|
Михаил Бенцианов.
«Князья, бояре и дети боярские». Система служебных отношений в Московском государстве в XV–XVI вв.скачать книгу бесплатно Необходимое для «выхода» серебро можно было получать за счет продажи имеющихся ресурсов на внешние рынки. В условиях неразвитой экономики большая часть нагрузки в этом случае ложилась на крестьянские хозяйства. Их следовало оберегать, следить за сохранением в них нужного количества людей и, естественно, передавать в руки частных владельцев только в исключительных случаях. Прежде всего, это правило затрагивало «вассалов» соседних князей. В договоре Дмитрия Донского и Владимира Храброго 1389 г. было сказано: «А сел ти (Владимиру Храброму. – М. Б.) не купити ни в моем уделе, ни в великом княженьи, ни твоим детем, ни твоим бояром. А хто будет покупил земли данные, служние или черных людей, по отца моего животе, по князя великого по Иванове, а те, хто возможет выкупити, ине выкупят, а не взмогут выкупити, ине потянут к черным людем. А хто не всхочет тянути, ине ся с земль сступят, а земли черным людем даром. Так же и мне, и моим детем, и моим бояром сел не купити в твоем уделе. А хто будет покупил, а то потому же»[16]16
Запрет приобретать «черные» земли был обусловлен существованием определенного набора привилегий, распространявшегося на «боярские» земли. Деление земель на «черные» и «боярские» присутствовало в древнейших писцовых книгах. Подобное противопоставление свидетельствовало об особом статусе «белого» (свободного от податей и повинностей) боярского землевладения. «Боярские» земли свободно передавались по наследству, продавались и отдавались в качестве вкладов в монастыри, сохраняя свой статус[18]18Алексеев Ю.Г. У кормила Российского государства. СПб., 1998. С. 126–129; Черепнин Л.В. Образование русского централизованного государства в XIV–XV вв. М., 1960. С. 182. Белозерская купчая грамота второй половины XIV в. земли «боярской» докладывалась князю Федору Романовичу (Грязнов А.Л. Купчая Павла Харитонова: Землевладение на Белоозере в эпоху Куликовской битвы // ДРВМ. 2012. № 2 (48). С. 35–49). [Закрыть]. Сохранившиеся источники говорят о значительных преимуществах, которыми пользовались бояре и слуги вольные при выплате дани. Их земли, скорее всего, были полностью освобождены от ее уплаты. В этом убеждает реакция летописца на действия тверского князя, который «нача братанича своего князя Всеволода Александровича обидети и бояр его, и слуг его тягостию данною оскорбляти». В исключительных случаях предполагалось собирать дань с бояр и в договоре Дмитрия Донского и Владимира Храброго 1389 г.: «Коли ми (Дмитрию Донскому. – М. Б.) будет и дань взяти на своих боярех на больших и на путных, тогда ти взяти на своих так же по кормлению и по путем да дати ти мне»[19]19 ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 223; ДДГ. № 11. С. 32. [Закрыть]. Древнейшая жалованная грамота, выданная Дмитрием Донским новоторжцу Микуле Смолину с детьми «по деде своего грамоте», предусматривала полное освобождение от дани: «Не надобе им потянути с новоторжьцы ни в которую дань, ни в ординское серебро, ни его сиротам»[20]20
Княжеская власть была заинтересована в поддержании сложившегося статус-кво: уменьшение количества «черных» земель вело к снижению собираемости дани. Расширение фонда «боярских» земель без ущемления ее фискальных интересов было возможно за счет новых роспашей и организации на них хозяйства с одновременным переманиванием людей из соседних территорий. Формуляры жалованных грамот XIV–XV вв. показывают, что князья прилагали для этого существенные усилия, предоставляя «инокняжцам» финансовые льготы. При выезде кого-либо из бояр им предпочитали отдавать «в отчину» различные охотничьи угодья и пустоши, непригодные для хозяйственного использования, хотя в этом случае не могло обойтись и без исключений. С.З. Чернов проанализировал складывание боярского землевладения в Радонеже и пришел к выводу, что во время правления Владимира Храброго здесь не было крупных вотчин-пожалований. Владения местных землевладельцев собирались частями. Лишь средняя по размерам вотчина Кучецких напоминала княжеское пожалование. Справедливо было отмечено, что указанная особенность объяснялась заботой удельных князей о сохранении черных земель[21]21
Существовала, безусловно, и обратная тенденция. Несмотря на наличие или отсутствие татарской поддержки, не стоило пренебрегать и кадровым усилением собственных дворов. Родословные росписи фиксируют большое число примеров выездов «честных мужей», основателей известных впоследствии боярских и дворянских родов, на службу к основным участникам политической борьбы XIV–XV вв. – великим князьям Московским, Тверским, Рязанским. Меньше известно подобных примеров, относящихся к другим княжествам Северо-Восточной Руси. Знатных и влиятельных бояр, обладавших собственными отрядами «челяди», приходилось удерживать на своей службе, в том числе за счет передачи им некогда «черных» сел и деревень[23]23
