скачать книгу бесплатно
М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)
Михаил Иванов
Захудалое кафе – место решающей схватки в тысячелетнем противостоянии. Всего четыре истории и чашка кофе. Мир изменится…Отсылки к библейским мифам, апокрифам и ересям, а также к религии и мифам Шумера и Вавилона. "Говорящие" имена , "китайские шкатулки" историй и смыслов… Мистика? Фантазия? Реальность?
Михаил Иванов
М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)
l
Пустыня, самое её сердце. Шоссе – серый клинок, покрывавшийся прахом с тех самых времён, как пронзил это сердце с запада на восток. По лезвию трассы мчится мотоцикл. Двигатель ревёт и свет фар шутя обращает в бегство ещё не вошедшие в силу сумерки, однако ночь скоро сомкнётся над мёртвой землёй – светлячку не добраться к своей цели дотемна: поспеши, всадник! Спеши не спеши… Руль подрагивает в руках мотоциклиста – усталость даёт о себе знать…
***
Тонкий луч заходящего солнца, появившись будто из ниоткуда, пронзил наискось рыжее от застаревшей грязи витринное стекло. Мимоходом превратив ленивое витание пылинок в мельтешение огненных искр, он со всего маху врезался в стену – и разбился ослепительно-розовой бесформенной кляксой.
Покрытая контурной картой трещин штукатурка, выцветшие фотографии под мутными стёклами, заключённые в самодельные рамки страницы газет… Теперь луч двигался не спеша: скользил призрачным пальцем по ровным печатным строчкам, старательно высвечивал лица на снимках… Он словно искал кого-то, выцеливал тщательно – однако не находил.
Щелчок – и ряд обросших пылью светильников, свисавших с потолка на длинных шнурах, наполнил пространство сонным мутно-жёлтым светом. Чёткие блики и глубокие тени, тонко очерченные контуры предметов и сами предметы, прорисованные вплоть до мельчайших деталей, мигом превратили заурядный интерьер придорожного кафе в полотно художника-гиперреалиста.
Небольшие столики, расставленные кое-как, образовывали в сдавленном стенами помещении тесный лабиринт, по которому, отняв руку от выключателя, принялся бродить пожилой мосластый дядька в мятом, покрытым застиранными пятнами фартуке и с таким же мятым и будто застиранным лицом. Нарочитая неопрятность и хамоватая небрежность в повадках выдавали в мосластом дядьке хозяина этой забегаловки, которая, похоже, никогда не знала лучших времён. Как пастух, обходящий стадо, хозяин обмахивал круглые спины своих дремлющих подопечных обрывком полотенца и недовольно сопел. Невелик труд, когда всей мебели – по пальцам перечесть, однако «пастух» имел такой вид, словно сие наказание преследовало весь его род со времён Адама, и всё отвращение и усталость предков скопились теперь в нём одном.
Единственный посетитель погружённого в жёлтую дремоту царства замер возле стойки обслуживания – длинного прилавка, отгородившего от общего зала всю заднюю стену с ячейками заполненных всякой всячиной полок. Обойма из трёх пустующих прозрачных ёмкостей для напитков – такие перестали выпускать, наверное, уже с полвека назад – соседствовала на прилавке с ещё более допотопным кассовым аппаратом. Под краник одной из ёмкостей, в которой, кажется, всё-таки мутнела на дне какая-то жидкость, была подставлена пепельница. Касаясь кончиками пальцев трещины на выпуклом боку стоявшей перед ним чашки, человек сохранял абсолютную неподвижность и даже, казалось, не дышал, отчего могло сложиться впечатление, что он стоит на этом месте с тех же допотопных, адамовых времён и, давно обратившись в статую, способен простоять ещё столько же.
Унылое блуждание по лабиринту завершилось в дальнем его углу, где страдалец-«пастух», длинно выдохнув, добавил в атмосферу изрядную порцию безысходности. Нимало не стесняясь свидетеля, будто человек с чашкой и вправду был всего лишь предметом интерьера, хозяин тряхнул пару раз полотенцем, встрепенувшимся в его руках раненой птицей, – полетели крошки, что-то цокнуло об пол, покатилось… – и поволокся вытирать прилавок.
