скачать книгу бесплатно
– В смысле расшифровывать их? – М-да, он слов зря не тратит.
– В смысле расшифровывать или создавать шифры.
Я пожимаю плечами.
– Нет опыта.
Он смотрит на меня секунду, и мне кажется, что он мне не верит.
– Так, хорошо. Это поможет нам хотя бы распределить твои занятия.
Распределить уроки – теперь я понимаю, что занятия, которые описали Блэквуд и Лейла, – не факультативы, а обязательные предметы. Не то чтобы мне жаль расставаться с математикой или английским, но меня изумляет, что подготовительная школа так мало внимания уделяет общеобразовательным предметам.
Коннер кладет кожаную папку на стол и смотрит на поднос с нетронутой едой.
– Не хочешь хлеба с джемом?
– Спасибо, не беспокойтесь. Можете есть без меня, – говорю я, стараясь не смотреть на соблазнительный хлеб.
– Ты, наверное, голодна. Ведь ты еще не завтракала, – улыбается он.
После того как меня, скорее всего, накачали наркотиками в самолете, ни за что не притронусь к еде. Я смотрю ему в глаза.
– Это кабинет тестирования, и вы меня оцениваете, так? Я могу только предположить, что завтрак – это часть теста, но не уверена, что горю желанием его попробовать.
Выражение на его лице меняется, как будто он нашел то, что искал.
– Ты подозрительна. Или, может быть, просто не доверяешь мне.
Это замечание ошарашивает меня. Впервые в жизни меня назвали подозрительной. И почему-то это замечание кажется не похожим на другие – как будто он оценивает мою психику, а не просто собирает информацию.
– Не люблю дважды наступать на те же грабли, – осторожно говорю я.
На секунду он замолкает, и я так и вижу, как у него в голове крутятся шестеренки, пока он принимает решения насчет меня. Как-то некомфортно, когда тебя оценивают, а ты не знаешь, что человек ищет и к какому выводу приходит.
Коннер откидывается на спинку дивана и в такой расслабленной позе выглядит почти дружелюбным, как будто я разговариваю с отцом кого-нибудь из моих друзей, а не с угрюмым аналитиком. Папа. Ощущаю укол тоски по дому в пустом животе.
– Что тебе известно об Академии, Новембер? – спрашивает Коннер.
– Почти ничего, – отвечаю я. Похоже, на сей раз он мне поверил.
– Директор Блэквуд попросила меня немного рассказать тебе о нашей истории и о том, что тебя здесь ждет.
– Да, пожалуйста. – Я наклоняюсь вперед. Сейчас меня устроит любая информация.
Он складывает руки на коленях.
– Однако, – с нажимом произносит он, – этого краткого введения недостаточно, чтобы восполнить многочисленные пробелы, возникшие в результате пропущенных тобою двух лет.
Звучит как предупреждение, и это ставит меня в тупик. Почему меня все же взяли в школу, если их так волнует все то, что я пропустила?
– Однако прежде чем мы приступим… Директор Блэквуд прояснила для тебя правило номер один, не так ли?
– Никому не раскрывай личную информацию о себе или своей семье.
Коннер кивает.
– Мы также просим тебя проявлять осторожность с любым из учеников, которого ты можешь узнать. Понятно, что это неизбежно, некоторые из вас наверняка знакомы. Но именно в те минуты, когда ты чувствуешь себя наиболее комфортно, ты более всего уязвима, – говорит он, и мне снова кажется, что он пытается выудить из меня какие-то сведения.
– Это не проблема, – отвечаю я. – Я здесь никого не знаю.
Долгое время он смотрит на меня, затем откашливается.
– Так, посмотрим… Члены первоначального Совета Семей основали и построили Академию – элитное учебное заведение для лучших и умнейших из их детей. Это был первый раз, когда все Семьи работали вместе для достижения общей цели. Тогда было решено – и это решение действует до сих пор, – что стратегическое превосходство и безопасность детей должны цениться превыше политики.
