banner banner banner
Кровь не вода (сборник)
Кровь не вода (сборник)
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Кровь не вода (сборник)

скачать книгу бесплатно


Та покачала головой:

– Ну ты и дура! Не будет? И что? Что? Жизнь закончилась?

Элла испуганно и часто замотала головой.

– Нет, что ты, что ты! Конечно же нет!

– Вот именно – к тому же… – Эмма помолчала и подняла глаза на сестру: – А знаешь, я их рожать и не собиралась. Вообще! Зачем это все? Лично мне – ни к чему. Одни проблемы и хлопоты. Ну вспомни родителей. И кому из них хорошо? А мы с тобой – еще не худшие из детей. Особенно, конечно же, ты, – и она засмеялась. – Я не пример, это точно!

– Не собиралась? – шепотом повторила ошарашенная Элла. – Вообще? Никогда?

Эмма кивнула.

– У тебя что, со слухом проблемы? – И повторила – четко и по слогам: – Во-о-бще! Ни-ког-да! Поняла, наконец?

Элла кивнула.

Через неделю Эмму выписали, и все осталось шито-крыто – родители взяли тогда две недели отпуска и продолжали сидеть на даче – сентябрь, опята, да и вообще, бабье лето и «страшенная красота». «А вы, дуры, не едете!»

К приезду родителей Эмма была уже в порядке и даже предъявила испеченный яблочный пирог:

– Ну я же соскучилась!

Элла, исполнительница пирога, была счастлива – все прошло гладко, никто ничего не узнал, а что до пирога – так она готова была испечь еще сотню, только бы… Только бы не открылся обман и бедная Эмма не обнаружила перед ними всю ложь. Всю эту дикую и страшную историю.

В институты поступали, конечно, разные – Эмма сразу прошла в МАИ, по стопам родителей: они настояли. А ей было все равно – абсолютно! Говорила, что лишь бы отстали – сама она вообще не пошла бы за «верхним», а пошла бы в актрисы, ха-ха, ну или в гримеры. На худой конец – так.

А бедная Элла корпела над учебниками, а вот по конкурсу не прошла – недобрала какую-то мелочь, полтора балла.

В доме был траур и «вселенская трагедь» – рыдали все: бабушка, мама и Элла. Крепился только отец, но и он страдал отчаянно – Элка же такая умница! И такие дела!

Было решено, что Элла пойдет работать, ну а на следующий год…

Первого сентября Эмма, новоиспеченная студентка, в новом шикарном югославском брючном костюме красного цвета с золотыми пуговицами гордо стояла у входа в здание и покуривала тонкую черную заграничную сигаретку с ментолом. Настроение было прекрасное, самочувствие тоже – короче, вся жизнь впереди. А сколько еще сюрпризов в ней, в этой жизни!

На проходящих мимо парней смотрела с усмешкой, мгновенно ставя оценки – троечка, двоечка, ну-у… этот… Ладно! Тебе – четверка.

А грустная Элла плелась в детскую библиотеку Черемушкинского района – на работу. Младшим библиотекарем, график с девяти до шести и оклад шестьдесят пять рублей. Без копеек.

В библиотеке ей выделили место у двери, дуло ужасно, тут же заставили перебирать пыльные стеллажи в подвале и к четырем позвали пить чай – случайно вспомнив о ней.

Она сидела за своим столом, пила чай из чьей-то кружки с отбитым краем, закусывая печеньем «Юбилейное», которое крошилось на ее новую юбку.

За окном был серый двор с моросящим дождем, голуби на загаженном подоконнике и одинокая старуха, сидящая, словно в палатке, в огромном буром плаще и не замечавшая, казалось, дождя.

Элла тихонько плакала и тайком утирала слезу.

В те времена сестры общались, конечно же, реже – Эмма вертелась в шумном и веселом хороводе студенческой жизни, новые люди, тучи парней – институт-то технический, девок по пальцам. Ходили в кафе, в кино, собирались в пустующих квартирах и общежитиях.

Она звонила сестре – но так, коротенько, скорее для проформы, чем по зову сердца.

Элла грустила, канючила, что жизнь ее скучная и серая, работа тоскливая, тетки-сотрудницы пожилые сплетницы, почти все одинокие – изначально или разведены.

Вечерами она сидела дома, смотрела телевизор или читала. Настроение было паршивым – оно и понятно. С чего веселиться?