Бессильно разбросав измятые выцветшие крылья, обрывок полотенца нудно елозил в затянувшейся агонии взад-вперёд по столешнице, неуклонно приближаясь к человеку-статуе. В последний момент, когда, казалось, столкновения было не избежать, тот приподнял чашку и, дождавшись, когда раненая птица проползёт под его рукой и двинется умирать дальше, поставил чашку на место – точно в размазанный полотенцем кружок натёкшего через трещину кофе.
***
День уходил. Небо за окнами стремительно теряло лёгкость, остывая вместе с солнцем, которое совсем недавно обжигало всё вокруг жаром расплавленного золота, но теперь угасло до розово-красного оттенка затвердевшей меди, да так и продолжало тускнеть, готовясь совершить свой ежедневный смертельный трюк – нырок за край земли. Прощальные всплески пронзительно-алых волн пробивались сквозь пенные полосы облаков над горизонтом и тут же отступали, чтобы полнее открыть холодную фиолетовую глубину с мерцающими в ней редкими жемчужинами звёзд.
В самом же кафе ничего не менялось. Густое янтарное марево, испускаемое зависшими посреди помещения сферами, видимо, обладало особой силой: оно надёжно отделило залитое собою пространство не только от всего остального мира, но и от времени, тёкшего где-то там, вовне, тем самым превратив захудалое кафе в обособленный, лишённый всякого движения омуток. Даже звуки в этом омутке становились всё слабее, всё ленивее, замедляясь и растягиваясь, повисая в вязком снотворном киселе призрачными шлейфами. И тишина постепенно обретала ощутимую твёрдость, как застывающая смола, что должна законсервировать живописное полотно, сохранив его неподверженным изменениям на долгие, долгие годы…
Далёкий звук рвущейся материи неожиданно нарушил течение странной химической реакции, что грозила полностью обездвижить окружающую реальность до следующего восхода солнца. Звук приближался, и вот уже не треск – рычание зверя, в котором всё яснее угадывался рёв двигателя, беспардонно вспарывало тишину, ожесточаясь и набирая мощь. Тонко задребезжал в оконной раме отколотый угол стекла.
Нарастающая вибрация потревожила сонную атмосферу кафе – будто рябь пошла по поверхности пруда, грозя расплескать его мутное содержимое. Но, достигнув максимума, рычание вдруг потеряло силу, сбилось и завершилось булькающим кашлем где-то совсем рядом. Вместе с ним погас и чиркнувший по окнам свет. Недолгая пауза, как бывает перед атакой цунами… и – распахнулась дверь: сопровождаемый валом остывающих запахов песка и сухой травы, в кафе вошёл человек с мотоциклетным шлемом в руке.
Между тем истончившийся порядком солнечный луч достиг стоявшего на полке тостера, отразился от его зеркальной поверхности, и на груди вошедшего вспыхнула алая метка. Замерла, дрогнула, и – бах! – в сонной тишине выстрелом прозвучал удар захлопнувшейся двери.
Волна свежести быстро опала, без остатка поглощённая застоявшейся атмосферой вневременного омута. А мотоциклист, скользнув взглядом по обстановке, прошёл к стойке, и хозяин, которого, казалось, ничто не в состоянии было отвлечь от его муторного квеста, вдруг оказался тут же, протирающим какую-то мелкую кухонную утварь.
– Кофе, – коротко произнёс мотоциклист, не глядя на хозяина, и водрузил шлем рядом с собой на стойку.
– Нету, – так же коротко и безапелляционно отрезал хозяин, не отрываясь от своего занятия.
Мотоциклист поднял удивлённый взгляд и повторил с раздражением в голосе:
– Не мелите ерунды. На вывеске написано «кофе» – значит у вас должен быть кофе!
