banner banner banner
Как стать богом
Как стать богом
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Как стать богом

скачать книгу бесплатно


«Ведь вы же заслуженный пожилой человек! О Боге пора уже подумать!» – говорю я (Врет, врет, серый крыс. Никуда он не ходил, никого в лоб ни о чем не спрашивал!).

– И что же он вам на это ответил? – Работодатель наконец включается, – Не возражал? Не возмущался? Не угрожал?

– Плохо вы его знаете, – говорит он наконец.

– Я его вовсе не знаю, – возражает Работодатель, – Кстати, как Вы сказали его фамилия?

– Я не хотел бы называть имен, – произносит Тельман Иванович высокомерно, – Пока мне не станет ясно, готовы ли Вы взяться за мое дело и что именно намерены предпринять.

Однако Работодателя осадить и тем более нахрапом взять невозможно. Никому еще не удавалось взять Работодателя нахрапом. И он ответствует немедленно и с неменьшим высокомерием:

– Не зная имен, – говорит он, – Я совершенно не могу объяснить Вам, что я намерен предпринять и вообще не могу даже решить, готов ли я взяться за Ваше дело.

Сюжет 6. Любовь к неуплате почтового сбора

СЦЕНА 6/1

«Британская Гвиана»

Тельман Иванович шмыгает носом и говорит жалобно:

– Я ведь с ним и сам без малого до уголовщины докатился. Вы не поверите. Серьезно ведь раздумывал подослать лихих людей, чтобы отобрали у него или хотя бы, – лицо его искажается и делается окончательно неприятным, – Хотя бы уши ему нарвали. Чайник начистили хотя бы. И главное недорого ведь. Пустяки какие-то. Пятьсот баксов.

– Кто это? Я должен знать всех, без исключения, кто в эту историю посвящен.

– Есть знакомый мент один. Ему я вообще ничего не сказал. Сказал только что надо бы одного тут проучить. Одного типа. И все!

«Это правда» – думает Юрий, вконец замученный сердечными экстрасистолами.

Работодатель выжидает, не загорелся ли красный, и продолжает:

– И в Обществе Вы никому об этом не рассказывали?

– Да. Именно так. Что я Вам и докладывал. Никто ничего не знает.

– А почему, собственно? – спрашивает Работодатель вроде бы небрежно, но так, что Тельман Иванович сразу же напрягается и даже вцепляется сизыми ручонками в подлокотники.

– Н-ну… как «почему»? А зачем?

– Я не знаю, зачем, – Работодатель пожимает плечами. – Я просто хотел бы уяснить себе. Для будущего. Как же это получается? У вас украли ценнейшую марку. Вы знаете, кто. Вы догадываетесь, каким образом. Проходит четыре месяца, и теперь оказывается: никаких серьезных мер Вы не предприняли…, никому о преступлении не сообщили…, даже в милицию не обратились. Почему?

Это интересный вопрос! И Тельман Иванович на него не отвечает. Точнее, отвечает вопросом:

– Я не понимаю, Вы беретесь за мое дело? Или нет?

– А какую, собственно, марку мы будем разыскивать?

Тельман Иванович весь морщится и моментально делается похож на старую картофелину:

– Слушайте. Вам так уж обязательно надо это знать?

– Мину-у-уточку! – произносит Работодатель бархатным голосом, – А Вы сами взялись бы разыскивать украденный предмет, не зная, что это за предмет?

– Да, да, конечно… – мямлит Тельман Иванович. Ему очень не хочется называть украденный предмет. Ему хочется как-нибудь обойтись без этого, – А разве нельзя просто указать: редкая, ценная марка? Очень редкая, очень ценная… Уникальная. А?

– Где «указать»?

– Н-ну, я не знаю… Как-нибудь так… Без названия. Описательно… Все равно же это только для специалистов. Для профессионалов, так сказать… А так – зачем…? Кому…?

Он говорит все тише и тише, а потом и вовсе замолкает.

– «Британская Гвиана»? – вдруг спрашивает, а вернее, негромко произносит Работодатель.

