скачать книгу бесплатно
Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары
Михаил Уткин
Мемуары старого командировочного волчары, авиационного и железнодорожного споттера, документальные рассказы о дорожных приключениях.
Особенности национальной командировки
Мемуары старого командировочного волчары
Михаил Уткин
Удивительные и смешные, но абсолютно документальные приключения одного старого командировочного волчары. Рассказы никем не заказаны и никем не оплачены, не являются чьей-нибудь рекламой и выражают сугубо моё личное мнение о чём-либо. Это может кому-то не понравиться, но я таким сочувствую
© Михаил Уткин, 2017
ISBN 978-5-4485-0810-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I. Командировочный волчишко
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф…
(В. C. Высоцкий)
1. Первые шаги
Мои родители (на пару!) были старыми «командировочными волками». Работали они в такой организации, где нужно было постоянно мотаться по самым разным электростанциям СССР. Меня во время учебного года оставляли дома, на попечение разных маминых подружек, а как только наступали какие-нибудь каникулы, забирали с собой в командировки. Я жил вместе с родителями в гостиницах и поездах… К третьему классу мать уже научила меня разбираться в авиа и железнодорожных билетах: где там номер рейса, или место, или время, какая часть у авиабилетика отрывается, в каком месте ж. д. билетик компостируется, и многие другие полезные для «бывалого» путешественника вещи.
В свою первую самостоятельную поездку я отправился на летних каникулах, перейдя из третьего класса школы в четвёртый! Сейчас, конечно же, это трудно себе представить, но и страна тогда была другая, и народ был совершенно другой…
Отец пускал энергоблок на южносахалинской электростанции, а мать срочно вызвали на расследование аварии, произошедшей накануне на ТЭЦ в киргизской столице, которая тогда называлась Фрунзе, а теперь Бишкек. Там с системы топливоподачи слетел вагон с углём и убил человека. Дело было в июле 1974 года, и меня немедленно потребовалось куда-нибудь девать. И моя мамуля не придумала ничего лучшего, чем взять и отправить меня на Украину к дедам! До сих пор загадка, каким чудом ей удалось посредине короткого сибирского лета взять для меня детский билет без взрослого, да ещё с пересадкой…
Пасмурным и хмурым утром мы вместе с мамкой приехали в новосибирский аэропорт «Толмачёво». Сначала на московском рейсе улетал я, а через два часа другим рейсом улетала и она. Мать провела меня через регистрацию рейса. Потом договорилась с каким-то дяденькой, который провёл меня, якобы вместе с собой, через досмотр.
У меня на руках был огромный зелёненький билет, один из двух контрольных талончиков которого был уже оторван. Под надписями о рейсе, месте, времени и прочем по билетику между облаками летел реактивный «Ту-104». Пацанами мы знали одно: если самолёт реактивный, значит «Ту», а если с пропеллерами – «Ан» или «Ил». Я думал, что мы сейчас на таком «Ту-104» и полетим, но автобус подвёз нас к огромному самолёту с двойными пропеллерами, на котором тоже было написано «Ту»!
Но «Ту» разве с винтами бывают?!! Тогда мне показалось, что меня кто-то жестоко обманывает… Больше в такой винтовой «Ту-114» я ни разу не попадал. А спустя много лет я вдруг снова увидел самолёт из своего далёкого детства: старый и заслуженный лайнер смотрел какие-то свои сны, укутанный очень толстым снежным одеялом на постаменте у аэропорта «Домодедово». Мне очень хотелось подойти и погладить его…
Мерзавцам из «Ист-Лайна», уничтожившим этот самолёт в 2006 году, этого не понять…
Мы сели в самолёт. Мне досталось место у окошка. Кресло было совсем не такое, как в нынешних самолётах – это было настоящее кресло с мягкими подлокотниками по бокам, целиком затянутое в белый матерчатый чехол. Я мог уместиться в нём хоть вдоль, хоть поперёк. Спинки у тех кресел не откидывались, откидных столиков впереди тоже не было, а обед приносили на подносах, которые своими ручками ставили прямо на подлокотники. За спинкой моего кресла была стенка, которая отделяла наш салон от следующего.
Огромный круглый иллюминатор был точно посредине крыла, на котором сразу же за моим окошком оказалась какая-то ярко-красная круглая крышка на болтиках, красная надпись возле которой гласила: «Заливная горловина бака №5». Я запомнил эту надпись на всю оставшуюся жизнь!
