скачать книгу бесплатно
Беспокойная жизнь одинокой женщины (сборник)
Мария Метлицкая
Женские судьбы. Уютная проза Марии МетлицкойЗа чужими окнами
Хлопотливые домохозяйки и жестокие акулы шоу-бизнеса, красавицы и дурнушки, роковые женщины и тихие простушки – героини этой книги совсем не похожи друг на друга. Но есть то, что их объединяет: извечная, самой природой заложенная потребность отдавать свою любовь близким – мужчинам, детям, родителям.
Но как быть, если твоя любовь никому не нужна? Если еда, приготовленная твоими руками, без дела стоит в холодильнике и некому оценить чистоту до блеска убранного дома?
Если некого утешить? Если в тебе никто не нуждается?
Женщина не может, не должна быть одинокой – героини этой книги пытаются переломить свою судьбу. Некоторым это удается…
Мария Метлицкая
Беспокойная жизнь одинокой женщины (сборник)
Все как обычно
В три часа ночи я встала, тихо выползла из спальни, прокралась в кухню и открыла холодильник. Задумалась – и съела кусок селедки. Вот так. Представить страшно. А сделать? Еще минут сорок мучила совесть, но потом угомонилась и она – вместе со мной. Проснулась с нытьем в правом боку и в паршивом настроении. И поделом! Пиши жалобу на себя. За окном январь, полное отсутствие снега и солнца, гнусная грязь и низкое, тяжелое, серое небо, мелкий, моросящий и колючий, словно ноябрьский, дождь. С действительностью примирили чашка кофе и сигарета. Написала список дел на день. Что поделаешь, такая привычка – фиксировать. По мере исполнения – вычеркиваю. Чем больше зачеркнутых пунктов, тем больше я нравлюсь себе. Раздается звонок. Сын. Голос тревожный. Началось в деревне утро.
– Мам, у нас ягодичное предлежание!
Так, ничего хорошего. До родов четыре недели. Набираю побольше воздуха и говорю безмятежным и бодрым голосом:
– Точно как было с тобой! Ты перевернулся на тридцать девятой неделе.
Веселюсь, хотя знаю, что такое бывает ох как нечасто.
– Да? – еще сомневается сын, но голос чуть веселее.
– Конечно! – вдохновенно продолжаю я. – Обычное дело. Перевернется, куда денется.
– Ну ладно, я работаю, – обрывает он и кладет трубку. Можно подумать, это я ему позвонила и сильно отвлекла от важных дел.
Кладу трубку и лихорадочно начинаю искать Светкин телефон. Мой медицинский авторитет в семье по-прежнему непререкаем, но все же Светка – оперирующий гинеколог. Она – в разделе «ценные люди» и точно относится именно к ним.
Ее долго ищут по отделению, и наконец я слышу ее хрипловатый голос.
– У меня проблемы, – жалобно блею я.
– У тебя? – удивляется Светка. – А я думала, что они ушли под ручку с климаксом.
Острит.
– Ну, не у меня лично, а у Анечки. Анечка – это невестка, – напоминаю я.
– Помню, – резко обрывает Светка.
Я продолжаю:
– Ягодичное предлежание, срок тридцать восемь недель. Я думаю, может, еще перевернется, – с надеждой почти заигрываю я со строгой Светкой.
– Ты думаешь? – закипает Светка. – Ну да, я же забыла, что главный врач у нас ты.
Я все проглатываю. Ну не может Светка простить мне измену профессии. До третьего курса мы учились в одной группе, а потом я бросила институт и перевернула всю свою жизнь. Но, в конце концов, это Светка нам всем нужна, а не мы ей. Нас у нее – огромная туча. И все с проб-лемами. От своих проблем устаешь, а тут чужие…
– Посмотришь Анечку? – подобострастно спрашиваю я.
– А куда я денусь с подводной лодки? – тяжело вздыхает Светка. – Завтра, в восемь ноль-ноль, – с этими словами она кладет трубку.
Сурово, но я совсем не обижаюсь и с удивлением и тихой радостью обнаруживаю в себе не только нажитые с годами хронические болезни, но и приобретенные чудесные качества характера – терпимость, например.
