скачать книгу бесплатно
В Таллинне бабушка отыскала младшую сестру Марию Эдуардовну, которой, сразу же после освобождения, написала. Мария испугалась общаться с бывшей репрессированной, запретила ей писать и, прекратила общение. Адреса её, я не нашел, иначе отыскал хотя бы родственников. Вот такими были четверо Розенбергов, фамилия которых заставляла вспомнить гитлеровского министра, родственниками которого они не были. Фамильные следы бабушки я искал, приезжая в Германию, после отмены Железного занавеса, и ничего не нашел. Выходит, много поколений жили они в Прибалтике. Родители опасались за мою судьбу и ничего не рассказывали о прошлом своих семей, останавливали все мои расспросы. Чтобы понять их, следует вспомнить, в какое время мы жили!
Песни моего времени
Музыкальные мелодии, песни, фильмы, сопровождающие нас с рождения, как и государственные катаклизмы, происходящие в стране, остаются вехами в истории поколения.
Помню себя с двух лет. У меня с рождения, не известно в кого, росли очень длинные ресницы. И когда мама купала меня, реснички попадали в глаза, и я громко орал. Это мое самое первое сохранившееся воспоминание, подтвержденное родителями. Следующее, тоже, засвидетествованное: я не мог уснуть, пока мама не усыпит меня колыбельной песней.
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок.
Позже мамину колыбельную дополнила черная бумажная тарелка репродуктора на стене:
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким деткам
Спать наступила пора…
Даст тебе силу, дорогу укажет
Сталин своею рукой.
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной!
Затем вспоминается детсадовская «В лесу родилась ёлочка», которую вспоминал и вспоминаю с детьми и внуками. Её исполняют и поныне каждый новогодний праздник.
Детсад сменила школа, а с ней пришли и новые песни.
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы, пионеры, дети рабочих.
Близится эра
Светлых годов,
Клич пионера —
«Всегда будь готов!».
На пионерском сборе, вожатая учила нас и веселой песенке.
По улицам шагает
Весёлое звено;
Никто кругом не знает,
Куда идёт оно;
Друзья шагают в ногу,
Никто не отстаёт,
И песни, всю дорогу,
Тот, кто с нами, тот поёт:
Припев:
Если песенка всюду поётся,
Если песенка всюду слышна,
Значит, весело всюду живётся,
Значит, песенка всюду нужна!
Повзрослев, в третьем или четвертом классе мы запели:
Мы – кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Полезный труд для всех куем…
Дальше вспоминаются песни Дунаевского из кинокомедий «Веселые ребята», «Волга – Волга», «Весна». Их помню и люблю, их все знают и сегодня. Я больше слушал, петь не всегда заставляли. Да и голоса у меня никогда не было. Пел только, когда нельзя было увильнуть, когда сразу несколько классов сгоняли в Актовый зал и готовили школьный хор к приезду проверяющего, из Министерства или даже из Москвы. Песни те давно не поют, но какие-то куплеты врезались в память на всю жизнь.
Если знание сегодняшней жизни черпаешь из зомби – ящика, эти песни весьма актуальны. Одна из них называлась «В защиту мира!».
В защиту мира, вставайте люди!
Ряды тесней, страна к стране!
И пусть над миром сильней орудий
Призыв наш реет: Не быть войне.
Вторую – «Гимн демократической молодежи», недавно случайно услышал в какой-то радиопрограмме, и неожиданно вспомнил.
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем.
В разных землях и странах,
На морях-океанах
Каждый кто молод,
Дайте нам руки,
В наши ряды, друзья!
Не только идейно выдержанные, патриотические песни сохранила память, когда вспоминаю дворовые посиделки 1950 – х годов. В Баку, пацаны, старше меня, под гитару пели, а мы слушали и подпевали, не забываемые поныне, «Фонарики ночные».
Сижу на нарах, как король на именинах,
И пайку серого мечтаю получить.
Капель стучит в окно,
А мне уж все равно,
Я никого уже не в силах полюбить…
Очень популярна была в Баку песня про Али бабу.
