ЧВК Херсонес

Светлана Гребнева даже не повернула головы, то есть она просто продолжала загорать, как на безопасном нудистском пляже, а вот волосатые мужики так и не смогли согласовать, кто первый пойдёт с ней знакомиться. Дальше сами понимаете.

Слово за слово, завязалась драка, и к тому моменту, когда мы доплыли до борта «Феба», все жаждущие любви и ласки плевались в воде, вынужденно охлаждая свой пыл. Девушка завернулась в полотенце, улыбаясь мне с самым безмятежным видом:

– Вы живы, Александр? Удивительно, не ожидала, но, возможно, у богов на вас другие планы. Расскажите же, что там было?

– Сначала валим отсюда.

– Нет, союзники, сначала выпьем!

Герман хотел было поддержать меня, но сбился и неожиданно ткнул пальцем в сторону скал. К нам хорошим кролем приближались ещё с десяток зомби. Морская вода их не пугала. Но даже если мы и могли бы просто дать по газам, то люди, пусть и озабоченные, находились в опасности. И мои новые друзья это поняли.

– Феоктист Эдуардович, – могучий великан принял из рук Светланы свой сотовый телефон, – у нас тут некоторые проблемы. Не посмотрите?

Не знаю уж, на какие кнопки он надавил и какие каналы подключил, но практически в ту же секунду над головами зомби заклубился лёгкий дымок, и солнечные лучи сожгли их всех буквально в пепел. Наверное, какое-то новое российское оружие типа боевого лазера «Задира», способного просто воспламенять вражеские беспилотные аппараты в воздухе на любой высоте.

До пристани мы добрались в считаные минуты. И это ещё несмотря на то (а может, благодаря тому!), что Денисыч на нервах вылил в себя сразу две литровые амфоры. Да что говорить, мы там все пригубили по стаканчику ради успокоения нервов.

Я рассказал о подделках и тайной засаде зомби, Светлана гладила меня по плечу, ежеминутно повторяя, что не в состоянии понять, почему я до сих пор живой. Герман Земнов слушал сурово и задавал вопросы по существу. Чувствовалось, что этот человек прошёл сложный жизненный путь, был не в одной горячей точке и уж насмотрелся всякого.

Знаток древних языков вертел штурвал, продолжая прихлёбывать и петь. Казалось, его гимн греческим героям не имел ни начала ни конца, а просто формировался под настроение…

Зашли в Гурзуф, под Пушкинские скалы,Фашисты налетели, но бог есть!Пока они пугали нас оскалом,Мы свастику заставили их съесть!За нами Гера и сам Аид,А кто не с нами, уже убит…

…Много позже я узнал, что беззаботный пьянчужка Диня, кроме того что он реально владеет кучей древних языков, между делом не такой плохой поэт. Просто от него ждут дешёвых стишков и песнопений на праздники, юбилеи, похороны, дни рождения или любые другие торжества, где разрешено выпить. Хотя бы чисто символически, по чуть-чуть.

Ну и, соответственно, любая поэзия также воспринимается лишь на уровне разгорячённого спиртом мозга. Лирика тут не катит, философия тоже. А вот яркое, короткое четверостишие, способное сойти за тост, будет самое оно. Уж так сложилось, ничего не поделаешь.

Примерно через час – полчаса – сорок минут, не знаю, мы уже стояли в кабинете Феоктиста Эдуардовича. Директор внимательно смотрел на нас сквозь тёмные очки и наконец-то предоставил слово мне:

– Грин, вы ведь единственный, кто был внутри бункера? Если в двух словах, кратко, докладывайте.

– Это подделки.

– И?..

– Вы сами просили в двух словах.

Великан укоризненно толкнул меня локтем, а вот Светлана, наоборот, ободряюще улыбнулась. Короче, потом я максимально подробно описал всё, что видел в пещере нацистов, и убедительно доказал: ничего из представленного не могло быть истинными сокровищами музея Пушкина.

То, что вывезли нацисты, не так легко найти, а вся цель создания этого фальшивого «бункера», возможно, была лишь в том, чтобы просто убить всех любопытствующих. Хотя лично я не понимаю, как возможно воскресить мертвецов, сделать из них зомби, направлять и целенаправленно провоцировать их на агрессию к любому живому человеку. По крайней мере, современная наука никак это не объясняет, что уж говорить о временах Великой Отечественной…

– Вы уверены? – в голосе директора «Херсонеса» как раз таки звучала крайняя неуверенность.

– Да, картины – подделки. Мраморные скульптуры из гипса, вся бронза тоже раскрашенный гипс. Я не знаю, кому и зачем понадобилась такая дебильная шутка, но, может быть, это так развлекаются конкуренты из какого-нибудь другого музея?

За моей спиной раздался утроенный вздох. Герман, Светлана и Денисыч одновременно прикрыли рты, настороженно переглядываясь, словно каким-то чудом я попал в цель.

Директор выразительно глянул на них, опустил взгляд в какие-то бумаги, два раза что-то подчеркнул старой перьевой ручкой и улыбнулся мне:

– Поздравляю вас, Александр Грин. Вы с честью выдержали испытательный срок, проявив выдержку и храбрость. Никого не сдали, ни разу не отступили, а мелкие огрехи случаются у каждого, даже у меня. Но отныне вы можете считать себя полноценным сотрудником нашей команды. Держите!

Он протянул мне новенькую красную корочку – удостоверение музейного работника. Фотография из моего личного дела, начальственная подпись плюс круглая синяя печать «Херсонес».

– Огромное спасибо, – даже опешил я.

– Заслуженно, молодой человек. Поздравляю! Денисыч, накроешь поляну?

– Уже метнулся исполнять!

– Светлана Сергеевна, Афродита вы наша, одна просьба, ну не надо так уж активно провоцировать мужской пол. Вам-то прикрыться нетрудно, а там двоих бедолаг врачам пришлось откачивать на берегу, чуть не утонули люди от возбуждения. Я понимаю, что они сами виноваты, но вы уж как-нибудь, а?..

Золотоволосая девушка равнодушно кивнула. Чувствовалось, что подобные просьбы или разносы для неё не впервой и реагировать на них она не собирается от слова «никак».

– Земнов, к вам претензий нет. Задание проведено с минимальными имиджевыми потерями, впрочем, почти как и всегда. Представлю к премии.

– Но…

– Разумеется, не только вас, но и остальных сотрудников. Все свободны!

И лишь когда мы развернулись на выход, за моей спиной раздалось классическое:

– А вас, Грин, я попрошу остаться.

Директор дождался, пока за Германом закроется дверь, и жестом указал мне на кресло. Я сел, переодеваться времени не было, но гидрокостюм почти высох. Пару ссадин слегка пощипывало от морской соли, но в целом легко отделался и, более того, был готов полезть в ту пещеру ещё раз. Передо мной вновь поставили тот же бокал красного вина, на этот раз отказываться было просто невежливо.

– Как я понимаю, у вас ко мне вопросы? Спрашивайте, молодой человек, я весь к вашим услугам.

– Можно узнать, так вы всё-таки частная военная компания или музей?

– Частный выставочный комплекс, – поправил он.

– И чем вы занимаетесь?

– Тем же, чем и все подобные организации, – сохранением культурных ценностей. Ну, кроме того, иногда мы их ищем, находим и возвращаем на историческую родину, – Феоктист Эдуардович коснулся краем своего бокала о мой, послушал хрустальный звон, сделал глоток, покатал вино во рту и продолжил: – Порой нам приходится пользоваться не самыми цивилизованными методами, иногда нарушая правила, но чаще всего просто находя лазейки в законодательстве России и других стран. Как говорится, exitus acta probat.

– Цель оправдывает средства, – согласился я. – Так чем мне предстоит заниматься? Лазить по подземельям Калининграда, сражаться с вампирами Подмосковья, искать Янтарную комнату?

– Можно подумать, вам это не нравится? Александр, ещё до того, как ваш самолёт сел в аэропорт имени Айвазовского, мы уже прекрасно знали, кто вы и что из себя представляете. Уверен, что вы вольётесь в наш коллектив. Но позволю себе дать некоторые советы на будущее.

Я кивнул, не выпуская удостоверение из рук.

– Итак, не разрешайте Герману доминировать. Он хороший парень, но частенько переувлекается заботой о своей команде. Не стройте планов относительно Гребневой. Сколько я её знаю, ещё ни один смертный не смог закрутить с ней долгосрочного романа. С Диней вы подружились или подружитесь, он балабол и пьяница, но далеко не дурак. А вот грубить нашему сторожу не стоит категорически.

– Я не грубил.

– Но вы собирались. Так вот, поверьте, не надо. Сосо по-своему честен и уж верен, как цепной пёс. Его не обязательно любить, достаточно просто уважать. Да, ещё. Не ходите по нашим коридорам в одиночку, это натуральный лабиринт. Как проектировалось здание остаётся только гадать, архитектор был либо пьян, либо вообще вредитель, вы заблудитесь в трёх соснах. Что-то ещё?

Мне на минуточку захотелось спросить, почему он не снимает тёмные очки в помещении, но, наверное, это было невежливо. Мало ли причин, по которым у людей слишком чувствительная радужка или проблемы со слезоточивостью век?

– Пожалуй, пока нет. С вашего разрешения, займусь изучением музея, экспозиции, запасников и всего прочего.

– Не возражаю. Но я хотел попросить вас об одолжении: если будете рисовать – а вы будете, – пожалуйста, показывайте мне, что у вас получилось. Обещаю не отнимать и не критиковать!

Естественно, мне пришлось вновь кивнуть. В принципе, ничего ужасного в такой просьбе не было.

– Вот и отлично! Но сначала отпразднуем ваше боевое крещение! Идите в сад, там соберутся все сотрудники. Меня не ждите, мне нужно отправить пару срочных писем.

– А-а, простите, – вдруг вспомнил я. – Вам никто не говорил, что у вас профиль Аполлона Бельведерского?

– Много и много раз, – Феоктист Эдуардович привстал, с улыбкой протянул мне ладонь, и после крепкого рукопожатия я отправился на поиски своей комнаты.

Как вы понимаете, мне нужно было хотя бы переодеться, а потом и перекусить не помешало бы. От вегетарианского завтрака в животе остались одни печальные воспоминания. Надеюсь, на обед здесь подают что-нибудь более существенное, чем фрукты, мёд и молоко…

– Это роковая случайность.

– Все вы так говорите…

– Кто все, я у тебя один.

– И что? Я не вправе знать других? Милый, а тебе не кажется, что ты меня подавляешь?

– Каким образом?! Это просто невозможно физически.

– Всё равно ты абьюзер.

– Тебе расстегнуть половинку лифчика?

– Да. О-о, да…

– Я всё ещё подавляю тебя?

– Разумеется, но ты умеешь довести женщину до оргазма-а…

…Я пошёл по коридору направо, свернул за угол, ничего там не обнаружил, повернул направо, опять повернул… ни дверей, ни табличек, хоть бы какой план прохода в этом странном лабиринте повесили. Ну, хотя бы в целях пожарной эвакуации, честное слово. Мне пришлось блуждать довольно долго, минут пятнадцать – двадцать, при этом не обнаружив ровно ничего.

Логика вступала в противоречие с реальностью: дом был большой, но ведь не огромный. Откуда здесь такие длинные переходы? Почему когда мы идём с кем-либо из сотрудников музея, то без труда попадаем в нужное место? Оставалось сесть на пол, прислонившись спиной к стене, и просто орать в полный голос, пока меня не услышат и не придут на помощь. Я был готов уже и на это.

Одну дверь мне всё-таки найти удалось, но открыть её не получилось. А когда прислушался, мне даже показалось, что там внутри бродит и дышит какой-то большой зверь; из-под косяка доносился запах навоза и крови, как со скотобойни. Так, может быть, очень даже хорошо, что замки надёжные. И тут из-за поворота послышались тяжёлые шаги, я бодро вскочил на ноги, встретившись с мрачным взглядом сторожа.

– Идём, – бросил он.

Разумеется, я поспешил последовать за ним. Но идти молча казалось невежливым, к тому же, помнится, директор просил относиться к грузину с уважением. Я попытался вежливо завязать разговор, но, честно говоря, получалось не очень…

– Знаете, а мой отец лет тридцать назад был в Тбилиси. Удивительный город, как он рассказывал, невероятное сочетание советской архитектуры с историческими развалинами, старого города с новомодным авангардом. Но грузинская кухня – это вообще нечто! Чахохбили, сациви, хачапури, хинкали… Хинкали – это ведь не пельмени, верно? Называть их пельменями почти святотатство! Он рассказывал, как правильно их есть: сначала нужно прокусить…

Сторож проворчал что-то невнятное, из чего можно было сделать вывод: фанатом грузинской кухни он не является. Хотя мясо, похоже, любит.

– Знаете, ещё его поразило ваше вино. Вроде как он зашёл в супермаркет на Руставели и по совету продавщиц купил трёхлитровую бадейку сухого красного вина в пластике. Не помню, как называется, но не «Мукузани» и не «Саперави». Так вот литр он выпил в отеле, а оставшиеся два просто вылил себе в ванну! А почему? Потому что вино у вас стоило дешевле, чем вода! Это же просто невероятно, правда?

Церберидзе обернулся и посмотрел мне в глаза. В его взгляде читалось неизбывное презрение ко всем, кто потребляет для утоления жажды хоть что-то, кроме чистой воды. Я нарвался на грузина-трезвенника, как вообще такое возможно?!

Но вообще-то, да. На истории искусств, изучая знаменитую галерею портретов героев войны тысяча восемьсот двенадцатого года, преподаватель мимоходом рассказывал нам, что генерал Багратион (Багратионашвили) не употреблял ни капли спиртного! Бывают же совпадения…

– Ещё, знаете, он отметил толстых и ленивых тбилисских котов. Бродячих собак на улицах не было, за этим следят, а вот коты и кошки буквально в каждом дворе. Причём такие независимые, вроде как протянешь руку погладить, так они на «кис-кис» даже не отзываются. Видимо, ждут обращения на грузинском языке?

Мне казалось, что я слегка пошутил, но почему-то именно последняя тема задела неведомые доселе струны в тёмной душе сторожа. Он было схватил меня за рукав, требуя подробностей: где конкретно находятся эти наглые коты, какие они, сколько их, домашние, дикие, в каких местах наибольшая концентрация популяции?

Но отвечать не пришлось, мы уже пришли. За какие-то четыре-пять минут он вывел меня к моей комнате, дождался, пока я быстро переоденусь, и так же молча сопроводил в сад, хотя я уверен, если бы мне пришлось блуждать по коридорам самому, то вырваться на свободу к вечеру уже было бы хорошим результатом. Надо попросить у кого-нибудь из сотрудников схему переходов в здании, а то так ведь и заблудиться недолго.

– Саня, зема, бро! Герой дня нарисовался!

Мне навстречу кинулся Денисыч с двумя амфорами в обеих руках. У фонтана, под зелёным сводом, на том же столе была расстелена белая скатерть с греческим узором по краю, а на ней высилась целая куча разнообразных блюд. Жареная баранина, запечённые овощи, всяческие фрукты в вазе, так называемый греческий салат, горячая мусака трёх видов, неизменные белый хлеб, мёд и молоко. На всех – четыре тарелки, но пять бокалов.

– Старикана Церберидзе даже не зови, он не умеет вести себя за столом, – на ушко пояснил Диня. – Светоч наш директорский с челядью не ест, хорошо, если вина прихлюпнет. Но, кстати, прихлюпывает он знатно, ибо в алкашке разбирается, почти как я!

Я на минуточку хотел расспросить его о той странной фразе (если кто забыл, у входа в пещеру он сказал мне: «Не боись, что они тебе сделают…»). То есть, получается, он знал, что там будут зомби? Да, разумеется, он всё знал, как и остальные знали!

Ох, ребята, ваши пранки и розыгрыши, так называемое «посвящение в музейные ряды» давно устарели и не работают. Но признаю: актёры, грим, запах, холостые патроны, общий антураж, конечно, поражают. Было круто, это впечатляет…

– Да, я буду счастлив с вами поработать.

– Зема, ты о чём?

– Обо всём и сразу, – я встал у стола, самолично наполнил свой бокал и, не дожидаясь остальных, в четыре глотка выпил вино. – Пусть все боги, покровительствующие истории искусств, всегда будут на нашей стороне!

Герман, Светлана и Диня безропотно выпили по глотку, глядя на меня несколько округлившимися глазами. Я победно улыбнулся: значит, они поняли, что мне известна их шутка и я готов играть по их правилам. В конце концов, на новой работе в Крыму ко мне отнеслись без предвзятости, питерского высокомерия или московского снобизма.

Ну а приколы у каждого свои, иначе трудно всю жизнь посвятить уходу за рассыпающимися рукописями или изучению гравюр Дюрера на предмет скрытых в них масонских символов. Музейщики – это всё-таки своеобразная каста, и, наверное, мне повезло быть причастным к одному из их древних кланов…

Далее был поздний обед, плавно перешедший в ранний ужин. Тосты произносил один я, поскольку из всей нашей компании их знал лишь Диня, да и тот вечно повторял одну и ту же фразу: «Хвала Дионису!» – и никто с ним не спорил.

Если вы помните школьный курс мифов Древней Греции, то этот самый Дионис считался богом виноделия. На каменистых островах плохо росла пшеница, зато виноград буквально пёр из-под земли, так что греки успешно меняли вино на зерно, что вполне объясняет священный культ Диониса на этих территориях. Возносить ему громкие хвалы в Крыму тоже было совершенно логичным и правильным!

Первый виноград сюда завезли греческие колонисты, они же его культивировали и доводили до совершенства, так что по сей день крымские вина «Массандра», «Коктебель», «Агора», «Инкерман», «Саук-Дере», «Князь Голицынъ» являются лучшими на территории России! За эту землю, подаренную нам Потёмкиным и Екатериной, стоило воевать, и её никогда нельзя отдавать никому на свете…

Примерно через часок к нам таки присоединился Феоктист Эдуардович. Как и предупреждал наш вечно поддатый приятель, директор не присел за стол, не съел даже единую оливку, а лишь стоя поднял бокал, толкнув коротенькую речь:

– Друзья и соратники! В наших рядах произошло пополнение. Все мы помним искусствоведов Николая Утехина, Петра Изюмского, Валерия Скотникова, Алексея Лужко и многих других, что прошли мимо нас и чей путь был столь же ярок, сколь и краток… Вечная им память.

Все на минуту склонили головы и выпили не чокаясь.

– Но сегодня дружный коллектив нашего музея пополнился новым молодым, дерзким и удачливым – не побоюсь этого слова – специалистом по истории искусств широкого профиля, художником и вообще хорошим человеком! Александр – это прекрасное древнее имя, обозначающее «защитника мужей», то есть полководца и воителя. И пусть мы не ведём войны, а занимаемся самым мирным, тихим музейным делом, наша команда будет рада принять вас в свою дружную семью!

Все дружно встали, стукнули днищами полных бокалов о стол, проливая вино, а потом столь же единодушно протянули их в мою сторону. Я даже чуть не расплакался, честное слово. Мне было предложено подойти к каждому из сотрудников, произнося одни и те же подсказанные директором слова:

– Что бы ни было, где бы ни было – мы вместе!

В ответ мне торжественно клялись:

– На Олимпе или в царстве Аида – всегда вместе!

Короче, если вы поняли, так красиво и торжественно меня ещё ни разу не принимали на работу. Это было вдохновляюще и романтично…

Что там должно было быть дальше после многозначительного «романтично», я, честно говоря, уже и не помню. Вроде бы мы засиделись до темноты, до первых звёзд над головой. А потом как-то незаметно рассосались по своим комнатам. Меня вырубило почти сразу.

Вроде бы часом (двумя, тремя) позже дверь скрипнула, потом кто-то тёплый и голый залез ко мне в кровать, но я был совершенно не в том состоянии, чтобы хоть как-то реагировать. Просто обнял Светлану за широкие плечи и уснул сном младенца. Пробуждение было весёлым…

– Саня, ты уж так ко мне не прижимайся. Не то чтоб я сразу был весь против, но мне хотя бы выпить надо, настроиться…

– Денисыч?! – я пинком колена вышиб его из своей кровати. – Какого ты… Аcta est fаbula[6]. Сваливай, короче!

Он не обиделся, его вообще трудно задеть за живое. Как оказалось, вчера мы засиделись до вечера, так что именно Диня помог мне дойти до моей комнаты, сгрузил на кровать и настолько устал, что присел на краешек отдышаться, но сам не заметил, как там же и уснул. Спать он способен в любом месте и в любом положении, а поскольку всегда находится в поддатом состоянии, то и спит хорошо, и сны ему плохие не снятся.

