скачать книгу бесплатно
Любовь по расчёту
Ирина Николаевна Мясникова
Карьеристки
Алексей Лопатин оканчивает учебу в Университете экономики и финансов, но возвращаться в родной Новороссийск не собирается. Он мечтает стать олигархом и купить себе остров в Карибском море, для этого нужен сущий пустяк – жениться на Соне Шнейдер, дочери владельца крупнейшего в Питере частного банка.
«– Сонь, – Лопатин придержал Соню за локоток, – если не сдашь, могу помочь?
– Знаю я, Совков, твою помощь, – фыркнула Соня. – Дороже только на Луне!
Это она намекнула на то, что Лопатин иногда подрабатывал репетиторством среди сокурсников и студентов младших курсов.
– Как можно, Соня?! Для тебя исключительно стопроцентная скидка!
– С чего бы это? – Соня подозрительно прищурилась.
– Гусары с женщин денег не берут, – сообщил довольный собой Лопатин.
– Так-то гусары! – рассмеялась Соня. – А ты, Лопатин, настоящий Совков.»
Ирина Мясникова
Любовь по расчёту
– В Амстердаме себя демонстрируют в окнах продажные женщины, – голос свекрови прервал ход мыслей Алёны. Алёна любила вот так, как сейчас, забраться с ногами на подоконник и мечтать. Тоненькая тюлевая занавеска создавала иллюзию уединения. Она как бы отделяла Алёну от остального мира и в первую очередь от свекрови и её огромной квартиры, где спрятаться почему-то было совершенно негде. И не только спрятаться. Даже в туалет сходить или принять ванну без неусыпного контроля со стороны свекрови было невозможно. Как только Алёна поворачивала за собой замочек двери ванной комнаты, так следом тут же за каким-то бесом ломилась свекровь. Если б еще ванная комната в этой квартире была всего одна!
Алёна оглядела верхушки деревьев под окном, несущиеся по набережной автомобили и тёмные воды Невы. Противоположный берег в надвигающемся сумраке различался уже с трудом. Никого! Даже одинокого речного трамвайчика за окном не наблюдалось. Осень, навигация закончилась. Кому продаваться-то?
Скоро стемнеет, и на доме включатся неоновые буквы с рекламой «ВТБ» и «Мегафона». Вот как надо продаваться! С огнем в ночи. Интересно, что продавалось на доме военморов раньше? При Советах? «Летайте самолетами Аэрофлота» на крышу явно не поместится. Скорее всего это было что-то краткое и емкое. «Слава КПСС!», например. Точно «Слава КПСС!»
Алёна любила конец октября, это было самое загадочное и волшебное время. Еще тепло, нет пронизывающего ледяного ветра с Невы, моросит мелкий дождик и на спуске к воде между странными каменными существами Ши-цза, то ли львами, то ли собаками в неясном неоновом свете клубятся какие-то тени. За сумрачными фигурами было так интересно наблюдать, прижавшись носом к оконному стеклу.
– Кто здесь?
– А кто спрашивает? – страж Ши-цза зевнул и почесал задней левой лапой у себя за ухом.
В ответ чертыхнулись, послышалось цоканье копыт, и на ступеньки во всем своем великолепии въехал главный всадник города.
– Извините, Ваше величество, не признали, – оба стража Ши-цза почтительно склонили головы.
– Вот так, как говорят, заставь дурака богу молиться! Теперь мне ходу к собственному дому нету, – возмутился великий царь.
– Ваше величество, вы ж сами изволили переехать на другой берег, а нас-то тут уже без вашего дозволения гораздо позже поставили, – один из стражей Ши-цза подбросил кверху каменный шар. Шар крутанулся и перелетел к другому львинообразному псу, или собакообразному льву, кто ж их теперь разберет. Тот ловко поймал его лапами и прижал к постаменту, – а, где стражи Ши-цза, там никаким демоническим сущностям проходу нет! Правило такое. У нас на Петроградской стороне и без демонов всякой нечисти хватает.