Лишь только вечер в Стамбуле наступает,
В ночных притонах ударники стучат.
Али Баба танцует и вздыхает,
Им овладеть все женщины спешат.
Али Баба! Ты посмотри, какая женщина!
Она танцует, флиртует, смеётся и поёт.
Позже, уже в Мингечауре, старшеклассниками, на посиделках пели больше романтические, а не лагерные песни, хотя разделить их можно лишь условно.
А ну-ка Боб, поговорим короче,
Как подобает старым морякам!
Я опоздал всего лишь на две ночи,
Но эту ночь без боя не отдам!
Сверкнула сталь, сошлися в круг матросы
И закипел кровавый жаркий бой
Они дрались за пепельные косы
За блеск очей в тумане голубом.
Эти песни не имеют срока давности. Их пели узники ГУЛАГа в 30-е годы, поют в ХХ? веке зэки сегодняшних тюрем и лагерей.
Конечно, больше в памяти сохранилось бодрых, жизнерадостных песен и мелодий, которые пришли с экранов кинотеатров. Услышишь песню, и вспомнишь фильм, год, в каком классе учился, в каком кинотеатре смотрел, кто сидел рядом.
Были, во времена детства и юности, песни без пропагандистского уклона и политического наполнения. Они сохранись, поются и сегодня, их передают по радио и ТВ.
Шел ли дальней стороною,
Плыл ли морем я,
Всюду были вы со мною,
Верные друзья.
И бывало, в час тревоги,
В сумрачный денек,
Освещал нам все дороги
Дружбы огонек.
Песенной классикой стали добрые, красивые песни о любви и о Родине. «В городском саду играет духовой оркестр»; «Вернулся я на Родину»; «И вот иду, как в юности я улицей заречною, и нашей тихой улицы совсем не узнаю…». «Вечер вальса состоится в нашем клубе заводском»; «Далеко – далеко, где кочуют туманы, где от легкого ветра колышется рожь…».
А сколько красивых, лирических песен были посвящены городам великой страны! «Здравствуй, Москва», «Слушай, Ленинград, я тебе спою задушевную песню свою», «Киевские каштаны», «В тумане скрылась милая Одесса», «Сормовская лирическая – На Волге широкой, на стрелке далекой, гудками кого-то зовет пароход…», «Мой прекрасный город, солнечный Баку», «Севастопольский вальс». Вспомнить можно еще десятки и сотни песен, которые перенесут в прошлое, напомнят о дорогом и полузабытом. Музыку к ним писали талантливые композиторы: Исаак Дунаевский, М. Блантер, А. Новиков, Т. Хренников, О. Фельцман, Ю. Милютин, М. Фрадкин. Авторами стихов, именно стихов, а не текстов, как в ХХ? веке, были Михаил Светлов, М. Исаковский, А. Фатьянов, Е. Долматовский, М. Матусовский, В. Гусев, Лев Ошанин, позже Ал. Галич, А. Островский, Е. Евтушенко и многие – многие еще.
Дворовые развлечения
К концу войны бакинских пацанов захватило увлечение самокатами. До этого мальчишки 8 – 11 лет катали тяжелые металлические обручи с помощью отрезка толстой проволоки, изогнутой на конце в виде буквы «U». Эти обручи пришли в страну вместе с американскими Студебеккерами и Фордами. В автомобилях они дополнительно что-то фиксировали в колесе. Отечественные «специалисты» посчитали их лишними и выбрасывали. А мы, пацаны, их катали, стараясь не уронить на ноги. Радость беготни с обручем по периметру двора, сменил самокат.
Катание обруча, затем самокат распространение получили в основном на юге. В городах с асфальтовым покрытием дорог и тротуаров, в республиках и областях, с теплой сухой погодой.
