скачать книгу бесплатно
Но она уже положила трубку, буркнув «спасибо».
Он растерянно оглядел свою комнату и покачал головой. Нет. Не пойдет. Ни в коем случае! Невозможно показывать это убожество постороннему. И не потому, что журналистка и от нее непременно следует ждать подвоха.
Просто стыдно.
Быстро побрился, сварил очень крепкий кофе, выпил его, обжигаясь, почти залпом. Снова зашел в ванную, критически оглядел отражение в зеркале, покачал головой, тяжело вздохнул и освежился одеколоном. Потом расчесал все еще густые волосы мокрой расческой и отправился к шкафу.
Шкаф был полон тряпок, когда-то он обожал одеваться и хорошо разбирался в шмотках. Впрочем, в чем тогда было разбираться? И смех и грех! Польская рубашка, чешские брюки, гэдээровские ботинки. А уж если болгарская дубленка – ты вообще король!
Конечно, привозил он шмотки из-за границы. Но заграница эта была все та же – ГДР, Болгария, Польша. Впрочем, нет, бывали еще и Бразилия, и Куба, и Югославия, рай для тряпичников. И Италия тоже была, правда недолго, всего-то три дня. А командировочные были… курам на смех. И в этой Италии он все тогда купил Ирме. Все – это трикотажное голубое платье и босоножки в цвет. На большее не хватило.
И все же… Они были модниками. Серые брюки (индпошив Аркадия Семеновича, Аркаши, большого мастера своего дела), клубный пиджак из сотой секции ГУМа. Югославские штиблеты с дырочками. Галстуки яркой расцветки, румынские. И дубленки, и ондатровые шапки, и французские одеколоны – всего-то трех наименований, но французские. О подделках тогда, кстати, никто и не слышал. А пахли эти французские дай бог! После стирки еще пару дней сохранялся едва уловимый нездешний аромат.
Городецкий скептически оглядел свой гардероб, перебирая рубашки и пиджаки. Жалкое зрелище. Надевать пиджак с немодными бортами – глупо. Никаких сорочек и галстуков, решил он. Смешно. Невелика птица эта провинциалка. Так, рубашка в клетку, джинсы – вполне.
Он быстро оделся и спустился во двор. Перехватить ее у подъезда и зайти на полчаса в соседнее кафе. Там – черный кофе, и всё. Хотя можно и покормить эту приезжую птичку. Наверняка голодная.
Встал под козырек подъезда и закурил. Из подъезда, пошатываясь, вышел немолодой мужик и, оглядев Городецкого с головы до ног, попросил огонька. В доме живут одни люмпены и, следовательно, алкашня. Что поделать, такой район. Старое Очаково. Когда он разменивал квартиру в высотке, ему было все равно, куда ехать, – лучшим вариантом вообще казалось Ваганьково.
Женя предложила несколько вариантов на выбор. Он взял первый, не глядя. Она, как человек честный и порядочный, уговаривала бывшего мужа присмотреться и повыбирать. Он ответил: не заморачивайся, чем скорее, тем лучше. Тогда ему казалось, что в этой квартире он не проживет больше года. А прожил уже девять лет. Живуч оказался!
Она долго уговаривала посмотреть что-то в Беляево – «там тихо и зелено, ну пожалуйста». Он не поехал ни в Беляево, ни на Преображенку, ни в Тушино. Какая разница? Все – выселки, все – спальные районы. А какая разница, где спать и вообще где доживать эту постылую жизнь?
Кстати, она, Женя, поехала на «Университет». Это понятно, там жил ее сын. И еще были доводы: жить надо рядом, мало ли что, а от «Университета» до Очакова не так далеко. Он тогда рассмеялся: неужели не хочешь от меня избавиться насовсем? Неужели не осточертел до отрыжки?
От автомобильной парковки быстро шла молодая высокая женщина с длинными распущенными волосами и разглядывала номера домов. Он тяжело вздохнул и пошел навстречу. Она, подумал он, наверняка она.
Они почти поравнялись и одновременно остановились.
– Вы! – облегченно выдохнула она. – А я боялась, что вы передумаете и не откроете дверь.
Она улыбнулась и сняла большие, закрывающие пол-лица темные очки.
