скачать книгу бесплатно
Комната с розовыми обоями
Хельга Мерц-Оллин
Мир несправедлив, и порой даже праведная месть наказуемая. Перед Вами, дорогие читатели, детективная история с элементами триллера, рассказанная от двух первых лиц – молодой девушки, Кэти Хорн, которая ловит на живца через социальные сети педофилов, и – подошедшего к последней черте, старшего инспектора криминальной полиции Кардиффа Алана Брауна. В столице Уэльса осенью 2016 года происходят несколько жестоких убийств. Жертвами преступника становятся немолодые мужчины. Один из убитых был уличен в связи с несовершеннолетней девушкой. «Убойный» отдел во главе с Аланом Брауном начинает расследование, в ходе которого вскрываются давние преступления…
Хельга Мерц-Оллин
Комната с розовыми обоями
Книга 1
Воскресенье
Глава 1
– Мисс Хорн, Кэт!
Двенадцатилетняя Мафанви осторожно коснулась моего плеча. Я и не заметила, как задремала, сидя за столом. Бросила взгляд на часы, электронное табло показывало 01:45. За окном черно.
– Что случилось? Почему ты еще не в кровати?
Мой голос охрип, безумно хотелось спать. Эта ночь для меня уже вторая по счету без сна.
– Мы с Дженни, – она махнула куда-то за спину рукой. – Не можем уснуть. Можно нам посмотреть какое-нибудь кино?
Дженни стояла чуть поодаль от своей подружки. Обе девочки жили в одной комнате и очень сблизились за время, что провели в нашем Центре.
Они были совсем не похожи и внешне и по характеру. Мафанви – рыжеволосая, щупленькая, вечно сующая свой вздернутый носик во все дела, творящиеся вокруг. Дженни, наоборот, задумчивая, скромная, очень высокая брюнетка, старше своей товарки на два года.
Завтра Мафанви покинет наш Центр – ей нашли фостерную семью. Девочкам, наверное, очень не хотелось расставаться, и я решила пойти им на встречу, пусть хоть последние часы проведут вместе. Тем более что с развлечениями у нас всегда было туго, интернет и мобильные телефоны, как признанное зло для детей, были под строжайшим запретом, оставалось лишь доброе, старое телевидение.
Я взяла ключи от гостевого зала, и мы вышли из кабинета для персонала, так мы его гордо называли, на самом деле это был крошечный закуток, огороженный стеклянными панелями. Наши шаги гулко разносились по коридору, огромное здание было погружено в полумрак, стояла особенная дремотно-сонная тишина, присущая только большим помещениям. Каждый звук, шарканье по линолеуму наших ног, звяканье ключей в моей руке, отдавался эхом и терялся высоко под самым потолком.
Я открыла одну из дверей, и мы оказались в маленьком зале. Хоть он и назывался гостевым и предполагал, что в нем должны приниматься посетители, то есть родственники наших подопечных детей, его обстановка оставляла желать лучшего. Два ветхих дивана вдоль стены, несколько разномастных стульев у окна, напротив небольшая плазма и вытертый коврик на полу. Обычная безликая казенная обстановка.
Оконная рама была приоткрыта, и в зал задувал холодный октябрьский ветер, видимо кто-то из персонала решил тут проветрить, и забыл закрыть перед уходом. Я опустила раму и задернула пыльные шторы. Девочки прыгнули на диван, включили телевизор и принялись щелкать пультом в поисках нужного канала.
– Кэти, мы посидим в темноте, – предупредила меня Мафанви.
Я глянула на часы, настало время обойти все вверенное мне отделение, посмотреть все ли в порядке. Закрыв за собой наглухо дверь зала, не хватало еще, чтобы все проснулись и собрались тут на ночные посиделки, я выбралась обратно в коридор.
Все мои подопечные крепко спали, я даже заглянула в туалет, проверила, не курит ли кто там тайком. Моя ночная воскресная смена проходила спокойно, без происшествий. За два года, что я проработала в Центре социально-психологической помощи подросткам, случалось всякое. Тайные связи с мальчиками, ссоры, перераставшие в драки, распитие спиртного ночью под одеялами. Была даже неудавшаяся попытка суицида, но все обошлось.
