скачать книгу бесплатно
Другая Вера
Мария Метлицкая
Женские судьбы. Уютная проза Марии Метлицкой
Что в реальной жизни, не в сказке может превратить Золушку в Принцессу? Как ни банально, то же, что и в сказке: встреча с Принцем.
Вера росла любимой внучкой и дочкой. В их старом доме в Малаховке всегда царили любовь и радость.
Все закончилось в один миг – страшная авария унесла жизни родителей, потом не стало деда.
И вот – счастье. Роберт Красовский, красавец, интеллектуал стал Вериной первой любовью, первым мужчиной, отцом ее единственного сына.
Но это в сказке с появлением Принца Золушка сразу становится Принцессой. В жизни часто бывает, что Принц не может сделать Золушку счастливой по-настоящему.
У Красовского не получилось стать для Веры Принцем.
И прошло еще много лет, прежде чем появилась другая Вера – по-настоящему счастливая женщина, купающаяся в любви второго мужа, который боготворит ее, готов ради нее на любые безумства.
Но забыть молодость, первый брак, первую любовь – немыслимо. Ведь было счастье, пусть и недолгое.
И, кто знает, не будь той глупой, горячей, безрассудной любви, может, не было бы и второй – глубокой, настоящей. Другой.
Мария Метлицкая
Другая Вера
© Метлицкая М., 2019
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019
* * *
С погодой не повезло. А Вера так надеялась, что жара даст передышку. Хотя бы в этот день. Но нет. Солнце по-прежнему шпарило, перепутав начало июня с серединой июля. «Все изменилось: и климат, и мы…» – подумала она и отошла от окна.
А оторваться от такой красоты было сложно – накануне под окном ее спальни пышным, кипенно-белым, как долгожданное свадебное платье купчихи или гигантский, точно для великана, торт из зефира, белым сугробом взорвался высоченный и пышнейший куст чубушника, и его запах, сладкий и нежный, разливался по всей территории усадьбы. И сосны, сосны! Ее любимые красностволые красавицы! Не обычные, высокие, с голым стволом, улетающим в небо, – хотя и такие на участке имелись, – а не слишком высокие, разлапистые, с широкой раскидистой кроной, настоящие крымские, привезенные из питомника. Предупреждали, что эти красотки могут не прижиться. Но прижились и радовали хозяйку, напоминая о когда-то любимом крымском побережье – Коктебель, маленький сын и муж, бывший муж. Сколько они копили на эту поездку? Кажется, больше года. Отказывали себе во всем – точнее, страстно мечтая о море, во всем себе отказывала именно она, Вера. Но все равно ничего бы не получилось, если бы не последний привет из прошлой жизни – золотые часики на потертом кожаном браслете, увесистые, для крупной женской руки. Кажется, тетки Раечки. Последняя память. Вера долго не могла решиться их продать. Но в конце концов пришлось. Сердце разрывалось при виде бледного, вечно сопливого Вадика. «Море вам не-об-хо-ди-мо, – по слогам, четко, как телевизионная дикторша, произнесла участковая врач в крупных, качающихся, словно маятники, серьгах из темного янтаря. – Иначе из соплей вам не вылезти!» И часики отправились в скупку.
Вера утонула в воспоминаниях. Перед глазами всплыла цветная картинка: загорелая узкая спинка сына, копающегося в песке, поджарый силуэт мужа у кромки воды и она сама, перебирающая сквозь пальцы песок в надежде найти осколок бледно-розового сердолика, – по легендам, именно там, в Коктебеле, его было полно. Но не нашла. Да разве в этом дело? Так, легкий вздох и легкое разочарование, но в остальном все было прекрасно. Сын, муж, море и теплый песок. И все это называлось счастьем.
И наплевать, что жили они в крохотной каморке под лестницей, где по ночам, невзирая на открытую фанерную дверь, было невыносимо душно. И наплевать, что с улицы тянуло подкисшей помойкой и что считали они не рубль, а каждый гривенник и брали в столовой одну котлету на двоих, правда с двумя гарнирами.
И Вера не обращала внимания на свои обгоревшие и страшно зудящие плечи, которые муж мазал ей на ночь дефицитным кефиром, – и без того душную комнату наполнял еще и запах молочной кислоты.
На раскладушке, в десяти, не больше, сантиметрах от их скрипучей односпальной пружинной кровати спал сын – спокойным и безмятежным сном счастливого и здорового ребенка. А рядом – рядом спал муж. Нет не так, не рядом – какое там «рядом» на этой-то площади в шестьдесят сантиметров? Это было не «рядом», а вместе, сплетясь, как лианы, как змеи, клубок из двух змей, как корни дерева, – иначе никак, не удержишься и упадешь.