Наш самолёт выкатили тягачом с лётного поля на рулёжную дорожку и остановили прямо перед полосой. Двигатели в те времена у самого здания аэропорта не запускали! Закрутились огромные пропеллеры – самым непонятным было то, что один пропеллер на одном и том же двигателе крутится в одну сторону, а второй – одновременно в другую! Стюардессы раздали нам конфетки-леденцы, и мы полетели. Во время полёта я запомнил тогда только объявленную по радио скорость – 750 км/ч. При посадке у меня начали дико болеть уши, и я скорчился на этом кресле в клубок. Соседи нажали на кнопочку, к моему креслу тут же сбежались почти все бортпроводницы и стали пичкать меня леденцами, чтобы я чаще глотал! Но боль прошла только тогда, когда самолёт приземлился.
В Домодедово меня встречал начальник цеха, в котором работала моя мать, Геннадий Райчикович Антонянц. Он сам был в Москве в командировке и буквально через час улетал на моём самолёте обратно в Новосибирск. Дядя Гена подвёл меня к такси и попросил, чтобы меня срочно отвезли в другой аэропорт.
Мать специально дала мне 22 рубля, чтобы рассчитаться с таксистом! Я уселся на самое переднее сиденье невиданной доселе машины – это была «Волга» ГАЗ-24, а в Новосибирске «Волги» у таксистов тогда были только 21-е. Я протянул водителю все деньги: «Дяденька, мне в аэропорт «Быково»! Пожилой уже мужик, настоящий московский таксист в форменных кожаных куртке и кепке, просто потерял дар речи, но всё же включил счётчик, и мы поехали. Где-то через час он подвёз меня к Быково, а по дороге я рассказал всю историю с родительскими командировками. Мужик закатил машину на стоянку, я вылез, взял свой рюкзачок и пошёл на регистрацию.
Водитель пошёл за мной, и второй раз обалдел, когда я сам достал билетик, посмотрел номер рейса, нашёл свою стойку и правильно встал в нужную очередь. Не выдержав такого издевательства над своими нервами, таксист сам проверил мой билет и договорился с ещё одним пассажиром, чтобы меня вновь провели через досмотр.
Да, москвичи в те года ещё были классными людьми. Действительно достойными фильма «Покровские ворота»…
Сажусь я себе дальше в маленький самолётик «Ан-24» (на таких я уже с мамой летал), сосу себе аэрофлотовские леденцы и спокойно долетаю до Кировограда. В аэропорту стоит дед (отцовский отец) и, когда видит, что я выхожу из самолётика со своим рюкзачком совершенно один, чуть не падает! Когда папочка позвонил на Украину из Южно-Сахалинска, дед вставил ему по полной программе!!!
И что же?!! Подходит 1-е сентября, меня надо отправлять в школу, родители за мной приехать не могут, и дед, матерясь, покупает мне билет на поезд, в купейный вагон 188-го пассажирского сообщением Одесса – Новосибирск! При посадке в поезд дед с моей тёткой уболтали какого-то мужика, который тоже ехал «до конечной», чтобы он за мною в дороге присматривал.
А что присматривать-то? Я, как прилепился к открытому окошку в Кировограде (день, ночь – без разницы!), так меня только в Новосибирске и отлепили!
От Кировограда до Харькова электровозов тогда ещё не было. Нас сначала тянул серенький и нещадно чадивший жирной сажей пассажирский тепловоз марки «ТЭП10». От Харькова поехали на электровозе. На какой-то махонькой станции, где-то сразу за Харьковом, помнится, простояли часов что-то 15 или 20. В соседнем купе мужик вёз огромнейшую овчарку. Он выводил её на станциях погулять, а я почти всё время болтался у окна в проходе и жутко боялся этой собаки…
Мужик, который за мной присматривал, потащил меня на следующий день в вагон-ресторан пообедать, а я там не смог ничего есть – борщ и всё остальное было какое-то пересолёно-переперчёное. Мы проезжали Пензу, останавливались там на двух вокзалах из 4-х. Проехали Куйбышев. Там на вокзале на соседнем пути стоял какой-то местный поезд – окно в окно было видно, что люди сидят на сиденьях, как в автобусе. А я-то тогда и не знал, что на поезде можно ехать не трое-четверо суток, а всего три-четыре часа, и про себя думал: «Как же они, бедолаги, четыре дня сидя-то едут?..»