Сегодня не могу не задаться вопросом, откуда у нас находились подшипники – основа самоката? Подшипники диаметром от 6 до12 сантиметров. Самокаты существовали только самодельные, изготовленными руками пацанов. Отцов, практически ни у кого не было, чтобы построить надежную конструкцию. Взрослые находились еще в армии или в госпиталях, были инвалиды. Чтобы сделать самокат требовались две доски около метра и одна в два раза короче. В торце длинной доски с помощью ножовки, лобзика и прочих подручных средств, выпиливалось прямоугольное окошко, поперек прибивалась толстая деревянная палка с насаженным на неё подшипником. К одной из досок с разными вариантами крепилась под 90 градусов доска в два-три раза короче. На доске закрепляли две петли из толстой проволоки. Такие же петли крепились и на другой доске, в торец которой прибивалась отшлифованная дощечка – руль. В петли вставлялся металлический штырь, и это позволяло самокату поворачивать на небольшой угол в каждую сторону. Вот и готов самокат. Часто доски разъезжались, складывались. Приходилось всё восстанавливать сначала. Мало у кого в доме имелись инструменты. На таких самокатах мы и катались.
Во дворе с довоенных времен ночевала легковушка «Эмка» – пикап. Утром на месте её стоянки, на асфальте, всегда появлялось небольшая масляная лужица. Мальчишки с самокатами спешили первыми к ней добраться, чтобы с помощью подручных средств собрать это масло, и смазать шарики в подшипнике.
Сегодня трудно представить самодельный самокат, сколоченный из досок, и подшипников. Самокаты всевозможного вида, заводского производства, с двумя, тремя и четырьмя колесиками, с ручным или ножным тормозом, продают в детских магазинах, они выдерживают нагрузку в 90 – 100 килограмм, складываются, их можно брать метро и автобус, в багажник автомобиля. В некоторых европейских странах взрослые дяденьки ездят на них на работу.
Детский двух колесный велосипед появился в соседнем блоке у Сергея в первый послевоенный год. Его отец, если не ошибаюсь, по ранению рано демобилизовался, и работал районным прокурором. Для меня двухколесный велосипед долго еще оставался неисполнимой мечтой. Лишь в седьмом классе папа купил мне велосипед, и не такой, как у большинства моих сверстников, а шикарный, чешского производства, «Диамант» с ручным тормозом, фонарем, зеркалом. Велосипед – красавец сразу стал предметом зависти владельцев машин Харьковского и Пензенского велозаводов.
Закончилась война, а с ней и бумажные треугольники писем. Почта вернулась к конвертам с марками. У школьников возродилось увлечение собирать марки. По утрам у подъезда, или как говорили в Баку, у нашего блока, я ожидал почтальона тетю Марию. Она разрешала отклеить несколько понравившихся марок от писем, которые разносила адресатам. Клей тогда позволял довольно аккуратно, не повредив, отделять марку от письма. В почтовых отделениях, к тому времени, скопились нереализованные марки военных лет, их клеили на письма, и на конвертах они встречались часто. Марками обменивались в классе и во дворе с другими коллекционерами.
Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, юные герои Краснодона, виды разных самолетов, участвовавших в Великой Отечественной войне, портреты знаменитых писателей и художников, юбилейные даты известных событий – все это в миниатюре изображалось на марках. Конечно, собирание марок девяти – десятилетними пацанами, назвать коллекционированием – дискредитировать настоящих коллекционеров.
Папа в детстве тоже собирал марки, и, увидев, что я увлечен полезным дело, нашел где-то, в старых семейных архивах, свой альбом с марками, и передал мне. Марки оказались потрясающими. Ни у кого из дворовых и школьных приятелей таких не было. Марки царской России, первые советские 20—30 годов, иностранные марки. Поражали марки Тувы (Государство тогда входило в состав Монголии). Они выпускались в виде ромбиков и треугольников, квадратов, и длинными вертикальными столбиками, и все в ярких красках. Еще ценнее оказались марки Испании 20-х годов, выпущенные в память о былом морском величии Испании. Двухпалубные и трехпалубные парусники галеоны, навио, военные и торговые суда, перевозившими золото, серебро, провиант, а также пассажиров. Были марки с изображением знаменитого линейного корабля «Сантисима Тринидад» и другие. Папа, и в клубе филателистов, куда я записался, рекомендовали коллекционировать марки по темам, а не все подряд. Только так можно собрать полноценную коллекцию. В итоге, на свои марки «Монгол шудан», Испанию, Германию и США, я выменял в десятки раз больше отечественных марок.
