Со мной ничего не случится

Михаил Тибетти

Со мной ничего не случится

мама, мы все сошли с ума. (В. Цой)

Передовая это – вонь. Бесконечная, мерзкая вонь мертвечины и крысы. Здесь много крыс и мы здесь все покусаны. Может поэтому я давно ничего не чувствую? Из-за этих укусов? Смешно. Ладно, надо проверить снарягу.

На мне килограмм сорок не меньше. Итак: РПС ременно-плечевая система, шесть магазинов на груди, подсумок для гранат, две аптечки («парни, держите аптечку так, чтобы любой рукой до неё дотянуться» так напутствовал нас начмед), утилитарные подсумки со всевозможным барахлом, здесь, здесь и здесь, фонарь, запасной фонарь, нож и нож тактический, бронежилет, на нём магазины (всего их у меня четырнадцать), четыре гранаты ф-1 под подсумком, ещё четыре РГН по бокам, и две РГО, маскировочная сеть, четыре магазина на правом бедре, и два магазина на левом, здесь же на левом четыре обоймы для трофейной Беретты, за спиной мешок с дополнительным БК, на жопе «мусорка» (мешок для подсумков), наушники, наколенники, шлем, очки, несколько лепестков, четыре монки посерьёзней и вот он – красавчик безотказный АКС.

– Батыр, – бросаю, не оборачиваясь, чтобы проверил меня со спины…

– уже, – предвосхищает мою просьбу мой первый номер, и я заглядываю в его монитор. Батыр тем временем суёт мне в рот жвачку.

Дрон поднимается над местом нашего ристалища, едва качается и потихоньку идёт. Возможно, если бы Земля могла, она бы рыдала от того, во что мы её превратили на этом участке. Останки деревьев, точно обломки костей, почерневшие от гари и огня торчат вперемешку с кусками разорванной и сожжённой техники, отстрелянными снарядными гильзами и пустыми трубами гранатомётов, каким-то тряпьём, человеческим мясом, трупами животных, мусором и, кажется, с самой смертью…

Надоело. Отстраняюсь. У меня есть ещё несколько минут до времени «Ч». Время, когда нам пора будет идти убивать. Наши старшие, как боги, они определяют нам время умирать и время убивать. Я давно перестал об этом думать, а думаю я перед штурмом вот о чём. МЕНЯ НЕ УБЬЮТ. Я в этом точно уверен. Понимаете? Я хочу, чтобы хорошо был ясен этот момент. СО МНОЙ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ. Точно вам говорю. ОДЕЖДА СГОРИТ, ОРУЖИЕ РАСПЛАВИТСЯ, А СО МНОЙ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ. Понимаете. Всё просто. Если бы было иначе, я бы просто никуда не пошёл.

Со статистикой сложно спорить. Десять – двенадцать штурмов в среднем живёт штурмовик. Свои я перестал считать после тридцатого. Я просто тогда понял, что Я ДАВНО МЁРТВ, поэтому со мной ничего не может случится. НЕЛЬЗЯ СДОХНУТЬ ДВАЖДЫ!

Кажется, что сложно, но как-то вот получается всякий раз убеждать себя: не ссать, не ссать, не ссать. Привычка? Дело привычки? Неужели я действительно к этому привык? Неужели можно к этому привыкнуть? Конечно, нет. Или да? Разве можно привыкнуть ходить на смерть? Человек привыкает к любой работе. Приспосабливается… Это просто труд. Работа такая. Сказали и пошёл, убил, умер, кому как повезёт. Нет, про такое говно сейчас думать не надо. Вот сходим, поработаем, Батыр говорит «похулиганим в свинарнике», если, как говорят хохлобендеровцы нас «не забаранят» вернёмся, накурюсь, как следует, не, лучше и тогда об этом не буду думать. Лучше выпить и поехать к бабам. Сладкие здесь бабы. Сок! Нигде нет таких сладких баб, как на войне.

Чувствую, Батыр сместился вправо. Он уже передал монитор от птички замыкающей паре. Вот его рука находит мой сжатый кулак. Бумс! Мы коротко переглядываемся. Он вечно улыбается. Я его просил убрать эту ухмылку, но здесь у каждого свои вешки. Батыр подмигивает мне и делает шаг вперёд. Ещё шаг. Ещё и мы двинули по раскалённой сковородке.