Короче, поезд опоздал в Новосибирск ровно на сутки! Вместо четырёх с половиной суток мы ехали пять с половиной! А что, в брежневские времена это было в порядке вещей… Дома отец приготовил мне подарок: игрушечную железную дорогу на пластмассовых рельсах. Два вагончика, довольно точно похожих на тот, в котором я только что почти неделю ехал, и заводившийся ключиком тепловозик – точную пластмассовую копию того самого «ТЭП10», которая везла нас от Кировограда…
Школьное сочинение на обязательно-тупейшую тему «Как я провёл лето» я написал на пятёрку!
2. Киргизское турне
Кто бы там что ни говорил, но советская система туристической отрасли до сих пор во многом может служить примером современным туроператорам. Десятки миллионов людей круглогодично проводили отпуска в весёлых и романтических путешествиях по родной стране. И не только по ней. Да, конечно, не везде и не всегда был достойный уровень сервиса, но и народ-то был совсем другой. Хватало озера, костра, палатки, авторских песен под гитару и зуденья комаров на всю ночь! И никаких «Фумитоксов», там, «Рэйдов» не надо было!
Я не могу не замолвить на этом сайте немало добрых слов в адрес бывшего ТЭПО «Алма-Ататурист». Итак, туристическая путёвка от этого туроператора для всей семьи с детьми из Алма-Аты на Иссык-Куль образца 1977 года.
Автобус с нашей группой отправился не слишком ранним утром из самого центра Алма-Аты, от бывшего здания «Алма-Ататуриста», маленького одноэтажного здания, которое находилось во дворах недалеко от «Детского Мира». Через четыре часа нас привезли во Фрунзе. В центре киргизской столицы к нам в автобус села местный экскурсовод и приняла группу. Через микрорайоны «Чон-Арыка» нас привезли в горы, на турбазу «ХХ лет Киргизии». Там расселили по коттеджам, накормили вкусным обедом в местной столовой, а через час повезли на экскурсию обратно в город.
Городок был гораздо меньше Алма-Аты. При такой жаре, которая там стояла, поразило практически полное отсутствие автоматов с газводой на улицах. Фрунзенская экскурсоводша, однако, знала несколько точек, в которых поили, и наша пешая экскурсия по городку плавно протекала от киоска до киоска. А уже между посещениями палаток и автоматов нам показали домик, в котором родился и жил знаменитый командарм Михаил Фрунзе, над которым (!) аккуратно возвели современное здание музея из стекла и бетона, ну и прочие достопримечательности. Кто-то из тургруппы попросился на местную Выставку Достижений Народного Хозяйства, но экскурсовод сказала, что плановое посещение ВДНХ Киргизии стоит в маршрутах только тех тургрупп, которые не едут дальше на Иссык-Куль.
Вечером на турбазе было всё, что душе угодно: кому – бильярд, кому – настольный теннис, кому – кинофильм, а кому – и танцы. Народ веселился часов до трёх-четырёх ночи, поэтому рано утром никого не трогали. Для желающих – завтрак в восемь, обед в час, а в 2 часа дня подали автобус и всех желавших отвезли до вечера высоко в горы.
На третий день рано утром тот же автобус повёз нас дальше на Иссык-Куль. Ехали почти весь день, и в Чолпон-Ату попали лишь ближе к вечеру. Там нас расселили по частным домам. Этот заработок был одной из основных статей дохода местного населения – турбюро платило по рублю в сутки за каждого размещённого туриста, и местные сдавали турфирме квартиры на всё лето, устраивая в двухкомнатной квартире жильё на 5—8 человек, а в частном секторе достраивали к своим домам трёх-четырёхкомнатные летние пристройки, в которых тоже размещали по два-три человека (или семью) в комнате. Нам достался частный дом почти в центре Чолпон-Аты, мы прекрасно устроились, получили талоны на питание в местную столовую и, зажили себе припеваючи.
А взрослые – и припиваючи. Отец с дядей Геной Емельянычем (царствие обоим небесное) приходили на пляж и, когда к обеду нажаривало за тридцать, залезали в воду священного Иссык-Куля и спускали на воду пенопластовый плот. На него они ставили бутылку чуйского портвешка, стаканы и нехитрую закусь. Посмотришь – торчат из воды две головы, а между ними качается на волнах такой столик – прикалывались все мужики, проходившие мимо них!