– Какой же я тебе демон? – удивился царь. – Дожили!
– Печально я гляжу на наше поколенье, – из сумерек выступил щуплый молодой человек в кудрях и с бакенбардами.
– Пушкин! Бросьте, это же не ваше, – царь погрозил молодому человеку пальцем.
– Неужели? А как хорошо сказано! Я, и правда, думал, что моё, – великий поэт пожал плечами и уселся на ступеньках.
– Ничего удивительного, – из темноты материализовался невысокий мужчина в кепке и уселся рядом с поэтом. – Вся русская поэзия, батенька, родом из Пушкина. Она либо является корнями его творчества, то есть, предтечей появления солнца, либо уже следствием явления этого самого солнца. Разумеется, я говорю о солнце русской поэзии.
– Ишь ты, как культурно заговорил, – отметил великий царь. – А то всё, бешенные собаки, да бешенные собаки!
– Ну, я же всё-таки гимназию закончил, да университет, – пожал плечами мужчина в кепке и хитро прищурился.
– Ваши университеты в глубокой, заметьте, провинции, – добавил царь. – Оттого и обзываетесь в пылу полемики, как бурлак. Только и умеете, что расшатывать твердыни вами не созданные, да сеять хаос и непотребство. Революционеры, мать вашу! Вожди мирового пролетариата!
– Вот и правильно, что вас на Петроградскую сторону не пускают, да-с! – Вождь расстегнул пальтишко и сунул руки в карманы жилетки.
– Можно подумать, вас пускают?!
– Стражи Ши-цза не могут допустить подозрительные демонические сущности на вверенную им территорию, – строго провозгласил один из львиных псов. – На Петроградской стороне новых памятников не будет!
– А как же царёв двойник производства скульптора Шемякина? – удивился великий поэт.
– Ха! Посадили его, батенька, в самое узилище, Петропавловскую крепость! Так сказать, заключили в пентаграмму, – продемонстрировал невиданную осведомленность великий вождь.
– Я бы сказал, что это октаэдр, – задумчиво заметил великий царь.
– Да, какая разница, чем больше углов, тем крепче тюрьма, – вождь мирового пролетариата махнул ручкой.
– А те двое? – царь указал перстом на смутные фигуры на крыше дома военморов.
То ли львы, то ли собаки Ши-цза, как по команде, повернули головы в сторону, указанную царем.
– Ах, эти! Они высоко, за гранью сферы, – пояснил один из стражей и крутанул каменный шар.
– И кто же это там? – великий поэт прищурился, вглядываясь в сумрак. – Уж не рабочий ли с колхозницей?
– Нет, хотя эти, – страж Ши-цза кивнул головой в сторону вождя революции, – тоже по революционной части. Обычная шантрапа.
– Ничего не шантрапа, – возмутился вождь мирового пролетариата. – Это революционный военный моряк и типичный представитель революционного пролетариата – революционный рабочий!
– Дельфин и русалка, они, если честно, не пара, не пара, не пара! – пропел великий поэт. – Вот это точно не моё!
– А почему же тогда они в юбках? – ехидно поинтересовался великий царь.
– Каких таких юбках? Ну, что вы, господа, в самом деле, – возмутился великий вождь, – это у них шинели развеваются, клеши, ну, как у моряков положено, и революционные шальвары. Чего там рабочие еще носят? Я уж и не помню.
– Ну и что там, на крыше моряк с рабочим в революционных шальварах поделывают? Высматривают, где бы им еще чего пограбить? – с лица великого царя еще не сошла ехидная ухмылка, но в глазах уже нарастали молнии.
– Почему сразу пограбить? – возмутился вождь.
– А как же, по-вашему, эту столь любимую вами экспроприацию обозначить? Да еще так, чтобы такие вот морды революционные поняли, что им делать? Это ж вам не революционная интеллигенция, мать её, не Троцкий с Бухариным. Это, я вам ответственно заявляю, никакие не революционеры, а бандиты самые настоящие и место им в Сибири! – царь явно разволновался и выпучил глаза.