Теперь я окончательно запуталась. Хочется спросить, что за политику он имеет в виду, но я не успеваю даже рта раскрыть. Коннер продолжает говорить:
– Не могу сказать точно, когда была основана эта школа, поскольку из-за окружающей ее секретности некоторые данные не были записаны, хотя многие полагают, что это произошло около тысячи пятисот лет назад, ровно через тысячу лет после создания первых трех Семей. Но точно известно, что в этом конкретном здании Академия Абскондити располагается с тысяча тринадцатого года. – Он вскидывает подбородок, как будто очень гордится этим фактом.
Снова это слово – Семьи. Когда я расспрашивала об этом Лейлу, она вела себя так, словно я намеренно пыталась довести ее до бешенства. Коннер тоже явно считает, что мне понятно, что он имеет в виду, и мне почему-то не хочется его разубеждать. Я киваю, как будто и в самом деле все понимаю.
– Основной набор занятий здесь одинаков для всех учащихся, – поясняет Коннер. – А также есть факультативы: акценты, боевые искусства, шифры, бокс, стрельба из лука и садоводство. Хотя уровень конкретных способностей у всех учеников разный, между учениками начального и продвинутого уровней существует строгое разграничение. Если ученик начального уровня не может перейти на продвинутый уровень, его отчисляют. – Он делает паузу, как будто давая мне понять, что хочет, чтобы я осознала всю серьезность его слов.
– А поскольку мне семнадцать, я, судя по всему, на третьем курсе, следовательно, ученица продвинутого уровня? – спрашиваю я.
– Верно. Нас заверили, что твоих физических способностей будет достаточно. Но основной предмет, связанный со всем, что мы здесь делаем, это история. К сожалению, ты пропустила два с половиной года занятий, на которых мы не только обсуждали истории первоначальных Семей, но и анализировали ключевые исторические события, на которые они повлияли. Именно стратегия, обсуждаемая в контексте этих исторических событий, формирует ход твоего обучения здесь. Директор Блэквуд надеется, что у тебя были достаточно хорошие преподаватели и ты не будешь тянуть назад других учеников. Как я уже говорил, превосходство – это главное.
«История – учитель жизни» – теперь я прекрасно понимаю, почему у школы такой девиз. А еще я уверена, что папа убьет меня, если сложится так, что он потратил кучу денег, чтобы спрятать меня в далекой частной школе, а я из нее вылетела, потому что завалила какой-то таинственный экзамен по истории. Я потираю одну руку о другую.
– А если я захочу позаниматься дополнительно на всякий случай, сама по себе? Есть какая-нибудь книга, которую я могла бы почитать?
Коннер так долго хмурится, что я несколько раз кашляю в надежде, что он перестанет молча таращиться на меня и ответит на мой вопрос.
– Боюсь, что, если ты не понимаешь, что этой истории не существует в письменном виде, ты не сможешь выжить здесь с другими учениками.
От слова «выжить» у меня по спине пробегает холодок. Я смеюсь. Смеюсь, потому что у меня это хорошо получается, потому что смех всегда помогает мне разрядить напряженную атмосферу и потому что мне кажется, я сейчас раскрыла карты и мне нужно прийти в себя – и побыстрее.
– Я не имела в виду книгу об истории Семей. Я говорила про книгу, которая помогла бы мне, так сказать, вникнуть в тонкости.
Он пыхтит, как будто сомневается, но в его глазах больше нет угрозы.
– Или что-то еще, что вы могли бы посоветовать? – говорю я. – Я вся внимание.
Он расслабленно откидывается на подушки.
– Что ж, в этом тебе придется разбираться самостоятельно.
Я открываю рот, чтобы ответить, но вовремя замолкаю. Ну и козел!
Доктор Коннер встает.
– А теперь идем со мной, сегодня у меня для тебя есть еще одно испытание.
Я поднимаюсь с мягкого дивана и перекидываю косу через плечо.
Коннер отодвигает от стены два стула и ставит их друг против друга. Я жду, что он сядет, но он не садится. Вместо этого разглаживает жилет и встает за спинкой стула справа.
– Прошу, займи любое место.
