скачать книгу бесплатно
– Ну, конечно. Так я тебя и выпустила! Еще посмотрим, кто на самом деле из нас не в форме и хочет тупо сачкануть.
Ксения одним движением уложила парня на место, крепко сжала его предплечья.
– А теперь попробуй выбраться!
– Не буду. Ручки у тебя, конечно, нежные, но они железные. Чувствую, завтра придется синяки замазывать.
– И не только. У меня ногти никогда не ломаются. Возможен только аппаратный маникюр. Я люблю острые концы.
– Ни боже мой! Не пугай меня увечьями. Мне платят за целостность натуры.
Он прижал Ксению к себе, закрыл губами ее неподатливый рот с ядовитым язычком. Она гадюка, поэтому он боится ей надоесть. Он проще, несмотря на свою врожденную и приобретенную с помощью профессионалов экзотическую внешность.
Они занимались любовью, ходили вместе принимать душ и опять занимались любовью. Иногда ели, пили. Он уже засыпал, когда Ксения прошептала в ухо:
– А давай что-нибудь придумаем… Новое.
– Потом. Я сплю. Мне рано вставать.
Засыпая, Нарцисс думал о том, что, кажется, это начинается. Ей скучно даже любовью заниматься, как обычные люди. Ей нужны какие-то выверты. А он не уверен, что ему это нужно. А она… нужна. Ее хочется удержать.
Глава 7
На этот раз Вера почти уверенно прошла холл салона красоты, взглянула на себя в боковое зеркало мельком, не вглядываясь в детали, чтобы опять не впадать в панику и не терзаться сомнениями. На ней была дешевая джинсовая юбка, которая выглядела точно так же, как дорогая фирменная – Вера умела выбирать вещи, – и черный облегающий джемпер с рукавами до локтя и овальным вырезом, как раз чтобы была заметна глубокая ложбинка на высокой и полной груди. Но Вера к этому не стремилась, просто у нее почти вся одежда была такой. Тоня говорила, что это красиво. А бывшая одноклассница Наташка, завистливая и желчная соседка, постоянно задавала один и тот же вопрос: «А ты не можешь не выставлять постоянно свои грудЯ? Или тебе кажется, что это красиво?» Вера совершенно искренне не знала, красиво это или нет. Просто у нее вот так. Она ничего для этого не делала. Может быть, лучше быть плоской, как Наташка? Она, конечно, смотрится более стильно. Но Веру так обижало слово «грудЯ», что она не хотела ничего объяснять. Наоборот: защищалась. И даже немножко нападала.
– Да! Мне кажется, так красиво. На силиконы денег нет, поэтому я старые колготки в лифчик подкладываю. И, знаешь, на юге мне проходу не дают. Может, и тебе попробовать?
Наташка насмешливо складывала свои тонкие губы и выдыхала:
– Ой, я не могу – она шутить пытается! Ты еще мне опять расскажи, что у тебя глаза голубые. И тебе все об этом говорят.
У Веры были большие и откровенно голубые глаза. И ей действительно часто об этом говорили. Но когда Наташка так откровенно издевалась, Вере казалось, что это действительно неправда, и возражать глупо, и даже плакать хотелось от обиды. А Наташка уходила, гордая и победившая.
Так. Без комплексов не вышло. «Ну, просто дура какая-то», – тихо шепнула Вера своему отражению и вошла в зал перед ресепшеном. Ира улыбнулась ей, как хорошей знакомой, вышла навстречу, предложила присесть на диван.
– Здравствуйте, Вера. Вы такая пунктуальная. Опять ровно на пятнадцать минут раньше пришли. Садитесь. Сварю вам кофе. К кому вы сначала планируете – к Светлане, косметологу, или к Володе – причесываться? Они примерно в одно время освободятся.
– А к кому лучше сначала пойти? – спросила Вера.
– Я думаю, к косметологу. Чтобы потом прическу не портить.