Бедная Анечка, думаю я. Ей сейчас и так тяжело, а завтра еще вставать в шесть и ехать на другой конец Москвы. Я жалею Анечку, и мое сердце утопает в нежности. Это оттого, что я ее искренне люблю. Да-да, свою невестку Анечку. Бывает и так. Собственно, к жене сына у меня два требования – хотя что там требования, назовем это пожеланиями. Первое – чтобы она любила моего ребенка, и второе – чтобы не была клинической идиоткой. И тому, и другому Анечка соответствует с блеском. Ее способность находить компромисс меня потрясает. Моему сыну она прощает все его выпады и сглаживает острые углы. Я вижу, как она смотрит на него, держит его за руку и проверяет, надел ли он теплые носки. К тому же у нее золотая школьная медаль, красный институтский диплом, быстрый карьерный рост и внешность белокурого ангела. Какое мне дело до того, что она не варит борщ и не печет пироги?
– Какая ты у нас умница! – говорю я ей. Искренне, кстати, говорю.
– Вы ко мне так снисходительны! – вздыхает Анечка.
А меня в этот момент распирает от гордости. Боже, как я мудра! И мы обе остаемся довольны собой и друг другом.
Снова звонок. Муж.
– У меня под языком валидол, – сообщает он.
Это означает: у меня ноет сердце, настроение говенное, и ты должна немедленно среагировать на все это. Сигнал к тому, что надо начинать тревожиться, сочувствовать и вообще быть в курсе. Иначе все бессмысленно и болеть ему неинтересно. Так ему легче. А мне? Но кто же думает обо мне? И я немедленно реагирую – встревоженным голосом задаю четкие и конкретные вопросы: где болит, давно ли, характер боли (тупая, острая, давящая).
Пусть Светка не смеется – три курса мединститута что-то да значат. И в семье я действительно главный врач.
Муж на мои вопросы раздражается. Позвонил-то он не для этого. Но все же я чувствую, что ему становится легче. Так всегда, когда кто-то разделяет твою проблему, знаю по себе. Я еще что-то озабоченно советую, но он уже говорит, что я его отвлекаю. Я – его. Вот так-то. Понятно? Отбой.
Я смотрю на свой список и, вздыхая, начинаю его исполнять. Чищу картошку, отбиваю мясо, отвариваю яйца для салата, вытираю пыль, начинаю танцы с пылесосом – моя ежедневная гимнастика. Есть такие дураки, что пылесосят каждый день, – я из них. Но вообще-то у меня собака и кошка, и обе пушистые. Одновременно я включаю стиралку и посудомойку – моих верных, а главное, молчаливых помощниц. Тут я вспоминаю, что Наташка уже третий день не звонит. Хотя для нее это не срок. Наташка – это дочь. Одновременно дочь и стерва. Почему стерва? Потому что хочет – звонит, не хочет – не звонит. Мы ее мало интересуем. В общем, живет своей жизнью. Полная противоположность брату. Я с этим почти смирилась, правда, не до конца – сейчас я особенно резко это почувствовала. Понимаю, что больше не в силах выдерживать характер, теряю уважение к себе, но все же набираю номер ее мобильника. Она отвечает на шестой звонок. Я хорошо представляю дочь в эту минуту: она беззаботно крутит руль, мурлыкая под нос какую-то песенку, и косится на определитель, рассуждая при этом, стоит ли ей брать трубку, если это я. Потом я слышу ее протяжное и утомленное «аллоу-у».
– Ты – стерва, – сообщаю ей уверенно я и напоминаю: – У тебя есть мать.
Она капризно и нараспев произносит:
– У меня плохое настроение.
Это такое у нее серьезное оправдание.
– Что-то с Юрой? – пугаюсь я.
– Что с Юрой? – напрягается дочь. – С Юрой все как всегда. Мои присутственные дни в его жизни – вторник и четверг. Ничего нового.
Дело в том, что Юра женат, и даже более того – у него годовалый ребенок. Наташке он сразу объявил, что любовь любовью, а семью он не бросит никогда. Хотя… Никогда не говори «никогда». Мы-то это знаем. А он, видимо, еще нет – в силу молодого возраста. Я же говорю:
– Приличный человек. – Это я о Юре.
– А ты могла бы хоть раз подумать обо мне? – справедливо возмущается Наташка. – Я-то страдаю! Ты же моя мать, а не его теща.
В логике ей не откажешь.
– Лучше бы ты не страдала, а устроилась на нормальную работу, – начинаю я свою песню, хотя понимаю, что этот наезд не в мою пользу.
– Ты позвонила, чтобы устроить скандал? – холодно осведомляется дочь.