Коктебель… Вера вздохнула. Миллион лет до нашей эры – вот когда был тот Коктебель. И маленький сын, и ощущение полного и безграничного счастья. И молодость, молодость. Все – безвозвратно. Она нахмурилась и разозлилась: «Куда меня понесло? И вообще – при чем тут все это?» Она присела на кровать. «Так, соберись! – строго приказала самой себе. – Сегодня у тебя тяжелый день. Прекрасный, важный, но безусловно тяжелый».
Кстати, в Коктебель она больше не ездила. Никогда.
По несчастью или к счастью, истина проста – никогда не возвращайся в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне, не найти того, что ищем, – ни тебе, ни мне[1 - Г. Шпаликов.].
Впрочем, она и не искала. Искать было нечего.
* * *
Итак, почти две недели стояла дикая, аномальная, как ее назвали, не свойственная июню жара. Сегодня, вернее еще вчера, она чуть-чуть спала, но все равно с самого утра было душно, не спасали ни сад, ни лес, ни маленький искусственный прудик с желтыми кувшинками и белыми лилиями – давнишняя Верина мечта.
Нет, конечно же, в доме были кондиционеры, современнейшая и дорогущая система – муж не экономил на серьезной технике. Но спать с кондиционером Вера не любила, считая, что жить за городом и спать со сплит-системой – полная глупость. За городом надо спать с открытым окном, чтобы слышать шум сада и леса, дышать ароматом цветов и просыпаться по утрам от звонкого птичьего пения.
Муж посмеивался над ней и экспериментов в жару не ставил – включал технику и мерно похрапывал. Разногласий на эту тему, слава богу, не происходило. Стрельцовы, как люди разумные и не очень молодые, заселившись в усадьбу, завели раздельные спальни, благо места было достаточно. На своем комфорте они не экономили.
Да и сам дом из оцилиндрованного финского бревна был прохладным летом и теплым зимой. Строили они его сами, никаких «под ключ или под отделку» – фигушки вам! Не надо нам подводных камней и чужих ошибок. Геннадий Павлович ко всему относился серьезно. А уж к покупке дома, в котором Стрельцовы собирались встретить спокойную и уверенную старость и растить внуков, – тем более.
В душе Вера боялась окончательного переезда из города, хоть и родилась и выросла за городом. И всячески, любыми способами оттягивала отъезд – капризничала, спорила с мужем, в общем, вела себя «не как всегда». Словом, тянула, надеясь. На что – непонятно! Знала ведь: если уж муж что-то решил, он вряд ли отступится. Предложений было не просто много, а немыслимо много. Рынок загородной недвижимости рос, рос и вдруг встал как вкопанный – рубль падал, доллар взлетал, продать было сложно, а купить, наоборот, очень просто. Но только не Стрельцовым.
К покупке земли под имение – а именно так шутливо называл Геннадий Павлович их будущее жилище – они отнеслись серьезно. Учитывалось многое: близость от Москвы и в то же время тишина, и обязательно, чтобы лес рядом – природу Вера Андреевна обожала. Инфраструктура опять же. Качество народонаселения – шутка мужа. К соседям предъявлялись довольно высокие требования: никаких «новых русских», нуворишей с их дурновкусием и тягой к понтам.
И не деревня – ни-ни! Там свои «прелести». Только стародачный поселок с остатками интеллигенции и со своим традициями. Хотя и в таких поселках давно сменился контингент. Но старожилы еще оставались.
Река – как говорила Вера Андреевна, «течность» – тоже входила в список обязательных требований. В подмосковных водоемах они, конечно, не купались, предпочитали море. Но посидеть на берегу подмосковной реки, послушать пение соловья, полюбоваться красотами любили.
Ну и чтобы сам участок был не менее пятидесяти соток. Только так можно чувствовать себя защищенными от соседских глаз и соседских же воплей.
А еще поселок должен был непременно стоять под охраной.
Искали долго. Два шустрых агента, похожие между собой, как братья-близнецы, Саша и Паша, веером, словно карты из колоды, раскладывали перед Стрельцовыми всевозможные варианты. Но те капризничали – все время что-то было нет так. Агенты злились, раздражались, но за клиентов держались крепко – и по машине, и по внешнему виду, и по адресу в Москве, где проживали Стрельцовы, было понятно, что надо терпеть, такими клиентами не бросаются.