Собирание марок пользу приносило огромную. Прежде всего, расширяло кругозор разносторонних знаний. Миниатюры с репродукциями известных художественных полотен знакомили с мировыми шедеврами, рассказывали о научных открытиях и географии разных стран. Благодаря маркам, я на всю жизнь запомнил даты жизни великих писателей, ученых, к юбилеям которых выпускалась очередная серия марок. Знание дат помогало в школе на уроках литературы и истории, а позже, взрослому, во многих случаях позволяло легко ориентироваться в хронологии исторических событий. В книжных магазинах и газетных киосках серии гашеных марок продавались по божеским ценам, их можно было купить, сэкономив на мороженном или школьном завтраке.
Коллекционирование марок, в сороковые-пятидесятые годы оставалось полезным и недорогим увлечением. Никакие современные самые умные компьютерные игры так не способствуют интеллектуальному развитию ребенка, как увлечение марками. Жаль, в последующие годы, собирание марок захватил бизнес, как и остальные виды коллекционирования.
Потом пришло еще одно увлечение – диафильмами. Я тогда учился в третьем классе. Первые диафильмы были посвящены сказкам и черно-белой экранизации небольших рассказов в рисунках. Фильмоскопы не выпускали, и купить можно было лишь довоенные, в комиссионном магазине, а диафильмы продавались в каждом газетном киоске по 30 копеек. Первым в нашем дворе, я сам изготовил фильмоскоп – проектор. Сколотил ящичек из фанеры, в заднюю стенку вставил лампочку, в переднюю прикрепил самодеятельные картонные трубки, вставляемые одна в другую, со стеклом от лупы, заменяющим объектив, и позволяющий выставлять фокус. Такой аппарат довольно сносно проектировал изображение на белую простыню, примерно пятьдесят на шестьдесят сантиметров. Диафильмы знакомили с Маленьким Муком, Гаврошем и Сыном полка Ваней Солнцевым, подвигами партизан в Италии и Хорватии, рассказывали юным зрителям о ВОВ, её героях.
На киносеансы к нам в квартиру набивались пацаны со всего двора, человек по семь, а то и больше. В квартирах в те годы не стояли дорогие мебельные гарнитуры, родители не опасались, кто-то из пацанов что-то поцарапает или разобьет, доброжелательно относилась к моим друзьям и товарищам мама.
В конце большинства диафильмов, редакция студии «Диафильм» обращалась к юным зрителям с просьбой поделиться своим мнением об увиденном. Однажды я написал в редакцию, что их фильмы помогают усваивать школьный материал. Со студии мое письмо переслали в «Комсомольскую правду» и 11 мая 1947 года мою фамилию впервые напечатали в «Комсомолке»: «В студию «Кинодиафильма» приходят сотни писем. Боря Михайлов, ученик 4-го класса 47-й школы Баку пишет: «По учебнику «Родная речь» мы в классе изучали рассказ В. Гюго «Гаврош». Я сделал фанерный аппарат в виде аллоскопа, купил в магазине киноленту «Гаврош» и несколько раз внимательно просмотрел ее дома. Потом я пришел в школу и хорошо ответил урок». Не понятно, как, но через день в школе и во дворе, все уже знали, про меня написала «Комсомолка».
Как и сверстники с нашего двора, я не был послушным маменькиным сынком, увлекающимся только самокатами и собиранием марок. Как и все хулиганил, дрался в нашей «банде» с мальчишками соседних кварталов, вместо школы отправлялся на «шатал», – бродить по городу, кататься на трамваях в отдаленные районы города. Популярностью пользовалось у нас опасное трамвайное лихачество: впрыгивание на площадку и спрыгивание с нее на ходу. В те времена в трамваях двери автоматически не закрывались. Лишь в начале 50 – х появились первые вагоны трамваев с автоматическими дверьми и на ходу уже не запрыгнешь.
Лето после четвертого класса запомнилось походами с дворовыми пацанами в городские купальни на бульваре. Конечно, в тайне от родителей. Кто же отпустит десятилетнего мальчишку без взрослых купаться в море?
Бабушке говорил, что пошел кататься на самокате с горки по Первой Нагорной, а сам на трамвае спешил в город, на бульвар. Годом раньше папа первый раз привел меня в это замечательное место в центре города – городские купальни, в бассейн, отгороженный от моря решетчатым забором, полом, укрепленным под водой и позволяющим поддерживать глубину, чтобы детям не захлебнуться. Взрослые и мальчишки старше купались в открытом море.
После демобилизации папы с военной службы, мы с ним приходили в купальни каждое воскресенье, иногда еще и с мамой. Родители оставляли меня в бассейне – «лягушатнике», а сами плавали в открытом море. Мама быстро возвращалась, боялась оставлять меня без присмотра, вдруг в дне бассейна доски разойдутся, или вредители сделали дырку в полу, и я провалюсь, хотя я умел плавать.
Городские купальники находились в середине Приморского бульвара, против Девичьей башни. От набережной, на полкилометра в море уходила широкая деревянная эстакада. В конце она разделялась на две части и упиралась в купальный городок, вновь открытый еще в 1912 году, перед мировой войной. Если посмотреть на купальни сверху, сооружение имело вид якоря и делилось на две половины: женское и мужское отделение купален. В каждой из них были бассейн с полом для не умеющих плавать, лестница в открытое море, трамплин для прыжков, индивидуальные номера с лестницей в бассейн или в открытое море, имелся душ с пресной водой. На крышах купален находились солярии или, как их называли, «загоралки».
Папа рассказывал, что купальни в море, открыли еще до его рождения, в 80 – е годы Х?Х века. Их многократно перестраивали, и мы застали уже не такими, как на старинной открытке: над водой возвышается сказочное здание в виде изящного летнего дворца. На обратной стороне открытки приводилась цитата из газеты «Каспий» за 1914 год, в ней сообщалось, что новые бакинские купальни оригинальное сооружение на воде, напоминают сказочный дворец. Ничего похожего в Европе пока нет, если не считать Ниццы.
Мои тайные купания с дворовыми пацанами бабушка вскоре разоблачила, а затем и родители узнали. Как бы ни оттирался керосином и мылом, смыть с тела мазутные напоминания удавалось не всегда. Редкие радужные нефтяные пятна плавали в море при любой погоде, хотя купались мы лишь в дни, когда ветер (Норд), дул с берега и нефтяную пленку уносило в открытое море.
Меня наказали на всё оставшееся лето, не стали выпускать во двор в первую половину дня, я должен бы несколько раз звонить маме, удостоверяя, что я гуляю только во дворе. Теперь я посещал городскую купальню только с родителями и не каждое воскресенье. Мама часто выбирала электричку на пляжи Загульбы или Бузовнов.
В 50 – е годы началось резкое понижение уровня Каспия, море мелело, в те же годы увеличивалась добыча нефти в море, всё большие площади поверхности воды покрывались нефтяными пятнами, даже в дни, когда норд дул с берега в море. Сваи, на которых стояли купальни, «вылезали» из воды, пол бассейнов поднимался и оказался над водой.
В 1964 году приехав в Баку, купален я не застал, их снесли. Тридцать пять лет купальный комплекс в центре города, радовал в жару бакинцев, выручал, не имевших времени поехать на апшеронские пляжи. Бакинцам осталось лишь воспоминать, как в жаркие летние вечера прогуливались по эстакаде, отдыхали на скамейках вдоль ограждения, сидели в кафе или шашлычной, играли на биллиарде. На эстакаде работали буфеты, подавали бочковое пиво и красное вино «Алшараб», а главное – всегда было прохладнее, чем в аллеях бульвара.