Городецкий пожал плечами и равнодушно бросил:
– К чему такие страхи? Я обещал. И потом, вы так старались меня разжалобить.
Она слегка покраснела и откинула назад волосы.
– Домой, как я понимаю, вы меня приглашать передумали?
Он кивнул и усмехнулся:
– А вы догадливая.
Она улыбнулась в ответ:
– Разве тупые бывают догадливые?
– Обиделись, – констатировал Городецкий.
Она пожала плечами:
– Да нет, что вы, совсем нет. Мы, знаете ли, люди привычные.
– Профессию меняйте, – парировал он, – тогда и в тупости никто не упрекнет.
Она отмахнулась:
– Хватит ссориться! Ну и куда мы с вами направимся?
Он кивнул подбородком на типовой домик из серебристого профнастила с красной вывеской «Кафе “Тюльпан”».
Она подняла брови, вздохнула и пошла вперед. Тюльпан так тюльпан. Странно, что не ромашка. Оригинально даже.
В кафе было прохладно и приглушенно звучала музыка.
– Ого! – удивилась она. – Морриконе.
Он довольно кивнул:
– А как же! Небось, думали, в наших краях – один шансон?
Она кивнула и рассмеялась:
– Точно! Именно так и думала. Как вы догадались?
Он махнул рукой. Неторопливо подошла официантка Нина. Презрительно оглядела его спутницу и слегка улыбнулась ему, видимо, нередкому гостю.
– Завтракать? – спросила Нина. – Все как обычно?
Он растерянно пожал плечом. Нинкину яичницу с помидорами и черными чесночными гренками он обожал. Но есть при девице в его планы не входило.
– Кофе, – небрежно бросил он. – Свари, Нинок, с душой, как умеешь.
Нина кивнула и, плавно покачивая бедрами, поплыла к стойке.
Журналистка подалась к нему и шепотом спросила:
– А что «как обычно», если не секрет?
Он почему-то страшно смутился и пробормотал про яичницу.
На ее лице отразился искренний восторг.
– Яичница с помидорами! Господи, сто лет не ела! Только в Баку тысячу лет назад!
– Нина – бакинка, – ответил Городецкий. – Русская, а муж – азербайджанец. И готовит она по-бакински. Словом, пальцы оближешь и не покраснеешь.
– Послушайте! – Журналистка оглянулась на хмурую Нинку и перешла на шепот: – А можно?
Городецкий улыбнулся и кивнул:
– Ну разумеется! Не за бесплатно же!
Нина кивнула и так же неспешно удалилась на кухню. Пока не принесли заказ, вяло переговаривались о погоде и о чем-то совсем несущественном. Потом появилась официантка, осторожно неся перед собой скворчащую сковородку. Большая сковородка, совсем домашняя, черная, чугунная, стояла на столе, лениво отплевываясь все еще горячим маслом.
– Фантастика! – восторженно покачала головой барышня. – Так и хочется прямо оттуда, макая белым хлебушком… Как дома!
Он усмехнулся:
– Можете себе позволить. Но есть из одной сковородки с вами я бы не стал. Так едят только близкие люди, от которых не ждешь никакого подвоха и с которыми можно расслабиться. А тут…
И он с сомнением покачал головой.
– Не доверяете, – понимающе кивнула она. – А вот это зря. Ну что я могу вам сделать плохого? Например?
– Не доверяю, – согласился он, – и что можете сделать плохого, точно не знаю. Но точно знаю, что можете. И вообще, чего от вас ждать? Вероятнее всего, подвоха.
Она пожала плечами и, решив завершить дискуссию, ловко разделила яичницу пополам.
Несколько минут жевали молча. Потом она улыбнулась:
– Совместная трапеза сближает, правда?
Он ответил:
– Да нет, не всегда. Вот, например, супруги. Сколько лет живут вместе, столько собираются за кухонным столом. Хлебают суп, жуют котлеты. Дуют на горячий чай. Молчат или спорят. И при этом, вполне вероятно, ненавидят друг друга. Так ненавидят, что странно, что не давятся.
– Образно! – рассмеялась она. – Так и представляю себе двух стариков с котлетами на вилке, мечтающих проткнуть горло визави. Этой самой вилкой из нержавейки.
Уже благодушная – после стольких комплиментов благодарной гостьи – Нина принесла в медной турке кофе и две маленькие чашки.