Специалисты неохотно шли сюда работать, не всякий может найти общий язык с подростками, пусть в данном случае с девочками, в крови которых бушуют гормоны. Мне эта работа нравилась, с детства я мечтала стать психологом, правда мое отрочество нельзя было назвать счастливым, и мечта так и осталась мечтой.
Благодаря своей удаче и сообразительности мне удалось закончить три курса факультета здравоохранения в университете Гламоргана. После получения диплома бакалавра я устроилась работать сюда, в Центр, на должность простого воспитателя. Круг обязанностей у меня, как у молодого специалиста, был узкий – суточные дежурства два-три раза в неделю. Но между тем дети меня любили, может за мою молодость, может просто не видели во мне взрослого из-за моей внешности. В свои двадцать пять я выглядела как не сформировавшийся щуплый четырнадцатилетний подросток и одевалась сообразно – темные джинсы и кенгуруха, капюшон, натянутый до самого носа.
Я вернулась обратно в гостевой зал, Мафанви и Дженни сидели, обнявшись, и смотрели знаменитый маньячный ужастик по кабельному. Девчонки покатывались со смеху смотря, как несчастная жертва типа в маске и черном балахоне с визгом бежит ночью по лесной чаще. Я тоже невольно улыбнулась. В настоящей жизни так не бывает, все намного проще и жестче. И мне и этим девчонкам этого ли не знать.
Мафанви привез в Центр социальный работник месяц назад, после того, как она попалась на магазинной краже. Девочка жила большую часть времени на улице, пока мать-гулена устраивала свою жизнь с очередным кавалером.
От Дженни отказались родственники-опекуны, якобы не смогли с ней справиться, она постоянно грубила и убегала из дома. Но на самом же деле, Дженни рассказала мне по секрету несколько дней назад, ее дядя по материнской линии, сексуально домогался ее. Говорить об этом с психологом девочка не захотела, боясь, что родственники обвинят ее в бессовестной лжи и ей просто никто не поверит.
Судьба каждого ребенка здесь, в Центре, была полна жутких подробностей. В городе наше заведение за глаза называли приютом для трудных подростков, но на самом деле все не так – эти дети не злостные нарушители общественного правопорядка, им просто вовремя никто не пришел на помощь, как в свое время и мне ни одна живая душа не помогла.
Наш штатный психолог, Элис Купер, статная красавица с иссиня-черными до пояса волосами, всерьез полагала, что все подростки жестоки, безжалостность заложена в них самой природой. Нет, такими их делает жизнь и мы, взрослые. Маленький ребенок, совершая свои первые шаги в нещадном мире, учиться жизни у старших, копирует их поведение.
Нет никакой чудовищной трансформации из невинной крохи в безжалостного тинейджера. Есть только безграничное детское доверие, которым мы бездушно пользуемся.
Как живется на улице, я знала не понаслышке. Свое совершеннолетие мне пришлось встретить в заброшенном доме одного из недостроенных поселков на северо-востоке от Кардиффа.
За полгода до этого, осенью, в стране, да и по всему миру, как раз грянул экономический кризис и многие стройки встали. Я, приехав теплой весной из другого города на последние деньги, наткнулась на целое поселение таких же скитальцев. Два парня и четыре девушки, самой младшей было лет пятнадцать, устроили нечто вроде сквота в трехэтажном недострое, которому только еще предстояло стать особняком в псевдо викторианском стиле. Окна за неимением стёкол были затянуты полиэтиленовой пленкой, матрасы лежали прямо на черновом бетонном полу.
Сквотеры с радостью приняли меня в свою кампанию, люди, которые сами находятся в затруднительном положении, всегда более отзывчивы и сострадательны к чужой беде. Когда ты сыт и у тебя есть крыша над головой, перестает смущать, например, почему возле ночного клуба толкутся несовершеннолетние девчонки, которые предлагают себя за бутылку пива и за возможность переночевать в теплой кровати.
