скачать книгу бесплатно
Мы поднялись на пятнадцать ступеней вверх и оказались на маленьком пятачке, со всех сторон окруженном черными портьерами, среди которых виднелась узкая стальная дверь. Ни замка, ни ручки… Я провел по двери рукой – гладкая, холодная сталь. Не зацепиться. Внезапно разочарование охватило меня… Наверняка здесь скрыт какой-то хитрый механизм, возиться с которым можно полжизни… Я откинул одну из портьер – известняковая кладка. То же было и за другими портьерами. За этими стенами находились комнаты для гостей – видимая часть этого дома. Я уже поставил ногу на ступень, чтобы спуститься вниз, как вдруг обомлел: стоящий рядом со мной Йоган исчез! Я глазам своим не поверил… Пока я ощупывал известняк в поисках тайного механизма, монах как провалился!
– Йоган! – громко позвал я. – Брат мой, где же вы?
Я напряг слух. Мне показалось, что я слышу его голос, но очень далеко.
– Йоган! Йоган! – еще громче крикнул я.
– Толкайте две-е-рь… – послышалось как из преисподней, – …крети-и-н…
Я пнул ногой прямо по отполированной поверхности, и дверь стукнула монаха по лбу.
– Это вам за кретина, – улыбнулся я и хотел зайти, но монах, потирая ушибленный лоб, вытянул руку вперед:
– Стойте на месте! Это ловушка! Зайти – просто, выйти отсюда – невозможно!
Сильная пружина уже бесшумно давила мне в спину. Я поспешил выйти и придержать ее. Моему взору открылась страшная картина: у стены, на деревянной подставке стояла женщина в черной полумаске, из-под которой блестели глаза. У ее ног сидели два полуистлевших мужских трупа. Я едва не уронил факел.
– Боже, упокой души несчастных детей твоих! – сказал монах, крестя троицу.
Женщина была как живая – на ней было белое когда-то, а теперь посеревшее от пыли платье, отделанное изящными кружевами. Кожа на лицах мужчин ссохлась, обнажив зубы, из-за чего казалось, что они беззвучно смеются над нами.
Монах подошел к женщине и, сняв с нее маску, отпрянул: свет факела отражали два крупных изумруда, вставленные в запавшие глазницы. Это было чучело!
– Господи, спаси и помилуй!
Монах поспешил выйти из комнаты, задев меня.
Я посветил на дверь: изнутри она была такой же гладкой, как и снаружи. Несчастные тщетно пытались открыть ее… Я отправился вслед за братом Йоганом.
Мы спустились вниз и вернулись назад, к центру галереи, откуда и начали свое путешествие. Нам предстояло изучить левый рукав замка, но воздух в ловушке был такой зловонный, что мы почли за благо прежде выйти наружу – вдохнуть свежесть ночной прохлады. К тому же мне было интересно, как там верный Брут.
Брут сидел снаружи и, едва завидев нас, бросился навстречу с радостным лаем. Весь его вид говорил: «Наконец-то домой! Побежали из этого ужасного места!» Но каково же было его разочарование, когда мы с Йоганом опять пошли в дом.
– Идем с нами, Брут! – позвал я. Но пес, жалобно взвизгнув, спрятал морду между лап и остался лежать, глядя на меня глазами, в которых была вся скорбь мира.
Вдохнув свежего воздуха, мы почувствовали себя лучше.
– Сейчас бы глоток доброго вина из монастырского подвала! – вздохнул монах, и я согласился с ним.
– Вино из подвала вряд ли, но вполне приличное пиво и вкуснейшие колбаски мне обещали! Я приглашаю Вас. Вы ведь разделите со мной трапезу, брат Йоган?
Монах поднял глаза к небу, развернул ладони кверху – и пробормотал:
– Если Господу будет угодно оставить нас в живых, охотно! На все Его воля…
Мы вернулись в галерею.