Она скучала по сестре, да и просто скучала. Молодая жизнь проносилась мимо нее, словно скорый поезд, без остановок – мимо, мимо! Ох, как обидно!

Эмма крутила романы, словно перелистывала страницы не очень увлекательной книги – быстрее, быстрее, так, здесь – совсем скучно, здесь – просто тоска, дальше, дальше – может быть, там?

Однокурсницы удивлялись – такая, казалось бы… ну, не то что невзрачная, но… До красотки – ох как далеко! А рядом-то были красотки!

Очень худая, сухая, жилистая, с густыми кудрявыми короткими черными волосами, небольшими, но яркими и очень живыми глазами – кошачьими, желто-зелеными, узкими, вспыхивающими внезапно, словно карманный фонарик в темном углу. И взгляд этих узких глаз – обдающий то теплом, то холодом. Острый и умный взгляд – она привораживала к себе.

К тому же умница, языкатая, остроумная, жесткая и колючая, ее оценки всего – людей, событий, поступков – были так точны, так остроумны и ярки, что возле нее всегда были люди, маленькая толпа поклонников и почитателей.

Она любила яркие, сочные тона – красное, фиолетовое, ярко-желтое, лимонное, оранжевое или салатовое. Дешевые сережки из горного хрусталя сверкали в ее ушах ярче бриллиантов.

Преподаватели ее не любили, но при этом считались с ней и прислушивались к ее неординарным и неожиданным «выступляжам».

На вечерах она танцевала в самом центре, танцевала без устали – и снова вокруг нее была толпа и поклонники.

Самые лучшие мальчики курса, да и других курсов, старших и даже выпускных, старались познакомиться с ней и если не «зароманиться», то хотя бы задружиться.

Многие из тех, с кем романы случались, потом становились ее друзьями – почему-то никто и не думал обидеться на коварную Мессалину, ей все прощалось легко и быстро.

На третьем курсе она наконец влюбилась. Ну и, конечно, все по сценарию – в преподавателя.

Евгений Аркадьевич Самоваров был самым красивым мужчиной на факультете. Импозантный – так про него говорили. Высокий брюнет с синими глазами и мягкой улыбкой.

В Самоварова были влюблены и студентки, и преподавательницы, и лаборантки, и уборщицы. И аспирантки, и библиотекарши – все!

Он был одинаково вежлив со всеми, галантен и в порочащих связях был не замечен.

Он был женат, и женат был давно – еще со студенчества. Имел уже взрослую дочь. Про жену его было известно мало – после института она не работала, воспитывала дочь и была жизнью довольна – никаких амбиций вообще. Говорили, что внешне она хорошенькая, но не более. Милая, чуть полноватая блондинка с голубыми глазами и пышными формами.

Самоваров был большим франтом – к зданию института ловко подкатывал на голубых «Жигулях», вылезал неспешно, с достоинством, с модным портфелем из черной замши. Вылезал и оглядывался – все ли заметили? Рубашки носил светлые, голубых оттенков, которые шли к его синим глазам и хорошо оттеняли густые, темные, красиво подстриженные волосы.

Девицы замирали, когда он, оставив после себя шлейф хорошего одеколона, проходил мимо, приветливо кивая знакомым. Он был и вправду хорош, этот Самоваров, – придраться практически не к чему.

Да и вообще – не к чему, что говорить!

Когда Эмма влюбилась в него, она снова почувствовала острую необходимость в сестре. Конечно, а кому еще она могла рассказать о своей неземной любви? Сокурсницам? Ну естественно, нет.

Это была ее тайна, а еще больше – страшная тайна преподавателя Самоварова.

Они с Эллой сидели в темном подвале кафе, и Эмма говорила горячо, без остановки, то и дело прикуривая одну сигарету от другой, и бесконечно пила черный несладкий кофе.

– Нет, ты только подумай, – взывала она к сестре, – полюбить человека по фамилии Самоваров! Разве можно было придумать подобную пошлость?

Элла тяжело вздыхала и беспомощно разводила руками.

– Ты понимаешь, – продолжала Эмма жарким шепотом, – он вообще не мой вариант, вообще! – тут она сделала «страшные» глаза. – Ну, сама посуди – во?первых, он преподаватель. В этом уже есть какая-то пошлость. Женат – во?вторых. И это снова огромная пошлость.

Элла послушно кивала.