Я устало присела на стул и, отодвинув штору, выглянула в окно. Темное небо чуть заметно посветлело на востоке, по стеклу забарабанил дождь. Деревья в парке Хит за дорогой тревожно шумели, словно неспокойное море. Ветер гнал желтые листья по серому октябрьскому газону. Сильные порывы ударяли в окно, заставляли стекла тонко звякать.
Гул ветра напомнил мне, как ладонь зажимает рот матери, чтобы та не кричала. Она сильно пьяна, еле стоит на ногах, и справиться с ней легко. Безжалостные руки тащат мать в ее спальню и накидывают петлю на шею. Там под потолком проходит деревянная балка, веревку перекинуть удается не с первого раза, грубая пенька срывается и больно ожигает мои ладони. Мать мычит и вырывается из сильных объятий, но руки беспощадны. Они тянут конец веревки вниз все сильнее. Ветер яростно стонет под крышей дома, тоскливо свистит в слуховом окне.
Стоп, нужно прекратить об этом думать. Нельзя ворошить прошлое. Эти слова, как заклинание, я повторяю себе каждый день. Иногда лучше спрятать воспоминания подальше, отказаться от них, иначе они могут ворваться в мою жизнь и развеять все, как ветер за окном раскидывает багряные и желтые листья, собранные в аккуратный ворох.
Сегодня в девять утра я сдам свою смену и буду свободна целых три дня. У меня накопилось много неоконченных дел, надеюсь, за выходные мне удастся со всем разобраться.
Для начала, например, не помешает навестить дядю Дженни. Они живут за рекой Тафф в Риверсайде, довольно неплохой район, много парков и сквериков. Я могу побродить поблизости от их дома, присмотреть что там и как.
Завтра, в понедельник, решаю я.
Глава 2
В Кардифф пришло очередное серое утро.
Когда я продрал свои глаза, то понял: первое – серьезные проблемы со здоровьем у меня не за горами, все мои сорок шесть лет и непомерное количество порций виски, которые в последнее время помогают мне крепче заснуть, висели на мне тяжким грузом, второе – я опаздываю на вскрытие.
Наш патологоанатом Рейни страшный говнюк и зануда, стоит хоть один раз проявить к нему неуважение и он буквально выест все мозги: вскрытие будет проводить медленно или вообще задвинет в конец очереди и придется ждать до вечера, а то и до завтра. Сегодня выходной день, он и так делает нам большое одолжение, работая сверхурочно.
Я позвонил констеблю-стажеру Майку Андерсону и предупредил его, что задерживаюсь, пусть придумает что-нибудь для Рейни, вроде меня вызвали срочно к шефу, в общем он парень не маленький, сообразит.
Майк был еще одной моей проблемой и головной болью, он, совсем желторотый птенец, пришел ко мне в отдел по раскрытию особо тяжких преступлений против личности пару месяцев назад. Мой шеф, старший констебль Марк Стейн, буквально навязал его на мою голову, оказывается этот сопляк ему приходится родственником, внучатый племянник тетиного дяди. Пришлось кивнуть головой и согласиться, за что себя ненавижу.
С каждым годом прогибаться под начальство становилось все тяжелее и противнее. В отделе и так хватало ничего не делающих бездельников, а толковых ребят раз-два и обчелся. Теперь, с приходом Майка, появился еще и стукачок, который каждый вечер заходил в кабинет к шефу и давал ему весь расклад. Без вопросов, и до него все капали друг на друга, но сопляк превзошел всех. Мне же еще и приходилось выполнять роль няньки, сегодня, например, я взял Андерсона на первую для него резекцию, чтобы малыш быстрее врубился в нашу неблагодарную службу.
Шеф, кстати прочитал мне целую лекцию о том, что мы, старшее поколение, должны взращивать себе на смену кадры так же старательно и усердно как в свое время воспитывали нас. В этом есть доля истины; меня, конечно, так не опекали. Но когда я пришел в этот отдел стажером много лет назад, то начал свою службу под присмотром сержанта Джона Кертиса.