– Интересно, какие мерзости скрывает эта стена? – монах провел ладонью по стене с нишами – она образовывала правильный полукруг.
– Есть лишь один способ проверить это, – сказал я.
Монах то и дело охал, читая надписи под нишами, но вазы я больше не бил, и так все было подписано: легкие, печень…
Вдруг монах остановился у очередной ниши и прочел:
«Сии глаза были лживы, но они сохранили свет невинности».
В сосуде, несомненно, находились те самые глаза, место которых заполнили драгоценные камни… Я вздрогнул, вспомнив лицо покойницы.
Мы уже почти дошли до лестницы, когда с улицы раздался жуткий вой пса. Я побежал назад.
– Брут! Брут! Ко мне!
Я выскочил на широкое крыльцо и нашел пса, лежащего у колонны. Он дрожал мелкой дрожью, изо рта клочьями свисала пена. Я успокаивал его, гладил жесткую шерсть, но он никак не реагировал, продолжая трястись. Вышел Йоган, запыхавшийся от быстрой ходьбы.
– Полагаю, что за нишами находится еще одна комната, – сказал он. – Я простучал стену – там определенно что-то есть!
Оставив несчастного Брута, мы обошли дом. С противоположной стороны не оказалось двери, но на уровне второго этажа было окно. По всему выходило, что это окно естественным образом освещало сердцевину дома, обнесенного каменной стеной, уставленной страшными вазами. Заглянуть в окно можно было только спустившись сверху дома, ибо ближайшие деревья росли на почтительном расстоянии. Дверь же, скорее всего, находилась на самой стене.
Вернувшись, мы еще раз тщательно осмотрели стену, обшарили ниши, но поиски не увенчались успехом. Раздосадованные, мы решили оставить поиски до утра.
…Я внес дрожащую собаку в дом и положил на ковер рядом с камином. Нашлись дрова, и мы без особого труда развели огонь.
Пес все порывался ползти… ползти из проклятого дома, где в каждом углу, в каждой трещине, в каждой складке портьер таилось зло, которое он ощущал во много раз острее, чем мы, люди.
Монах сидел в широком кресле у камина и то и дело подкармливал огонь поленьями. Я сел на ковер рядом с собакой и, гладя ее, задремал.
Когда я открыл глаза, ни пса, ни монаха в зале не было. Камин давно потух, и пахло отсыревшим углем и плесенью.
– Йоган! Брут! – крикнул я что есть мочи.
Ответа не последовало. Я встал, чувствуя во всем теле ужасную ломоту, и, еле передвигая ноги, вышел наружу. На крыльце, прислонившись к колонне, где я нашел пса, сидел монах. Лицо у него было серое, глаза закрыты, в ногах лежал Брут и скулил. Забыв про собственную немощь, я в два прыжка оказался у колонны и взял Йогана за руку. Веки его дрогнули, и он приоткрыл глаза.
– Зло… – прохрипел он. – Здесь повсюду зло… Бегите, брат мой, ибо один вы не в состоянии справиться…
В заплечном мешке у меня была бутылка, на дне которой осталось немного воды. Я приставил горлышко к бледным губам монаха, он с благодарностью сделал глоток.
– В руки Божьи возвращаю дух мой… – начал было монах, но я не стал слушать, взвалил его, точно мешок с овсом, на плечо и понес к лазу.
Брут пролез первый, за ним я, а после я вытянул за руки и Йогана. Я молился, как умел, чтобы Господь не забирал его жизнь. И Бог услышал. Понемногу лицо монаха стало розоветь, и он уснул на траве, подогнув под себя ноги – совсем как ребенок. Я услышал лай собаки – Брут нашел останки нашей лошади – ее разодрали волки.
– Интересно, что скажет на это герр Штрауп? – сказал я вслух. – Однако если сейчас же не тронуться в путь, мы сами можем стать добычей волков. – Я посмотрел на герб С*, висевший над воротами.