Турбюро нас, разумеется, не забывало. В какой-то день всю тургруппу посадили в автобус и повезли на экскурсию в Пржевальск. Нам сначала показали музей и могилу Николая Михайловича Пржевальского, который велел похоронить себя на самом берегу Иссык-Куля. Потом показали и сам город. Самым классным местом в таких городках были книжные магазины! Местные не особо интересовались и книгами вообще, и книгами на русском языке, в частности. В глубинах пыльных прилавков можно было откопать всё, что угодно – отец вынес из магазинчика десятка два самых разнообразных книг, от раритетной фантастики до технических справочников! Да и почти все в тургруппе – по столько же.
Постояв часок-другой на базарной площади Пржевальска, автобус повёз нас дальше, на горный курорт «Джеты-Огуз». Через полтора часа дорога привела нас в ущелье, окружённое огромными красными скалами. Семь из них располагались «лесенкой» у самых домиков и дали название курорту («Семь скал»). Там нас угостили местной минералкой из источников, и, ещё где-то через час, мы уже ехали обратно. Непременным атрибутом таких автобусных путешествий являлся концерт, который тургруппа исполняла хором «а капелла» в честь водителя и экскурсовода. Тридцать две глотки, взвизгивая на самых крутых ухабах, горланили в честь доблестного шофёра для начала непременную «А дорога серою лентою вьётся…», а уже потом – кто какие песни знал… К вечеру нас вернули обратно в Чолпон-Ату.
Ещё через неделю всю тургруппу организованно погрузили в «Як-40» (впервые в него тогда сел), и мы вернулись домой в Алма-Ату.
Это была моя первая поездка на Иссык-Куль…
3. Колхозная премия
Он всё-таки настал – тот великий и праздничный день, в приход которого уже никто и не верил. Сто четыре студента, едва успевших поступить в Алма-Атинский Энергетический Институт, были отправлены в небольшой колхоз в закрытой погранзоне возле Нарынкола. На картошку, естественно. Холодным октябрьским утром 1981 года, когда лужицы уже затягиваются тонким ледком, вдруг оказалось, что вся картошка уже убрана и пора домой. Неужели?!! Радостные крики студентов мигом разбудили всю округу, а сверху, из серых туч удивлённо краешком выглянуло солнышко – посмотреть, кто это там так орёт. А толпа бесилась перед казармой, врубив на всю громкость пластинку с самым модным тогда шлягером Валерия Леонтьева «Танец протуберанцев».
Перемешивая жирную грязь со снегом, к бараку подкрались три междугородних автобуса. Отдельно приехало колхозное начальство. Преподаватели и бригадиры закрылись в столовой, и принялись подбивать бабки. Мы с Сакеном шатались по казарме и под конец забрели в бывшую комнату преподавателей, где кроме них, жили ещё два повара, выбранных из числа студентов, и два местных мента, в чьи обязанности входило охранять то ли нас от погранзоны, то ли погранзону от нас. Преподаватели, целый месяц пытавшиеся организовать хоть какую-то производственную дисциплину, потускнели в наших глазах после того, как за печкой в их комнате мы нашли такое количество пустых бутылок, что и не пытались их считать. Наша «артподготовка» оказалась раза в два скромнее…
Ближе к обеду все деньги наконец-то пересчитали, раздали и объявили посадку по автобусам. Преподаватели уселись в «Жигули», принадлежавшие одному из них, и пристроились в хвост нашей колонны.
На кресле экскурсовода устроился повар Борода, справа у двери отхватили себе сиденье мы с Есемановым, сиденье сразу за водителем отвоевала себе поварская команда, дальше пристроилась наша бригада, а вторую половину автобуса заняли наши грузчики. Едва выехали из колхоза, как Борода развернулся на своём кресле лицом к салону, вытащил бутылку водки, и, громко сказав: «Смотрите, завидуйте, я – гражданин Советского Союза!», засосал махом полбутылки. Остаток он передал своему лучшему другу Юре Соколову, после чего отвернулся от нас обратно к лобовому стеклу – дальнейшее его не интересовало…
Кое-что с собой было и у нас. Накоротке посовещались и решили всю премию (120 советских рублей), выданную нам сверх зарплаты на бригаду, здесь же сообща и пропить. Столько же дали и грузчикам. Через полчаса наши автобусы пришли на пост ГАИ в Текесе, где собралось ещё пять автобусов с нашими студентами, бывшими в других колхозах. Народ вывалился на улицу, а тем временем «бугор» Витя собрал наши премиальные деньги и отнёс в «Жигули» преподавателям, чтобы они нас после выезда из погранзоны затарили.