Он был старше меня лет на семь, и я смотрел на него снизу вверх в прямом и переносном смысле этого слова. Я сам не маленький, но он был выше меня на четыре дюйма и за глаза его все называли «здоровила». Но, несмотря на свой внушительный вид Джон был страшный аккуратист, всегда чисто выбрит и хорошо одет, преступники сдавались к нему в руки буквально пачками, за что начальство ставило его всем нам в пример. Если бы он остался работать здесь в Кардиффе и не переехал в Ньюпорт после того, как женился, то, думаю, сейчас бы занимал мое место, был бы старшим инспектором и заправлял моим отделом. Но уехав, Джон тоже не прогадал, несколько лет назад, насколько я знаю, его повысили до старшего констебля, теперь ему подчиняется вся полиция соседнего графства.
Отдел, который я возглавлял, занимался большей частью убийствами. Хотя они в столице Уэльса происходят не так уж часто и в основном обычная бытовуха: мужу не понравился приготовленный обед, два соседа не поделили бабу или наркоше не хватило на дозу.
Кардифф город спокойный, даже несмотря на то, что до Лондона рукой подать, несколько часов на машине и ты там. Общую статистику преступлений портили только огромное количество ночных клубов и пабов, да студенты, приезжающие на учебу в четыре Университета. С начала сентября население города и близлежащих городков увеличивалось на четверть. Очутившаяся на свободе молодежь отрывалась на всю катушку вдали от родителей и творила порой такое, что даже я, видавший всякое, снимал перед ними шляпу.
Вчерашний случай, правда, выпадал из общей картины – мужика связали и залили в него столько вискаря, что он дал дубу. И, похоже, над ним неплохо поиздевались – ему, еще живому, о чем свидетельствовало сильное кровотечение, срезали все пальцы с рук и мы их так и не нашли. Обнаружил его вечером в субботу коллега, который заехал, как пояснил он нам потом, забрать кое-какие бумаги по работе у своего сослуживца.
Дверь в доме была настежь, мужик лежал в кухне на небольшом обеденном столе, ноги и то, что осталось от рук, примотаны скотчем к ножкам. Вокруг несколько пустых бутылок и две лужи крови на полу. Коллега, конечно, ударился в истерику, пытался мужика как-то реанимировать, делал искусственное дыхание. Пока он бегал туда-сюда и суетился, разнес всю кровь на обуви по дому. Наши криминалисты потом долго и тихо вспоминали все его генеалогическое древо до седьмого колена. Все возможные улики были затоптаны и заляпаны.
Нам с Майком пришлось несколько часов допрашивать этого коллегу в участке, мы извели на него гору салфеток, а он все никак не мог успокоиться. Мне даже не понравилась его излишняя напускная забота о мужике; пусть и проработали они вместе три года в одном небольшом рекламном агентстве, но друзьями то не были.
Само убийство представлялось мне пока мутным, расплывчатым, без четкой картинки, мотив и цели, которые преследовали преступники, были не ясны. Если кого-то убивают, выходит, что он получил по заслугам, хотя звучит жестоко, но это истина. Случайного ничего не бывает. Если ты сделал кому-то плохо – жди ответа, и он не всегда прямо пропорционален обиде. Даже если слабая старушенция случайно в магазине выставила напоказ свой кошелек с целой вязанкой фунтиков, а эту радостную для себя картину заметил чахлый наркоман, которому срочно нужны были бабосы. В темном переулке он восстановит справедливость, воздав старухе по заслугам.
До больницы, где расположен городской морг, я добрался быстро – благо живу рядом в районе Уитчерч, да и машинка у меня резвая, свой опель я приобрел пару лет назад. Хотел потешить свое мужское самолюбие. Новая машина – новая жизнь, женщины, которые падут к моим ногам пачками. Глупый самообман стареющего мужика, о бабье я вообще не хотел думать, как-то не тянуло.