– Да, конечно.
Вера села за столик. Пыталась смотреть журналы, но так волновалась, что картинка плыла перед глазами. У нее следы аллергии от постоянного мытья – на лице, на груди. Это вообще может показаться какой-нибудь заразной болезнью. Еще не хватало, чтобы ее выставила косметолог. Это будет такой позор, который вынести невозможно. Пока Ира варила кофе, Веры мучила себя любимым вопросом: «Может, сбежать отсюда?» В это время Ира подошла с подносом, поставила перед ней чашку кофе, подала пакетики со сливками и шоколадки в яркой обертке. Вера улыбнулась, поблагодарила и растерянно пожала плечами. Ей стало неловко, что она помышляет о бегстве. Ира не поняла, но улыбнулась в ответ и сказала ровно то, что было нужно: «Все будет хорошо». И Вера вдруг успокоилась. Она глотнула горячий кофе и вспомнила, что обещала Тоне узнать о происшествии.
– Ирина, а вы не смотрели по телевизору сюжет о том, как рядом с вашим салоном на пешеходном переходе кто-то сбил женщину с ребенком?
– Ой. Такой ужас! Мы потом смотрели повторы. А рассказала нам клиентка. Она сама видела, как раз вышла из метро и собиралась перейти на нашу сторону перед этим перекрестком. Вообще это страшное место. Мне всегда не по себе, когда там проезжаю. Вылетит кто-нибудь из-за угла… Они же теперь скорость не снижают, да и на зеленый свет летят. Отморозки. И этот гад ведь скрылся!
– А что с женщиной и ребенком, не знаете?
– Доставили в больницу. Не знаю, в какую. И не знаю, обоих ли. Но фамилию установили. Наверное, можно эту новость найти в интернете. Если хотите, я посмотрю, пока вы будете у нас, самой любопытно.
– Даже не знаю… Ну, если не трудно. Я бы позвонила по справочным. Или подруга моя. Она сейчас дома с переломом. Одна все время. Девочка в школе. Тоня переживает все сильно. Хотелось бы все узнать, чтобы успокоиться.
– Отлично. Договорились. А вот и Светочка за вами пришла.
Света показалась Вере очень красивой. Глаза зеленые при каштановых волосах – это так шикарно. И улыбка хорошая. Такая не выгонит с воплем: «Ты заразная». Они вошли в маленький уютный кабинет, Света показала на стул перед твердой кушеткой, покрытой белой крахмальной простыней.
– Удобнее нам будет, если вы джемпер снимете. Ой, извините, немного задумалась и забыла спросить, что мы делаем.
– Что скажете, то и делаем. Я не знаю. У меня все – ужас.
– Так. Начало хорошее. Тогда поступим, как я предложила. Вы снимаете джемпер, ложитесь, а я посмотрю кожу. Сразу вижу, что она у вас нежная, есть пигментные пятна.
– Это не пятна, то есть не пигментные… Или пигментные, не знаю, как называется, – Вера легла на кушетку. – Аллергия у меня. Я работаю на ювелирной фабрике. Моемся, когда приходим и перед уходом. Вода очень хлорированная. Надо бы чем-то мазать. Нам даже выдают какие-то кремы. Валяются дома. Устаю очень, некогда. А ночью начинаю все расчесывать. Такая у меня история. А я боялась, что вы подумаете, будто это болезнь кожная, заразная.
– Я – профессиональный косметолог. В кожных болезнях разбираюсь. Вы здоровы. И кожа такая, что многие позавидовали бы. Тонкая, нежная. Но потому она и страдает в большей степени, чем грубая. Ухода, конечно, эта бедная кожа не знала. Я предлагаю следующий план действий. Сначала заняться укреплением тонуса, потом…
– Ой, минуточку, – Вера и лежа умудрилась поднять руку для вопроса, как на уроке. – В смысле, мне еще раз приходить?