Здесь можно нарваться на что угодно. Растяжками супостаты балуются, да и после своих могли остаться. Чего здесь не встретить, так это новомодных натовских мин, сенсорных сук, реагирующих на тело и металл. Крадёмся, оценивая каждый сантиметр. Два наших ствола перекрывают все четыре стороны света. Мы похожи на противотанковый ёж. Только мы в разы опасней. Страх совсем исчез. Он остался там, прилип к окопу. А сейчас у меня мысль одна, скорей бы отстрелить обе мухи.

Теперь самое сложное. Жопа. Этот участок уже три месяца никто по-другому не называет. Жопа и есть жопа. Совершено негде укрыться. СО МНОЙ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ…

Краем глаза замечаю, как выплюнул смерть автомат Батыра, в следующее мгновение пускаю в том направлении первую гранату. Батыр смещается. Остановка – смерть. Я за ним. Вторая граната. Сразу дал туда ещё из подствольника. Чего Батыр мешкает не пойму. И вот что-то бьёт его в плечо. Падает вместе с автоматом рука Батыра. Мой взгляд цепляется за знакомую татуировку. Понимаю, что надо оторвать взгляд, надо упасть, но я не могу, я поймал клин. Ступор!!! Всё. Отвоевался? Кто-то сносит меня с ног и накрывает собой…

побег

Всё как-то на нервах. Наступил на куклу, и она хрустнула. Сашка заплакала. Господи, сломал дочери куклу.

– ох, – Ленка, гладит восьмимесячный живот и так смотрит, как обычно в такие моменты бабы смотрят. Ну смотрит и смотрит. Я чего?

– не плач, мой пирожочек, я две тебе куплю, – тётя Света, тёща моя Светлана Ивановна, всегда на моей стороне. Ни у кого такой тёщи нет.

– я эту любила, – хочу обнять дочь, тёща подталкивает её ко мне нежно, но Сашка обиделась.

– папочка нечаянно, – это мама. – и мы всё вместе починим. Ты же знаешь, что бабушка на нервной почке чинит всё?

Сашка улыбается. Вопрос решён и слёз больше не видно.

– Господи, – неожиданно говорит тётя Света, – я с ней совсем не наигралась.

– ма, мы не насовсем, закончится и вернёмся.

– а ты знаешь, когда она закончится? У меня сколиоз, я хочу быть рядом с внучкой, разве я это не заслужила?

Теперь плачет тётя Света. Ленка её поддерживает, она вообще сейчас чуть что сразу плачет. Смотрю на маму, конечно, как без мамы. Мама тоже вступает и сразу подключается Сашка. Прекрасно. Рыдают все. У меня так всегда. Цветник. Самое дорогое, что у меня есть. Это неизменно, но временами токсично.

Встаю. Сигареты. Зажигалка. Попробуй бросить курить, когда такая нервотрёпка. В прихожей едва не сталкиваюсь с дядькой.

Дядя Гена крепкий, жилистый, старая гвардия. Помню носил в школу Красную Звезду, где была заметка про дядю Гену, как про самого молодого подполковника РВСН. Гордость РВСН. Так и говорилось в заметке. Особо подчеркивался профессионализм дяди и редкий талант в этом. Остальные двадцать лет, дядя Гена так и прослужил подполковником. Дело не в том, что у дяди Гены закончился профессионализм или талант. Газетная статейка вызвала шум, дядю пристально рассмотрели и узнали, что при поступлении в партию дядя Гена скрыл плен дедушки, утаил от органов пребывание родного отца в Освенциме. Это была статья, но пострадал бы не только дядя, но и те, кто зевнул. Поэтому дело замяли, а карьере дяди Гены пришёл кабздец. Партбилет дядя Гена сохранил. Не удивлюсь если он до сих пор отстёгивает взносы.

– что? не накуришься никак? ну пойдём, пойдём, покурю с тобой, предатель.

Выходим в подъезд. Мимо проходит курьер с сумкой-холодильником.

– парашюты необходимо в подъезде снимать, молодой человек, – пихает курьеру в спину дядя Гена.

Жёлтая коробка отвечает дяде молчанием и спиралевидным символом известного бренда доставки. А мне спираль напоминает воронку.

Так вкусно пахнет осенью во дворе. Листья ещё не все осыпались. Между домов дымит куча. Я знаю, что нельзя спорить с дядей Геной. Это бессмысленно, всё равно, что спорить с телевизором. Хотя из далёкого детства помню, как папа орал на телевизор: «не пизди, сука, не пизди, гандон!» У мусорки останавливается мусоровоз и два мужика в спецовках, одновременно напоминающие и мясников и палачей, приступают к своей грязной работе.