Она уже обиделась. Вся в своего отца. С ними непросто. А со мной? Я беру себя в руки – в конце концов, это мой ребенок, и ему сейчас плохо, правда, ее проблемы, честно говоря, кажутся мне надуманными. С Юрой давно пора расставаться. Как говорится, невеста-то просватана, да и к тому же грудной ребенок. Конечно, этот молодой человек хорош собой, умен, остроумен, щедр и много зарабатывает, но в принципе это должно радовать не нас, а его жену.
Кроме того, их путь к совместному счастью слишком тернист, да и плохо пахнет. Можно найти что-нибудь попроще. Наташке уже двадцать пять, и вообще-то пора замуж. В общем, все как обычно: сначала я обижаюсь на дочь, а потом она – на меня. Так мы и живем.
– Когда заедешь? Я соскучилась, – кидаю я спасательный круг.
– Позвоню, – бросает Наташка. Все. Отбой.
– Позвонишь ты, как же. Опять дней через пять, – ворчу я и ставлю варить овощи на винегрет. Господи, идиотская привычка – два первых, три вторых, как говорит моя мама. Утрирует, конечно. Но в целом… В сказке был раб лампы, а я точно раб кухни. Дети уже живут отдельно, а привычка кашеварить, как на Маланьину свадьбу, увы, осталась. А вдруг кто-нибудь из них заедет поужинать? Не вдруг и не заедет. У них дел по горло. И мои винегреты и борщи их не очень-то волнуют. А если и заедут, то я буду сладострастно мечтать, как все это я рассую по банкам и контейнерам им с собой. Знаю, что они сначала предложат мне «не париться», потом начнут орать и ничего с собой не возьмут. Дураки! Я бы взяла.
Опять звонок. Мама. Она снова не спала и маялась всю ночь: мысли, говорит она. Отключать не получается. Это у нас семейное. Обсуждаем с ней прочитанное за ночь. Почти на все мнения совпадают, только она более доброжелательна и наивна. Рассказываю ей про детей и мужа – естественно, в облегченном варианте, поливать собственных детей и родного мужа неохота даже с мамой. Это моя личная прерогатива, только я могу это делать в любом объеме. Остальные – ни-ни, ни бабушки, ни отцы. Подруги этого и так не делают, они у меня умные. Мама подробно выспрашивает, как у нас дела. Как будто не знает – все одно и то же. Тьфу-тьфу, слава богу! Но ей интересны подробности.
– Ты работаешь? – спрашивает она.
– Когда? – возмущаюсь я и слегка обижаюсь.
Это вообще моя любимая тема – о том, что работать мне некогда. Хотя, если признаться, эту жизнь я делаю себе сама. Наверное, для меня все же первично другое – в смысле, быть женой и матерью. Хотя все считают, что писать – это мое главное и основное занятие. Все считают, но никто не считается. Сама виновата. Пора перестать хлопать крыльями над всеми ними.
– Кончай греметь кастрюлями и садись работать, – решительно напутствует мама.
И я опять злюсь. Вообще-то повторяется схема «мать – дочь». Где-то я недавно это уже слышала!
Я вытираю пыль. Полироль пахнет лежалым бельем, а нарисован на ней ландыш. Собака ходит за мной по пятам. «Ох, надо бы ее расчесать», – мелькает у меня в голове, но опять мешает звонок. На сей раз свекровь. Так, это на полчаса. Я приземляюсь в кресло, закуриваю и, горестно вздыхая, пересчитываю окурки в пепельнице. Пятая сигарета за утро. Понимаю, что такое угрызения совести. Свекровь начинает рассказывать сон. Тщательно и с подробностями. Моя умнейшая бабушка говорила, что пересказывать сны и фильмы – удел малокультурных людей. Свекровь так не думает, но при этом считает себя почти аристократкой – откопала на старости лет невнятные, на мой взгляд, дворянские корни. Какой-то сомнительный дворянин трахнул ее бабушку-кухарку. Короче, есть чем гордиться. Теперь она завтракает сыром рокфор и пьет горячий шоколад (напиток «Нестле» из желтой баночки с зайцем). И говорит, что так завтракал ее дворянский предок. Черт его знает, может, и правда. Потом она вспоминает всех неизвестных мне лично родственников поименно. Потом жалуется на соседей – машины ставят прямо под ее окна (живет она, между прочим, на десятом этаже).
– Господи, а куда же их ставить, эти машины? – оправдываю я соседей. – Ваш сын тоже ставит машину под чьи-то окна.