– А ещё там написано «мотель». Только – вот незадача! – никакого мотеля здесь давно уже нет.
– Погодите, погодите…
– Ни кофе, ни чая. Поставщик будет только завтра. Могу предложить газировки или горячего молока.
Если хозяин пытался разрядить атмосферу шуткой, то этого ему достичь явно не удалось: фраза прозвучала ядовитой насмешкой. Тогда, видимо решив исправить нечаянную издёвку, он повторил, подбирая слова и обрубая фразы так, чтобы не сболтнуть лишнего:
– Кофе нет. Закончился. То была последняя, – и хозяин мотнул небритым подбородком в сторону человека-статуи. – Порция.
Мотоциклист смерил взглядом своего не подающего признаков жизни соседа, затем задумчиво почесал щёку, наблюдая, как хозяин сосредоточенно надраивает тряпкой старый металлический поднос, словно это занятие было тем единственным, ради которого существовал он сам, его кафе, а может, даже и весь мир.
– Есть поблизости ещё какая-нибудь забегаловка, где можно?.. – решился на вопрос мотоциклист.
– На восходе, – буркнул хозяин, не дослушав.
– Сколько туда по времени?
– Именно время я и имел в виду.
Мотоциклист едва не сплюнул.
– Вот тебе и менетекел… – пробормотал он себе под нос.
Шумно выдохнув, мотоциклист растёр ладонями лицо. Затем внимательно посмотрел на хозяина кафе, достал бумажник и извлёк оттуда банкноту.
– Одна. Чашка. Кофе.
И прихлопнул её о стойку.
С полминуты хозяин надувался недовольством, усиленно втирая тряпку в поднос, однако номинал купюры пробил брешь в его упрямстве.
– Хорошо, – запыхтел он, сдуваясь. – Я посмотрю… в своих личных запасах…
– И покрепче! – воспользовавшись моментом, добавил мотоциклист.
Походя смахнув купюру в карман, хозяин удалился за расположенную в углу дверь и там, за дверью, зашуршал чем-то, загремел, тяжело вздыхая, будто пытался справиться с какой-то сложной проблемой.
Мотоциклист пробежал равнодушно глазами по развешенным на стенах печатным раритетам и, также без особого интереса, окинул взглядом облокотившегося в шаге от него о стойку молчаливого незнакомца. Побарабанил пальцами по столешнице.
Громкий хлопок за стеной, где возился и пыхтел хозяин, – и свет в зале погас. Одновременно с хлопком раздался дикий вопль, тут же рассыпавшийся бранной скороговоркой: хозяин, не стесняясь в выражениях, выплёскивал досаду и негодование по поводу секундной слабости, что заставила его поддаться на уговоры настырного любителя кофе. Потянуло вонью горелой проводки. Вторя хозяину, вполголоса выругался мотоциклист.
Похоже, электричество отключилось во всём здании, поскольку ни огонька внутри, ни раздражающего подмигивания доживающей свой век неоновой вывески снаружи – ни единого признака искусственного освещения не наблюдалось в ослепляющей темноте.
Первые секунды казалось, что вместе со светом исчезло всё. Однако едва угадываемые блики, там, где висели на стенах, прикрытые стёклами, фотокарточки и вырезки, да разбитая на квадраты окон тьма внешняя, не такая плотная, как здесь, в помещении, были верным знаком того, что изолированная вселенная-омуток не схлопнулась, превратившись в ничто, а лишь прорвался её надутый жёлтым светом пузырь. И теперь, неслышным дыханием пантеры проникая через окна, образовавшийся вакуум начала заполнять ночь.
Ещё раз выругавшись, мотоциклист достал телефон, включил экран и выкрикнул в подсвеченное холодным сиянием и потому ставшее каким-то замогильно-потусторонним пространство:
– Эй! У вас всё в порядке? Помощь нужна?
Но хозяин то ли не услышал вопроса, то ли ответ его слишком органично вплёлся в череду невнятных ругательств. Не разобрав ничего вразумительного, мотоциклист остался на своём месте.