Если я сяду на стул, за которым он не стоит, то окажусь спиной к двери. Не знаю, связано ли это с фэншуй, но мне всегда было не по себе, если я оказывалась спиной к выходу. Но я ни за что не сяду на стул, за которым стоит он на расстоянии двух дюймов. Я осматриваюсь и вместо того, чтобы выбрать один из двух стульев, сажусь на пол и прислоняюсь к стене там, где изначально они стояли.
Я не собираюсь объяснять, почему так поступила, но он и не спрашивает. На этот раз он не говорит: «Ты должна сделать выбор». Просто делает заметки.
Через минуту Коннер дает мне лист бумаги, на котором изображены восемь цветных квадратиков.
– Пожалуйста, отметь каждый цвет баллами. Единица – самый любимый, восьмерка – тот, который нравится меньше всего. Не нужно слишком долго думать. Просто выбери, какие цвета нравятся тебе больше всего.
Я смотрю на него. Сначала все эти странные вопросы, а теперь тест на цвета?
Коннер протягивает мне ручку и карандаш на выбор.
Беру карандаш и ставлю единицу рядом с желтым квадратом и двойку рядом с зеленым. Эти цвета напоминают мне о солнце и деревьях – полной противоположности этому мрачному серому зданию. Ставлю «три» рядом с красным, и тут карандаш ломается у меня в руке. Кончик грифеля отваливается. Я поднимаю взгляд на Коннера, который внимательно смотрит на меня и вовсе не выглядит удивленным. Ручку или другой карандаш он мне не предлагает.
Может, он хочет проверить, попрошу ли я о помощи? Да пошел он… Зубами обкусываю деревянный кончик карандаша, потом отковыриваю кусочки ногтями так, чтобы наружу выступил кончик грифеля, и продолжаю отмечать цвета. Коннер пристально следит за каждым моим движением.
Закончив, я встаю и протягиваю ему лист.
Он кивает, глядя на бумагу, как будто она сообщает ему что-то, что он и так уже знает.
– Можешь идти, – бросает он через плечо, направляясь назад к столу.
– Могу я вас кое о чем спросить? – говорю я. – Завтрак, который вы мне предлагали, можно было есть?
Коннер поворачивается и достает из кармана пиджака какой-то пузырек.
– Противоядие, – с улыбкой поясняет он.
В ужасе смотрю на него. Я догадывалась, что завтрак был частью теста, но никак не думала, что человек, который должен помочь мне быстро адаптироваться, попытается меня отравить.
Он садится за стол.
– А теперь уходи, – говорит он. – У меня плотное расписание.
Я хватаюсь за щеколду и спешу покинуть кабинет.
Глава четвертая
Молча спускаясь следом за Лейлой по лестнице, трогаю кончиками пальцев холодные, шероховатые каменные стены. Я спросила ее, что означает тест с выбором стульев и карандашом, но она, ничего не объяснив, лишь поинтересовалась, что я сделала. Ее вопрос в свою очередь заставил меня задуматься, какие сведения о себе я выдам своим ответом. Поэтому предпочла промолчать.
Лейла ведет меня по украшенному гобеленами коридору, по которому ночью я шла к кабинету Блэквуд. Она останавливается перед массивной деревянной дверью, которую открывает перед нами молодая женщина-охранник. На ней такие же кожаные налокотники и пояс, как у тех парней, что вчера сопровождали меня в спальню.
– Спасибо, – говорю я, минуя охранницу, но та никак не реагирует. Я тихонько ворчу себе под нос.
Однако дурное настроение мгновенно улетучивается, стоит только мне оказаться в прямоугольном внутреннем дворе и почувствовать под ногами мягкую траву. Становится заметно холоднее, но не так сильно, как следовало бы ожидать в декабре. Конечно, температура воздуха в помещении ниже той, к которой я привыкла, видимо, поэтому при выходе на улицу не так ощутима разница. Влажность вроде бы такая же, как в моем родном городе, но это мало о чем говорит, учитывая, что во многих частях Европы погода зимой напоминает климат Пембрука. Воздух кажется густым от пряного запаха влажной земли и мха, словно в лесной глуши.
