скачать книгу бесплатно
Верный муж
Мария Метлицкая
Книга в сумочку
Перелистывая страницу за страницей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное – эта история не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!
Мария Метлицкая
Верный муж
Мария Метлицкая
* * *
Теперь ее день начинался совсем по-другому. Не так, как прежде. Прежняя жизнь канула в Лету: и привычки, и распорядок, и планы – все поменялось и развернулось в другую сторону.
Все закончилось со смертью мужа. Началась новая жизнь. Каждый день Надя уговаривала себя, что и к этому привыкают. Да ко всему люди привыкают, что говорить! А уж сколько вдов в ее возрасте! Гораздо больше, чем вдовцов, – таковы реалии жизни, никуда не деться.
Со смерти мужа времени прошло совсем мало – всего-то полгода. Что это по сравнению с целой жизнью длиною в двадцать семь лет! Приятельницы, уже прошедшие нелегкий путь вдовства, утешали как могли и делились опытом. Одна предлагала вязать на спицах, другая – уехать к родне в другой город, третья – отправиться в путешествие по разным странам. Четвертая фанатично занялась здоровьем – бассейн три раза в неделю и какая-то новомодная аэробика.
Все это было не для нее. Вязание и всякое рукоделие ее только раздражали, родни в провинции не имелось вовсе, путешествовать было уж совсем неохота – все поездки были семейными, и представить себя одной на пароходе или на пляже было совсем нелепо и даже страшновато.
А уж про фитнес-центры – ну это вообще смешно! Спортсменка из нее…
Дочка Любочка жила в Португалии – муж-грек (вот как бывает) отправился туда в поисках лучшей доли. Кризис в Греции давал о себе знать, и у детей был сейчас тоже несладкий период – жили у брата мужа, работал один зять, дочка искала работу, но пока безуспешно.
Что оставалось в пенсионерской и одинокой отныне жизни? Да по сути – ничего. Готовку Надежда забросила – столько лет у плиты! Осточертело.
К подругам часто не поездишь – усталость, да и, потом, у всех свои дела и проблемы. Выходило, что в сухом остатке у нее книги, телевизор, походы в магазин и, пожалуй, все – как ни прискорбно.
Все лето она провела на даче, хотя с погодой не повезло – в июне беспрерывно лили дожди, в июле стояла невыносимая жара, а в августе опять зарядили дожди и стало холодно, да так, что печку приходилось топить ежедневно. А как только закончились дрова, она с облегчением и радостью закрыла ставни, убрала подушки и одеяла на чердак, укрыла гортензию и розы лапником и поспешила в Москву.
В квартире тоже было не ахти – и сыро, и холодно. И тоже совсем одиноко. В комнату мужа Надежда не заходила. Пока не заходила. Ждала, пока чуть отпустит, хотя бы самую малость. Только приоткрывала дверь, пытаясь уловить хоть какой-то знакомый запах, но… Запахов не было. Запахи, даже самые стойкие, имели способность улетучиваться и испаряться. В отличие от человеческой боли, воспоминаний и переживаний.
Теперь она могла спать хоть до полудня и в первые месяцы так и делала – вставала в двенадцать, пила чай и снова ложилась. Потом взяла себя в руки. Пыталась хлопотать по дому. Да какие это были хлопоты! Смешно, ей-богу! После той ее жизни, где все было подчинено семье, мужу, заботам о его здоровье, особенно в последние годы, когда он уже тяжело и безнадежно болел. Да и раньше, до его болезни, расслабиться ей не удавалось – слишком требователен был Григорий Петрович, даже капризен. Впрочем, здесь и ее доля вины, да еще какая! Дочка говорила, что ее шея – отличный плацдарм, удобный и комфортный. Если уж кто присядет, обратно не сгонишь точно.
Но здесь надо было учитывать особые обстоятельства ее жизни. А именно то, что она вышла замуж, да и за приличного, очень интересного внешне, обеспеченного и интеллигентного человека, и это было огромной удачей и везением. Ей к тому времени исполнилось тридцать два года, и внешность у нее была совсем незначительная, плюс к тому – отчаянная бедность и отсутствие всяких надежд на какие-либо перемены.
Знакомство с Григорием Петровичем было дано свыше, не иначе, так как ее шансы были ничтожны. Она уже перестала мечтать не только о замужестве, но и просто о незначительных отношениях с мужчиной – она была согласна на роль любовницы или подруги, жилетки или плеча, но и их ей, увы, никто не предлагал. И даже мать, не терявшая надежду до последнего, перестала ходить в церковь (разумеется, потихоньку от дочки) и ставить свечки всем святым подряд.