Они пили кофе и молчали. Наконец Городецкий сказал:
– А ведь вы мне соврали.
Она удивленно вскинула брови.
– Соврали, – уверенно подтвердил он. – Никакая вы не приезжая. Вы москвичка.
Она чуть смутилась, а он продолжил:
– Москвичка. Из нормальной интеллигентной семьи. С хорошим образованием и любящими родителями. Так?
Она, чуть подумав, кивнула.
– А что, очень бросается в глаза? Ну, что не приезжая? Интересно, по каким признакам? Нет, правда! Вот жутко интересно!
– Признаков много, – уверил ее он, – и все налицо. У вас, например, в отличие от приезжих, нет затравленности во взгляде, потому что нет кредитов и ипотеки на шее. Разве не так? И ребенка у вас нет, и больной мамы. Все вранье! И как я могу после этого вам доверять?
– Ну и что? – Она, ничуть не смутившись, небрежно махнула рукой. – Даже если все это правда? Мне же надо было вас заманить, ну хотя бы жалостью. Вы ведь наверняка сентиментальны. Об этом говорят все ваши фильмы.
Он разозлился – и на «сентиментальны», и на «заманить», и на то, что она совершенно не смутилась и даже не порозовела, когда ее обличили. Не извинилась, в конце концов. «Непробиваемы! – подумал он. – Все эти непробиваемы! Четко знают свое дело. Надо, и все! И все способы хороши».
Он затушил сигарету и резко бросил:
– Вот поэтому у нас с вами и ничего не получится. Потому что ложь с самого начала. И еще совет: в следующий раз врите поосмотрительней. Поизощреннее как-нибудь врите, поискуснее, что ли. А то так все примитивно, что противно, ей-богу! Знать, что тебя купили, и так задешево.
Она дернулась, наконец покраснела и встала со стула.
– Какая отповедь! Прямо как преступнику. Ну и бог с вами!
Она открыла кошелек и бросила на стол пятьсот рублей.
– Спасибо за ланч. Все было прекрасно. Я имею в виду то, что касается непосредственно самой еды. И кофе, кстати. Так что времени зря я точно не потратила.
Она усмехнулась и, схватив сумку, быстро направилась к выходу.
У двери обернулась и, прищурив глаз, нежно пропела:
– И вам совет, если позволите. Такие, – кивнула она на сковородку, – завтраки вам, уж простите, не на пользу, сплошной холестерин. Кашка, знаете ли. Овсяная или, скажем, манная. Да и с кофе поосторожнее, в вашем-то возрасте. Берегите себя! Вы же всеобщее достояние.
И, громко хлопнув дверью, она скрылась из виду.
– Сука! – выкрикнул он.
Нина озабоченно выглянула с кухни.
– Дрянь какая, – продолжал, уже тише, он.
Да и сам – старый идиот! Вот поперся же. Клоун, болван.
Он оглянулся (Нины в зале не было) и быстрым движением смахнул в ладонь розовую пятисотку. Потом мгновенно прикинул: две яичницы – сто пятьдесят, кофе еще восемьдесят. Плюс гренки – еще сороковник. Итого: двести семьдесят. Достал из кармана триста рублей, тремя бумажками, и аккуратно положил их под блюдце.
Тридцать рублей – нормальные чаевые за завтрак.
– Ланч, – криво усмехнулся он и снова произнес: – Ланч! Мерзавка.
* * *
Она села в машину и поняла, что ехать прямо сейчас не сможет, тряслись руки. «Паркинсон, блин», – зло подумала она.
Она глотнула теплой воды из бутылки и завела машину. День был безнадежно испорчен. Это она поняла. Вот только почему? Мало ли у нее было таких ситуаций? Да миллион. И похуже. А тут…
«Расстроилась! Дура! – ругала она себя, сильно газуя на светофорах. – Вот как чувствовала, не надо с ним связываться. Сразу было видно: напыщенный индюк и закомплексованный неудачник. Ну и хрен с ним, рухлядь, кандидат на помойку».
Она подрулила к зданию редакции и, сделав пару глубоких вздохов, пошла к двери. Попов не любил сорванные интервью, и поэтому предстояли разборки. «Не привыкать!» – подбодрила она себя, неожиданно вспомнив о грядущем сокращении.