– Чёрт-те что… – процедил он, кладя включённый телефон рядом с собой на стойку, и сосед его, как показалось, кивнул одобрительно. Хотя, возможно, это была всего лишь игра света и тени.
Брань хозяина между тем смещалась куда-то вглубь и в сторону, затухая до едва уловимого бормотания. Грохот – и новый приступ раздражённого речитатива. Пауза. Где-то, совсем далеко, послышались щелчки, и, совпадая с некоторыми из них, светильники в зале принялись загораться и снова гаснуть, своим хаотичным обстрелом повергая в смятение и панику пробравшуюся в кафе ночь…
***
Липкий мутно-жёлтый свет, источаемый чередой янтарных светил, снова наполнял зал своей клейкой снотворной массой. Впрочем, не все светила пережили катастрофу: одно из них так и осталось висеть матовой пустой скорлупой лишённого светоносной жизни яйца.
Мотоциклист прислушался, выключил экран телефона.
– Всё, что ли? – подумал вслух.
В ответ на вопрос открылась дверь за стойкой и показался хозяин. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченности, смешанной с недовольством. Он поднял взгляд и замер, удивлённый.
– О! Вы ещё здесь?
И снова скрылся за дверью.
Вернулся он через минуту, с торжественно-трагичным видом служащего бюро ритуальных услуг держа поднос, в центре которого, одиноко и гордо, как последний уцелевший корабль некогда великой эскадры, исходила паром чашка кофе. То, что это был кофе – и на удивление хороший! – чувствовалось сразу: будоражащий обоняние аромат разошёлся мгновенно, едва открылась дверь.
– Теперь это точно последняя, – возвестил хозяин хмуро, неловко переставляя чашку с подноса на стойку: кисть его правой руки была обмотана давешним обрывком полотенца. – И воды тоже не будет, – добавил, будто последний гвоздь вбил в домовину. – До утра как минимум, пока не приедет мастер и не оживит помпу.
– Ф-ф-уф-ф… Вы как будто на отшибе живёте! – покачал головой мотоциклист.
– Так оно и есть – на отшибе, – с долей вызова подтвердил хозяин.
– А что там, кстати, написано у вас на вывеске? – между прочим поинтересовался мотоциклист, осторожно касаясь пальцами затёртого рисунка на боку чашки и с наслаждением вдыхая гуляющий над поверхностью напитка ароматный парок.
– Вы не умеете читать или забыли дома очки?
– Там женское имя. Кто это? – не обратил внимания на грубость мотоциклист.
– Отрадно, что вы всё-таки обучены грамоте, – проворчал хозяин, недовольно рассматривая оставленное на подносе чашкой мокрое пятно.
– И всё же? – не отставал мотоциклист.
– Это имя моей жены.
– Где же она?
– Её больше нет.
– О-о… Соболезную.
– Стоит ли? Я был рад избавиться от старухи.
Не заметив отразившегося на лице собеседника удивления, хозяин плюнул в поднос и принялся тереть его замотанной в тряпку рукой. Сделав ещё один, контрольный, плевок, продолжил:
– Она сбежала в город, к дочери. И сколько времени прошло – я ни разу не пожалел об этом.
– Ах вот, значит, как… А вы, получается, если следовать указанной на вывеске фамилии и вашему родству с хозяйкой, мистер Доу?
– Если вам так угодно.
Безмолвный посетитель, которого оба – и хозяин, и мотоциклист – уже перестали замечать, вдруг поднял свою чашку и одним глотком выпил её содержимое. Хозяин сопроводил это действие немигающим взглядом спаниеля: чудо ожившей статуи сподобилось произойти в его ничем не заслужившей подобной чести забегаловке! Посетитель же аккуратно поставил чашку и повернулся, собравшись уходить. Неловкое движение – должно быть, ноги его затекли от долгой неподвижности и руки потеряли сноровку – и чашка мотоциклиста опрокинулась, покатилась, разливая коричневый пахучий напиток по стойке, и упала – только осколки разлетелись по полу. Мотоциклист едва успел отпрянуть, но горячие капли всё же окропили ботинки.