Майк ждал меня на парковке. Шел дождь, ветер зло трепал одежду – обычная погодка для октябрьского Кардиффа.
Я ненавижу этот город. Улицы здесь для меня слишком узкие, в легком бризе с залива мне всегда чудится запах тухлой рыбы. После окончания Бристольского университета и полицейской академии мне прочили карьеру в столичной полиции в отделе SCD-1 или на худой конец в SCD-7, но я застрял здесь. Каждый день говорил себе, вот сегодня возьму и подам прошение о переводе, но день проходил и наступал вечер, все оставалось как есть.
– Рейни ждет нас уже минут двадцать, – такими словами встретил меня Майк. – Я сказал ему, что вас вызвал старший констебль.
– Ладно, сойдет. Ты как – мандражируешь?
Он пожал плечами. Вид у него был не очень, на молодом холеном лице, наверняка он мажется каким-нибудь супер увлажняющим кремом, застыло обреченное выражение человека, который впервые увидел, как машина размазала по асфальту кошку. Но все-таки я не думаю, что вскрытие толстого лысого мужика оставит такой уж и неизгладимый след в его душе.
Мне в первый раз не так повезло: пришлось смотреть, как патологоанатом истязал тело ребенка. Рейни тогда еще не работал, его место занимал Кит Ричардс. Для меня двадцатичетырехлетнего он был почти стариком в свои пятьдесят шесть лет.
Я до сих пор с содроганием вспоминаю, как он копался, осматривая ее тщательно дюйм за дюймом. Как резал плоть и кромсал секатором хрящи грудины, с каким визгом пила входила в кости черепа.
Ее звали Анна, и ей было всего девять лет. Девочка пропала с детской площадки на территории одного из парков. Подонок увел ее за руку. Их засекла единственная в том месте уличная видеокамера, висевшая над одним из оживленных перекрестков. Тогда в девяностых качество съемки оставляло желать лучшего и то, что на ней Анна и неизвестный, мы поняли лишь только по цвету ее одежды. Они шли рука об руку, девочка не сопротивлялась, не пробовала убежать. Наверное, это было самым страшным, то бесконечное доверие с каким она слепо вложила свою маленькую ладошку в лапу преступника и двинулась навстречу своей жестокой смерти.
Анну искали целую неделю и нашли в зарослях тростника на берегу реки.
Я никогда не забуду, как спускался по крутому откосу вслед за Джоном, ноги скользили по раскисшей глине. Несколько дней шли проливные дожди, почва расползалась и с противным чавканьем отпускала мои ботинки. Чтобы удержать равновесие я хватался за хлипкие деревца и кустики. Внизу уже работали эксперты и следственно-оперативная группа. Над телом девочки возвели белый шатер, чтобы сохранить хоть какие-то оставшиеся улики.
Джон был как обычно в костюме чуть ли не от Бриони и лакированных туфлях, меня его помпезный и неуместный обстановке наряд бесил. Он ступал осторожно, боясь испачкаться. Я внимательно смотрел себе под ноги, стараясь не думать, что ждет нас там, у реки. Впереди Джон неловко оступился и, чтобы не упасть, опустился на одно колено. Вот ты и замарался, злорадно подумал тогда я, глядя на его широкую спину. Не знаю, что на меня нашло, во мне кипела злость.
К месту происшествия – тогда так и не было установлено, где точно убили Анну, здесь же на берегу или преступление было совершенно где-то еще и потом ее тело привезли к реке – начальство согнало всех полицейских, даже тех, кто отдыхал после дежурства. Нас заставили смотреть на мертвого ребенка, как будто она была учебным пособием. Мне хотелось накрыть ее чем-нибудь, оградить от посторонних глаз.
Светлые, спутанные, смешанные с илом волосы, нагота худенького истерзанного тельца и Джон, безучастно оттирающий на этом фоне платком свою штанину от глины. Две такие не совместимые вещи стали для меня тогда откровением. Равнодушия к произошедшему преступлению я ему так и не простил.