Подруги все были давно при мужьях и при детях, самые отчаянные заводили интрижки на работе и курортах, горели в страстях, убивались в семейных хлопотах, меняли наряды и прически и больше всего боялись, что молодость исчезает, испаряется, и трагично отмечали, как неумолимо бежит время.
А Наденька Круглова была спокойна и рассудительна: так – значит, так. Не всем быть при муже и не всем иметь ребенка. У всех своя судьба, ее, как известно, не обманешь и вокруг пальца не обведешь.
Обвела. Обвела судьбу тихая Наденька. Да еще как обвела! Вот уж дала она тогда повод для пересудов всем подружкам и соседкам! Было чем заняться. Все диву давались – Надька! Все тихой сапой! Скромная такая, мышка серая! Не просто замуж – вот ведь в чем дело. Не из серии – на каждую гаденькую найдется свой плохонький. Где там! Мужа оторвала интересного, солидного, с положением. Зарплата, квартира, машина! Вот дела! И непьющий мужик, и вроде не гулящий! Интеллигент, одно слово. Приличный человек. И завидовали Наде – как без этого – даже те, кто давно был «в семье» и с детишками. Что поделаешь – так человек устроен. А все потому, что у красавиц и умниц таких мужей не было. А у «этой Надьки»…
За что, спрашивается? За какие такие заслуги? А не за какие. Просто судьба.
А что у Нади на сердце, какие печали – это всем знать ни к чему.
А были печали, были! И слезы были, и бессонные ночи. Все было. Только никому-никому она об этом не рассказывала, потому что личное на то и личное, чтобы без посторонних глаз.
Нет! Все равно она считала, что счастлива! Бога не гневила – ни-ни! И муж порядочный, и дочку родила. И это почти в тридцать пять! Все успела. Муж слова грубого за всю жизнь не сказал, дурой не обозвал ни разу. И дочка удачная – всем бы таких детей! Болела не много, в школе успевала хорошо. Шляться не шлялась, по подъездам не терлась, не курила и на дискотеки не бегала. В восемнадцать замуж вышла за иностранца. И опять пересуды – дала Любашка! Всем нос утерла! А ведь не такая красавица – ничего примечательного! Таких миллионы. Укатила в Грецию.
Ну без гадостей не обошлось – дескать, бросила родителей в такую минуту! Отец почти не встает, мать буквально рвется.
А Любаша уехала. Не бросила их, а уехала, за мужем, потому что у нее теперь семья. А семья – это святое, так ее мать воспитала. И не забывала их, между прочим, звонила по три раза в неделю. Лекарства присылала отцу иногда.
Да, на похороны отца Любочка не приехала. Не потому, что денег пожалела, а потому, что Наденька дочь пожалела, кровиночку свою. Не написала, что отец скончался. Вернее, написала, но потом, после похорон. Знала, как у детей плохо с деньгами. И было ей наплевать на пересуды за спиной.
Семья – это государство. Свой король и свои подданные. Свои устои и свои законы. Хочешь – принимай и живи счастливо. Хочешь – бастуй и живи в немилости.
Королем в семье был муж, Гриша. А Наденька с Любашей – подданные. И что в этом плохого? Король отвечает за них, за подданных. Заботится и оберегает. Все решения принимает сам. И они с этим согласны. Так спокойнее, не правда ли?
Будущий муж, тогда еще жених, был предельно честен. Сказал сразу: «Примешь то, что я говорю, жить будем мирно и спокойно. Хорошо будем жить. Будешь возражать, ничего не выйдет – ни семьи, ни дома. Вот так. И это мой ультиматум».
Надя хотела. И приняла все, без уточнений и вопросов. Потому что из понятливых и еще потому, что любила. Вот и объяснение. Все просто. Она даже не удивилась мужниному ультиматуму. Тихо сказала: «Хорошо. Я согласна». Не думала ни минуты.
А ультиматум был серьезный. Из нескольких пунктов. Во-первых, никаких гостей. Мой дом – моя крепость. И в гости тоже – ни-ни. Не любит он это. Сама – пожалуйста, бога ради. И в театры, и в кино – с мамой или с подружками. Он не изверг и не садист. Далее, влажная уборка каждый день – Григорий Петрович аллергик. Дальше – завтрак, обед и ужин. Как «Отче наш». С утра – овсянка. В обед суп и второе. Кисель (предпочтительней) или компот. Ужин легкий – здесь уж она сама разберется.
Спальни разные – так всем будет удобнее. Он привык читать за полночь, да и спит неважно – что ее беспокоить. Что ж, разумно. Обиделась про себя и ненадолго. Против логики и здравого смысла не попрешь.
Потом даже оценила. С возрастом, правда.
Отдыхать вместе – через год. Он любит уединение. По этой же причине в его комнату без стука не входить.
Обидно? Да ерунда, бросьте. Человек имеет право! К тому же надо понимать: он так привык. Столько лет прожил в одиночестве!
И это Надя приняла. Ну в конце концов – в чем здесь трагедия? Зарплату муж отдавал до копейки. В кино и к подружкам отпускал. Правда, к его приходу она должна была быть дома… А что тут такого? Работа у него тяжелая, ответственная. Это не ее работа – курам на смех. Синекура, а не работа – пешочком да на полдня, в поликлинике районной статистиком. Прошлась по свежему воздуху, размялась. Не спеша, по липовой аллейке. Ни транспорта общественного, ни давки. На обратном пути – в булочную и молочную. Сказка, а не работа!
И тряпкой влажной полы и мебель протереть не грех и не тяжесть. А кашу овсяную сварить и кисель – тоже невелик труд.
Да и пылесос муж тут же купил импортный. И стиральную машинку.
И на курорт ездили по путевке. Никаких каморок и столовых – номер с видом на море, питание диетическое, виноград и персики на блюде. Свой пляж с лежаками. Райская жизнь!
Дочку муж любил. Ничего ей не жалел – ни игрушек, ни платьев, ни развлечений. В семь лет купил пианино, чтобы Любочка слух развивала.
На что жаловаться? Не на что, правильно. Только господа и судьбу каждый день благодарить за такого отца и мужа. И к маме ее, кстати, относился хорошо: ни слова грубого, ни взгляда. Денег на новый холодильник дал.
Все делал для семьи и все во благо. Упрекнуть человека не в чем! Не муж, а идеал всех женщин.
Да, все так. Все правда. Только вот слова «люблю» он Наде за всю жизнь ни разу не сказал. «Спасибо» – да, было. Особенно под конец жизни, когда болел.
А за что, собственно, «спасибо»? За то, что ухаживала? Честно исполняла свой долг?
Ну тогда она ему каждый день должна была кланяться. Поклоны бить.
А разве он требовал? Никогда себя не хвалил и ее не попрекал.
Сложный человек, понятно. А кто простой? Вот покажите!
Да нет, не показывайте! Потому что ей неинтересно, как и кто там живет.
У нее есть семья! Государство! Ее, личное. Ее и его. И они в нем сами разберутся. Не сомневайтесь.
А про то, что «люблю» не говорил…
Так он однажды сказал: «Человек определяется не словами, а делами. У тебя есть претензии?»
Нет. Претензий у нее не было.
А вот было ли счастье? Вопрос.
* * *
Интересное дело – судьба. И на танцы ведь молодая ходила, и в кинишко, и на каток с подружками. Позже – в компании разные. С мамой ездила на курорт. И ничего! Ни одного серьезного романа! Так, пара-тройка незначительных свиданий.
А тут поехала к тетке на Сретенку, села на бульваре передохнуть. Рядом мужчина – солидный, интересный. Газету читает. Она взгляд мельком кинула и отвернулась. Доела мороженое, передохнула и встала со скамейки. А он газету отложил и спрашивает: «Торопитесь?»
Она от неожиданности головой мотнула и снова на скамейку плюхнулась.
Так и познакомились. Прошлись по Сретенскому, потом до самой Сухаревки дошли. Как – за разговорами и не заметили.
Назавтра снова встретились. Опять гуляли. Осень тогда стояла сказочная! Октябрь, а тепло, как летом.
Гуляли три недели. А потом Григорий Петрович предложил Наденьке выйти за него замуж.
Она почему-то расплакалась и сразу кивнула.
А ночь не спала и думала, что назавтра он рассмеется и скажет, что пошутил.
Не сказал. И через два месяца сыграли свадьбу.
* * *
Что она знала о своем муже? А ничего. Сразу поняла: спрашивать не надо. И не в том дело, что Надя Круглова, в замужестве Панкратова, была шибко умной или шибко опытной – какой у нее опыт, смешно! А потому, что чуйка у нее была, природное такое свойство: не лезть в чужую душу, не интересоваться подробностями, не стремиться узнать того, о чем ей не пожелали рассказать. Нелюбопытной была Надя – наверное, так. И еще – стеснительной. Конечно, понимала: муж Гриша достался ей человеком сложившимся, взрослым. К тому же красавец, что говорить. Понятно, что баб у него было в избытке. А вот от подробностей увольте. Не ее это дело. Важно, что есть сейчас. А про прошлое бог с ним. Как говорила мама, меньше знаешь, крепче спишь.
Правда, одна Гришина родственница, Лена-беленькая, препротивная, надо сказать, особа, сплетница и интриганка отъявленная, за которой водился грешок людей, как собак, стравливать, поймала ее в коридоре, завела в темный угол и попыталась «рассказать все, как оно действительно было». Надя, совсем молодая жена, болтливую родственницу остановила резко, что в принципе ей было не свойственно:
– Не интересно нисколько, не тратьте зря времени!
Ленка эта аж кипящей слюной подавилась:
– Как это так? Про баб его не интересно? Такие были темы! – И она в блаженстве закатила глаза.
– Ни капли не интересно! – подтвердила Надя и, решительно отодвинув Лену, пошла прочь.
Та так и осталась с открытым ртом, да еще и обиделась – пару лет трындела, что жена у Гришки неполноценная. Дура прям какая-то. Хорошая пара: он, придурок спесивый, и она, недоделанная.
Потом Надежда поняла, почему Гриша к этим «родственничкам» ни ногой. Ни на праздники, ни на дни рождения. Только если похороны – здесь не отбрешешься.
Жили хорошо – ни ругани, ни скандалов. Мужа Надя уважала, ценила и… побаивалась немного, совсем чуть-чуть. Особенно когда он брови хмурил и покрякивал недовольно – была у него такая привычка. Отцом Григорий Петрович был для Любаши справедливым – ни разу на нее просто так не сорвался, не заорал, как это часто у мужиков бывает, когда устали или настроения нет. Правда, и не занимался с ней никогда – в игрушки не играл, книжек не читал. А что тут такого? Все мужики такие. Ну или почти все. Все женщины на мужей жаловались. Только не Надя. Никогда – даже матери родной, не говоря о подружках, слова дурного о муже не сказала. Ни разу! Да и говорить было особенно нечего.
А что неласковый – так это характер такой, куда деваться!
Иногда, когда ехали в машине и радио слушали, а там какая-нибудь песня про любовь, «Опустела без тебя земля» например, у Нади от волнения в горле перехватывало. Бросала она взгляд на мужа и мечтала, что посмотрит он сейчас на нее нежно, возьмет за руку и чуть сожмет ее пальцы.
И им обоим станет понятно, что они друг для друга значат. Можно и без слов – и так понятно, даже если просто взгляд и ладонь в ладонь.
Нет. Не было этого. Взгляд ее он чувствовал, а вот головы не поворачивал. Только брови хмурил и губы поджимал – сразу видно, что раздражался.
Надя вздыхала и смотрела на дорогу – так, значит, так. Несентиментальный человек – вот что это значит. И больше ничего.
А то, что называется интимная жизнь, с Наденькиным-то опытом… Откуда ей было знать, как и что в этой самой интимной жизни бывает! И с подружками на эту щекотливую тему она, разумеется, не разговаривала. А с мамой – тем паче.
Правда, когда видела в метро или в театре, как мужчина держит спутницу за руку, или поправляет ей воротничок на платье, или просто смотрит на нее, екало в сердце, ныло как-то тревожно.
Не было у нее ничего подобного. Ни разу в жизни не было. Обидно, а что делать? Было чем себя утешить – такого мужа, как у нее, еще поискать: верного, порядочного, непьющего. Сколько бы ей позавидовало женщин! А она разнюнивается, сопли распускает. Корила себя, стыдила.
Мама однажды спросила:
– Любишь его, Наденька?
А она споткнулась на ответе, задумалась. Минуту всего, а мама вздохнула, да так тяжело…
И тихо сказала:
– А я так и думала.
Надя тотчас спохватилась и даже на маму накричала.
– Думала? О чем таком ты думала, позволь спросить? Нет, давай уточним! – горячилась она.
Тихая мама обиделась и всплакнула.
А Наденька на нее еще долго злилась, почти целый месяц.
А потом подумала: не на себя ли она злится? А может, на Гришу? Или вообще – на жизнь?
Еще Надя наблюдала потихоньку за мужем – реагирует ли он на красивых женщин? Нет, ничего похожего. Можно спать спокойно. Головой, как петух, вслед красавицам не крутит, взгляды исподтишка не бросает, на пляже стройных красоток не отслеживает.
А однажды в санатории в Хосте за их столиком в столовой оказалась одна такая активная дамочка, полковничья жена Виолетта Семеновна. Стройная не по годам, талия, грудь – ну Мэрилин Монро просто. «Бабетта» вполметра на голове, «стрелки» до ушей, помада фиолетовая. Видно за версту – полковая Мессалина. К вниманию привыкла, как солдат к побудке.
В столовую заходит лебедью белой – плывет между столиками, как танцовщицы из «Березки». Духами разит за версту. Вот так соседка досталась – даже сердце у Наденьки тоскливо заныло.
И глазами эта Виолетта шьет, как машинка «Зингер», и смехом хрустальным заливается:
– Григорий Петрович, ах, салатик передайте, если, конечно, не трудно! Хлебушка белого пару кусочков будьте добреньки! Мне, знаете ли, что черный хлеб, что белый… Без разницы! С моей-то конституцией!