…Но я не смог уйти! Приласкав собаку и дав ей наказ охранять сон монаха, я вернулся назад. Бегом я пробежал левую галерею и поднялся по винтовой лестнице наверх.
Пятачок, стальная дверь, портьеры… все было зеркальной копией правого крыла. Я решил толкнуть дверь, но не заходить внутрь. С ноги дверь не открылась, тогда я надавил всем телом и, ввалившись внутрь, оказался в ловушке: дверь сзади бесшумно отпружинила и встала на место.
Ругая себя за неосторожность, я огляделся по сторонам. Трупов здесь не было. По крайней мере, на виду. Посреди комнатки стоял ящик, похожий на гроб. Он был накрыт черной тканью. Как зачарованный, я подошел и одним рывком сорвал ее: ящик на три четверти был заполнен зеленоватой, густой и прозрачной жижей и укупорен толстым стеклом. Сквозь все эти преграды на меня смотрела девушка, в которой я узнал свою ночную гостью, что столь бесцеремонно влезла ко мне под одеяло.
Девушка резко стукнула ладонями по стеклу, но оно было достаточно прочным и выдержало удар. Лицо пленницы исказила гримаса, и она стала барабанить по стеклу, вспенивая вокруг себя белые маслянистые пузыри.
Я отпрянул, вновь накрыв черной материей страшный ящик. Но он продолжал сотрясаться – ведьма внутри отчаянно хотела выбраться наружу.
Стараясь не поддаваться охватившей меня панике, я стал осматривать небольшое помещение пядь за пядью, надеясь найти ход, по которому Амалия проникла ко мне той памятной ночью. Пол вокруг покрывал слой грязи, какие-то опилки, волосы, обрезки ногтей… Подойдя к двери, я еще раз осмотрел ее. Дверь была идеально ровной, и с моей стороны открыть ее было невозможно.
Подойдя к противоположной стене я стал ощупывать ее. Безуспешно! Скоро потухнет факел, и…
Я задумался. Намерения Амалии явно не из лучших – улыбнись она мне, я бы сам помог ей выбраться. Разве не это было моей первоначальной целью? А что если отпустить ее и заставить вывести меня отсюда, а заодно узнать о том, что здесь, в конце концов, происходит?
Рассуждая таким образом, я принял решение. Достав из заплечного мешка кинжал, я спрятал его за голенище и шагнул к ящику.
– Я бы не стал этого делать, – послышался за спиной голос, показавшийся мне знакомым.
Я обернулся, и последний всполох пламени осветил грустную насмешку на лице барона С*. Факел погас.
…От неожиданности я потерял дар речи. Барон невесть каким образом открыл дверь (впоследствии я частенько ломал голову, как ему это удавалось, и, наконец, догадался, что это была приставная магнитная ручка), и мы оказались на пятачке. За одной из портьер оказалась стена-перевертыш, декорированная известняком, как и все прочие, и, пройдя сквозь нее, мы оказались в весьма уютном помещении с мебелью в стиле ампир.
Завещание барона
Комната была освещена стеклянными колбами, внутри которых находилась субстанция, вроде той, в которую была помещена Амалия. Барон С показал мне на кресло, сам сел за стол, вытащил из ящика мешочек и длинную трубку черного дерева и, глядя мне в глаза, стал забивать трубку табаком из мешочка. Я узнал его терпкий запах.
– Полагаю, юноша, у вас ко мне масса вопросов? Я готов! Спрашивайте…
Я следил за быстрыми движениями его длинных благородных пальцев и не знал, с чего начать.
Сейчас я понимаю, насколько глупо прозвучал тогда мой первый вопрос:
– Альфред, вы человек?
Барон ухмыльнулся в усы и начал раскуривать трубку. Раскурив, он посмотрел на меня сквозь сизый дым, и от этого взгляда мне стало не по себе.