– Смысл моего плана действий – это регулярный уход. Это так же элементарно, как нельзя постричь волосы, чтобы они всегда были одинаковой длины, или сделать маникюр навсегда. А будет ли у вас такое желание – это не мне решать. Принято считать, что женщина занимается собою, когда у нее есть для этого настроение. На самом деле настроение может появиться именно в результате хорошего ухода. Это важно. Вы так не считаете?
– Я считаю, – серьезно ответила Вера. – Деньги я сейчас в уме считаю. Не обращайте внимания, Светлана. Это я так.
– Вам не нужны самые дорогие процедуры. Я все же скажу, что, на мой взгляд, нужно делать.
– Ой. Только не говорите. Я всего такого боюсь. Когда мне у стоматолога говорят: «Сейчас будем сверлить», – я просто умираю. А когда не говорят – ничего, терпимо.
– Ну, вы сравнили. Косметические процедуры в основном приятные. Сейчас я немного почищу ваше лицо, потом – скажу все же – будет немного горячо… Но предупреждаю для того, чтобы вы мне сказали, если будет слишком горячо.
Вера закрыла глаза, ей было не просто приятно. Ей стало ужасно приятно. И она, конечно, опозорилась. Не просто уснула, но и всхрапнула. От этого открыла глаза и в ужасе посмотрела на Свету:
– Мне приснилось или я правда храпела? Мне глаза нельзя закрывать, сразу засыпаю.
– Вы сейчас такая забавная, – рассмеялась Света. – Розовая, глаза голубые, перепуганные, как у ребенка. Вы мне чем-то мою дочку напоминаете, хотя мы, наверное, ровесницы.
– Ну, конечно, скажете такое. У вас дочка, конечно, маленькая, а я скоро бабушкой стану, бывшая подруга так говорила, когда меня пыталась обидеть. Но это правда. Сынуле девятнадцать стукнуло. Все может быть запросто. У него девушка есть.
– Знаете, я в возрасте женщин по роду занятий должна разбираться лучше других, наверное, но сейчас не всегда скажу, кто везет коляску с новорожденным ребенком – мама или бабушка. Так что не надо бояться стать бабушкой. Внешность зависит от генетики и уровня внутренней чистоты женщины. Такое мое мнение. Вот и все на сегодня. Не пугайтесь сейчас того, что кожа покраснела. Это пройдет. Завтра вы увидите уже какой-то результат. Заплатите Ирочке уже после того, как все сделаете у Володи.
– Спасибо.
Вера встала с кушетки, оделась и старательно отвела взгляд от зеркала. Уж если доброжелательная Света сказала: «Не пугайтесь», – значит, там что-то страшное.
– Приходите. Записаться на следующий сеанс можно сейчас, а можно позвонить, когда будет удобно.
– Я сразу запишусь, – уверенно сказала Вера, чувствуя себя так, как будто она ступила на лед, прошла часть пути, а лед треснул под ногами. И вперед страшно, и назад нельзя. Муж и сын ее не поймут никогда.
Глава 8
В спальне Елены стены были обшиты темными панелями, и мебель она подобрала в тон – из красного дерева самого темного оттенка. А необычные, в произвольном порядке рассыпанные по стенам светильники-ночники не освещали комнату, просто рассеивали мрак, как звезды в ночи. Все вместе было талантливо продуманным убежищем, завершенным уютом, сочетанием света и тьмы, которое изолировало Елену не только от окружающего мира, но и от других комнат квартиры. Только в спальне Елена могла спокойно обо всем думать, предаваться воспоминаниям, строить четкие планы, принимать решения. У нее здесь получалось даже спать… Не всегда, конечно. Сон для Елены был долгожданным гостем, который являлся редко. Она не считала это бессонницей, никогда не просила помощи у врачей. Ну, как эти лекари на потоке могут разобраться в сложных, индивидуальных особенностях чужого организма, чужой жизни, чужих тайн. Сон – это одна из тайн человека, просто не каждому дано это понять. Глупым людям снятся глупые сны, и они всем их рассказывают. Сны Елены рассказывать никому нельзя, даже если бы вдруг появилось такое желание. Это или секретная встреча, которой не может быть наяву, или знак. Второе держит ее в напряжении, и что-то обязательно происходит. Да, ее сон – не отдых. Отдых – сейчас, когда вокруг полумрак и тишина, когда все под контролем, даже собственные мысли.