Важным вопросом в этой связи является определение границ консолидации боярства как социальной прослойки, а соответственно, их возможность защищать свои интересы перед лицом княжеской власти. В отсутствие регламентирующих документов широкое распространение получило мнение о бытовании среди бояр удельного времени традиций родовой общности. Начало ему было положено еще в дореволюционной историографии. С.М. Соловьев говорил о преобладании родового принципа: «В глубине жизни народной коренилось начало родовое; изгонится оно из одной сферы – с большею силою и упругостию обнаружится в другой»[25]25
Мнение о доминирующем значении родового начала и родовой общности в среде боярства XIV–XV вв. подспудно сохраняется в трудах современных российских историков, а признание приоритетного значения в политической борьбе родовых (клановых) связей имеет широкое распространение в зарубежной исторической науке. Основой для него является перенесение сложившихся к середине XVI в. местнических традиций на реалии более раннего времени[27]27
Именно род выдвигался в качестве исходной единицы, объединяющей различные фамилии при составлении родословных книг. Положение в системе родового старшинства определяло местнический и служебный статус и отражалось на карьерном продвижении. Распространенным для середины XVI–XVII вв. было стремление служилых людей сохранить и увеличить размеры наделов в родовых вотчинах. Естественным кажется желание историков удревнить эти традиции, находя их истоки в отношениях более раннего времени. Бытование в течение нескольких столетий родовых отношений среди владетельных князей Рюриковичей Северо-Восточной Руси, рассматривавших доставшиеся им княжества как коллективное достояние, является достоверным фактом (княжеские «дольницы», совместное управление столицей княжества и т. д.)[28]28
Забывается, что первые родословные росписи, фиксирующие представителей боярских фамилий, появляются лишь в 90-х гг. XV в. Их структура отличалась неразвитостью, а охват членов перечисляемых родов был далеко не исчерпывающим. А.А. Зимин высказал ряд критических замечаний о раннем возникновении местнических отношений, показав их изначально служилый, а не родословный характер[29]29
Положение князей и бояр в удельное время существенно отличалось. В последнем случае не существовало значимых политических и экономических предпосылок для поддержания традиций родового единства. При разделе того или иного княжества в руки наследников переходили не только земли, но и сами бояре, которым приходилось служить при дворах князей-соперников, часто откровенных врагов. Во время Феодальной войны многие фамилии имели представителей при дворах различных князей. Показателен случай с Филимоновыми. Я. Жест был боярином и дворецким у Юрия Звенигородского, а его сын М. Русалка и дядя Семен Филимонович с детьми после ослепления Василия Темного в 1446 г. решительно поддержали свергнутого великого князя. Среди Морозовых верным сторонником Василия II выступил также Василий Шея, в то время как его брат Игнатий «держал» от Дмитрия Шемяки Галич[31]31
Не исключено, что за несколько десятилетий Феодальной войны боярскими семьями были опробованы разные стратегии выживания, которые могли предусматривать одновременную службу их представителей разным князьям. При ужесточении борьбы такая позиция не всегда гарантировала конечный успех. Конфискации подверглись вотчины братьев Добрынских и И.Д. Всеволожа. Их потомки, несмотря на высокое положение, занимаемое их родственниками в окружении великого князя (Образцовы-Симские и Заболоцкие, соответственно), были навсегда вытеснены из боярской среды[33]33
Процесс дифференциации внутри боярских родов не всегда был связан с коллизиями политической борьбы. Значение имели и другие факторы: способность к несению службы, финансовое положение, благорасположение князя-сюзерена. Некоторые фамилии добивались высокого положения на службе. Их менее удачливые родственники деградировали до уровня рядовых детей боярских. Княжеская власть занимала в этом вопросе позицию молчаливого наблюдателя, не препятствуя выделению «отбросов» и проявляя равнодушие к их судьбам. Характерен пример бояр Ворониных, пострадавших от запустения, вызванного исчезновением дмитровского удела и моровыми поветриями. Один из сыновей переславского вотчинника И.И. Воронина «дался в холопи при отце при своем до мору княгине Офросинье, а держал от нее волость Куней». Трое его сыновей опустились еще ниже, став боярскими холопами. Четвертый сын «в попех». Последний сын И.И. Воронина получил место монастырского дьяка[34]34
В подобных ситуациях однородцы не спешили прийти на помощь, часто предпочитая «открещиваться» от не удачливых родственников. В родословной Вельяминовых сохранился краткий перечень потомков казненного Дмитрием Донским Ивана Васильевича, сына тысяцкого: «И отъ Ивана дети опалы для въ своемъ роду и въ счете не стояли». В.А. Кучкин справедливо полагал, что к этому роду принадлежали переславские вотчинники Вельяминовы, имена которых отсутствовали в родословцах. Они, несмотря на предполагаемое родство с боярами Воронцовыми, затерялись в массе рядовых служилых людей[35]35