Мы с Есемановым не зря прокатались весь колхоз верхом на комбайнах «ККУ-2А» – у нас было по огромной картошине (моя весила 3,5 кг и по размерам была больше булки хлеба-кирпича!), на которых нам оставило свои автографы на память почти по сотне новых друзей.
Колонна автобусов, в голове которой мигал огоньками разноцветный «ГАИшник», никуда особенно не торопилась и через пару часов подкатила к контрольно-пропускному пункту. Автобусы встали надолго, но никого не выпускали – шла проверка паспортов. И когда, наконец, наш автобус выехал за все шлагбаумы, впереди замаячили знакомые белые «Жигули». Мы остановились, Витька сбегал к машине и с огромным трудом выволок из неё битком набитый бумажный мешок из-под комбикормов. Его затащили в автобус и начали рассматривать содержимое. На каждого члена Витькиной бригады вышло по бутылке водки, пачке «Космоса», булке хлеба и банке рыбных консервов. Примерно так же затарились и грузчики.
Ехать предстояло ещё пять-шесть часов. Разложили по собственным коленям закуску и начали праздновать. Над сиденьями туда-сюда передавались полные и пустые стаканы и звучали горячие тосты. Дорога, неимоверно петляя, плавно спускалась меж красных скал. Колонна шла неровно, то растягиваясь, то сбиваясь почти в кучу, «ГАИшники» постоянно её останавливали и тогда веселье перетекало на улицу.
Потихоньку стемнело настолько, что задняя лавка автобуса уже не могла играть в свою бесконечную «трыньку» и перебралась к нам, на узенькую площадку возле передней двери. Автобус болтало где-то в районе Чилика. Наш водитель, здоровенный уйгур лет сорока, был сам родом из этих мест и, проезжая мимо родных аулов, завёл рассказы о том, как он по молодости шугал весь свой родной колхоз. За общим увлекательным обсуждением его гладиаторских подвигов у нас очень быстро прошла последняя часть этой длинной дороги.
Автобус остановился на углу улиц Космонавтов и Сатпаева. Мы долго прощались, и домой я попал только к девяти вечера. А там самым обидным оказалось полное отсутствие на кухне картошки, и тогда мать отобрала у меня ту самую сувенирную картофелину, чтобы пожарить. Кожуру с автографами аккуратно срезали, а сама картофелина на сковородку вся не поместилась, и оставшаяся треть её, завёрнутая в пакет, ещё долго лежала в холодильнике…
4. Бензовоз и самолёт
Поняв на собственной шкуре, что такое «осенний» колхоз, в дальнейшем я прилагал максимум усилий, чтобы в него никогда больше не попасть. И успешно. На следующее лето (1982 года) я, Игорёк Кичигин и Сакен Есеманов оказались в «летнем» колхозе, вместе с лаборантами из разных кафедр и лабораторий нашего института.
Нам достался табаксовхоз «Гайрат», несколько километров выше Чилика. В местном сельпо имелась только «Сибирская» водка по 0,75 с винтом (большая редкость по тем временам), крепостью в 60 градусов и аж по 11 советских рублей за пузырь. Ну что же делать, привыкли и к этой…
Зарплату получали каждую неделю, по субботам с утра, и после этого какая-то часть народа отваливала на выходные домой в Алма-Ату. Поскольку всех вместе не отпускали, в первый заезд на совете «бригады» решили послать домой меня. Утром получили в кассе что-то около червонца на рыло, купили две бутылки «Сибирской», скушали её вместе с тремя нашими соратниками по бригаде, которые были из «Облбытрадиотехники», и пошли купаться на оросительный канал.
Домой я собрался только к пяти вечера. На джанашорвинском «ПАЗике» я скатился вниз, в Чилик, и тут оказалось, что последний автобус в Алма-Ату уже ушёл. Слоняться по абсолютно пустому зданию автостанции не было никакого смысла, и я выбрался на развилку алма-атинской дороги.
Здесь принялся голосовать, и очень быстро мне (одетому в форму студенческого строительного отряда) остановилась «Волга» с государственными номерами. В машине ехал какой-то местный комсомольский начальник, и он решил подвезти меня на целую сотню километров, сразу до города. Поехали. Шеф с водителем мило о чём-то беседовали по-своему, по-казахски.