Конечно, в ее тумбочке есть успокоительные капли и таблетки снотворного на всякий случай. Иногда хочется бездумного провала, сна без сновидений. Но на самом деле это не для нее. Это слишком похоже на смерть. На убийство лишнего часа, лишней минуты. Елена дорожила каждой секундой своей жизни. Она видит себя как будто со стороны. Как она лежит в бледно-лиловой кружевной, очень красивой ночной сорочке, украшенной темными атласными лентами. Как роскошно раскинулись ее волосы по шелковым подушкам цвета слоновой кости, на пальце изящной руки новый перстень. С новинкой нужно переспать. Такая у нее традиция. Ее небольшая, аккуратная, упругая, как у совсем юной девушки, грудь дышит ровно, умиротворенно. Все как будто улеглось, наладилось, можно закрыть глаза и ступить в полудрему, за которой может прийти сон…
Нет! Не получилось. Елена слышит стук в дальней комнате. Сначала редко, потом все чаще и чаще, потом стон, потом подавляемый рев, почти нечеловеческий… Боже, неужели так трудно дать этому несчастному хотя бы спокойные ночи. Ведь все было как будто нормально. Елена очень редко дает сыну на ночь лекарства. Только в таких случаях. В основном он отлично справляется с тем хищником, который непрестанно рвет его душу. Лекарства тяжелые, он потом выбирается из своего тумана ничего не понимающим, все забывшим. Он может не сразу узнать ее утром! Она каждый вечер надеется, что ночь будет спокойной и утро нормальным. Андрей не безумен. У него ранена душа. Потому что в отличие от многих она у него есть. Еще какая. Но за столько лет Елена ничего не смогла изменить. Нет, разумеется, она многое сделала. Андрей, как правило, доброжелательный, читающий, всем интересующийся. Он хорошо образован благодаря ей. Он экстерном окончил школу, на выпускных экзаменах потряс всех своими знаниями. Затем так же окончил два вуза. Технический и гуманитарный. Ему все интересно. В коллективе, где бывает в крайних случаях – на защите дипломов, к примеру, скромен и приятен в общении. Андрей – отличный работник. Работает дома за компьютером. К тому же он контактный человек, умеет радоваться ей и знакомым людям, даже домработницам. Но все это, пока давняя боль не начинает вонзать в него свои когти. Этот момент невозможно подстеречь, предупредить. Держать постоянно своего сына под воздействием химии, превращать его в овощ Елена отказалась сразу. Врачи Андрею не нужны. Они никогда не поймут столь сложного человека, не прочитают его великую проблему, у них нет для него варианта помощи. Пусть лучше боль и муки. Это не убивает интеллект.
Надо к нему войти. Для этого требуется преодоление. За столько лет Елена смалодушничала лишь однажды. Вечером она почувствовала приближение его приступа. Просто по взгляду, отрешенности. Она тогда воткнула в уши беруши, выпила снотворное, накрылась с головой одеялом. Но вдруг, словно что толкнуло ее, Елена выпала из короткого сна – звериной норы, рванулась на площадку между этажами, и обнаружила Андрея в петле пояса от махрового халата, привязанной к перилам лестницы на второй этаж. Она метнулась в кухню за самым острым ножом для разделки мяса, перерезала этот пояс. Успела. Вот еще одна причина, по которой Елена никогда не пьет снотворное. Просто держит на какой-то случай…
Дверь в комнату сына Елена открыла спокойно, не рывком. Андрей корчился на полу с рыком и стонами. Лицо и руки были в крови. Стены его спальни давно обшиты мягкой кожей. Но когда приступ начинается, он бьется головой обо все – мебель, раковину, дверь… Елена думала об этом, но решила не менять обстановки, не стала убирать все твердые поверхности. Потому что Андрей – нормальный человек и не должен жить в палате для буйного сумасшедшего. Ссадины и гематомы легко проходят, когда он возвращается от себя того к себе нынешнему.