По периметру двора растут древние дубы с мощными стволами. Это тоже не дает мне никаких зацепок, поскольку дуб широко распространен в Европе и Северной Америке. Но где бы мы сейчас ни находились, эти деревья поражают воображение. Их тщательно подстриженные верхушки образуют над всем пространством плотный сводчатый навес, сквозь который на землю падают блики света. С ветвей свисают толстые стебли плюща разной длины, напоминающие гигантские лианы, что придает роще вид фантастического спортзала в джунглях в духе «Питера Пэна».
Провожу рукой по лиане и дергаю за нее.
– Наверное, не все здесь так уж плохо, – еле выговариваю я пересохшими губами и понимаю, что все это время стояла с раскрытым ртом, разглядывая удивительную картину. Мух ловила, как сказала бы Эмили.
– В этом дворе проводятся спортивные занятия, и нам строго запрещено лазать по деревьям в отсутствие инструктора, – говорит Лейла, положив конец моим мечтам о том, чтобы немедленно забраться наверх.
Но даже это ее замечание не может испортить мне настроение.
– Когда будут эти занятия? – спрашиваю я.
– Завтра.
– Для старших, младших или для всех вместе? – Я глубоко вдыхаю, наслаждаясь запахом свежескошенной травы и древесной коры.
– Мы не пользуемся такой терминологией. Те, кому пятнадцать и шестнадцать лет, считаются учениками начального уровня. Те, кому семнадцать и восемнадцать, – продвинутого, – объясняет она. – И у нас нет общих занятий с младшими учениками. У них в целом более легкое расписание, чем у нас, что оставляет им больше времени для практики.
Я киваю. Это совпадает с тем, что говорил Коннер.
– Вопрос: если здесь все такое секретное, как люди потом умудряются поступить в колледж? Насколько я понимаю, аттестатов здесь не выдают.
Лейла смотрит на меня так, словно я сморозила очередную глупость.
– Если мы вообще захотим поступать в колледж.
– Зачем учиться в подготовительной школе, в которую принимают только лучших, если не собираешься потом в колледж? – спрашиваю я.
– А зачем тратить четыре года на изучение бессмысленных предметов, если можно просто сказать, что ты там училась, и все? – парирует она.
Я округляю глаза. Значит, это не просто какая-то странная подготовительная школа с уклоном в необходимые для выживания предметы, как я поначалу думала. Судя по всему, здешние ученики считают, что это единственное образование, которое им нужно. Но что за карьеру можно планировать, если твои основные навыки – это умение обращаться с оружием, знание истории и искусство лжи? Шпионы? Наемные убийцы? Секретная служба? Хочется верить, что я ошибаюсь и папа ни за что не отправил бы меня сюда, если бы это было правдой, но я честно не понимаю ответ Лейлы.
– Чем же все потом занимаются, если не поступают в колледж? – осторожно спрашиваю я.
Лейла косо смотрит на меня.
– Тем, что нужно от нас нашим Семьям, – говорит она и отворачивается. – Постарайся не отставать. Нам еще многое надо осмотреть.
Следую за ней к зазору в стене деревьев, пытаясь придумать, как лучше спросить о том, что я хочу узнать, не получив на это загадочный ответ или не разозлив ее. Больше всего меня удручает мысль о том, что эта школа, учитывая все, что я сегодня видела и слышала, совсем не похожа на место, куда можно заскочить на две недельки, а потом благополучно ее покинуть. Теперь я убеждена, что папа утаил от меня нечто важное, и эта мысль еще более усиливает тревогу.
Мы проходим сквозь арку из ветвей в расцвеченный яркими красками сад. Здесь тоже имеется тщательно подстриженный лиственный навес, но вместо лиан, по которым можно карабкаться, этот внутренний двор украшен гирляндами темно-фиолетовых ягод и белых цветов. Красивоплодник, если я правильно помню по книгам о растениях, которые я всегда собирала и не позволяла папе сдать их в библиотеку. Огромные, поросшие мхом камни приспособлены под скамейки. Синие, фиолетовые и белые цветы образуют замысловатые узоры.
– Сад для отдыха, – с гордостью сообщает Лейла. – Ученикам разрешается проводить здесь свободное время в течение дня. Снегу нелегко пробиться сквозь густой навес листвы, а поскольку под школой проходит горячий источник, мы почти весь год можем наслаждаться цветами.
