скачать книгу бесплатно
Немножко Северной рабоче-окраинной лирики
Mike Lebedev
О чем эта книжка и как она появилась. Всё просто. Сперва появилось несколько рассказов, а также очерков и лирических кинозарисовок под условным тэгом «Немножко Северной рабоче-окраинной лирики». Затем их количество превысило определенную критическую массу, так что книжка сложилась из них практически сама собой, и название высветилось тоже совершенно логично. Про нашу родную Северную рабочую окраину, о местах и людях, и о тех, что есть, и о тех, которых уже нет. О Школах №186, №660 и №91, об Учителях и учениках, об улицах Дегунинская, Ивана Сусанина и Зеленоградская, о платформах «Моссельмаш», «Ховрино» и НАТИ, о метро «Новослободская», «Водный стадион» и «Речной вокзал», о бульварах Бескудниковском и Кронштадтском, о кинотеатрах «Ереван», «Байкал» и «Рассвет», об автобусах 194 и 65, троллейбусах 56 и 43, и о Трамвае 23, о магазинах «Кругозор» и «Пионер», и еще много-много о чем. И всё – в моем любимом жанре «Ни о чём. Просто история».
Содержит нецензурную брань.
Mike Lebedev
Немножко Северной рабоче-окраинной лирики
Короткое поясняющее предисловие
Совершали как-то летом всей семьей увеселительную прогулку по Москве-реке, под самый финал уже проходили под Новоарбатским мостом. И тут старший сынок, будучи уже мальчиком взрослым и разумным и, надо понимать, насмотревшись какой-то информационно-познавательной телепередачи – задал хороший вопрос:
– Пап, а вот это тот самый Белый Дом, по которому из танков стреляли? И что, прямо по-настоящему?
– Да, сынок! Ну то есть – снаряды вроде как не совсем боевые были, но стреляли ими – вполне по-настоящему. И как раз отсюда, да, вот с этого самого моста, вот оттуда заходили, и – прямой наводкой.
– А зачем?
– Хороший вопрос, малыш. Но это долгая история. Мы, кстати, с твоим будущим папой крестным здесь практически накануне были. Но не в тот самый день. А в тот день, вернее, в ночь, когда за два года до того Белый Дом этот самый защищали (но от других, от тех, которые потом сами обороняли… в общем, всё сложно), то мы, значит, с папашкой твоим крестным героическим – вот это точно были здесь, вот посмотри в ту сторону…
И вдруг:
– Пап, а ты что – это всё помнишь?!
– В смысле? Ну а как не помнить, если это всё на наших глазах происходило, нам уж по двадцать лет было! Тут уж наоборот, многое забываешь, в нашем-то возрасте…
– А я думал – это было так давно…
Ну не вчера, да. И тут вдруг дошло очевидное: для наших детей и штурм (штурмы) Белого Дома, и, скажем, татаро-монгольское иго – события по времени практически равноудаленные. Потому что это было – ДАВНО.
Или вот другой характерный пример. Тут, значит, болельщики одного популярного московского клуба сильно пригорюнились от того факта, что руководство определило под снос их старый ледовый дворец. Как физически и морально устаревший.
Оставим в стороне градостроительную и коррупционную составляющие процесса сноса спортсооружения. Казалось бы, нам, болельщикам совершенно другой московской команды – нам-то какое дело, пусть крушат и ломают.
Ан нет, дело есть. И дело это в том, что ледовый дворец этот – возводили на наших глазах, и после постройки – выглядел он вполне современно и продвинуто, по сравнению с теми же «Лужниками», к примеру. Что вызывало даже немножко чувство лютой зависти, у нашего-то клуба своего такого дворца не имелось. А теперь, оказывается – он морально и физически устарел. А мы по-прежнему здесь, и даже смотрим хоккей.
Стоп. Кажется, предисловие если что и поясняет, то или не совсем то, или не совсем понятно.
Короче. Я приглашаю тебя, дорогой читатель, совершить небольшую увлекательную прогулку по нашей Северной рабочей окраине и некоторым ее ближайшим окрестностям. Совершить и увидеть места, многих из которых уж давно нет, а если и есть, то совершенно в другом виде.
В этом нет особой ностальгии. Что грустить, ну да, раньше было так, а сейчас иначе, и, кстати говоря, потом будет как-нибудь еще.
Но есть очень легкое и светлое чувство от того, что места эти однажды случились в жизни, и они… И даже не только места. Люди – вот что гораздо важнее, ведь то или иное место на земле – по большому счету фон и декорация, люди – вот что главное, и многие из них – я действительно очень сильно хотел бы, чтоб они были здесь…
В общем – вперед. Путешествие начинается. Смотрите и слушайте внимательно, я расскажу вам много интересного, чего не расскажут другие! Просто я это всё – очень люблю.
«Старый лифт»
Когда я был маленький, то бабуля моя проживала в этом огромном «сталинском» доме на Войковской, ну знаете, угол Космодемьянских и Ленинградского шоссе, даже номер его звучал основательно: «Восемь дробь два», это вам не «корпус» и не «строение».
Нет, он и в самом деле огромный. Семь этажей. Двадцать подъездов. И если бы квартир было не всего по две на этаже, потому что квартиры большие – этих квартир была бы тысяча!
А внизу – и чего только нет! Булочная, бакалея, овощной, почта, ателье… ателье, кажется – даже два было! Может, не ателье, но чего-то точно было два. И всё это, пока идешь, нужно внимательно рассмотреть. А если вечером – то рассмотреть еще и троллейбусы, которые вдоль дома на ночь останавливаются, их тоже десяток умещается! Опускают свои «рога» и спят, как диковинные жирафы.
Да, огромный был дом. Был. Сейчас он меньше, и заметно. Это можно доказать с цифрами на руках.
Вход в подъезды со двора, а проходная арка от метро довольно далеко. Так вот, путь от подъезда до метро у нас с бабушкой занимал ровно 20 минут. Это точно, бабушка не терпела опозданий, и когда она вела меня в детский сад, мы из квартиры выходили всегда точно в 7.20, а точно в 7.40 мы стояли на платформе метро и смотрели на электронные часы. И это еще бабушка всегда торопила – «Миша, шагай быстрей, не смотри по сторонам, не отставай!»
А теперь? А теперь я выхожу из метро, делаю два с половиной шага до арки, потом еще два до подъезда, потом курю, глядя на наши окна, потом обратно, смотришь на часы – десять минут на всё про всё.
Это следствие Теории относительности Эйнштейна. Время летит быстрее, а пространство сокращается. Но не вообще, а твое личное. А потом однажды о-па – и пролетает и сокращается окончательно. И пространство, и время.
К бабушке я любил ездить, ну конечно, ну столько же всего интересного в коммуналке ее! И телевизор, который не начнет работать, пока кулаком сверху не получит, и дедова кровать, огромная, как флагманский корабль, и «чисельник» в красном углу, и сухари неизменно в старой, поколоченной супнице… сухари вкуснее всего! Ни у кого такие не получались, хлеб у бабушки вообще никогда не пропадал, но было бы странно для тех, кто родился в достопамятном 1913 году, хлеб… Сухарей насушить, еще голубям в сквер «у Волкова» отнести, но не пропасть, нет.
А телефон на стенке еще висящий, это уж при мне его поменяли на модный, на полочке. А то висел. И орать надо громко, если звонят соседям: «К телефону!»
Громко орать. Звукоизоляция отличная. Наша табличка у двери – «Киселёвы 3 звонка», деда давно нет, но всё равно, как память небольшая: «Киселёвы». Три звонка – но бабушка уже плохо слышит, и мама придумала так. На стенке есть такое место, где краска как бы пузырь образовывает. И если его отыскать и постучать, то как раз в бабушкиной комнате гулко так звучит: вот, вот это она слышит. Но отыскать – тоже ведь интересная задача!
Да, туалетной бумаги в коммуналке их не признают. Всё по олдскулу, нарезанная газета в кармашке. Дед хоть и был беспартийный, но коммунистов уважал, поэтому – никогда «Правда», а что-то попроще, типа «Социалистическая индустрия». Хотя – большая загадка, откуда эта «Индустрия» берется, ведь ни бабушка, ни соседка Ляля – газет не выписывают!
Но всё это, и сухари, и телевизор, и кровать, и индустрия – это чуть позже. Для начала – самое главное приключение.
Лифт, ну конечно! У нас-то дома и вообще никакого нет, но если где в гостях есть – то автоматический, скучный. А у бабушки в доме – всё опять же по олдскулу, чистый восторг!
Шахта обнесена сеткой, и всё видно. И этот «противовес», и как трос висит, а потом наматывается, всё скрипит, ролики крутятся, если нос прижать, то видно, как кабина из поднебесья опускается. А как всё это работает? Может, оттого и страсть у меня к сыскному делу, к физике и механике, и к Теории относительности? А если сорвется кабина? А, пружины внизу, вот же. А сколько будет лететь, если все-таки? А квадратный корень из 2h/g, даже если высоту шестого этажа взять за двадцать пять метров (в бабушкином доме высоченные потолки!), то всё равно получится меньше трех секунд. Недолго, но, говорят, хватает, чтоб жизнь свою пересмотреть, особенно, если ты не так много еще прожил!
Но вот – кабина прибыла: начинается самое интересное. Сначала стальную дверь открыть. Ручка тугая, и не всегда срабатывает, нужно найти верный угол атаки. Теперь вторые двери, деревянные с окошками. Это очень волнительно, надо ловко так нажать, чтоб они как-то сложились, а не наоборот. И наконец – нажать кнопку. А кнопки – с блюдца размером, как у страха глаза велики! Наш шестой этаж, тоже тугой.
Но это всё мне доверяют, и я справляюсь.
Не справляюсь я только с одним, и это печально: лифт так устроен, что маленьких детей одних он попросту не возит, не хватает твоей массы, если ты один! И так хочется поскорей вырасти.
Когда ты впервые понимаешь, что стал пусть и не взрослым, но взял какой-то рубеж? Да вот тогда, однажды зимой, зимы тогда были холодные и снежные, не как сейчас, много вещей на себя зимой надеваешь, тяжелее становишься. И в один зимний день – случилось чудо. Вошел в лифт, что-то там внизу щелкнуло, бац – поехал! Один! Ты теперь – большой!
…А потом однажды бабушки не стало, и комната ее «пропала», как тогда говорили…
Я иногда заходил в ее подъезд… вернее, не «подъезд». Бабушка хоть и не жила в Ленинграде, но говорила «парадное»: а всё потому, что и «черный ход» был, на Ленинградку выходил, все были заколочены, но и они были! И я иногда заходил в наше «парадное», просто посмотреть… и, наверное, да: последний раз зашел не тогда, когда повесили на дверь кодовый замок, ну что такое кодовый замок для питомца Северной рабочей окраины, нет… последний раз – когда увидел, что старый лифт поменяли на новый. Надежный, автоматический и скучный. И тогда, наверное, я стал взрослым окончательно. И время стало лететь стремительнее, а пространство – неуклонно сокращаться…
«Ну ты, с Посёлка!» Очерк об истории Водного стадиона
Папенька мой, Михаил Лебедев-старший – коренной водностадионовец, если угодно. В том плане, что он там и родился, и вырос. Причем тогда, когда никакого «Водного стадиона» еще не было. То есть сам-то водный стадион «Динамо» уже существовал, но вот одноименная станция метро открылась только в самом конце 1964 года.
А вот мама Таня – из понаехавших. Понаехавших в хорошем смысле, потому что на «Войковскую» они перебрались с 4-й Тверской-Ямской улицы, в порядке улучшения жилищных условий. Хотя чисто формально – не шибко улучшили, на Войковской тоже въехали в коммуналку, разве что комнат теперь в квартире всего было три, а на Тверской-Ямской – «плюс бесконечность», но не суть.