Она опустилась рядом с сыном на колени.
– Андрюша, – сказала тихо. – Все прошло. Все давно прошло. Это всего лишь ночь отбросила тебя в прошлое. Но и она уже проходит. Давай я тебе налью горячую ванну, ты согреешься, смоешь кровь…
– Ни за что! – дико взглянул на нее Андрей. – Зачем мне горячая ванна? Мама, ты же знаешь, что у меня все горит внутри. Это пожар! Его нельзя потушить! Я уже весь обуглился. Как ты могла?! Почему ты меня оставила таким жить? Почему ты ничего не сделала?
– Я сделала, мой дорогой.
– Что?! Что ты сделала?! Нет! Ты ничего не сделала!
– Сделала. Я отомстила. Я продолжаю мстить. И сейчас я тебе помогу. Мы справимся.
Елена вошла в ванную, набрала в высокое и легкое пластиковое ведро холодной воды, вернулась в комнату и вылила все на сына. Она ходила не меньше пяти раз. Пока Андрей не всхлипнул, не свернулся от холода и не задрожал. Елена привычно подняла тяжелого мужчину и поставила на ноги. Довела до кровати. Достала теплую пушистую пижаму. Сказала властно:
– Переоденься.
Когда он, стуча зубами от холода, забрался под пуховое одеяло, Елена принесла и сунула ему в ноги большую грелку в махровом футляре. Она подтолкнула одеяло со всех сторон. Подошла к окну, посмотрела в щель тяжелых штор и задвинула их плотнее.
– Там уже светает, – сказала она сыну.
На самом деле в эту ночь рассвет явно задерживался. Темень была беспросветная. Хоть бы одна звезда, если не солнце… Елена принесла кружку горячего чаю с молоком. Андрей приподнялся и начал жадно пить большими глотками. Значит, пожар потушен. Мальчику нужно просто тепло. В тепле не сгорают, в нем оживают. Он уснул через сорок минут. Это время показалось Елене мгновением. Она думала о том, что мести мало не бывает. Может быть, когда она выполнит свою программу, ее сын станет немного счастливее. Да, конечно. Она победит его кошмар. Елена и не предполагала, когда будет выполнена ее программа. Иногда у нее появлялось четкое понимание того, что она взяла на себя миссию ровно длиною в жизнь. Но она отталкивала это жестокое понимание. Даже ей, такой закаленной в пламени и холоде, нужна надежда для продолжения дней.
Елена вернулась к себе, но сразу лечь в постель не смогла. Она беспокойно ходила по периметру, сжав руки, прижимая иногда их к сердцу. Ей было дано природой одно качество – счастливое или несчастливое, кто знает. Она никогда не сомневалась. Верила только своей интуиции и своим решениям. И, казалось, весь ее опыт работал на ее уверенность. Но в эту ночь непоколебимая уверенность покачнулась. Елене показалось, что она совершила страшную ошибку. Положила годы, десятилетия на то, чтобы оградить сына от внешнего мира, спрятать от людей, которые несравнимо ниже его по развитию и грубее, агрессивнее, опаснее для уникальной личности в тысячи раз, чем для обычных людей. Она лишила Андрея права выбора! Посвятив ему жизнь, она стала его тюремщиком!