В это время одна из фигур на крыше наклонилась и наглым образом плюнула в сторону собравшихся на спуске к Неве.
– Видали? А говорите не шантрапа!
– Не доплюнет, – львиный пёс Ша-цзи, – сладко зевнул. – Они тут, было дело, начали в туристов камнями кидаться. Целая комиссия из охраны памятников приезжала. Даже сеткой хулиганов этих от греха накрыли. Есть мнение, правда ещё весьма слабое, перенести их куда-нибудь.
– Правильно! К девушкам с веслами, им там самое место будет, – царь показал кулак распоясавшимся хулиганам, а вождь пролетариата погрозил пальцем. В ответ находчивые «Моряк и рабочий» состроили страшные рожи.
– Нам без разницы, лишь бы подальше от вверенного нам острова, – заметил один из охранных львиных псов Ши-цза.
– Тогда отвечайте, как на вверенный вам остров Горький с Добролюбовым просочились? – грозно поинтересовался великий царь.
– А еще пионеры-герои и собака Павлова! – добавил вождь мирового пролетариата.
– Пионеры-герои не считаются! Другие бюсты и барельефы тоже. Это же просто говорящие головы и от них никакого вреда, – пояснил один из стражей Ши-цза. – Они по дворам не шляются, как у вас у демонов принято, алкашей не пугают. А собака Павлова, разумеется, по блату. Собака всё-таки. Некоторым образом нам родня. Она, между прочим, на закрытой территории установлена. Кому плохо, если животное лапы разомнет, да оросит близлежащие кусты? Кроме того, она обычная собака, хоть и натерпелась при жизни всякого. А обычные собаки в основном молчат, или, в крайнем случае, просто говорят «гав-гав».
– Это несомненный плюс, хоть не философствуют, как некоторые, – царь строго посмотрел на вождя мирового пролетариата.
– Ну, а Добролюбов с Горьким просочились в смутное время, еще и с противоположной стороны. Так сказать, зашли с тыла, – второй страж Ши-цза тоже довольно строго посмотрел в сторону великого вождя. – Безбожники установили. Они ж не верят ни во что. Безбожникам стражи Ши-цза не указ. Посему памятники эти смирные, с постаментов не слезают, помалкивают, разве что глазами вращают слегка, и то иногда. Сейчас-то, конечно, ситуация круто переменилась, все кругом верующие стали. Если не в бога верят, то в Будду, или еще в кого. Нам без разницы, потому что от любой веры нам сила только прибавляется. И вообще, Ваше величество, а как вам удается столь надолго оставлять свой пост?
– Это что же ты мне, великому русскому царю намекаешь, что пора на постамент возвращаться?!!! – возмутился великий царь.
– Ничего подобного, просто интересуюсь. Вот с Александром Сергеевичем понятно. Он среди деревьев установлен. Игра теней и все такое прочее. То ли есть великий поэт, то ли нет его. С Ильичем тоже вроде бы ясно, прохожие могут подумать, что вождя мирового пролетариата, наконец, снесли, как в Украине. Но вы?! В самом центре, в свете прожекторов! Вас же могут хватиться.
– Это днем, когда туристы и невесты со мной фотографироваться хотят, а вечером и ночью мимо меня машины со страшной скоростью несутся. Все по домам торопятся, им не до царя. Даже голуби и те спят. А кроме того для порядка я оставляю на месте твердыню и змею.
– А что это там, батенька, у вас за змея такая? – поинтересовался вождь и по обыкновению хитро прищурился.
– Это гидра мировой революции, а я её давлю, сволочь, каждый раз! – царь недобро сверкнул глазами.
– А я вон там женщину видел, – великий поэт, видимо, в силу тонкости своей души, вернее, тонкости души своего прообраза, чтобы никто не подрался, решил сменить тему.