– В-третьих, нарцисс. Понимаешь? Самый типичный, банальный нарцисс. Когда он проходит мимо зеркала, я боюсь рассмеяться. Он оглядывает себя с трех сторон! Лево, право и еще, обернувшись, слегка со спины! Он поминутно поправляет волосы! Можешь себе это представить? И у него в портфеле, с собой, есть любимый одеколон. Разумеется, Франция. Привозной, прямо оттуда. Пахнет, конечно, роскошно. Дальше – костюм. Тоже оттуда. Говорит, что привозит из Польши – нашим не доверяет. Рубашки, галстуки – все отменное, самое модное и только импорт. И еще – ну, ты сейчас упадешь. – Она наклонилась к сестре и прошептала: – Носки. Носки тоже оттуда! – Она откинулась на спинку стула и, ожидая эффекта, спросила: – Ну? И как тебе эта картинка?

– Ну-у-у! – протянула Элла, не понимая, что нужно ответить. Осудить? Восхититься?

– Да, – Эмма снова подалась вперед, – забыла. Белье! Совсем не то, что мы видели. Ну, у отцов, например. Сатиновые, до коленей, кошмары. А здесь… Эластичные трусики белого цвета, и так облегают!.. Ну, ты поняла…

Элла, конечно, не поняла, но кивнула. На всякий случай.

А сестра продолжала:

– Элка! Это вообще наваждение. Морок какой-то. Словно заколдовали. И меня, и его! Мы – как в горячке. Ничего не понимаем, никого не видим вокруг. Ничего не слышим. Ходим с воспаленными глазами, туманом в голове и шумом в ушах. У него – то же самое. Я спрашивала его. В голове только одно – чтобы стремительно, мгновенно оказаться на необитаемом острове и… рухнуть в объятья. Замереть на минуту и – снова туда! Ну, ты поняла… – со вздохом повторила она и надолго притихла.

Элла опять не поняла ничего, но снова кивнула – на всякий пожарный. Эти разговоры, откровения так будоражили ее душу и сердце, что после этих снова ставших такими частыми встреч она долго не могла уснуть и шла на работу с головной болью и сердечной тоской.

– Или вот! – оживлялась Эмма, припомнив что-то. – Вот, послушай. Мы ищем квартиры, любые углы, которые могут нас приютить и где мы… Ну, сама понимаешь. И нам всегда мало времени. Всегда! Хотя… Его и вправду катастрофически мало. Что там – час или два? Или даже четыре? Мне кажется, если бы нам отпустили год или два – мы не смогли бы наесться всем этим! Он говорит, что я – дикая кошка и что у него ничего подобного не было. Опять пошлость, да? Вот именно – пошлость! Но я все принимаю. Все от него принимаю и со всем соглашаюсь. И у меня тоже ничего подобного не было. Хотя это понятно. Все эти мальчики с их пространными разговорами о смысле жизни, они всегда робеют, эти мальчишки. Всегда. И поэтому нагоняют пафоса и делают умный вид. А у самих – потные руки! Трусливые зайцы. Во всем! А он – взрослый, поживший мужик. Ему сорок два. И бабы, как ты понимаешь, были всегда.

– Он… всегда изменял? – осторожно спросила Элла. – В смысле – жене? Что, всегда?

Эмма уставилась на нее с удивлением.

– Да какая, собственно, разница? Ты вообще о чем? Это что, нас должно волновать? Да и потом – почему такой, как он, должен достаться одной?

– Ну, а потом? – робко осмелилась поинтересоваться Элла. – Что будет дальше?

– В смысле? – нахмурилась Эмма.

– Ну… – совсем растерялась сестра, – он… разведется?

Эмма равнодушно пожала плечами и повторила:

– Разведется? Да вряд ли, наверное… Там – дочь и жена. Его, я полагаю, все это устраивает. Привычка и прочее. Дом, общий круг. Родители. Общая жизнь. А я… я – это… Ну, как объяснить? Я – тоже жизнь, но другая. Тайная, яркая, полная страсти и чувств. Наверное, так.

Элла кивнула.

– Но… Нет, я все понимаю. И все же… Что дальше? Тебе… надо замуж, – наконец выпалила она, – семью…

– Скажи еще – детей! – недобро усмехнулась та. – Семью? А зачем? Зачем все эти… – она помолчала, перебирая пальцами, – ну, эти штуки… семейные? Быт, носки и рубашки. Бигуди и крем на лице. Ночная сорочка и тапки. Завтрак и ужин. Котлеты и суп. В гости к родителям, грядки на даче. Все это – зачем? Нет, ты объясни. Приведи хоть какие-то доводы «за» против того, что я сказала!