Тельман Иванович трепещет и сразу делается бледен.

СЦЕНА 6/2

Откуда?

Некоторое время они смотрят друг на друга не отводя взглядов.

– Да, ничего Вы не знаете! – произносит Тельман Иванович, – Слышали звон да не поняли, откуда он. Вы же про одноцентовик красный думаете. Нет батенька не туда попали! Эка хватил одноцентовик! А впрочем откуда Вам знать. В детстве небось марки собирали?

– В детстве, – признаётся Работодатель.

Называется марка «Британская Гвиана, первый номер» или «два цента на розовой бумаге». Таких марок на свете не так уж и мало, целых десять штук, но все они «гашеные», «прошедшие почту», а Тельман-Ивановичева марка «чистая», «правда, без клея» и это обстоятельство («чистота» ее, а не отсутствие клея) является решающим: мало того что она переходит в силу этого обстоятельства в категорию «уникум», так вдобавок еще никто оказывается не знает о существовании таковой. Никто в мире, ни один живой человек: она великая и сладкая тайна Тельмана Ивановича, символ его абсолютного над всеми превосходства и ось всего его существования среди людей и обстоятельств…

– А откуда она у Вас? – спрашивает Работодатель и Тельман Иванович тотчас же замолкает, словно ему перехватывают горло.

СЦЕНА 6/3

Как зовут академика

– Зачем? Ну зачем Вам это знать?! – шепчет Тельман Иванович с мукой в голосе.

И Работодатель смягчается.

– Можно ведь без деталей, – говорит он сочувствующе, – Как, что, когда – это не важно. Я хотел бы только знать, кто был последним владельцем? До Вас?

– Не знаю, – говорит (выдавливает из себя с очевидным трудом) Тельман Иванович. (– Правда, констатирует Юрий не без удивления.)

– Как так? – говорит Работодатель. Он тоже удивлен, – Как это может быть? Чтобы Вы этого не знали?

Тельман Иванович молчит.

– Ну, хорошо, – говорит Работодатель, – Ладно. Господь с Вами. Не хотите, не надо! Обойдемся. А как все-таки зовут Вашего академика? Да не упрямьтесь Вы, в самом деле! Вы ведь уже все про него рассказали: академик, химик, марки собирает, крупный спец по английским колониям. Петербуржец. Неужели Вы полагаете, что мы его теперь не вычислим? Да вычислим конечно же и только лишний шум поднимем своими расспросами. Подумайте сами: ну зачем нам с Вами лишний шум?

Тельман Иванович вдруг поднимается из кресла, наклоняется над столом Работодателя и принимается ему что-то царапать на четвертушке листка.

– Только не надо «ля-ля!». Я вам ничего не говорил! – объявляет он не без торжественности и демонстративно двигает листок Работодателю под нос. Потом возвращается в кресло, смотрит почему-то на Юрия (впервые за все это время – с вызовом смотрит, горделиво, «знай наших») и повторяет:

– Не надо «ля-ля!». Не сказано, значит не сделано!

Работодатель берёт листок, читает написанное, удовлетворенно кивает, а затем извлекает из нагрудного карманчика тускло блеснувший «Ронсон». Выщелкивает длинный синеватый огонек, подносит к нему листочек и подождав пока огонь доберется до пальцев, бросает обугленные останки в медную пепельницу.

– Только так! – произносит Работодатель строго и принимается размешивать и растаптывать пепел огрызком карандаша.

– У меня сложилось несколько противоречивое впечатление о Вашем деле, – говорит он, – Мне нужно подумать, прежде чем я приму окончательное решение.

Тельман Иванович печально кивает. Он со всем согласен. Он вообще больше не слушает, что ему говорят. И едва только Работодатель делает паузу – значительную паузу перед тем, как сформулировать самое деликатное, Тельман Иванович вдруг сообщает:

– У меня отец был филателистом…

СЦЕНА 6/4

Отец филателист

Работодатель вежливо замолкает, ожидая продолжения, но продолжения все нет и нет. Минута проходит (это очень долго!), потом идёт другая и тут Тельмана Ивановича прорывает:

Отец был филателистом. Не знаменитым каким-нибудь, нет. Денег вечно не хватало, но самоотверженным и знающим. Тельман Иванович многому у него научился и вообще пошел по стопам. Так вот отец привез из Германии в качестве трофея некоторое количество марок. Время было такое. Многие целыми чемоданами привозили и некоторые ныне замечательные коллекции начали произрастание свое именно из этих чемоданов. У отца же никаких чемоданов в помине не было. Так, несколько альбомов и обувная коробка, набитая марками разных стран и времен. И вот много лет спустя, уже отца в живых не было, уже сам Тельман Иванович выбился в люди и стал известен в кругах специалистов, попалась ему под руки эта коробка, и решил он разобраться, что там за материал и не найдется ли там что-нибудь интересненькое.

В коробке среди прочего обнаружился желтый, плотный конверт из-под фотобумаги «Кодак», а в конверте этом – несколько десятков самых разных марок, в том числе и на обрывках конвертов. Вообще говоря, «марки на вырезке» (то есть аккуратно вырезанные из конверта таким образом, чтобы остались тут же при марке почтовые штемпеля, служебные наклейки и прочая специфическая мутотень), такие марки ценятся особо, но здесь, в желтом конверте, наличествовали только какие-то драные обрывки конвертов и открыток, грязноватые, иногда даже замасленные и совершенно неколлекционные на вид.

Он собрал их в общую кучу и положил в кювету с теплой водой, чтобы отмокли от бумаги сами марки – в основном «рядовые немецкие княжества и кое-какая небезынтересная Швейцария». Каково же было его изумление, когда полчаса спустя обнаружил он в остывшей воде – среди обрывков размокшей бумаги и отклеившихся свободно плавающих рядовых марок это ослепительное чудо на розовой бумаге, Британскую эту Гвиану номер один, в великолепном состоянии, прекрасно обрезанную, «экземпляр кабинет» или даже «люкс-сьюперб», чистую, негашеную, но к сожалению без клея. Не исключено что изначально она была с клеем, как и положено быть чистой почтовой марке, да в теплой воде клей безвозвратно растворился, но возможно, что клея у нее не было никогда, как это встречается частенько у марок, выпускаемых в жарких тропических странах.

Теперь можно только гадать кто был предыдущим владельцем этого уникума. Ясно только что был это человек осторожный и предусмотрительный, равно как и человек грамотный и хорошо понимавший, какое сокровище находится у него в руках. И в ожидании нелегких времен и дурных перемен он принял надлежащие меры – не без остроумия спрятал свою драгоценность: положил на небрежный обрывок старого конверта и сверху аккуратненько наклеил какую-то обыкновеннейшую Баварию, скорее всего, двадцатых годов выпуска, чтобы размером была побольше, а привлекательностью поменьше. Простейший расчет: если кто-нибудь и покусится на коллекцию, то рядом с красивыми золочеными «альбомами Шаубек» кого заинтересует и соблазнит ботиночная коробка, набитая второстепенными марками, и тем более в этой коробке – невзрачный желтый пакет из-под фотобумаги «кодак»?

Рассказывая всю эту историю, Тельман Иванович проникновенен и откровенен настолько, насколько это вообще в силах человеческих. И вся его история правда. На редкость чистая и беспримесная правда. За одним довольно существенным исключением: не было желтого конверта в коробке из-под обуви. Не было его там. Он попал к Тельману Ивановичу каким-то другим образом. Совсем другим. И Тельман Иванович почему-то не желает рассказывать каким именно.

Лирическое отступление №2. "Отец Тельмана Ивановича Епанчина"

В большом и даже огромном кабинете (где всё огромное – кресла, электрический свет, стол, окна, занавешенные титаническими портьерами, портрет Ленина во всю стену) находятся два маленьких человечка чем-то похожие друг на друга: оба серые, с редкими серыми волосами, зачесанными назад, со щеками, навсегда изуродованными оспой.