– Весьма сожалею, – произнёс виновник крушения, мельком глянув на результат своей оплошности, и двинулся к выходу.
Мотоциклист перевёл взгляд с разбитой чашки на мистера Доу – но тот лишь фыркнул и развёл руками.
– Идите вы со своими сожалениями… – с досадой буркнул мотоциклист. – В чём сложность быть внимательнее? Нетрудно ведь предвидеть, что…
– Кто способен предсказать то, что ещё не произошло? Кто в силах исправить то, чего, возможно, не будет никогда? – дёрнул плечом неуклюжий посетитель, не останавливаясь и даже не удостоив пострадавшего поворотом головы.
– Любитель загадок? Лучше бы под руки смотрели…
– Поверьте, я вовсе не против купить для вас ещё одну чашку кофе, – всё-таки задержался и обернулся неуклюжий, – однако… – и он красноречиво посмотрел на хозяина кафе.
Тот, не менее красноречиво, отрицательно помотал головой.
– Впрочем… – мужчина покопался в карманах, – могу предложить вам это, – и вернулся, протягивая купюру. – Вы ведь именно столько заплатили?
– Оставьте, – покривился мотоциклист. – Судя по вашей медвежьей грации, деньги вам ещё понадобятся.
– Ну, как знаете, – не стал настаивать неуклюжий, и купюра снова исчезла в его кармане.
Мотоциклист отвернулся, однако что-то побудило его бросить взгляд через плечо, и он продолжил наблюдать неотрывно за тем, как высокая и отнюдь не отличающаяся стройностью фигура без труда, не задев по пути ни единого предмета, прошла узким извилистым лабиринтом между столиками к выходу.
– Эй, послушайте… вы торопитесь? – окликнул мотоциклист «неуклюжего», когда тот уже взялся за ручку двери. – У меня сложилось впечатление, что не особенно.
«Неуклюжий» оглянулся, подумал секунду, и пожал плечами.
– Ну, в общем…
– Тогда, может, присоединитесь ко мне? Я собираюсь перекусить. Или вы уже забыли, что за вами долг? – с нажимом произнёс мотоциклист и растянул край губ в подобие улыбки. – А знаете, – прищурился он, – пожалуй, я даже сам угощу вас! «Прощайте врагам своим…» – а вы ведь мне даже не враг. Так что, как говорится, сам Бог велел, – и усмехнулся. – Что там у вас имеется перекусить? – повернулся он теперь к мистеру Доу. – Только не говорите, что…
– Яичница, – отозвался тот недовольно. – С беконом, – и явно напоказ обречённо вздохнул.
– Вот! Яичница! С беконом! Вполне приличное блюдо! – проигнорировал мотоциклист явное нежелание хозяина возиться с поздними гостями. – И никаких тебе хрупких, так и лезущих под руку чашек!
«Неуклюжий» посетитель хмыкнул и снова пожал плечами.
– Ну… Почему бы и нет?
***
Они устроились в середине зала, благо тесниться не было нужды. Хозяин закончил возиться под стойкой и вышел, неся небольшую картонную коробку с яркой надписью. Оставив коробку на соседнем столике, он протянул руку к пепельнице, единолично занимавшей почётное место в центре облюбованного клиентами стола. Казалось, расстояние было слишком велико для человеческой руки, однако цель была достигнута с лёгкостью – даже не пришлось нагибаться. Доу вытряхнул из пепельницы сухую муху и, оставляя влажный след, мазнул по исцарапанной столешнице снятым с руки обрывком полотенца – мотоциклист разглядел багровое пятно ожога на кисти и пальцах. Обозначив таким образом сервис, хозяин добавил в пару к пепельнице принесённую коробку с галетами и побрёл обратно за стойку.