Нет, правда не может быть такой жестокой. Как с этим жить? Нет! Она восстановила справедливость. Она обеспечила сыну покой и гармонию, каких нет ни у кого. У него бывают настоящие праздники духа, он читает прекрасные книги, слушает дивную музыку, сам пишет точно, образно, ярко… А срывы… У кого их не бывает? Кто знает, не грызут ли по ночам стены и не лезут ли в петлю самые популярные, тусовочные, публичные люди. Точнее, именно они и лезут. Елена не читает бульварную прессу, но на заголовки натыкается. И в петлю лезут, и травятся, и колются, и друг друга режут, а подробности такие нечистые, отвратительные… Так что она все делает правильно. Ее сын живет только своей жизнью. Чистой и только им двоим понятной. Прочь сомнения! С ними Елене не по пути. Что дальше? Никто не может загадывать свою жизнь даже на пять минут вперед. Где-то там, в самом укромном уголке сознания, Елена прятала одно решение. Она столько лет распоряжается чужими жизнями и уверена, что однажды сможет так поступить с жизнью единственного близкого человека. Всегда – во имя ненависти, один раз во имя любви. Отсутствие – это лучше, чем одиночество и страдание.
А Андрею снился темный теплый сад в дожде, старинный дом, кресло-качалка у камина. Накануне вечером он решил перечитать Диккенса, которого любил с детства. Брал разные тома и читал в разных местах, сразу вспоминая все остальное. У него была отличная память и яркое воображение. Он привык путешествовать, не покидая своей квартиры. Ему хватало богатой библиотеки.
В кресле у камина сидела, конечно, мама и смотрела на огонь своим загадочным взглядом. «Я отомстила», – сказала она и во сне. После этой фразы Андрей глубоко свободно вздохнул и отпустил себя в глубокий сон, без сновидений. Он слышит эту фразу на протяжении большей части своей жизни. Он никогда не уточняет, что это значит. Он априори убежден, что это не может иметь отношения к людям, к одному человеку. Мама не причинит никому несчастья и боли, это невозможно. Андрей легко исключил подобное. Взрослый мужчина был уверен, что мать нашла способ отомстить за его беду. Как? Она знает как. И Андрей привык ей слепо доверять. Мама сможет. У нее все получается. А его душа сейчас отдохнет, и он будет помогать матери. Помогать хотя бы в этом.
Глава 9
Тоня полулежала на диване и задумчиво смотрела на дверь. Повернулся ключ в замке, и Вера почти вбежала в гостиную. Она была красная. Гладкий лоб прорезала гневная морщина. Гнев – редчайшее состояние для Веры.
– Что-то случилось? – спросила Тоня.
– Идиоты какие-то там сидят! Просто дубины бесчувственные.
– Ты звонила в справочную «Скорой», – не спросила, а утвердительно сказала Тоня.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, мы вроде договаривались, что ты в салоне что-то узнаешь.
– Да, мне все написали на бумажке. То, что девушка-администратор нашла в интернете. Имя, фамилию женщины и ребенка. И живут в нашем районе. Я звоню, прошу сказать, в какую больницу отвезли, а мне говорят: посторонним таких справок не дают.
– В этом есть смысл… Многие, наверное, звонили из любопытства.
– Но я не из любопытства. Я объяснила, что хочу помочь. Может, у них нет родственников. Я бы подъехала, поддержала. Еду бы нормальную приготовила. Ребенку пять лет! Слышала я, как в больницах кормят. У сослуживицы ребенок в Морозовской больнице лежал. Там кусок какой-то серой грязи манной кашей называется…
– Да-да-да, – ровно сказала Тоня. – Ты, конечно, так бы и поступила. И не оставила бы их. Просто операторам на телефоне не под силу вникать в такие, достаточно редкие благородные стремления. У них инструкция. А родственников у Яны и Костика Ветровых действительно не оказалось… Пока. Может, найдут биологического отца мальчика. Женщина не замужем.
– Откуда ты все это знаешь? – опешила Вера.
– Выяснила таким же образом, как в твоем салоне. Имена по интернету в новостях. Дальше своего хирурга попросила узнать. Мы так долго сотрудничаем по поводу моего колена, что почти подружились.