– Я ученый, потерпевший неудачу. Счастливейший из смертных, взлетевший так высоко, что падение мое оказалось гибельным не только для меня, но и для тех, кого я когда-то любил…
– Я вас не понимаю, барон.
– Вы живы, этого достаточно. Глаз вы потеряли в результате неудачного падения. А ведь я мог уничтожить вас, тем более, что вы убили моего верного Камала. Хотя на вашем месте я, вероятно, сделал бы то же самое. Всему виной страх… Во всем виноват я сам – не уследил за Амалией.
– Кто она?
Прежде чем ответить, барон встал, подошел к книжному шкафу и достал толстенную книгу в золотом переплете – не листая её, он извлек оттуда две фотографические карточки и протянул их мне. Одна фотография была семейной, снимок был сделан в мастерской Мёбиуса, в Вене. С карточки на меня смотрели сам барон, и красивая светловолосая женщина с прелестным ребенком на руках.
– Моя жена, Вилма. На руках у нее наша дочь, Амалия.
– Где ваша жена сейчас? – спросил я.
– Вы уже имели счастье познакомиться с ней. Она прекрасна, не правда ли? И оба ее любовника охраняют ее вечный покой.
Я посмотрел на барона – он не производил впечатления сумасшедшего.
– Вы убили ее?
– Нет, она умерла сама по трагической случайности. Я написал три записки: две ее почерком, одну своим. И назначил всем троим встречу в одном месте. Незадолго до этого я установил новые двери… Понимаете, я ученый, и мои изыскания поглощают меня целиком. Когда я вспомнил о Вилме, она уже спала. Впрочем, как и ее кавалеры.
Барон тихо засмеялся, и я опять усомнился в крепости его рассудка.
– А что заставило вас столь дико поступить со своей дочерью? Амалия больна?
– Мой друг, все намного хуже. Она мертва! Уже двенадцать лет я поддерживаю жизнь в ее теле – питаю его, обрезаю волосы и ногти…
Барон опять затрясся от беззвучного смеха. Наконец, лицо его вытянулось, глаза погасли.
– Я проиграл! – воскликнул он. – Возомнил себя Богом!
Он протянул мне карточку, на которой была изображена та же малышка, что и на первой фотографии, но в белом гробу и с венчиком из белых роз на голове.
– Я хотел вернуть дочь! – крикнул он, и глаза его были страшны в тот момент. – Разве это не нормальное желание убитого горем отца?
Барон достал из-под стола бутылку вина, словно фокусник, в два счета откупорил ее. Как по волшебству на столе появились два бокала. Разливая вино, он снова казался спокойным: движения его были точны, руки не дрожали.
– Я все решил для себя. Вас мне послала сама судьба, и я не упущу возможности использовать вас в качестве своего душеприказчика. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности?
В глазах барона угадывалась мольба, хотя тон не терпел возражений.
– Допив с вами это драгоценное вино, я пущу себе пулю в лоб. Достойное завершение недостойной жизни, – глубоко вздохнул он.
– А как же Амалия?
Барон резким движением оторвал безупречный воротничок у своей рубашки, и я увидел сине-желтые кровоподтеки на его шее.
– Амалия давно мертва. Выращенное мною существо погибнет вместе со мной.
Барон достал из-под стола объемный ящик.
– Здесь вы найдете ценные бумаги на все мое имущество. Передайте вашему другу, иезуиту, пусть попытается вымолить для меня прощение у Папы.
Барон опять усмехнулся.
– Эх, жаль виноградники! – он еще раз отхлебнул из бокала. – За жизнь! – И выпил до дна.
Пораженный, я также хлебнул из своего бокала.
– А почему вы решили, что я не человек? – буравя меня взглядом, вдруг спросил барон.
– В ту ночь, когда ваша дочь… когда Амалия проникла ко мне, а потом появились вы… я не знал, что это вы и Камал… Я был уверен, что это слуги дьявола: так горели во тьме глаза…
Губы барона тронула усмешка.
– Пойдемте!