Элла вздохнула, пожав плечами.

– Так… все живут. Бабушка с дедом, наши родители, их друзья и соседи. Разве не так? Так вроде бы надо.

– Так… Разумеется, так! Только я, – тут Эмма засмеялась, – я – это не все! Поняла? И все это «надо» лично мне не надо категорически! Да и потом – посмотри на наших. Давно грызутся, как мыши, раздражаются. Всегда недовольны друг другом. Пусть по пустякам, мелочам. Но… А ведь какая любовь была! Разве не так? Все просто устали – друг от друга устали. Быт заедает, проблемы. Болячки. Нехватка денег, рушатся планы, умирают желания.

– Ну, а одной? – осмелилась уточнить Элла. – Одной разве лучше? Решать проблемы, болеть? Встречать старость?

Эмма рассмеялась и махнула рукой:

– Где еще та старость? Вот именно – далеко-далеко. Вместе с болезнями. Пока до нее доползем… Вся жизнь впереди – такая огромная. Долгая жизнь! Элка! Живем мы сейчас, а не завтра. Сейчас и сегодня! Любим, страдаем, мечтаем…

Элла кивнула и слабо улыбнулась.

– Ты, наверное, права. Только…

Сестра перебила:

– Знаешь, обойдемся без «только». Сегодня мы просто – живем!

«Счастливая Эмка, – думала Элла, – «просто живем»! Как четко и ясно. Действительно просто. А я… я так не умею. Просто жить и получать удовольствие. Вообще не умею получать удовольствие. И где они, эти удовольствия, я просто не знаю. И будут ли?»

За сестру она переживала – добром все это не кончится. Такие связи в конце концов… приносят одни страдания. Этот Самоваров семью не бросит, а вот Эмку – наверняка. Перегорит. Сухие дрова страстей горят ярче, сильнее, но и сгорают быстрее. И что будет с Эмкой?

Все знания были из книг – а уж там все про страсти написано! Больше, чем про все остальное. Про страсти и про страдания после этих самых страстей.

Но что поделать? Эмка всегда была своевольной. Всегда самой смелой и умной. И нет для нее авторитетов – нет и не было. Сами с усами. Кого и когда она слушала, наша бесшабашная Эмка?

А на душе было муторно. От беспокойства за Эмму и еще – за свою тоскливую жизнь.

Через два года Элла поступила в Институт культуры, на библиотечный, разумеется, факультет. А все мечты про журналистику, литературную деятельность канули в Лету. Рисковать больше не захотела, сколько можно ходить в абитуриентках? Пусть хоть так, чем никак.

В институте тоже была тоска – одни девицы, озабоченные только устройством своей личной жизни. Готовы были пойти за любого, но особенно ценились военные – зарплаты приличные, а в гарнизоне для библиотекаря всегда найдется работа. Для жены.

Эммин роман продолжался. Самоваров даже умудрился съездить с ней в Ригу на конференцию – на три дня. И Эмма говорила, что они «разрушили Ригу». Потом подвернулся Краснодар, а оттуда махнули в Сочи – на три ночи, как в песне поется.

– И Сочи разрушили? – осторожно спросила Элла.

Эмма удивилась подобной остроте и подмигнула.

– А ты как думала? Сочи в руинах!

Было странно – Эмма, худющая, яркая, с горящими глазами и стремительная, стала почти красавицей – не зря говорят, мол, влюбленная женщина…

Она была похожа на кошку – гибкую, гладкую кошку, которую правильно кормили – только отборным мясом и рыбой. С блестящей, лоснящейся шерстью, с острыми, молодыми и опасными зубками.

Элла видела, как на сестру обращают внимание – в метро, в кафе и на улице.

Она гордилась сестрой – как всегда, немного завидовала ей, тоже, впрочем, как всегда. Восхищалась ею и по-прежнему бесконечно любила. Так, что отдать жизнь – пустяк!

А однажды задумалась – а любит ли ее Эмма? Ну, так же, как она ее? И тут же решила, что да. Разумеется. Только… слегка по-другому. Как умеет. Но жизнь за нее не отдаст.

Вот это – точно. На сто процентов. Категорически не отдаст. И правильно сделает. Эмма не дура.

Во время одного из своих откровений Эмма вдруг замолчала и потом, вздохнув, сказала: