скачать книгу бесплатно
В маленькой комнатке за старым письменным столом сидела, отчаянно зевая, молодая женщина. Увидев непрошеных гостей, удивилась и поправила высокую прическу. Ольга рассказала о своих скромных пожеланиях – нужна комната недалеко от моря, желательно с большим крыльцом или терраской. На полгода – не меньше!
При этих словах женщина удивленно вскинула брови.
– Так надолго? – удивилась она.
– Надолго, – подтвердила Ольга. – Приехали к вам оздоравливаться!
Женщина раскрыла свои кондуиты – старые амбарные пышные и лохматые тетради и начала что-то выписывать – скорее всего, адреса. Вдруг остановилась, посмотрела на уставшую Ольгу и сказала:
– Послушайте, женщина! Что мы тут с вами копаемся? А может, у меня посмотрите? Я не вредная, верите? Да и комнатка у меня опрятная! Просто не сезон – вот и свободна! А уж в конце мая из рук будут рвать! До моря, правда, минут двадцать пять, если честно! И то быстрым шагом. Зато тихо и чисто – ни машин, ни людей. Если ближе к морю, в сезон от туристов устанете – шум, гам, музыка. А грязи-то сколько! Нет, правда! Может, посмотрите? – Она поднялась со стула и протянула Ольге руку. – Меня Таней зовут, а вас?
Ольга согласилась:
– Посмотрим! Чего ж не посмотреть, если тихо и чисто! Я Ольга! А дочь моя – Иришка.
Домик Татьяны оказался маленьким и неказистым – хозяйка с испугом поймала расстроенный Ольгин взгляд. Внутри оказалось две комнатки – слава богу, раздельные. В зале – так называла Татьяна ту, что побольше, жить будет она, хозяйка. А вот в спаленке – постояльцы! Спаленка оказалась уютной – по-деревенски простой и очень теплой. Бордовые шелковые шторки на окнах, такое же покрывало, две вазы с искусственными цветами – пышными георгинами. Телевизор под кружевной салфеткой и малиновый коврик возле кровати.
Татьяна отдернула шторы, распахнула окно и с гордостью посмотрела на Ольгу. Вид из окна на гору был и вправду завораживающий. У Ольги перехватило дыхание. Наступали ранние сумерки, и над горой вился парок или туман, кто его знает. Гора казалась голубоватой, с оттенком сиреневого.
И Ольга решила: остаемся!
– Ну, располагайтесь! – выдохнула хозяйка.
Ольга сварила кашу и уложила усталую Иришку поспать. Они с Татьяной расположились на кухне. Пили чай и болтали. Две женщины всегда найдут темы для разговоров. Говорила в основном Татьяна – чувствовалось, что ей необходимо выговориться.
О своей жизни она говорила спокойно и рассудительно, все время приговаривая: «Такая вот у меня судьба».
А судьба была… Ох! Страшная.
Родила Татьяна в восемнадцать, от «проезжего молодца» – тут она усмехнулась. Паренек из Ленинграда отдыхал в Малоречке с родителями. Познакомились на танцах – где знакомится молодежь? Ну и…
– Вспыхнули чувства. Под кустом мою Женьку и зачали. Через неделю он уезжал. Адреса не оставил – хотя я и надеялась. А потом и поняла, что залетела. Ребеночка оставила – тут даже и разговоров не было! Мать, конечно, бесилась, уж как только не обзывала! И шалавой, и шлюхой. И даже похлеще. Соседи смотрели косо. Да что там смотрели – вслед шипели, не стеснялись. Поселок у нас небольшой, все на виду. Ничего, я терпела. Да и мать тоже можно было понять! Все надеялась, что по-людски у меня получится – хороший парень, свадьба, ребенок. Сама жизнь прожила – не дай бог. А тут еще я! Но вышло как вышло. Ходила я гордая, и на все было наплевать! Живот выпячу – и вперед! Так ребеночка ждала… – Татьяна замолчала и отерла ладонью слезу. – Родилась девочка, дочка. Назвала Женечкой. Здоровенькая, хорошенькая, крепенькая. Мама, конечно, смирилась, во всем помогала. И Женьку заобожала. Куда денешься, внучка! Она работала целыми днями – выживать-то ведь надо, да? Работала в прачечной при санатории. Работа тяжелая – целыми днями таскай грязное белье. Тюки неподъемные. А я с Женькой и на хозяйстве. Тогда мы еще держали и птицу, и поросят. Жили как-то… Правда, теперь мне кажется – очень счастливо жили… А паренек мой так и не узнал, что у него доча народилась, – грустно улыбнулась она.
Ольга молчала, понимая, что то, что она услышит дальше, будет определенно трагедией.
– А в пять лет Женечка умерла, – каким-то слишком спокойным голосом сказала Татьяна.
– Как? – вскрикнула Ольга. – Как – умерла?
Татьяна спокойно продолжила, только голос чуть задрожал:
– А как умирают? Обычно. Заболела и умерла.
Растерянная Ольга не понимала, что ей делать – спрашивать дальше, молчать? Не выдержала:
– Таня, прости! Но я… Не понимаю! Ты же говорила – здоровая, крепкая девочка?
Та безучастно ответила:
– Ага. Была. А потом болезнь обнаружилась. Страшная. Сначала ничего особенного, ну синячки появлялись – то там, то сям. Я и внимания не обращала! Все в синяках – носятся ведь. Потом слабеть стала, худеть. Есть перестала. Все поспать норовила. Походит чуть-чуть по дому и: «Мама, я спать хочу. Полежать».
Ну мы и бросились в Симферополь, в больницу. А там… Там сказали, что поздно. Лейкоз. Я тогда хотела в Москву ехать, в Питер. Даже отца ее хотела разыскать – а что, пусть помогает! В таком-то горе. А как его найти? Я и фамилию его не знала – только имя. Ну, говорил, что живет в самом центре, у дома, где Пушкин жил. Ну а потом стало ясно, что все бесполезно. И дочка моя… умерла.
Ольга вздрогнула и положила свою ладонь на ладонь Татьяны.
Та встала, умылась под рукомойником и обернулась с улыбкой на лице.
– Все, хорош! – делано-бодрым голосом сказала она. – Что я тебя нагрузила? Ты отдыхать сюда приехала, а тут я!
Ольга попробовала возразить, но Татьяна ее перебила:
– Все, Оль! Честно – хватит! И что это меня пробрало? Я ведь давно все отплакала. Даже слез не осталось. Ладно, давай отдыхай! Завтра я тебе все расскажу. И все покажу, а, Оль? Ты ж тут, у нас, надолго – все надо знать и все понимать.
Ольга легла, прижавшись к теплому дочкиному боку. Подумала: «А я еще бога гневлю! Господи, дура какая! У меня есть Иришка. Мама и папа, любимый муж. Квартира и деньги! А тут…»
Из приоткрытого окна доносились невероятные, незнакомые запахи – свежести, прохлады, оживающих, просыпающихся садов. Где-то далеко мелодично и равномерно посвистывала птица. Ольга подумала, наверное, крупная. Почему – сама не поняла. Но живо представила эту самую птицу – огромную, с широким размахом мощных крыльев, с переливчатым оперением и красивым, чуть загнутым клювом. Птица непременно жила на горе, свив гнездо на макушке широкого дерева. Вот ведь какие глупости лезут в голову.
Уснула не сразу, но спала замечательно – крепко, спокойно, без тревожных сновидений. Перед сном посмотрела на дочку, Иришкино лицо было спокойным и безмятежным. Казалось, даже чуть посвежело и порозовело.
Утром, проснувшись, заварила кофе – настоящий, ароматный, бразильский. Ухватила перед самым отъездом.
Татьяна завороженно рассматривала хрусткий пакетик и без конца нюхала его.
– Вот ведь, а? Я и не знала, что кофе так может пахнуть! Оль! А можно еще? Одну кружечку?
Потом важным голосом объявила:
– В санаторке, то есть в санатории, в физкабинете, работает подруга. Что надо – устроим! Процедуры какие Иришке твоей. Имеются знакомые и в магазине, и на почте – тебе ж надо будет звонить? Ну так вот! А очереди там знаешь будут какие, когда туристы нахлынут? Обалдеешь! Яйца из-под кур и молоко из-под коровы можно брать у тети Тони – второй дом от угла, я тебя туда сведу, договоримся. Люська Кругликова, подружка моя, та завмагом у нас. Если чего – обращайся! Я тебя и с ней познакомлю. Правда, стерва Люська отменная! Сама понимаешь, торговля, все на поклон к этой цаце. – Татьяна тараторила без умолку.
В первый день решили осмотреться, прогуляться – в общем, начать новую жизнь.
Татьяна убежала на работу, а Ольга пошла будить заспавшуюся дочку.
После завтрака пошли на море. Оно было не очень приветливым – свинцово-серым, даже угрожающим в своем застывшем, ненатуральном спокойствии. Дул довольно холодный ветер, и Иришка замерзла. Еще она была разочарована.
– Мам! Что, море – всегда такое? – все спрашивала она.
Ольга смеялась и успокаивала ее:
– Вот погоди! Наступит тепло, и будешь плескаться, да с каким удовольствием! Меня бабушка не могла из воды выгнать, поверь!
Иришка с недоверием на нее поглядывала и, кажется, впервые не верила.
А вот прогулка по поселку понравилась – Малоречка была поселком зеленым, уютным. Местные с удивлением разглядывали вновь прибывших, вступали в разговоры:
– Кто вы, откуда и чё приехали в такую рань? У кого остановились?
В общем, с этого дня началась их курортная жизнь. Ольга привыкала к ней трудно и долго – по вечерам очень хотелось домой. Скучала по маме и мужу. Но видя, как оживает и расцветает Иришка, тут же приходила в себя – все не зря, не зря! Все она сделала правильно.
Домой звонила через день. Трубку брали то мама, то тетка, то муж. Там было все по-прежнему. У Ирины Степановны, увы, никаких улучшений. Впрочем, их и не ждали – только бы не было отчаянных мук.
Ольга умоляла поставить ее в известность, когда…
Мама торопливо отговаривалась:
– Да-да, разумеется!
Но Ольга чувствовала, что мама лукавит.
Муж почти не разговаривал – отделывался короткими фразами: «Ты все знаешь, Оля. Что тут повторять?»
Она не обижалась – все понимала. Конечно, все понимала! Им там, у постели умирающей, куда хуже, чем ей.
Свекровь умерла через два месяца после их отъезда в Малоречку. Конечно же, от Ольги все скрыли – сказали только после похорон, на следующий день.
Мама на Ольгины упреки ответила:
– А для чего, Оля? Кому теперь это поможет? Да и расходы на билеты. А еще и теребить Иришку! Только вы там попривыкли.
Мама была человеком разумным…
Все так. Только на всю жизнь осталась вина – Ирину Степановну в последний путь она не проводила.
Летом, конечно, стало повеселее, несмотря на наплыв отдыхающих, огромные очереди в магазинах и в общепите, на пляже и просто на улицах. Малоречка ожила, оживилась, словно проснулась, закипела короткая, всего-то на три месяца, бурная жизнь.
На танцплощадках до позднего вечера оглушительно гремела музыка, по ночам слышались крики и смех молодежи, стало живее и веселее. Но и более шумно, грязно. Впрочем, жили они на окраине Малоречки, а вся жизнь проходила в так называемом центре. Да и спать укладывались рано – у них своя жизнь, свой распорядок. В кафе и на танцплощадки они не ходят.
С началом сезона Татьяна принялась худеть, каждое утро с недовольством рассматривая себя в зеркало, хлопая по пышным бедрам. И тут же расстраивалась.
Ольга успокаивала ее:
– Да брось ты, Тань! У тебя все отлично!
Татьяна вздыхала и махала рукой:
– Тебе хорошо говорить! Тощая, как… – задумывалась она, боясь обидеть жиличку. – А мне жизнь надо устраивать, Оль! Ты понимаешь? И времени у меня – с гулькин нос! Лето знаешь как пролетит? Сама не заметишь!
Собой была недовольна, но… Глаза загорались, юбки подкорачивались, а стрелки на глазах становились длиннее и ярче.
Пару раз приходила под утро – шумно и громко раздевалась, что-то роняла, вздыхала, долго ворочалась в постели – слышимость через фанерные стенки была преотличная.
«Только бы никого не приводила домой, – с испугом думала Ольга. – Тогда точно придется съезжать».
Татьяна то веселилась, то впадала в транс – смотрела в одну точку, не ела и не разговаривала. Ольга понимала – очередной отдыхающий сорвался с крючка, снова ничего не сложилось. Но говорливая хозяйка уходила в себя и ничем не делилась. «Да и слава богу! – думала Ольга. – Сама разберется».
Однажды застала Татьяну за бутылкой вина.
– Зачем, Тань? Да еще и одна?
Та смахнула слезу.
– А что мне теперь? Так хоть легче. Вот и лето к концу. Ты уедешь. Потом снова осень. Дальше – зима. И я одна в этом доме. Снова ждать лета, Оль? Снова ждать, когда какой-нибудь хрен подкадрится, купит бутылку и шоколадку и пригласит в кино? И это еще в лучшем случае, Оля! А то и сразу к себе… – Она замолчала. – А я ведь пойду, Оль! Пойду, понимаешь? Буду знать, что на раз или на два. Или на две недели. На весь его отпуск. Если ему, козлу, понравится! А ему, скорее всего, понравится! А почему бы и нет? Своя-то давно надоела! А здесь – свежачок! Пусть на неделю! Все новые ощущения. Всегда интересно – и кто откажется, правда? А при этом будет деньги считать – бюджет-то семейный! Никаких подарков, никаких сюрпризов. Курортный роман – никаких обязательств! А съедет по-тихому, даже не попрощавшись. Ты мне поверь. Потому что стыдно. Сколько их было, таких трусоватых! Тайком съедет – не дай бог, скандал учиню! И знаешь. – Она замолчала. – Он будет к жене торопиться. К концу отпуска – точно! Я ж это чувствую. Меня обнимать и скучать по жене. По старой, постылой жене. Представляешь? Ну и слиняет, конечно.