Мы не нашли ту тварь и ничего не смогли откопать, хотя очень старались. Сначала преступлением занимался весь отдел и толпа «летунов», через полгода только двое детективов, Джон и я, а через год нераскрытое дело отправилось в архив.
На снимке, что мы взяли для розыска Анны, у ее убитой горем матери, невысокая девчушка, на фоне осеннего леса. Светлые, почти льняные, волосы аккуратными волнами спускаются до самого пояса, наверное тяжело было за такими ухаживать, простое платьице с узором из ромашек, поверх светлая шерстяная кофтенка, погода хоть и солнечная, но все-таки осень.
Именно такой она приходила тогда ко мне каждую ночь. Я ложился после длинного, наполненного обычной рутиной рабочего дня, гасил свет и чувствовал, как она стоит в изножье кровати и смотрит своими мертвыми глазами. В искаженном сплетении сумрака комнаты с уличным освещением я угадывал ее неясную тень, которая с каждым ударом моего сердца проступала все четче и яснее. Глядя на нее, я ощущал глубокую грусть и печаль, как-будто упустил нечто важное. Это изматывало. Я не мог спать черными ночами и единственное, что помогало так это виски.
Именно тогда я решил жениться, иначе просто бы спился, не особо выбирая себе спутницу жизни, практически на первой встречной. Моей избранницей стала валлийка Шона Эвандс, яркая девушка, темноволосая, голубоглазая, под стать мне высокая, с кучей родственников – всевозможных тетушек и дядюшек, к которым мы каждые выходные делали визиты вежливости. У меня, единственного ребенка в семье, от такого количества приторных улыбок и наигранного участия ехала крыша. Они все говорили между собой на валлийском, а я сидел как идиот и лыбился с умным видом ничего не понимая.
Постепенно моя работа стала отнимать слишком много времени. Я возвращался домой ночью и Шона всегда спрашивала, как прошел мой день, но у меня не было желания с ней говорить и обсуждать что-либо; собираясь утром на работу, старался побыстрее покинуть наше семейное гнездышко.
Моя жена была идеальной женщиной, никогда меня не пилила; я проводил свои свободные вечера в пабе – она принимала все как должное; я изменял ей направо и налево – она знала об этом и молчала; и никогда не говорила мне, что хочет завести ребенка. Пять лет назад мы с ней расстались, мне стало жаль ее, в свои тридцать шесть она еще могла начать жизнь заново, и я собрал свои манатки и ушел.
Я никогда не любил ее, просто в ней была необходимость. Мне нужен был кто-то рядом мрачными бессонными ночами.
Я и Майк спустились по узенькой крутой лестнице в морг. В тесной каморке натянули на себя одноразовые зеленые халаты и бахилы, взяли с собой по медицинской маске.
В прозекторской, залитой неживым ярко белым светом, было жутко холодно, даже в сравнении с ненастным октябрьским утром. Я невольно поёжился, моя легкая парка не спасала от холодрыги. Увидев это, Рейни злорадно улыбнулся.
Мы друг друга тихо ненавидим уже давно. Сейчас я даже не могу припомнить, с чего все началось, кто первым кому перешел дорогу.
До меня уже дошли слухи, что у моей бывшей роман с этим засранцем. Мне было как-то плевать с высокого дерева, но думаю Шона, зная, как я отношусь к Рейни, специально снюхалась с ним. Интересно только было бы увидеть, как они вместе смотрятся: скорбный головою задохлик Рейни и высокая, длинноногая бывшая миссис Браун.
Классная парочка.
– Что, Алан, боишься у нас тут свои яйца отморозить?
Он вздумал меня подколоть.
– Моему горячему телу все нипочем. А вот тебе твои похоже уже не так дороги.
Я решил его сильно не злить, да и настроения с утра пререкаться не было.
Рейни покачал головой, типа, что с тебя возьмешь, и включил камеру.
– Аутопсию проводит врач Роберт Рейни, – сказал он в микрофон, бросил косой взгляд в мою сторону. – Присутствуют старший инспектор Алан Браун и констебль Майкл Андерсон. Дата: 9 октября 2016 года, воскресенье. Время 08:10.
