленечки нашего. Зуб ему выбил… – Тамара поморщилась и прижала ладонь к щеке. – Злой он, Егор. Я все пыталась в нем хорошее рассмотреть, думала, вот подрастет – и добавит бог ему ума… Но, похоже, весь ум Ленечке достался. Золотой мальчик! Ты не подумай, я не хвастаюсь! И учится хорошо, и рисует талантливо, и поет – голосок такой, что слезы сами текут…
– Егор и с братом дрался? – спросил Сергей.
Тамара решительно покачала головой:
– Чего не было, того не было. Леньку Егор уважает. Не скажу, что живут душа в душу, но до свары не доходило.
– У него есть друзья в деревне, где у вас дача?
– Да что ты! Он туда бог знает сколько лет не ездил. Я все больше одна выбираюсь. Неудобно там: и дом тесный, и дорога нехороша… Это Юра так говорит, – добавила она, понизив голос. – По мне на даче всяко лучше, чем летом в городе. Ну, если не нравится, зачем я настаивать буду? Он меня, бывает, отвозит на недельку-другую. Но вообще-то я здесь нужна. Вся квартира на мне! В этом году я в мае туда приезжала, правда, быстро вернулась. Что-то комарья развелось – никогда такого не было! Но посадила кое-что… Закрутки делала. У меня лечо получается вкусное. Начальница моя сто лет назад поделилась рецептом. А я тебя сейчас угощу!
Невзирая на протесты Бабкина, Тамара поднялась и, повторяя как заклинание, про рецепт и начальницу, исчезла в коридоре. Хлопнула дверь.
«Что за баба, – раздраженно подумал он. – У нее внук пропал, а она все про свои консервы».
Тамара вернулась очень скоро, оживленная и довольная. Вытащила откуда-то, как фокусник зайца, полиэтиленовый пакет с длинными ушами и принялась устанавливать в нем банки, не переставая при этом хвалить рецепт. Бабкин хотел прервать ее, до того дико выглядело происходящее, но ему пришло в голову, что у Тамары так проявляется защитная реакция на побег внука. Он промолчал.
– …В свое время мы с начальницей моей много поездили, – говорила Тамара. – В Китай гоняли, закупались там шмотками! Баулами везли обратно! На рынке торговали. Сначала-то я швеей работала. А потом на месте нашей фабрики возник рынок. Получается, я всю жизнь при вещах. Как вспомню эти баулы… А начальница моя теперь совсем старуха. Силы нет, здоровья нет… Канареек разводит. Красивая была женщина, голосистая! Орала так, что звон в ушах стоял. Я ей по осени всегда привожу перцы, помидорчики…
Тамара наконец управилась с банками.
– Я полотенчико между ними проложила, чтобы не побились. Будешь мимо проезжать, вернешь.
– Тамара Григорьевна, когда Егор был на даче в последний раз?
Она задумалась, шевеля губами.
– Пять, что ли… Или четыре… Да, четыре года назад. Лето тяжелое выдалось, душное – помнишь? Ну, приехали туда. Мальчишки стали ныть. Интернета у них нормального нет, телевизор старый, делать нечего… А чего делать-то – иди вон гуляй, на велосипеде катайся, а можно в лесок сходить… – Она осуждающе покачала головой. – В телефонах своих сидят, на улицу носа не высунут. Сказать, почему так?
– Почему? – Сергей постарался скрыть отсутствие интереса.
Тамара наклонилась к нему, словно доверяя важную тайну:
– Первые четыре года их Нина воспитывала. Я по дому хлопотала, Юра на работе крутился. А из Нины мать вышла никудышная. В детстве столько всего закладывается! Очень важное время для развития. Это я уж потом узнала. Выходит, мы с Юркой упустили эти годы. Я об этом, конечно, сильно теперь жалею.
– Отчего же вы ей не помогали? – удивленно спросил Сергей.
– Не люблю я мелких. – Тамара сокрушенно развела руками. – Пеленки, коляски… Не мое это. Вот когда они постарше стали, тогда другое дело. Тут интерес у меня появился. Нина померла, а мальчишек на кого денешь? Вот я и возилась с ними с утра до вечера, и так мне это по душе пришлось – сама себе удивляюсь! – Она легко и радостно засмеялась. – Я уже для себя подработку придумала. Когда мальчишки окончат школу, устроюсь приходящей няней в семью. Или в детский сад, чем черт не шутит!
Бабкин про себя отметил, что Тамара не рассказывает правду об исчезновении Нины. «Померла» – и никаких подробностей.
– А мать, когда была жива, просила вас о помощи?