Первый спокойно стоит у стола и лицо его неподвижно, а второй сидит у этого же стола в кресле и весь, вместе с лицом, мучительно подергивается, словно кресло обжигает ему задницу.

То ли встать ему хочется руки по швам, то ли уменьшиться до нуля, вообще исчезнуть и оказаться в другом каком-нибудь месте, и мысли его так же лихорадочно и болезненно подергиваются, как и он сам. Он разумеется вглухую молчит и вообще старается не дышать. И молчит.

Первый человек смотрит в простенок между окнами, в никуда, словно догадываяс, что посмотрев на второго человечка в кресле может нечаянно убить его этим взглядом. Потом он говорит тихо и почти неразборчиво:

– Есть мнение, что надо сделать хороший подарок нашему другу и союзнику господину Рузвельту. Мне сообщили что он филателист. Занимается филателией. Это правда товарищ Епанчин?

– Так точно, товарищ Сталин! – человечек в кресле запинается и судорожно откашливается, – Извините… И говорят, что страстный филателист!

Наступает новая долгая мучительная пауза.

– А что это означает «филателия»?

– Собирание почтовых марок, товарищ Сталин. С целью их коллекционирования, а также…

– Это я знаю. Я спрашиваю: что само это слово означает «фи-ла-те-лия»? На каком языке?

– Это греческий, товарищи Сталин. А перевод, как бы это точнее выразится. Буквально?

– Конечно. Лучше всего буквально.

– «Нелюбовь к почтовой оплате». Наверное так, будет точнее всего.

– Как Вы сказали?

– «Нелюбовь к почтовой оплате», товарищ Сталин. А еще точнее: «любовь к неуплате почтового сбора».

Стоящий человек говорит с удивлением:

– Глупость какая-то, – он молчит и добавляет, – И вообще занятие глупое. Взрослый, умный человек, политик, а занимается глупостями.

Он снова молчит.

– А может быть он никакой не умный? Может быть все только считают, что он умный, а на самом деле глупец?

И он смеётся. Тихо, весело и неожиданно, словно смеётся вдруг известный всему миру портрет. И так же неожиданно снова мрачнеет.

– А как Вы думаете, советские марки у него в коллекции есть?

– Думаю что есть, товарищ Сталин. Думаю что у него очень хорошая коллекция советских марок.

– Что, все советские марки у него есть?

– Думаю что нет, товарищ Сталин. Думаю всех советских марок ни у кого на свете нет.

– Почему?

– Существуют редкости, которых известно всего пять-шесть штук и даже меньше.

– Это хорошо. Это очень хорошо. Задача Ваша определяется. Надо собрать полную коллекцию

– Он будет в восторге, товарищ Сталин. Но это невозможно.

– Почему?

– Невозможно собрать полную коллекцию…

– Считайте что это партийное поручение, товарищ Епанчин. Надо собрать. Срок один месяц. Мы думаем этого будет достаточно. Обратитесь к товарищу Берия. Он в курсе и поможет.

– Слушаюсь, товарищ Сталин! – говорит маленький человечек Епанчин, обмирая от ужаса.

… Но независимо от этого ужаса мысль его уже работает привычно. Консульский полтинник придется отдать свой, думает он озабоченно. И ошибку цвета «70 руб» без зубцов. Где взять перевертку Леваневского с маленьким «ф»? Она есть у Гурвиц-Когана, но он ее продал. Кому? Должен знать. Знает. И скажет. Не мне скажет. Органам скажет. Товарищу Берия скажет, думает он с внезапным ожесточением, удивившим его самого: он чувствует себя сильным и большим, как это бывает с ним иногда во сне.

Вот так или примерно так проходит его единственный и последний в жизни звездный час. Так или примерно так он рассказывает об этом сыну своему – маленькому, плаксивому, капризному, но умненькому Тельману Ивановичу. Но он ничего не рассказывает о том, что переживает, пока везут его в Кремль на огромной черной машине. И как героически сражается он в огромном кабинете с приступами медвежьей болезни. И как сваливается на другой день с сердечным приступом от нервного перенапряжения.