Какое дурацкое у него имя – Роберт, каждый раз, слыша его, я удивляюсь. Моя бывшая имела привычку орать во время секса. Наверняка она под ним каждый раз истошно кричит: «О, Роби!» Фу, представив эту картину, я поморщился и передернул плечами.
Всегда мне в голову лезут странные мысли, во всем вижу грязь и червоточину. Издержки профессии. Когда я вечером встречаю на улице прекрасную молодую девушку в коротеньких шортиках, то не думаю как остальные, что у нее красивые ножки и она их заслуженно выставила на показ. Я лишь соображаю, как скоро ей встретится какой-нибудь извращуга и, в лучшем случае, в мой отдел поступит заявление от пострадавшей по факту изнасилования или же, в худшем, мне придется выезжать с опергруппой на место изуверского убийства.
Ассистент между тем уже помог Рейни снять черный пластиковый мешок с тела. Фотограф сделал несколько снимков.
– Итак, личность установлена: Пол Дэвис, сорок три года, рост шесть футов и один дюйм, вес двести семьдесят фунтов.
Рейни монотонно диктовал в микрофон.
Мне не обязательно было присутствовать на вскрытии и любоваться на Роби, одного Майка было бы достаточно. Но сегодня с утра нашего шефа приспичило созвать на брифинг, чтобы осветить в прессе вчерашнее убийство, кучу журналистов второсортных изданий и я решил из двух зол выбрать меньшее. К тому же я не любил читать сухие отчеты судебно-медицинской экспертизы, уж лучше увидеть все воочию.
Я покосился на Майка, пока он держался молодцом. Рейни с ассистентом тем временем срезал одежду с тела. Тряпок на убитом было не так много – линялая белая майка, широкие трусы-боксёры и один носок. Ассистент поместил все в прозрачный пакет и подписал. Второй носок мы нашли в доме Дэвиса под столом и приобщили его к делу как улику. Фотограф подошел поближе и щелкнул труп с разных ракурсов. Затем Рейни отщипнул пинцетом кусочек кожи для образца ДНК.
– Подойдите ближе, детективы, – сказал он нам. Мы повиновались. – Следов борьбы на теле не обнаружено, не считая небольших гематом на лице. По рентгену тоже все чисто, лишь старый перелом ноги. Пальцы на руках срезаны скорее всего садовым секатором или ножницами по металлу.
Он приподнял кисть руки Дэвиса, чтобы нам было лучше видно.
– Смотрите, края ран как бы сдавлены с обеих сторон. На момент нанесения увечий он был еще жив.
Значит, Дэвис не сопротивлялся и дал себя примотать скотчем добровольно, а может к тому времени он был настолько пьян, что уже ничего не понимал. Или же ему угрожали оружием и он подчинился. Зачем было отрезать пальцы? Пытались что-то у него узнать?
Я посмотрел на жертву. Мужику при жизни не мешало заняться спортом и жрать поменьше всякой бурды, лежа на секционном столе под мощными лампами, он своей расплывшейся тушей напоминал моржа. Огромный живот возвышался как гора. На секунду мне стало жаль Рейни – как он будет свежевать такой кусок жира?
Мне тоже пора завязывать с бургерами и жареной картошкой. В университетские годы я всерьез занимался регби и если бы не это обстоятельство, то уже давно бы стал похож на Дэвиса, как брат близнец.
– Вчера я взял анализ крови, – продолжал Рейни. – Отправил в токсикологическую лабораторию, результаты уже готовы. Предварительно скажу: он умер от остановки дыхания, но не от потери крови. Количество алкоголя в крови десять грамм этанола на литр, что является смертельной дозой. Других отравляющих веществ не обнаружено. Обратите внимание: нижняя губа разорвана, на щеке слева несколько характерных небольших гематом, как от пальцев. Похоже, что ему силой вливали алкоголь.
– Что насчет времени смерти? – спросил я.