Да и людьми они были приятными – и остроумный весельчак Геннадий Павлович, обожавший – это бросалось в глаза – свою ненаглядную Верушу, и сама Веруша, Вера Андреевна, милая, спокойная, рассудительная и все еще очень красивая женщина.
Что говорить, чудесная пара. Всем бы так жить, с таким отношением друг к другу и таким достатком.
Наконец участок был найден, и Саша-Паша облегченно выдохнули – уф, угодили! Наконец угодили! Это был стародачный, тихий и уютный поселок, стоящий чуть на пригорке, откуда открывался невероятный, сказочный вид на реку и поле.
Продавала участок вдова сына хозяев – ни самих хозяев, ученых-химиков, ни их непутевого сына на свете уже не было. Старики умерли от старости, а вот их единственный сын оказался никчемным пьяницей, бедой и горем родителей. Да и по пропитому и изношенному, хотя и со следами былой красоты, лицу хозяйки, Регины, было понятно все и сразу – та тоже от мужа не отставала. На вид лет ей можно было дать шестьдесят. Увидев ее паспорт, Стрельцовы удивленно переглянулись – ей всего-то исполнилось сорок пять.
Детей у Регины не было. Жила она в квартире умерших свекров с видом на Москву-реку и фабрику «Красный Октябрь», бывшее «Товарищество Эйнем». В квартире пахло лежалым тряпьем, столетней грязью и крепко устоявшимся перегаром. Геннадий Павлович брезгливо поморщился, распахнул окно, и в него тут же влетел запах ванили и шоколада.
– А у вас тут, оказывается, сладкая жизнь, – задумчиво произнес Геннадий Павлович, выглядывая во двор.
– Да ну, – вяло отмахнулась поддатая хозяйка. – Какое там сладкая!
Сделка пару раз срывалась из-за Регининых запоев, и Вера Андреевна страшно нервничала.
Но бог троицу любит, и наконец участок со старым полуразрушенным домом стал их собственностью. Стрельцовы были счастливы.
В тот же день, после окончания сделки у нотариуса, поехали в имение.
Машину вел сам Геннадий Павлович, шофера Виталика отпустили, в тот волнительный день посторонние были им не нужны, семейная радость – вещь крайне интимная. Взволнованные, ехали молча, без разговоров. Заморосил мелкий дождик, но впечатления это не испортило, а даже наоборот, придало какой-то уютности и тепла, сразу представились тихие семейные вечера, чаепития, приглушенная музыка. И все это, дорогое и бесконечно любимое, под умиротворяющий нежный звук подмосковного дождика. Доехали, остановились. Геннадий Павлович, как всегда, открыл дверцу и подал руку жене. Оглядываясь, Вера выбралась из машины. Стрельцов осторожно толкнул черную, разбухшую от старости калитку, и они зашли на участок – впервые уже на свой, собственный.
Стоял немного дождливый, но теплый октябрь, под ногами лежала влажная, густая, мягкая листва. Пахло сырой травой и прелью, грибами, костром и дымком, струящимся с соседнего участка. С веток падали тяжелые капли дождя. Было сыро, но довольно тепло.
По узкой заросшей тропинке, держась за руки, Стрельцовы прошли к дому. На ржавую дверную ручку был накинут замок – заходи и бери чего хочешь. Впрочем, брать там было нечего – Регина все давно пропила.
Осторожно, словно боясь кого-то потревожить, они зашли в дом. Вера Андреевна поморщилась – сильно пахло плесенью и мышами. В комнате с разрушенной голландской печкой валялись тут и там какие-то тряпки, остатки круп, пустые банки из-под консервов, шарфы и кофты, изъеденные мышами и молью, остатки раскрошенных дров, кучки дохлых мух и ос. На окнах болтались оборванные, выцветшие сатиновые шторки. На столе стояли чашка с отколотым боком и закопченная, мятая кастрюлька. Довершали невеселую картину стул на трех ногах, прислоненный к закопченной стене, комодик с треснутым стеклом и вещи, валявшиеся на диване.
Геннадий Павлович бросил свою ветровку на продавленный диван, прикрытый залоснившимся одеялом с нагло выпирающей клочковатой и пожелтевшей ватой.
– Присядь, Веруша, Отдохни.
Вера брезгливо присела на край.
Молчали. Разговаривать не хотелось.