Но это не работает. Окна-то не ее, а сын как раз ее. И делает он всегда и все правильно – в этом она уверена. У меня по отношению к моим детям такой уверенности нет. Внуками, кстати, она не интересуется, мною тем более. Бодро рапортую, что у нас все чудесно. Это и так, и не так. Но мне так легче, да и ей тоже. В конце разговора она хвалит какую-то мне неведомую Риточку – невестку опять же неизвестной мне Ольги Петровны, – подробно рассказывает про ее пироги, чистоту и кружевные наволочки. Риточка сама эти кружева, видимо, и плетет, что очень трогает мою свекровь. Представляю славную Риточку, склонившую милую гладкую головку над коклюшками с кружевами. Про мои заслуги и безупречную многолетнюю службу ни слова, ни-ни. Да и вообще про все остальное тоже. Ни одного доброго слова или комплимента. Ни-когда. Я стараюсь не обижаться. Иногда получается. Я об этом помню всегда (это я про комплименты и добрые слова) и с радостью говорю невестке Анечке, какая она умница, как хорошо она выглядит, и хвалю ее стряпню. Бутерброды, например. А что, действительно красиво – сыр, сардинка, ветчина, веточка петрушки. Вполне себе натюрморт. И мне это доставляет радость. Честное слово. Хотя, признаться, в душе я все же надеюсь на взаимность и хорошую Анечкину память. Видимо, для меня это важно, а для моей свекрови – нет.
Время вспомнить о себе, и я вытаскиваю из холодильника крупную и слегка подвядшую клубничину. В зеркале в ванной я долго, внимательно и критично рассматриваю себя. Н-да… Восторга никакого. Знаю только точно, что раньше было лучше. В сорок пять обманули: обещали «ягодку опять», но что-то я не заметила. Хотя… Я смотрю на подмятую с боков, потускневшую клубничину и думаю о том, что в принципе и ягоды бывают разные и что имелось в виду наверняка что-нибудь подобное. Вздыхаю и мажу клубникой лицо. Маска. Говорят, полезно. О том, сколько в этой несезонной ягоде нитратов, я стараюсь не думать. Снова звонок. Смотрю на часы. Знаю точно – это Катюша. Это ее время.
– Ну как? – лапидарно спрашивает она. Здороваться у нее нет времени, она человек конкретный.
– Никак, – отвечаю я.
– Наташка звонила? – интересуется Катюша.
– Нет, я сама ее набрала. – Знаю, что сейчас меня осудят, но врать неохота.
– Ну и дура, – беззлобно отвечает Катюша.
– Я мать, – возражаю я.
– Ты дура мать, – уточняет Катюша.
– Может быть, – соглашаюсь я. – Но второе дороже. А потом, ее не переделаешь.
Вот с этим Катюша категорически не согласна. Она пытается переделать близких: мужа, свекровь, брата. И надо сказать, у нее это блестяще получается. Странно, что она не из династии Дуровых.
– А в остальном? – интересуется Катюша.
– У Анечки ягодичное предлежание. Андрей на валидоле, мама опять не спала, а свекровь порадовала рассказом о чужой невестке, очень положительной, естественно, – конспективно отчитываюсь я.
– Ну а ты, ты работала? – нетерпеливо спрашивает Катюша.
– Угу, поработаешь тут с ними, – буркаю я.
– Сама виновата – посадила на шею, – обличает меня Катюша.
Это я и сама знаю, и что, мне от этого легче?
– Все, я бегу, – бросает Катюша.
– А у тебя-то что? – успеваю выкрикнуть я.
– Все о’кей, целую. – Отбой.
Ну хоть у кого-то о’кей, радуюсь я.