– Где? – хором поинтересовались царь и вождь.
– В окошке, печальная, – поэт указал на окошко четвертого этажа дома военморов.
– Русская женщина всегда печальная, её доля такая! – строго сказал царь.
– А вот тут, батенька, вы опять не правы! Если трудящуюся женщину освободить от домашнего труда, наладить детские сады, фабрики-кухни, прачечные, то ей некогда будет тосковать и печалиться. Она будет стоять у станка и выполнять пятилетний план за три года. Все печали от безделья.
– Ага! Муж у неё будет иметь язву желудка и несварение, а дети вырастут уголовниками. Безделье, по-вашему, это когда муж сыт и ухожен, в доме порядок, а дети присмотрены?
– Женщина должна ощущать себя частью общества, а не семейной рабыней. «Коня на скаку! В горящую избу!», вон, как правильно сказал поэт, – вождь ткнул пальцем в поэта.
– Это не он, – заметил царь.
– Это не я, – согласился великий поэт. – И всё же не понятно, отчего так печальна русская женщина?
– Чего непонятного? Либо мил уехал не вернется, либо замужем за постылым, – пояснил царь. – От этого они особенно печальны.
Алёна тяжело вздохнула и слезла с широкого подоконника. Пора было будить и кормить Дим Димыча. Если бы не свекровь, Алёна никогда не стала бы беспокоить сладко спящего малыша. Не выспится, будет капризничать и плохо есть. Однако в те времена, когда свекровь сама была молодой мамашей, детей было принято кормить по часам. Это, разумеется, совершенно шло вразрез с тем, что рекомендовал Алёне доктор, но спорить со свекровью выходило себе дороже. Алёна вообще не любила спорить, ни с мужем Димоном, ни с лучшей подругой Ларисой, ни с собственными родителями, ни тем более со свекровью. Чего спорить-то? Человека переубедить в чём-то очень трудно, лучше с ним согласиться, но сделать по-своему. По-возможности, разумеется. Возможности под зорким оком свекрови не будить Дим Димыча и дать ему выспаться, у Алёны сейчас не было.
* * *
Алёна и Лариса дружили с первого класса. Дома Ларису звали Ляля, а Алёну Лёля. Поэтому папа Алёны прозвал подружек Лёлек и Лялек в честь персонажей польского мультфильма «Болек и Лёлек». Этот мультфильм папа Алёны смотрел в детстве. Девочки мультфильма не видели, но имена им понравились и прижились. Лёлек и Лялек сидели за одной партой, хорошо учились и вместе делали уроки, а по окончании школы вместе поступили в университет экономики и финансов учиться на бухгалтеров. Специальность была востребованная и перспективная, а главное, не особо сложная, хоть и дороговатая для родительских карманов. Но родители Лёлека и Лялека считали своим долгом дать девочкам хорошее образование, поэтому предпочтение было отдано именно университету экономики и финансов имени Вознесенского, а не какому-то там плебейскому инженерно-экономическому имени Пальмиро Тольятти.
– В конце концов, удачно выйдут замуж, – решила мама Ларисы. – За каких-нибудь богатых Буратин! Их там в этом «финэке», как грязи.
– Богатые Буратины учатся в Лондоне, – не согласился папа Алёны.
– Это если потом в Лондоне работать, – возразила мама Ларисы, – а если у нас где-нибудь в Газпроме? Тут без знания наших законов и системы учёта никак не обойтись.
– Да уж! В Лондоне взятки давать и откаты откатывать вряд ли научат.
На том и порешили. Девочки дружно поступили и так же дружно посещали все занятия. Обе учились на «отлично», чем очень радовали родителей.