А ведь когда-то здесь был дом. И была радость. Наверняка была радость: маленький сын, надежда родителей, трехколесный велосипедик, панамка от солнца, песочница под березой. Теплый хлеб и сладкий компот из малины и вся семья за столом. Чаепития по вечерам, беседы с соседями. Патефон с пластинками Шульженко и Утесова. А потом… Потом все закончилось. Мальчик вырос, надежд не оправдал. Привел эту чертову девку Регину, ну и… Старики медленно чахли, захлебываясь в своем горе. А эти тонули в водке и пропивали все, что можно пропить.
– Чужая жизнь, – нарушила молчание Вера Андреевна, почувствовав странное разочарование и печаль. – Ужас, да? – Она подняла глаза на мужа.
Геннадий Павлович вздрогнул, нахмурился и кивнул.
– Все так, Веруша. Ты правильно сказала: чужая жизнь. Что нам до нее? У нас же радость, правда? А дом этот, – он обвел глазами комнату, – надо бы поскорее снести, как не было. И все испарится, улетучится. Вся печаль и тоска. Снести вместе с его радостями, бедами, слезами и воспоминаниями. Говорят, дома – живые организмы и все хранят в памяти. – Геннадий Павлович улыбнулся. – Лично я в это не верю. А ты?
Вера вздрогнула, вспомнив другой дом, проданный ею сто лет назад:
– Я не знаю. И, честно говоря, знать не хочу.
Стрельцов все тут же понял и широко улыбнулся:
– Да бог с ними, с домами, Веруша!
– Ты прав. – Вера тяжело поднялась с дивана. – Поехали, Гена! И вправду тоска. Пахнет здесь как-то… Горем пахнет, несчастьем. Идем поскорее!
Даже не обойдя участок, они быстро пошли к машине. По дороге молчали, разговаривать по-прежнему не хотелось.
Вера Андреевна думала о том, что, скорее всего, зря они купили старый участок с чужим домом – здесь своя аура, и вряд ли от этого можно избавиться. Покупать нужно было новый участок, без прошлого, а то лезет всякая чушь в голову.
Вера Андреевна достала из сумочки таблетку. Головными болями она страдала всю жизнь. Муж бросил короткий взгляд и сочувственно поморщился:
– Что, начинается?
Вера молча кивнула и отвернулась к окну.
До дома доехали быстро, даже задремать не успела. Под душ и сразу в кровать. Таблетка и сон – вот спасение.
Быстро улеглась и уже сквозь сон услышала, как муж принес стакан крепкого сладкого чаю, – знал, что при начавшейся мигрени иногда помогает. Осторожно поставил на тумбочку и на цыпочках вышел.
«Геночка, – с нежностью подумала она, – мой ты родной! И еще – очень любимый».
Это был очень счастливый брак, каких единицы. Вера Андреевна это понимала прекрасно и знала, как ей повезло. И еще очень это ценила.
* * *
Геннадий Павлович был человеком не только слова, но и дела, и уже через неделю на вновь купленном участке не осталось и следа от старого, наводившего тоску и печаль дома прежних владельцев. Все снесли и вывезли подчистую, как не было. А через пару месяцев стоял новый фундамент. Строительство дома намечалось на май – зимой умные люди дома не строят, ждут тепла, а Геннадий Павлович Стрельцов был определенно человеком умным, с этим не поспоришь.
Когда в марте Вера Андреевна приехала в имение, от прошлого ощущения не осталось и следа – стояло яркое солнечное утро, звенела капель и яростно распевали птицы. Солнце освещало потемневшие от влаги стволы берез; почти растаявшие, а уже осевшие и потемневшие снежные прогалины оставались только под темными густыми елками, но кое-где – чудеса! – пробивалась молодая травка. А главное – запахи: оглушительно, как бывает только за городом, пахло свежестью и весной.
Под натянутым брезентовым тентом были аккуратно сложены строительные материалы. По участку носились молодые мужчины в спецодежде – строители. Никаких шарашек и шабашек – серьезная фирма для солидных людей. Это был жизненный принцип Стрельцова: каждый отвечает за то, что умеет. И надо сказать, этот принцип работал.
Вера с благодарностью посмотрела на мужа, сердце сладко заныло от благодарности. Как же ей повезло!
Нет, она и сама ого-го, умница и красавица, скромно признавалась себе она, глядя в зеркало. Но красавиц и умниц море. А повезло именно ей. Да и повезло на исходе, так сказать, молодости и почти исчезающей женской прелести – когда они встретились со Стрельцовым, Вере было за тридцать, а ее сыну от первого брака девять.
Все, хватит, нечего вспоминать, потому что хорошего вспомнить нечего. Почти нечего.