А я буду ждать нового лета. Буду, не сомневайся! Противно будет, стыдно. Самой себя будет стыдно. А все равно буду ждать! А вдруг, а? Вдовец какой или разведенный? Все ж в жизни бывает? Верить буду. Что я приличная женщина, а не шалава. Просто я очень устала от одиночества, Оля. И очень хочу своего! Своего, понимаешь? А не чужого. Любого, но своего! Уж как я буду его любить… Только я знаю, одна! Вот так и живу, Оль! Вот такая я… дрянь. И дура такая.
– Не дура. – Ольга погладила ее по руке. – Каждая женщина надеется на счастье. Хочет семью. Каждая! И не страдай – значит, твоего еще не было! Но точно будет, поверь!
Татьяна подняла на нее глаза.
– Ты правда так думаешь?
Ольга кивнула и увидела, как та приободрилась и приосанилась – даже глаза заблестели. Доброе слово и кошке приятно. «Вот ведь женские судьбы, – подумала Ольга. – Да нет, человеческие! Все хотят счастья. Любви и покоя. Честности и правды. Никто не хочет ворованного и чужого. Просто так получается».
Иришка радовала – с аппетитом трескала черешню и абрикосы, не вылезала из воды, загорела, порозовела, поправилась. И ни разу не заболела! Ольга смотрела на нее – и сердце таяло от счастья. Но домой хотелось нестерпимо. По ночам ей снилась ее квартира, родная и уютная, кухня с занавесками в красный горошек, любимый диван, картины на стенах, двор за окном. По своим скучала отчаянно – упрашивала мужа приехать хотя бы на недельку, на пару дней. Он почему-то отказывался, ссылаясь на работу. Да и настроение, если честно… Нет, конечно, он соскучился. «Но не до курортов мне сейчас, Оль, ей-богу».
Она обижалась – значит, совсем не соскучился.
Голос был у мужа странный – незнакомый, глухой. Ольге казалось, что его раздражают ее звонки. И становилось очень тоскливо и тревожно. Но она успокаивала себя, что все это – и его голос, и настроение, и нежелание приехать – закономерно. Человек мать потерял! А тут она со своими обидами и дурацкими предложениями. И она опять умирала от чувства вины: неужели все-таки не простил?
Упрашивала приехать и маму, но заболел отец – обострилась застарелая язва, – и мама днями не выходила из больницы.
И Ольга снова страдала. У мамы ни перерыва, ни передыха – сначала Ирина Степановна, теперь – папа. А она тут ест персики и виноград, купается и загорает. Да еще капризничает и ноет. Стыдно, ей-богу!
Чувство вины потом мучило Ольгу всю жизнь. Всю жизнь она помнила о той поездке. Всю жизнь не отпускало – вот глупость-то, да? Никакая логика (свекровь все равно уходила, дочку надо было вытаскивать и так далее) не работала. Будь она верующей, давно бы отмолила, покаялась. А так… Только страдала.
В начале сентября решила ехать домой. Настолько было плохо, что даже не посоветовалась со своими. Спать перестала, считала не дни и часы – минуты!
С билетами тоже была большая проблема, но тут снова помогла Татьяна. У нее везде были свои люди.
Ольга отбила мужу телеграмму – решила не звонить, чтобы не уговаривали остаться еще на месяцок – подступало самое лучшее время, бархатный сезон. В телеграмме указала номер поезда и вагона.
Накануне купили две огромные корзины фруктов – янтарный и темный, почти чернильный, виноград «каталон» и «кокур», фиолетовые, с ладонь, сливы, огромные, крепкие, с малиновым бочком груши «бере», сочные, медовые, Ольга почему-то вспомнила, что их любил Есенин. Персики с пушистой кожицей и бутылку домашнего вина – выпить за встречу.
При подъезде к Москве была возбуждена и страшно нервничала. Поглядывала на дочку. Подкрасила глаза и губы – косметикой она пользовалась редко и мало.
Ей понравилось свое отражение, что бывало совсем нечасто, почти никогда. Сейчас из зеркала на нее смотрела молодая, загорелая, румяная и сероглазая женщина со слегка выгоревшими, вьющимися, мягкими волосами.
Наконец поезд дернулся и остановился. По платформе, заглядывая в окна, побежали встречающие. Ольга вглядывалась в людей, пытаясь отыскать любимого мужа. Мужа не было. Зато она увидела маму, которая растерянно улыбалась и махала им рукой.
Сердце екнуло. Интуиция? Значит, что-то и вправду произошло? Ольга выскочила из вагона, едва не забыв подхватить дочку.
Первый вопрос:
– Мама, где Лева?
Мама отвела глаза:
– Да ты не волнуйся! Все не так страшно. Просто Лева в больнице.