Теперь о Катюше. Она – из новых приобретений, такой вот подарок судьбы. Хотя что значит из «новых»? Лет семь прошло или даже восемь. С Катюшей мы познакомились в Турции, куда на неделю меня в одиночестве отправил муж – прийти в себя. У нас вообще-то это не принято, но, видимо, смотреть на замученную меня ему было уже невмоготу. Наташка тогда уже начала вовсю выпендриваться, Кирилла в очередной раз выгоняли из института, что-то там было еще, уже не помню. Путевка была горящей, и отель оказался полное дерьмо. Соотечественники, понятное дело, возмущались по любому поводу и громче всех. Им не нравилось даже море – они орали, что оно грязное. Я что-то этого не заметила. Мне вообще все это было по фигу. Главное, что меня никто не доставал. Я могла часами лежать в шезлонге и смотреть на море. Так я приходила в себя. Кроме меня, равнодушной к сервису и боям с администрацией оставалась еще девушка – худенькая блондинка в черном бикини, огромных черных очках и бейсболке. Когда она шла к морю, я, завидуя ее стройности, тяжело вздыхала: еще бы, молодая, не рожала, наверное. А потом, два изгоя, мы разговорились, она сняла очки, и я увидела, что она вовсе не так молода, а, скорее всего, только слегка моложе меня. А еще я узнала, что у Катюши трое детей. И богатый муж. Да и сама она – продюсер известной программы на ведущем канале. Ничего себе! Я уважаю успешных женщин, а уж теми, кто по ходу устройства карьеры не пренебрег детьми, я просто восхищаюсь. Искренне и от души.
Сначала мы посмеялись над скандальными соотечественниками, потом осудили безрассудных немок, подставляющих вислые и дряблые груди беспощадному турецкому солнцу. Потом Катюша остроумно рассказывала телевизионные сплетни и байки – спелись, короче. Ужинали мы уже вместе, с каждым часом радостно открывая друг друга, приходя к заключению, что мы абсолютно родственные души. А уж когда Катюша начала читать наизусть километрами Бродского и Цветаеву, я в нее влюбилась окончательно. Так из Турции я привезла не дубленку, а верного друга и единомышленника. Хотя, впрочем, во многом мы с Катюшей не совпали. Карьера для нее все же на первом месте. Но у нее, слава богу, сложилось все удачно – успешный и понимающий муж, бабушки, няни, роскошный дом, желтая «БМВ», за рулем которой она смотрится как хрестоматийная новорусская жена – блондинка в «Армани» и «Прадо», типичный персонаж анекдотов. И не все знают, что за плечами – трое детей, западная филология МГУ, три языка в совершенстве и кресло босса в «Останкино».
Лицо здорово стянуло – подсохла клубника. Я иду в ванную и подставляю лицо под сильную струю воды. Мне кажется, что я стала свежее и розовее. Наверное, все же только кажется. Теперь, как я понимаю, у меня есть полное человеческое право сесть за стол и разложить свои бумажки. Но мне опять мешает звонок – опять муж, на сей раз бывший. На сегодняшний день его статус – друг семьи. Так нечасто, но бывает. Он делится со мной подробностями своей личной жизни и упоительно общается с моим вторым мужем, к которому, собственно, я от него когда-то и ушла. Это странно, ведь раньше они почти ненавидели друг друга. У первого были весомые причины ненавидеть второго: еще бы, ведь я смертельно влюбилась и ушла от него. А второй банально ревновал меня к прошлой жизни. Это нормально. Они даже не могли спокойно слышать имена друг друга. Но постепенно все как-то сгладилось, и они стали передавать друг другу приветы. Дальше – больше. Милое общение по телефону. На следующем этапе в чем-то помогли друг другу – один юрист, другой бизнесмен. Первый как-то сказал, что, в общем-то, понимает меня, и еще что-то про то, какой его последователь классный мужик. И второй не задержался: «Я тебя не очень-то понимаю. Почему ты от него ушла? Он в принципе отличный парень». Что ж, им, наверное, виднее. Иногда, когда я слышу, как они воркуют по телефону – ну просто две горлицы, – мне кажется, не будь меня, они бы вообще слились в экстазе (в хорошем смысле, естественно). Я им явно мешаю. Контролирую ситуацию. Итак, бывший муж.
– У меня не клеится с Яной (Ириной, Татьяной, Жанной).
– Неудивительно, – вредничаю я. – У тебя же нет диплома о начальном педагогическом образовании.
Это я так остроумно намекаю на юный возраст его подруг.
– Всем нужно одно и то же, – нудит он, – лавэ, шуба, Сейшелы. А человеческое тепло, понимание, чашка горячего бульона, наконец?
Так, ясно, старые песни о главном.
– А приличную женщину найти не пробовал? – осведомляюсь я.
– Опыт оказался неудачным – она от меня сбежала, – бестактно напоминает он мне обо мне. – А потом, что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду нормальную зрелую женщину, лет тридцати пяти – сорока, пожившую, способную что-то оценить, – терпеливо объясняю я.
– С ума сошла? Это же уже старухи, – возмущается он.
Сволочь. Все-таки очень правильно, что я тогда от него ушла.