Да, ну и иногда, как бы желая подчеркнуть свое благородное, столичное происхождение – мама Таня иногда называла папеньку: «Ну ты, с Посёлка!» Ну в шутку, понимаете.
…Да, когда-то давно метро «Водный стадион» еще не было, поэтому местность в округе звалась «Посёлок».
Потому что имелось градообразующее Секретное Предприятие, оно и по сей день существует, но где оно расположено – это я не скажу, кому надо, тот и так знает, а Первые Отделы не дремлют. Существует – и достаточно.
Собственно, вся окружающая жизнь и была подчинена работе Предприятия. В бараках жили рабочие Предприятия, в школу и детский сад ходили дети рабочих Предприятия (и я в него тоже ходил, но много позже уже), в поликлинике они лечились, в магазинах отоваривались, и вся эта выражаясь современным языком «инфраструктура» принадлежала Предприятию.
И всё вместе эта акватория так и называлась – Посёлок.
Потом бараки снесли, наступала Эра Пятиэтажек, кто-то из местных в них и перебрался, кто-то разъехался, прибыли на поселение новые люди, метро опять же выкопалось, и новое имя местности сделалось «Водный».
Но, естественно, ветераны движа хранили и чтили традиции, и слово «Посёлок» в их речи сохранялось.
А впервые я узнал об этом при следующих романтических обстоятельствах.
С Водного мы тогда уже переехали, папенька служил на благо Безопасности Родины и дослужился на этой стезе до известных чинов. Однако кое-какие привычки «поселковых» не забыл и взял в новую жизнь!
Как-то по осени был он отпущен в отпуск, вечно отпуск ему давали в самую слякоть или холод, мы летом все вместе, наверное, раз или два всего отдыхали… короче, дали папеньке отпуск.
А в отпуске он первым делом отпускал бороду, отчего сразу делался похожим на будущего патриарха Кирилла в молодости, у папеньки даже погуще борода бывала, пожалуй.
А вторым делом он отправился прогуляться. И в небезызвестном в нашей местности овощном Подвале обнаружил продажу картофеля. Продовольственная Программа еще не вступила в силу, поэтому папенька разумно решил как следует затовариться корнеплодами на предстоящую зиму. Быстро вернулся домой, переоделся в подходящие процедуре вещи, схватил холщовый мешок и побежал обратно в Подвал.
Ну, какие вещи подходящими ему показались: телогреечка ватная, вещица старинная, цены немалой, бабушкино наследство, еще, кажется, Посёлок эта телогрейка помнила, штаны стеганые, сапоги кирзовые. Шапка если только была новомодная, вязаный «петушок». А так – чисто типичный обитатель Поселка (как я потом узнал).
Закупил папенька мешок картошки (10 коп/1кг), взвалил его на спину – и пошел домой.
А на улице нашей, помимо Подвала – располагалась еще и межрайонная Прокуратура. В силу чего по улице довольно часто прогуливался милицейский патруль из двух человек. Так было и в тот день.
Естественно, у личного состава патруля папенька вызвал самый неподдельный интерес. Ход мысли младших чинов понятен: идет по улице какой-то оборванец, в телогрейке какой-то драной, весь небритый, возможно, что и без определенного места жительства, за спиной мешок – да наверняка спер чего-нибудь!
– Предъявите документы, гражданин!
«Здравствуйте. Документы – это можно. Документы, граждане, в порядке».
Ну да. Внезапно. А с красной книжечки-то смотрит на них то же самое лицо, предположительно без определенного места жительства, только гладко выбритое и с майорскими погонами по бокам, занавес.
Вечером папенька эту историю со смехом маме Тане и мне рассказал, после чего мама Таня воскликнула:
– Да потому что сколько лет прошло, а одеваешься всё так же, как у себя в Посёлке привык!