– О как! И все так тихо, исподтишка, и мне ничего не говорила. Но вообще, конечно, ты большая умница. Я бы в жизни с такой задачей не справилась.
Вера в волнении села на журнальный стол перед Тоней, что в нормальном состоянии никогда бы себе не позволила. И уставилась на подругу. Ее глаза казались огромными и посветлевшими на фоне пылающего лица.
– Ну! Говори! Что? Как? Куда ехать?
– А мне казалось, люди очерствели, не слышат, не видят чужого горя. Отупели… Но не ты.
– Тоня, ты шутишь, что ли?! Я тупая с рождения. Но почему ты мне ничего не рассказываешь? У меня мало времени.
– Яна Ветрова умерла сегодня ночью. Ее сын Костя пока остается в реанимации. Сотрясение мозга, переломы, шоковое состояние. Завтра операция. Одна из нескольких. Тебя не пустят к нему. Вера, не вздумай плакать! Каждый день тысячи детей оказываются в таком положении. Это чужой ребенок. И именно по этой причине будут большие препятствия с помощью ему.
– Почему? – подбородок Веры дрожал.
– Я знаю такие истории. Появятся тетки из опеки и прочие распорядители… Понимаешь, там ведь квартира. И пока нет никаких родственников.
– У малыша отнимут квартиру?
– Собственно, он же сам не сможет в ней жить. Его отправят в детдом. Квартиру, конечно, постараются отобрать. Так я думаю. И посторонних посвящать во все это никто не станет. Я уже сталкивалась с подобным, пытаясь помочь ребенку, мать которого умерла во время родов. Я в том же роддоме тогда Катьку рожала. Мы с той женщиной успели познакомиться, у нее не было родных. Я хотела ее девочку вместе с Катькой забрать. Удочерить. Тогда с мужем была не разведена, семья полная, и он не возражал. Я уже звонила знакомым, чтобы помогли начать оформление к выписке… А главврач меня вызвала и так обломала, что все стало ясно. Она по дури сразу стала орать, что я на квартиру позарилась. Ночью девочку перевезли из палаты отказников, где она лежала после смерти матери, куда-то в другое место. Нас с Катюшей поскорее выписали на третий день. И потом я ничего не могла узнать.
– Страшно как. Но я же только покормить… Тоня, пусть твой врач мне поможет, чтобы с передачами пускали, когда мальчика переведут из реанимации. Раз переломы, оперировать будут, сразу в детдом не потащат. А ему питаться нужно.
– Смешная ты, – серьезно сказала Тоня. – Распоряжения даешь моему врачу. Но я попробую, может, он кого-то там знает. Наверняка. Больницы одного района, и он тоже по переломам специалист. Только прошу: не дави на меня. Думаешь, мне удобно чужого, в принципе, человека дергать? Сама трясешься, красная, и меня в тоску загнала. Я вспомнила ту историю…
– Красная? – сразу переключилась Вера. – Ужас, да? Это я у косметолога была. Она по моему лицу просто утюгом водила. Я попросила, чтобы она не говорила название процедуры и аппарата, а то я от страха там помру. А так – мне понравилось. И женщина приятная. Света. Красивая очень. Она мне сказала, что краснота пройдет. Но это нужно делать регулярно! Наверное, подумала, что я миллионерша.
– Так дорого? – улыбнулась Тоня.
– Не очень. Но регулярно – влетит в копеечку. Пока этот, тонус… Ну, не важно. Что ж мне такой красной и жить?
– Да ты красная от волнения и слез. Ты всегда от этого краснеешь. Умоешься холодной водой, и все пройдет. Я только вот что тебе скажу. Ты нервничаешь, лоб сморщила, глаза покраснели, кожа явно подверглась непривычному для нее воздействию, но сказать, что ты изменилась к лучшему, – это ничего не сказать.