* * *
Муж построил дом за полгода – в рекордный, как все говорили, срок.
Каждый вечер после тяжелого трудового дня ездил в поселок и следил за работой – лишний контроль, по его мнению, никогда не помешает. И справедливость этого убеждения жизнь подтверждала – многие из тех, кто в девяностые начинал вместе со Стрельцовым, давно канули в Лету: прогорели или, и того хуже, остались с долгами, без квартир и счетов. Многие банально спились. А кое-кого, увы, давно схоронили. А все потому, что расслабились, были уверены в себе и в партнерах, излишне доверяли нанятым менеджерам и директорам. А почувствовав первые, легко добытые, зачастую шальные деньги, зажили красиво и весело – поездки по заграницам, квартиры на Кипре или в Испании, дорогущие автомобили, кабаки и девицы. А сколько разводов случилось тогда. Сколько рассыпалось прекрасных, крепких семей. Сколько страданий и слез принесли эти тучные годы. И им, внезапно и неожиданно разбогатевшим и потерявшим от этого богатства головы, казалось, что так будет всегда. Но – увы.
Геннадий Павлович Стрельцов не расслаблялся – на работе, в офисе, сидел с утра до вечера. И всегда оставался в курсе всех дел. Контролировал всех и каждого, пойманных и замеченных во лжи или в воровстве беспощадно наказывал и тут же, без разговоров, гнал. С бездельниками не церемонился. «Жалость в бизнесе неуместна», – повторял он, кажется, убеждая в первую очередь в этом себя.
Вера в дела мужа не лезла.
Через несколько лет в компании Стрельцова остались только самые проверенные, самые преданные, самые работоспособные, самые настойчивые и самые честные. И компания процветала – выстояла в двух тяжелейших кризисах, когда падали, как подкошенные, колоссы и рушились большие финансовые империи.
Деньги Стрельцовы почувствовали не сразу – вернее, дали себе волю почувствовать их не сразу. Головы не закружились. Довольно долго жили в Вериной двушке: двадцать восемь метров, четвертый этаж, окнами на Можайку, на трассу – не о чем говорить.
Черную икру не ели, омарами не баловались, дорогих часов и костюмов, а также норковых шуб и бриллиантов не покупали, по ресторанам не хаживали.
Вадик учился в обычной районной школе. Вера Андреевна по-прежнему работала в проектном институте.
Квартиры на Золотой миле, на Кутузовском, купили, когда Вадик оканчивал школу. Купили две на одной лестничной клетке – двухкомнатную в семьдесят метров для сына и четырехкомнатную, в сто двадцать, для себя.
– Чтобы твоей душеньке было спокойно, – смеялся Геннадий Павлович, отдавая Вере ключи от квартиры сына. – Девушки появятся, компании – это нормально. А ты спокойна – он и отдельно, и рядом. Полный контроль!
Квартиру свою они обожали – столько вложили сил и столько денег! Обои заказывали из Италии, мебель из Румынии – на этом настоял муж. Настоящее дерево, традиции обработки и прочее. На века.
Стрельцов вообще любил эти два коротких слова – «на века». И был, наверное, прав, это многое означало.
Ковры привезли из Турции, настоящие, ручной работы, шелковые, с переливом. Шторы из Греции, на заказ. А люстры из Чехии – Вера любила хороший хрусталь.
И вот, спустя десять лет решились перебраться за город – на этом настаивал муж.
Вера любила квартиру на Кутузовском и уезжать насовсем не хотела. Решили так – попробуем. Чтобы не резко и не сразу – сначала станем оставаться в имении на выходные, потом на подольше. А дальше – как захотим.
Навсегда захотели довольно быстро. Вера, к своему удивлению, загородную жизнь полюбила почти сразу. Да и как можно сравнить эту жизнь с городской, с ее отравленным воздухом, дикой загазованностью, резкими звуками, серыми пейзажами и всем остальным? Преимущества неоспоримы. Кстати, хитрый Геннадий Павлович в этом почти был уверен – потому что отлично знал натуру любимой жены. Вера – молчунья, Вера – затворница, схимница. Вера не любит общества и шумных гостей. И еще Веруша любит природу – ведь росла в Подмосковье.
Их имение было их жизнью. И создали они его вместе, вдвоем, с такой тщательностью и серьезной продуманностью – от крупного до мелочей, с таким терпением, нежностью и с любовью.
И были там счастливы. Впрочем, они просто были счастливы – везде и повсюду, и такое бывает.