Собственно, тогда я и узнал, что такое «Посёлок», откуда он взялся и куда потом исчез.
А тому, кто не знал – эту историю сегодня рассказал.
«Пельменная в начале Ленинского»
Когда мне исполнилось 13 лет, а было это в 1986 году – я стал бывать в Москве намного чаще…
Ну в смысле – так-то я и родился в Москве, и жил в ней всегда! Но пока ты маленький, то твоя личная Москва – не очень велика. Школа рядом, спортивная секция тоже. Ты, конечно, бываешь в театрах, музеях, в пионеры тебя на Красной площади принимают – но это, так сказать Москва «центральная», общеизвестная. А тут…
Короче, однажды мама Таня записала меня в математический кружок при Институте Стали и Сплавов. Вел его, кстати, совсем молодой тогда Александр Кириллович Ковальджи, если кто знает, о ком я, ныне он человек весьма значительный. И стал я самостоятельно ездить раз в неделю на метро «Октябрьская», и смотреть на Москву, ранее мне совсем неизвестную. И смотреть на нее широко раскрытыми глазами.
Станция «Октябрьская-кольцевая», кстати, сразу подарила мне одно удивительное открытие. Там же в дальнем конце – как небо голубое! Мама Таня мне так и сказала:
– Представляешь, мне в детстве сказали, что там так голубым светом светится, потому что неба кусочек! И я поверила!
И тут до меня внезапно дошло, что и мама моя тоже когда-то была маленькой девочкой, доверчивым таким ребенком, ну прям как я сам почти, вот как!
Да, но уже со второго раза я стал ездить один, без прикрытия. Причем – с большой охотой, и не только из любви к алгебре и геометрии. Появилась еще одна серьезная причина.
Занимались мы не в новом красивом здании МИСиСа, а в старом, немножко совсем по Ленинскому проспекту от метро пройти, до дома №6. Вот как раз по пути, в доме №4 – и была Пельменная! Прямо с большой буквы.
Запах от нее шел – ослепительный, сумасшедший, прямо пробивался сквозь окна и стены, и на всю улицу, на весь проспект!
А надо же понимать. Тебе 13 лет, ты молодой, растущий организм, и так есть постоянно хочется, а еще едешь обычно после тренировки, ну, пожуешь булку калорийную на ходу – но всё равно: страшно хочется кушать, прямо с большой буквы Ж, Жрать! И вот ты втягиваешь ноздрями этот обволакивающий запах, прямо с ног сбивающий… Но надо спешить: ждет же Александр Кириллович.
А, или не чисто пельменная, а просто точка общепита? Но запах был – точно пельменный!
А еще внутри, через окна заглядываешь, облизываясь – студенты стоят и кушают. И все такие большие, взрослые, невероятно умные. И ты сам – ну вот прямо как Буратино думаешь: «Вырасту, выучусь, поступлю в этот самый МИСиС, буду таким же умным. А главное – стану со стипендии каждый божий день ходить в эту Пельменную, чтоб не только нюхать, но и покушать уже однажды!» Вот такая образовалась Мечта.
Не всё, конечно, в этой жизни складывается так, как мечтается. И в МИСиС я не поступил, но, правда, поступил в другой институт, тоже хороший, Физтех, может, слышали и о таком.
И в Пельменной, верите, нет: я не побывал ни разу. Почти специально.
Запах, запах там ее остался! Много раз затем перепрофилировалось помещение, и под питательные, и под другие нужды – но Запах никуда не делся. Всякий раз, когда случается проходить или проезжать мимо – я его чувствую.
И не только запах. Удивительное место, почти единственное такое. Там всегда такое чувство – что вот ты еще маленький, и все впереди, и есть Мечта, что вот ты вырастешь, и непременно все сбудется, что ты захочешь. И мама твоя – тоже молодая, и вы вместе верите, что внизу, на «Октябрьской-кольцевой» – маленький, но кусочек самого настоящего голубого неба…
«Троллейбус 56»
Да, есть такой маршрут в Москве, и ходил он когда-то от Белорусского вокзала и до улицы Базовской. Где находится Белорусский вокзал – знают все. Где находится Базовская улица – знаем только мы, ветераны Северной рабочей окраины. Названа была улица в честь многочисленных, понятное дело, баз и прочих складов, некогда там расположенных, страшное было место, страшное и интересное! Но сейчас там новый район.