***
В конце сороковых – начале пятидесятых годов в Баку появились стиляги. Пацаны, преимущественно из богатых семей, всегда ультрамодно одетые, имеющие карманные деньги. У наших дворовых мальчишек, стремившихся им подражать, но не имевших материальной возможности приобрести пестрый галстук с пальмой и обезьяной, сузить единственные приличные брюки до дудочки, экипировка была скромнее, но, как могли стремились подражать стилягам.
Разговаривали стиляги на особом сленге, щеголяли английскими словами и выражениями, напевали джазовые мелодии, на перемене показывали движения, из входящего в моду, рок-н-ролла.
Школы были раздельными для девочек и мальчиков, и покрасоваться перед девчонками возможностей не имели. Зато на вечерах танцев, что устраивались по особым дням в ТЮЗе, ДК Двадцати шести бакинских комиссаров, клубах МВД, медицинских работников на площади Азнефти, куда приходили и девчонки, оттягивались по полной. Демонстрировали модные танцы и яркую одежду, удивляли девчонок своим английским, курили контрабандные американские сигареты «Кэмэл» из Ирана.
Либеральные партийные идеологи появление стиляг объясняли стихийным протестом послевоенной молодежи против единообразия в одежде и стиле жизни, стереотипов поведения, принятых тогда в обществе.
Комсомольские активисты на собраниях клеймили «отщепенцев», поклонявшихся западной культуре, не участвовавших в общественной жизни школы, и цитировали, по поводу и без повода, цитату из газеты «Правда». «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст».
У калитки из нашего двора на Верхне – Бульварную улицу, сидела армянка, сколько себя помню, торгующая саккизом (жвачкой) и семечками. Как-то она продала моему приятелю Виктору плиточку саккиза, то ли с отломанным краем, то ли надкушенным. Все требования Виктора заменить игнорировала, и тогда мы решили проучить, отвадить от неё покупателей нашей улицы. Я вспомнил похожую историю в Похлу Даре, рассказанную другом детства Володей, и передал Виктору. Тот купил у бабки маленький стаканчик семечек, принес домой, выбрал семечки покрупнее, расщепил их, каждое зернышко покрасил химическим карандашом, послюнив его предварительно, вложил в скорлупу и заклеил. Снова пошел к бабке, на этот раз с Чингизом покупать семечки. Оба запрятали меж пальцев по несколько крашенных семечек, и умудрились залезть в её мешочек, смешать с остальными. Вот потеха была потом, когда покупатели возмущались фиолетовым языком и губами.
Еще одно общее для пацанов двора развлечение. Если мы не на Бульваре, то гуляем по Бродвею —Торговой, уже тогда Низами. Идем толпой. Остановимся, выберем окно или балкон на четвертом – пятом этаже, и, задрав головы, смотрит наверх, время от времени восклицая. О – о, а! Ара, ты подобное видел, а? Вай – вай! Собирается толпа, все тоже смотрят, спрашивают друг у друга, что случилось, а мы тем временем пройдем дальше и смотрим издали на собравшуюся толпу, хохочем.
Чего только не вытворяли на Торговой – самой знаменитой бакинской улице! Любое происшествие, необычная история, случившаяся в городе, тут же облетала всю Торговую. Вечерами на улице собирались тысячи человек, и большинство друг друга знали! Путь от кинотеатра «Низами» до кинотеатра «Азербайджан» занимал около часа. И не просто прогуливались, общаясь меж собой, со встреченными друзьями и знакомыми.
Со всеми встречными следовало поздороваться, поговорить, или хотя бы просто пожать руку «Привет, чувак!» Это был вечерний ритуал. На Торговой все понимали друг друга с полуслова. Не одну пару обуви истёр там я со сверстниками!
А какие красивые чувихи встречались на Торговой! К девушкам всегда относились с уважением, но бывало к кому-то из них тоже пристанем.