– Это я сразу пресекла! – Тамара строго покачала пальцем перед лицом Сергея. – Нина, конечно, подкатывала ко мне. «Тамарочка Григорьевна, посидите с детьми, мне бы в парикмахерскую сбегать!» Я ей всегда говорила: родила – не жалуйся! Неженок вырастили, страшно вокруг посмотреть. Я с Юркой билась одна. Денег не было, никто не помогал. Крутилась как могла. А у Нины и муж прекрасный, и в доме чисто, и суп на плите – от чего тут страдать? Волосы можно и дома покрасить. Нина знаешь что придумала однажды? Я спустилась к ним в квартиру. Смотрю – мальчишки носятся по коридору как бешеные! Визжат, дерутся… Топот стоит такой, что соседи стучат по батарее. «Нина, – кричу, – Нина, ты где?» Не отвечает! Я перепугалась – уж не случилось ли чего! Вбегаю в комнату, а она сидит носом в окно, на голове наушники. Я их сдернула, отчитала ее по первое число. Что ж ты, говорю, за мать такая! Дети брошены, в доме мамаево побоище! А Нина молчит и смотрит на меня. Не извиняется даже! А в наушниках у нее знаешь что было? Шум такой, забыла, как называется…
– Белый шум?
– Вот-вот, он самый. Я ее спрашиваю: ты нормальная? А она все молчит. Я думаю, у нее что-то с головой было не в порядке. Здоровый человек шум слушать не будет.
– Тамара Григорьевна, кто ваши соседи по даче?
– С одной стороны никаких соседей нету, там сто лет дома заброшены. С другой стороны такой сосед, что лучше бы его не было. Василий. Может, уже отдал богу душу. Пьет много, и человек дрянной. Жену поколачивал, она раньше времени померла. Когда-то приличный был человек, в армии служил, офицером! В старости оскотинился. Соседи справа все боялись, что он по пьяни подожжет дом.
Бабкин еще расспросил ее. Тамара добросовестно отвечала на вопросы, но мало чем могла помочь.
– Я тебе еще вот скажу…. – Она понизила голос. – Мы, конечно, с чужими о таком не говорим, потому что позора не оберешься. Но Егор – уголовник.
– В каком смысле?
– Он в шайку вступил. Главари заставляли парней делать наколки. Вроде знака такого, чтобы своих узнавать.
– Может, это была наклейка?
– Какая наклейка! Его лечили после этого! Мы боялись, что он в нашу семью принес гепатит или еще что похуже. Заразит Ленечку…
– Какой рисунок набил Егор?
– Да не знаю я, – сказала она с нескрываемым раздражением. – Мне на нее и смотреть противно!
– Вы не знаете, какая татуировка у вашего внука? – переспросил Сергей.
– Ну, лошадь, лошадь! Что ты ко мне пристал! На руке, вот тут. – Тамара ткнула в левое плечо.
О шайке ей тоже нечего было сказать.
– Вера написала заявление в полицию. Она в курсе, что там у них произошло. С ней поговори.
«А отец ни словом не обмолвился о татуировке».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Выйдя от Забелиных, Сергей взглянул на часы. Начало третьего. Он позвонил Вере Шурыгиной и договорился о встрече.
Шурыгина сказала, что будет ждать его через час в сетевом кафе-кондитерской. Бабкин прикинул: до кафе двадцать минут пешком. Он дошел до метро, купил в окошке у веселого армянского парня кофе и шаурму размером с собачью голову, уселся в сквере напротив и с удовольствием пообедал. Бабушки с внуками недовольно косились на огромного мужика, занявшего скамейку. Ему было все равно. Идти на встречу голодным – хуже не придумаешь. Пирожные и прочую сладкую дребедень он за еду не считал. Бабкин обляпался соусом, уронил на джинсы начинку, но наконец-то почувствовал себя сытым.
Разговор с семьей Забелиных проходил у него по категории неудачных. Все трое что-то скрывали. Ни одного из них Бабкин не сумел нормально разговорить.
Может быть, Вера Шурыгина сумеет что-то прояснить.
Сергей достал ее досье, чтобы освежить в памяти факты.
Родилась в семьдесят четвертом, в Москве. Воспитывалась матерью без отца. Окончила педучилище, потом получила второе образование: медсестра. По словам Нины Забелиной, последние пятнадцать лет ухаживает за больной лежачей матерью. Не замужем, детей нет. Работает в службе социальной помощи.
С фотографии на Сергея смотрела некрасивая девушка с выразительными чертами: тяжелая нижняя челюсть; большие, как сливы, карие глаза с нависающими веками. Толстая коса обвивает голову. Но фото старое, сейчас Вера Шурыгина наверняка выглядит по-другому.
Он поднялся и неторопливо двинулся к месту встречи.