Было у Базовской улицы и своё сакральное значение. Там неподалеку располагается прославленное СПТУ-145, о котором…
«Пойдешь в ПТУ!» – кто из хороших учеников советского времени хотя бы раз не услышал от учителей подобной оценки своих умственных способностей? Только самые лучшие из нас.
Так вот. На нашей Северной рабочей окраине «Пойдешь в ПТУ!» – имелось в виду не абстрактное профессионально-техническое училище, а вот именно конкретное и то самое, под номером 145, что неподалеку от Базовской. Такая, значит, имелась репутация у этого богоугодного заведения, что следующая ступень – или в места лишения свободы, или под забор и спиться, а другого пути у его питомцев нет.
На самом деле – слухи, как водится, были слегка преувеличены. Вот лучший мой друг детства Олег Юрьевич – и поступил, и закончил, и ничего. Нет, много, конечно, интересного рассказывал, и да, хлюпикам там не место, и недаром там поблизости еще предусмотрительно и Школа Милиции расположена, но хлюпиком Олег Юрьевич и не был никогда.
Это вступительная лирика, теперь действительная часть.
До поры до времени пользоваться услугами Троллейбуса 56 мне лично доводилось редко. Для связи с Большой Землей у нас использовались автобусы 194 и 672, шедшие экспрессом до «Новослободской». Но затем однажды я поступил в ученики к Великому тренеру Дмитрию Владимировичу Серпорезюку, в клуб самбо имени Латышева, который располагался в местности «У Комсомольца». Тут-то и понадобился Троллейбус 56, потому что автобусы пролетали к/т «Комсомолец» без остановки, а рогатая машина шла, разумеется, «со всеми». И вот однажды…
И вот однажды иду я к остановке, а у нас там существует такой критический отрезок пути, когда остановку уже видно, но если именно в этот момент подъезжает автобус или троллейбус – то тебе на него даже с твоей феноменальной стартовой скоростью бега не успеть никак. Печаль, потому что опаздывать к Дмитрию Владимировичу на разминочную медитацию никак нельзя, а ждать следующего троллейбуса можно довольно долго. И вот, значит, иду я, смотрю, как подъехал Троллейбус 56, еще разглядел, что стоит на задней площадки еще один питомец нашего клуба, хороший парень. Звали его… как звали не помню, потому что фамилия ему была Заремба, и после выхода на широкие экраны кинокартины «Рэмбо. Первая кровь» его, самой собой, иначе как «Рэмбо» никто не звал, и своего истинного имени он, возможно, и сам не помнил.
И вот, значит, иду, печалюсь – и вдруг замечаю, что Троллейбус стоит по-прежнему. И двери открыты. И стоит. Хотя «рога» на проводах, то есть, вроде не сломался. Чуть ускоряюсь – стоит. Перехожу на бег, ну и стараюсь попасть в поле зеркала заднего вида, вдруг меня заметят и подождут.
Тут необходимо отметить, что водители автобусов у нас на «Селигерской» (тогда еще просто остановка, а не метро) не ждали никого и никогда. Да и что ждать, если они обычно битком набитые уходили, это еще бывало, что не все влезут, чего ждать-то!
А вот троллейбусы – их ведь часто женщины пилотировали, ну и да, иногда именно водительницы проявляли такую сердечную любезность, дожидались спешащих пассажиров. Иногда даже повторно открывали уже закрытые двери! Но, правда, только в том случае, если было четко видно, что пассажир действительно спешил, а не шел вразвалочку, а то каждого ждать – до Белорусского вокзала не доедешь и до конца смены.