Через пару километров на обочине дороги возникли двое молоденьких местных девчоночек, также голосовавших за развитие автотранспорта. Моим орлам они конечно же сразу понравились, и девчата поместились на задней лавочке рядом со мной. Командир начал девчонкам что-то объяснять – я не понимал, что – и те хохотали до слёз. На 106-м километре до Алма-Аты машина свернула на площадку отдыха. Шеф вдруг куда-то резво умчался, но очень быстро вернулся и попросил меня пересесть в другую машину, которую он для меня поймал.
Другой машиной оказался бензовоз «ГАЗ-52» из Кегеня, за рулём которого сидел скучный дед, скучный настолько, что поговорить с ним мне так толком и не удалось. Он поплёлся по трассе со скоростью в полтинник, а такая шестицилиндровка больше и не пойдёт. Время от времени я угощал его сигаретками «Кок-Тюбе» и старый, попыхивая дымом, затягивал себе под нос какую-то тягучую мелодию. Через полчаса нас обогнала та самая «Волга» и даже бибикнула на прощаньице. Уже полностью стемнело, когда дед подвёз меня к автовокзалу «Саяхат», никаких денег он с меня не взял и степенно растворился в сумерках…
Утром в понедельник я помчался обратно в колхоз. Бригадиру Омару и учётчику Закиру я пообещал привезти из города такую игрушку, которую они до этого и в глаза не видели: дома у меня лежала коробочка с ещё не склеенной пластмассовой моделькой вертолёта «Ми-4» из знаменитой в советские времена серии пластмассовых моделей авиатехники, поставлявшихся фирмой «VEB Plastikart» из ГДР. Кроме этого, у меня на шифоньере пылился огромный «DC-8» в раскраске авиакомпании «KLM», я и его забрал с собой.
Я влез в чиликский автобус с сумкой, полной бутылок с портвейном «Талас» в одной руке, и с огромным (почти метр длиной) ярко-голубым самолётом – в другой. Наверное, абсолютно все пассажиры автобуса меня запомнили! Через два с половиной часа «Икарус» радостно чихнул стояночным тормозом у самой фешенебельной платформы чиликской автостанции. Тут всё было, как всегда: динамики над местным киоском звукозаписи надрывались самым крутым шлягером того лета – пугачёвскими «Старинными часами», а рядом тянуло дымком тридцатисемикопеечных шашлыков из баранины.
Я пронёсся мимо стоянок автобусов к кассам – местные, сидевшие на лавочках вдоль здания, как по команде, сделали равнение направо, а у меня за спиной тут же возникла стайка пацанят. Узнав, что ближайший джанашорвинский автобус будет только через три часа, я выбрался на развилку, где меня подобрал какой-то служебный «УАЗик»…
К гайратской казарме я подошёл с хвостом из всех колхозных пацанов, какие только мне по дороге встретились, а Закир с Омаром из-за этого самого самолёта чуть не подрались – чьим детям он достанется. После обеда они меня на работу не пустили – заставили склеивать и вертолётик, а затем Закир принёс бутылку «Сибирской»…
Через пару недель, на оросительном канале, который шёл сразу за нашей казармой, я наткнулся на сиротливо торчавший из глины хвост от своего огромного голубого самолёта…
5. Самый маленький поезд
Два студенческих строительных отряда – наш «Нейтрон» и «Эдельвейс» с другого факультета, в который каким-то образом затесался Игорёк Кичигин, выезжали на работу в одно и то же место – посёлочек Косколь Джезказганской губернии. Квартирьеров «Эдельвейса» собралось (вместе с Кичигиным) человек пять, а мы с Маликом ехали «на готовенькое» – наших там уже было человек восемь, но основная толпа ещё не успела сдать всю сессию и задерживалась. Мы все вместе взяли билеты в прицепной купейный вагон, шедший сразу до Джезказгана.
Пасмурным летним утром мы собрались у нашего вагона, и тут вдруг возник налысо остриженный, слегка поддатый и, как всегда, деловой Тимурчик Нуржанов. Оказалось, что он в какой-то очередной раз смог обмануть военкомат и опять не попал в армию. Тимур принялся нас провожать, мы попили водочки прямо на перроне и пожелали ему поскорее отслужить.
Собравшись вместе в одном из наших двух купе, мы продолжили отмечать «на посошок», да так здорово, что к станции Чу у нас уже ничего не осталось. Нового здания вокзала там тогда ещё не было, зато посреди перрона стоял такой восьмигранный киоск, в котором продавался весь ассортимент спиртных напитков, выпускавшихся тогда в Казахстане и Киргизии. Стоял жуткий грохот и вся станция была в угарном дыму: на путях одновременно ревело десятка три двухсекционных и трёхсекционных тепловозов. Какая удивительная тишина и чистота настанет там через несколько лет, когда от этой станции во все три стороны пойдут электровозы!