Естественные тенденции боярства к замкнутости и ограниченности состава, позволявшие распределять доходные должности и кормления среди узкого круга лиц, в случае великокняжеского двора размывалась притоком новых лиц и фамилий, многие из которых сумели оттеснить «старых» слуг. Этот процесс не был закончен в XIV в. и продолжался в последующие столетия. Вряд ли допустимо предположить наследственный характер статуса боярина. После Феодальной войны в ряды боярства вошли худородные сподвижники Василия Темного, такие как, например, Ф.В. Басенок. Позднее число бояр пополнили «сурожане» Ховрины (В.Г. Ховрин – «гость да болярин» великого князя), породнившиеся через князя Ю. Патрикеева с семьей великого князя[36]36
Стоит подробно остановиться на пресловутом праве боярского отъезда. Часто высказывалось мнение о том, что оно выступало в качестве средства воздействия на княжескую власть, терявшую свой престиж после подобного поведения своих «вассалов»[37]37
Касаясь вопроса о праве вольного отъезда, С.Б. Веселовский считал, что начиная с середины XIV в. боярские переходы были скорее исключением, чем правилом и должны были сопровождаться церемонией формального отказа в присутствии самого князя и нескольких его бояр, по аналогии с процедурами крестьянских переходов. Это мнение было поддержано Х. Рюссом[39]39
Родословные источники дают неоднократные примеры боярских отъездов[41]41
В летописном известии 1392 г. сохранилось описание взятия Нижнего Новгорода войсками москвичей и хана Тохтамыша. Благодаря вероломству местных бояр городские ворота были открыты. Когда же Борис Нижегородский напомнил им о клятве верности «господие мои и братиа и малая дружина, попомните крестное целование, еже есте целовали ко мне, и не выдайте мене врагом моим», то получил исчерпывающий ответ от В. Румянца, «старейшего» боярина: «Господине, княже, не надейся на нас, уже бо есмы отныне не твои, и несть есмя с тобою, но на тя есмы». Этот пример в историографии часто рассматривается как свидетельство боярского отказа. Стоит отметить не только формальный характер процедуры, но и прямое клятвопреступление нижегородских бояр, которые рассматривали свой долг исключительно с прагматичной точки зрения[45]45
В.Д. Назаров справедливо отмечал, что во второй половине XIII–XIV в. в пределах Владимирского великого княжения существовало более десятка великих и самостоятельных княжеств, к которым можно было добавить княжества Смоленское, Рязанское, черниговские уделы и Великое княжество Литовское, что создавало многоадресность военной службы и выбора сеньора. Случаи отъездов бояр долгое время не встречали явного сопротивления со стороны княжеской власти. Традиционная формула: «А боярам и слугам волным воля» (позднее боярам и детям боярским) – встречается в договорах как внутри московского княжеского дома, так и в договорах московских правителей с тверскими, рязанскими, суздальско-нижегородскими и литовскими князьями[46]46
Спустя полвека, в разгар Феодальной войны, ситуация изменилась кардинально. В послании епископов к Дмитрию Шемяке 1448 г. красочно описываются действия этого князя: «Которые бояре и дети боярьские от тобе били челом брату твоему старейшему великому князю служити, а села их, домы их в твоей отчине, и ты через то докончанье и через крестное целованье тех еси бояр и детей боярских пограбил, села их и домы их еси у них поотъимал»[47]47
Не менее жестко действовал сам Василий Темный. Уже упоминался переход одного из великокняжеских бояр на службу к Борису Тверскому. Впоследствии он вернулся на московскую службу (при содействии Мартемиана Белозерского), однако был схвачен и посажен в темницу. Виднейший боярин И.Д. Всеволож был ослеплен за переход на сторону Юрия Звенигородского, а его вотчины конфискованы. В руки великокняжеской власти перешли некоторые земли М.Ф. Сабурова и И.Ф. Старкова, проявивших «шатость», не говоря уже о вотчинах изменника Н.К. Добрынского[49]49
Позднее в завещании Ивана III специально оговаривалась судьба ярославских землевладельцев: «А бояром и детем боярским ярославским с своими вотчинами и с куплями от моего сына от Василья не отъехати никому никуде. А кто отъедет, и земли их сыну моему, а служат ему, и он у них в их земли не вступается, ни у их жон, ни у их детей»[50]50
Поручные грамоты, известные с конца XV в., прямо запрещали отъезд виднейших представителей московской аристократии, причем в этом случае применялась более резкая и уничижительная характеристика: «Не отъехати ему, ни збежати и до живота никуде ни х кому». Для менее значимых лиц верность обеспечивалась введением практики обязательного крестоцелования. Наглядно эта практика была озвучена в деле о побеге последнего рязанского великого князя 1521 г. Все местные бояре вспоминали клятву, данную ими наместнику И. Хабару Образцову, «что нам служити государю князю великому вправду, бес хитрости»[51]51
скачать книгу бесплатно |
© 2003-2021 bookZ.ru