В то утро Лёлек и Лялек шли в университет, вернее не шли, а ковыляли по замороженным снежным колдобинам. Особенно тяжело приходилось Ларисе на высоченных каблуках. С самого утра они обе почтовыми голубками навещали Алёнину бабушку. Отнесли ей не какие-нибудь там пирожки и горшочек масла, а самую что ни на есть внушительную пачку денег. То есть, материальную помощь к пенсии от Алёниных родителей. А уж бабушка в свою очередь расстаралась именно пирожками. Пирожки у бабушки были сказочно вкусными, Лёлек и Лялек объелись, поэтому теперь ещё и пыхтели, как старые курильщики. Бабушка жила на Казанской улице, и добраться от неё до университета можно было исключительно пешком.
По дороге Алёна очень опрометчиво рассказала Ларисе про удивительного парня, с которым она уже несколько раз сталкивалась в коридорах университета. У этого парня были какие-то необыкновенные глаза, взглянув в которые, Алёна вдруг поняла, что откуда-то знает про этого парня всё-всё! Вот только, что такое это «всё-всё», сформулировать она никак не смогла. За что её и ругала Лариса. Это было обычным делом. Лялек постоянно за что-то ругала Лёлека.
– Нет, ты всё-таки неисправимая романтическая дура! – вещала Лариса, не отрывая взгляда от тротуара.
– Романтичная, – поправила подругу Алёна.
– Я так и говорю! Главное не это, главное, что ты дура. Придумала себе, понимаешь ли, глаза необыкновенные! Чего с этих глаз-то? Ты ж с ним и пары слов никогда не сказала. Вдруг он круглый дурак на всю голову? Или обормот?
– Никакой он не дурак, – мечтательно сказала Алёна, вспомнив замечательного таинственного незнакомца. – У него глаза умные и добрые.
– Был бы не дурак, давно бы уже с тобой познакомился! Подошёл бы, то, сё, здрасьте вам, девушка, а то смотрит он! Нашёл афишу. «Поморгает мне глазами и не скажет ничего», – пропела Лариса скрипучим голосом, – Давай, шевелись, опоздаем, – она, как Чапаев, махнула рукой в сторону Банковского моста.
Девушки перешли дорогу, посыпанную реагентом. Там уже можно было не смотреть под ноги, и Алёна глянула на мост. Грифоны сидели на своих местах. Алёне всегда казалось, что они хитро улыбаются ей. Наверное, Лариса права, это только дуре романтичной такое может в голову придти. Попробуй тут улыбнись, когда у тебя во рту крепления моста зажаты.
В тот момент, когда они уже достигли середины моста, засмотревшаяся на грифонов Алёна вдруг ощутила сильный толчок в плечо, ноги поехали по льду вперед, и она завалилась на спину, сверху на неё грохнулся какой-то парень, а рядом, витиевато матерясь, барахталась Лариса. В момент падения Алёна совершенно чётко видела, как ближайший грифон ухмыльнулся и подмигнул ей.
– Куда же ты прёшь, козел придурочный? – Лариса предпринимала отчаянные попытки встать на ноги.
Придурочный козёл тем временем разглядывал Алёну, которая, не веря своим глазам, продолжала пялиться на грифона.
– Сильно извиняюсь! – раздалось откуда-то сверху, но явно не со стороны грифона.
– Вы долго еще собираетесь на мне отлёживаться? – поинтересовалась Алёна, переведя глаза с грифона на козла. – Тяжеловато, однако!
Козёл, конечно, был никакой не козёл, а вполне себе симпатичный парень. Конечно, не такой, как тот таинственный незнакомец с удивительными глазами, но тоже очень даже ничего.
– Я – Димон, – представился он, резво вскочив на ноги и помогая Алёне подняться. На Ларису он не обратил никакого внимания, как будто её и не было вовсе.
Встав на ноги, Алёна кинулась помогать подруге. Её примеру последовал и Димон. Он энергично схватил Ларису за шиворот и поставил на ноги.
– Ну, козёл, если ты еще мне воротник порвал …, – метала гром и молнии Лариса, поправляя свою шикарную чернобурку. – Извиняется он!
– Вас, как зовут? – глядя поверх неистовствующей Ларисы, спросил Димон.