Пока мы стояли в очереди к киоску, станционное радио – не то, которое объявляет отправления, а «громкая связь» для вагонников – вдруг простонало женским голосом: «Сцепщик Халилов, пройди в операторскую! – (пауза) – Сцепщик Халилов, пройди в операторскую! – (пауза) – Сцепщик Халилов, пройди в операторскую, я всё прощу!!!» Ну а мы, ухохотавшись, прикупили разных бутылёчков и поехали себе дальше…
Рассветало рано. Поезд нёсся по крутым поворотам мимо озера Балхаш. Ходили они тогда так быстро, что у нас со столиков попадали все бутылки – хорошо, что ни одна не разбилась. Я выбрался к открытому окошку и отсыхал на приятном ветерке. В Моинтах от нас отцепили вагон на Балхаш и мы стали последними. Начались электровозы – маленький локомотив «ВЛ60» побежал с нашим поездом дальше, на его крыше то и дело вспыхивали искорки, которые были хорошо видны в предрассветных сумерках.
В Жарыке нас отцепили и, когда остальной поезд растворился между красными огоньками светофоров, отогнали в тупичок. Весь народ уже поднялся, головушки трещали, и мы пошли по Жарыку – поискать какой-нибудь магазинчик. Вскоре мы наткнулись на столовую какого-то железнодорожного ОРСа. Там оказалось карагандинское пиво, но такое старое, что эту кислятину мы пить не смогли и вернулись на вокзал.
Наш вагон уже прицепили к новому поезду. Это и был самый маленький поезд из всех, что мне довелось к тому времени увидеть. 618-й пассажирский сообщением Балхаш-Джезказган состоял из «вагона-лавки», очень похожего на багажный, и трёх своих вагонов: купейного, плацкартного и межобластного. Пятым прицепили наш. В голове уже дребезжала «половинка» тепловоза-«луганки» с разбитым буферным фонарём. Мы выкатились на скромную однопуточку без светофоров и неспешно покатили по Великой Казахской Степи.
После нескольких остановок мы приехали в Жана-Арку. Тепловоз, вёзший нас от Жарыка, отцепился и уехал вместе с вагоном-лавкой, а на его место через полчаса вернулась другая «половинка» тепловоза, чуть поновее, и с другим вагоном-лавкой. Мы покатили дальше.
Едва отъехав от станции, поезд стал останавливаться абсолютно у каждого степного домика. Местные его уже ждали, они сбегались к этому вагону-лавке и покупали себе всё: хлеб, бакалею, курево, водку, лук и другие овощи мешками, одежду… На одном из разъездов мужики, пыхтя, вытащили из магазина на колёсах оббитый деревяшками новенький мотоцикл без коляски – обрадованный покупатель успел купить и целый ящик водки, которой поделился с выгружавшими. Пойло в этом вагоне стоило ровно на рубль дороже своей обычной цены, но мы на самых больших станциях тоже приобщились к «выездной» торговле…
К девяти вечера наш поездик, обогнув огромное и совершенно мёртвое от слива отработанной воды с медных комбинатов озеро, спустился по кругу с холмов и въехал в Джезказган. На вокзале нас встретили пацаны, мы успели ещё разок сбегать в магазинный вагон, купить всего на праздничный ужин, и пошли в контору вызвавшего нас ПКМК треста «Казсвязьстрой-2», которому нам предстояло оказывать помощь в строительстве новой телефонной линии.
Ярко-звёздной джезказганской ночью, под рёв огромнейших комаров, мы долго праздновали приезд и рассказывали свежие институтские новости…
6. Огонёк в степи
Я тогда так и остался в ПКМК в Джезказгане, вместе с Водиком Баталовым, а вся прочая толпа благополучно уехала в Косколь. Остались позади наши купанья в озере на краю джезказганских микрорайонов, водочка, выпитая в компании случайно залетевших в город механиков железнодорожной рефрижераторной секции, танцы на танцплощадке в скверике недалеко от центра города, несметное количество банок «Кильки с овощами» из магазина вокзального ОРСа и обеды в диетической столовой на углу бульвара Космонавтов, недалеко от местной достопримечательности – панельной пятиэтажной «хрущобы», стянутой вокруг всего здания по всем этажам металлическими стяжками, чтобы не рассыпалась… Остались позади несметные кучи брёвен и бетонных пасынков, которые мы грузили в штабели во дворе ПКМК и затем отправляли на линию…
Через месяц нам прислали замену.
