скачать книгу бесплатно
Как ненавидимы людьми,
спасенные собой.
Пускай витает над водой
свободный, мрачный дух,
ко всем, расставшимся с бедой,
безжалостен и глух.
Царский подарок
Вдоль дороги деревни,
между ними погосты.
Над горбами харчевни
осырелые звезды.
Поднебесные звезды,
словно мертвые мыши,
свили теплые гнезда
под рогожею крыши.
Оттоскуют полати,
затоскует телега.
Приготовься к расплате
за беспечность ночлега.
Станут листья бледнее,
обернувшись в овраги.
Краски жизни мутнее
взбаламученной браги.
Пересохшие реки,
как раскрытые ставни,
на ладонях калеки
распростертые камни.
Боль белее березы
и беленого храма.
Поистратила слезы
моя бедная мама.
В дар жестокой царевне
кораблей караваны –
уплывают деревни
в неизвестные страны.
Вещий сон как монета
проступает из пыли,
как звезда и планета,
что когда-то забыли.
Без удачи счастливый,
без вины виноватый…
И цветет здесь крапива,
и чабрец розоватый.
Мотыльки на дощатом полу
Мотыльки на дощатом полу,
потемневшем и темном в углу,
словно огни на прощальном балу
или кто-то просыпал золу.
Окна закрыты и дверь на замке.
Бесы играют со мною в тоске.
Сколько во тьме ни гадай по руке,
счастье всегда вдалеке.
Падшие стаи расправленных птиц
в бледном Китае растерянных лиц.
Полуживой лабиринт верениц
всех не прочтенных страниц.
Ты босиком между ними идешь,
не испугай их и не потревожь.
В тело вселяется нервная дрожь.
Ты сам на себя не похож.
С медной монеткой, зажатой в горсти,
меткой удачи в тревожном пути.
Пусть не сумеешь душу спасти,
помни, что все впереди.
Любимый шут
Царь кровожадный дружит с ежом,
садит на стол его, делает рожи,
дышит как ежик, и еж дышит тоже,
каждый друг в друга душой погружен.
Я – это ежик, а царь – это он.
Оба от страсти лезут из кожи.
Было бы проще не лезть на рожон,
жить, как и прежде, в мирах параллельных.
Богу молиться, иметь десять жен,
песенок десять пропеть колыбельных
перед отходом к глубокому сну.
Или заместо запоев недельных.
взять и разграбить родную страну.
Но самодержец увлекся ежом,
даже ежу это стало понятно.
Еж оставляет зловонные пятна
в ворсе ковров, где он изображен
рядом с властительным другом своим.
Мы сами не ведаем, что мы творим.
Время грозит прорасти мятежом,
вспыхнуть готовым уже безвозвратно,
страшным пожаром, скота падежом,
пастью чумы, что ощерилась жадно,
к горлу приставленным ржавым ножом…
Возгласом, что прозвучит многократно
в космосе невероятно большом.
На гильотину взойти? Ну и ладно.
Просьба: любезнее будьте с ежом.
Пусть я для вас самодур и пижон.
Пусть не мужчина я вовсе, а тряпка.
Главный вопрос государства решен!
Мне тяжела Мономахова шапка!
Да, мой приемник будет ежом
с мордочкой будто куриная лапка.
Власти верховной священным гужом
наделена мной иголок охапка.
Что ты во тьме озираешься зябко?
Прочь самогонку, несите боржом!
Ночная гроза над озером
Ты этого хотел, ты это ждал,
Ты ее жаждал, сам того не зная.
Гроза ужасна как лесоповал
в кривых клыках сторожевого лая.
И ночь, над нами звезды расстилая,
обрушилась в губительный астрал.
Рассеян крик кликуш и зазывал,
поскольку мир исполнен большей страсти,
чем суета любви и воля к власти.
И гордый человек безмерно мал
и беззащитен от лихой напасти.
Что было раньше – жалкий карнавал.
Гроза огромна как лесной пожар,
и как огонь беспечно ненасытна.
И в водяном костре ни зги не видно.
Прозренье, выстрел, солнечный удар,
ниспосланный с небес Господний дар,
который в старости принять постыдно.
Отвесные ряды живых зеркал,
в которых растворилось отраженье,
и дребезжащий льдом девятый вал
сминает легкость быстрого скольженья,
застывшую нелепость положенья
поспешно водрузив на пьедестал.
Вода надменно обняла леса.
И в нервной дрожи скручивая пальцы
листвы и хвои, не глядит в глаза:
так выспренно знакомятся страдальцы,
чтоб через миг рассорится, расстаться,
не вытащив козырного туза.
Я слышу – надвигается гроза.
Земли и звезд сомкнулись полюса.
Живому не уйти от мрачной жути.
Все медленнее катится слеза,
и сердце бьется воробьем в мазуте,
и слышит с того света голоса.
Вторжение внезапностью своей
сравнимо с беспощадным печенегом.
Победа достижимей и верней,
чем меньше обмозгована стратегом.
Тому уж не дожить до лучших дней,
кто не успел обзавестись ковчегом,
Срывая дерн, хватая беглецов
за шиворот, заталкивает в ниши
медвежьих ям их выпавшие грыжи,
выкручивает руки, сносит крыши.
Пронзив столетний дуб, в конце концов,
подходит к дому моему все ближе.
Мелькая в окнах вспышками зарниц,
заглядывает взором незнакомым
в смятенье недописанных страниц.
И горе застывает в горле комом,
когда она с ужимками блудниц
льнет к старым стенам, сгорбившись над домом.
Разряды шарят в озере багром,
неистово проламывая днища
замшелых лодок, бочек с серебром,
словно клюкой копаясь в пепелище.
И разрывают, брезгуя добром,
утопленников мрачное кладбище.