Рано утром на «КамАЗе» с прицепом приехал Валера Рон (по прозвищу «Борода») – мы уже знали в лицо почти всех дальнобойщиков со всех близлежащих автокомбинатов, так как в день отправляли по четыре-пять машин. На этот «КамАЗ» мы погрузили 40 бетонных пасынков и добавили в прицеп 30 брёвен. Наскоро собрали свои шмотки и устроились в кабине. Борода привёз нас к себе домой, в частный сектор на окраине Джезказгана.
Было 12 дня, Валера ушёл спать, а нам с Баталовым быстро надоело крутиться в кабине, мы закрыли машину и поехали в город – в любимую столовую на Космонавтов. На обратном пути мы взяли продуктов, две бутылки водки и вернулись к Валере.
В восемь вечера, по холодку, Борода тронулся в путь. Машина вышла из города в сторону города Никольского (теперь – Сатпаев) и понеслась по широкой автостраде. Водик сидел у открытого окошка, я уместился между ним и Бородой, и мы мило беседовали. Солнышко тем временем уже зашло, дорога петляла меж небольших сопочек и вдруг каким-то шестым чувством Валера почувствовал, что спустило какое-то колесо. Вышли, посмотрели все колёса, и действительно, один из внутренних баллонов под кузовом оказался пробит.
Все гайки наконец-то закручены, домкрат смачным дальнобойщицким жестом закинут под сиденье и мы снова на трассе. Покрутившись по абсолютно тёмным улицам райцентра Улытау, мы нашли колонку с водой и поехали дальше. За райцентром асфальт кончался и дальше в сторону Аркалыка шёл щебёночный грейдер с ямами, но оборудованный, где положено, дорожными знаками и указателями.
Мы с Водиком принялись пить водку, а чтобы Бороде не было обидно, вторую бутылку положили ему в бардачок – на потом. Мы уже начали горланить песни, когда из темноты выплыл потёртый указатель «Косколь 8». Свернув вправо, мы оказались на ещё более разбитой грунтовой дороге и ехали по ней, неведомо куда, пока, наконец, не увидели вдалеке одиноко горевший огонёк. Валера давно съехал с дороги и пёр прямо по степи рядом с нею – так даже было ровнее – и, в конце концов, довернул и поехал прямо на огонёк. Так мы в третьем часу ночи оказались у столовой нашего стройотряда, на крыше которой светила лампочка, прибитая к высокой палке. Оказалось, что её и сделали специально для транзитных водителей, предпочитавших ездить по ночам.
Бригада девчонок под командованием нашего шеф-повара Пашки Кима пекла в формочках самодельный хлеб, нас накормили свежеварёной сайгачатиной и отправили спать. А на следующее утро начались стройотрядовские будни…
7. Центральный кент
От ПКМК-6 нашему стройотряду прикомандировали несколько автомашин. Это была, в первую очередь, буровая установка на машине «ГАЗ-66», водителем которой был непревзойдённый мастер своего дела, один из самых лучших и крутых мужиков в конторе Владимир Зыбайло.
Для всяких перевозок у нас была ещё одна машина «ГАЗ-66» с будкой «Почта», рулил на которой Вова – мужик лет сорока с простой рязанской ряхой, но на самом деле не русский, а какой-то малочисленной северокавказской национальности, название которой я уже затрудняюсь теперь вспомнить. Вова постоянно вспоминал фразу из фильма «Баламут»: «Меня зовут Ма-а-аксут!» и мы все прикалывались.
Ещё у нас был до неприличия новенький (21 тысяча на счётчике) «ЗиЛ-130», водила которого был худ, как швабра, с кожей какого-то бледно-зелёного цвета и огромной густопсовой бородишшей. Мы прилепили ему кликуху «Христосик».
Последним приехал на «ГАЗ-53» с пассажирской будкой Витька Халюков, недавно дембельнувшийся из армии и потому бывший ничуть не старше нас самих. Все водители жили в отдельной комнате, но Витя сдружился с нашими «квартирьерами» настолько, что перебрался жить к ним. Сам себя Халюков называл «центральный кент», причём очень любил, чтобы его и все остальные называли так же. От счастья Витя всегда напевал песенку из «Свадьбы в Малиновке»:
«На морском песочке я Марусю встретил,