Пока наш специалист по древним языкам, сперев моё полотенце, отправился в душевую, я смог наконец-то заняться рисованием. И пусть я не профессионал, не состою в союзах художников, но в зарисовке своих воспоминаний обычной гелевой ручкой или чёрным фломастером есть некое медитативное просвещение. Становится зорче глаз, твёрже рука, чище голова и чутче сердце. Блокнот быстро наполнялся рисунками последних событий. Ну и тем более что мои сёстры-близняшки обожают мои рисунки…

Хорошо рисовал мой отец, даже преподавал в художественной школе. Именно он и привил мне любовь к изобразительному искусству и его истории – от первых наскальных изображений до современных граффити или махрового концептуализма. Это когда хрестоматийный вопрос: «Скажите мне как художник художнику, вы рисовать умеете?» – становится уже просто оскорбительным. Я попробую пояснить.

В наше время модный перфомансер может ни разу не держать в руках кисть, не пачкаться краской, не возиться с глиной или кусками мрамора, ничего не знать о цвете и перспективе, ни разу не нюхать скипидар (а нюхать совсем другое), но тем не менее считаться гениальным художником! Если кому очень уж интересно, так я навскидку назову с десяток таких раскрученных имён.

Но суть не в этом. Просто ещё со времён службы на флоте мне было скучно писать домой короткие эсэмэски или звонить. Зарисовывать увиденное всегда гораздо интереснее. И пусть мне порой доставалось от старшины, но зато меня частенько отряжали написать для флотского начальства какую-нибудь немудрёную картину. Служба давно закончилась, а привычка к рисованию осталась…

– Ты слышала, они вспомнили всех. Сами их загубили, а теперь вспоминают.

– Вообще-то это моя заслуга. Ты отказалась убивать.

– Но я помогала тебе устраивать засады, заманивать в ловушку, и в конце концов…

– Да, да, ты была голодна.

– Я всегда голодна.

– О, уж я-то в курсе…

– Что?!

– В смысле «что»?

– Ты сказал, что я толстая!

– Мама-а…

– Ого, да ты творец? Дай глянуть, – вернувшийся Диня ловко выхватил у меня блокнот. – Это Светка? Ничо, похожа. А Герману ты чёт плечи разбабахал. Это я? Это не я! Это вообще карикатура какая-то! Сожги сейчас же! Жги, говорю, а то обижусь.

Я отобрал у него рисунки и, разумеется, сжигать ничего не собирался.

– Какая у вас здесь Сеть? Мне нужно подключить интернет.

– Ну… так-то он только у директора, но, если обещаешь не показывать мой портрет остальным, так и быть, скажу пароль.

– Договорились.

– [e-mail].

Я забил настройки вайфая. Вроде подключается, но связь аховая.

– Наследие мрачных потсхрущёвских времён, – поддакнул Денисыч, заглядывая мне через плечо. – Слушай, бро, а подари мне этот рисунок? Ты ещё кучу таких сделаешь, а я тебе даже попозировать могу, как Фрина Праксителю.

– То есть голым? Вот этого точно не надо. Просто возьми на память.

– Дурачочек, – голосом Голема из «Властелина колец» захихикал он. – Наивная душа, мог бы что-нибудь слупить с меня за подарок.

– Мы же друзья.

– Кто? Мы?! Типа что ли ты и я? Ой, бро, я тебя умоляю, с таким, как я, не дружат…

– С чего вдруг?

Диня присел на краешек кровати, одутловатое лицо его стало очень серьёзным.

– Ты думаешь, почему мы все здесь? Очень любим возиться с пыльными артефактами, ржавыми пряжками и битыми-перебитыми черепками? Светка обожает расписную посуду? Германа хлебом не корми, дай мрамор полапать? Я знаю два раза по шестнадцать на фиг никому не пощекотавшихся языков, а смысл? Директор из дома уходит с рассвета до заката, туда только переночевать идёт, значит, очень хорошо ему там, да?

– Расскажи, – сухо попросил я.

Он покосился на сумку в углу, мне пришлось встать и достать из неё холодную амфору, и после двух-трёх больших глотков прямо из горла Диня вытер губы и тяжело вздохнул. Речь его была не всегда связной, где-то он уходил в себя, где-то, наоборот, тараторил с такой пулемётной скоростью, что мне приходилось переспрашивать. Учтите ещё, что время от времени (то есть через очень короткие промежутки) Диня делал глоток-другой. Но тем не менее что-то важное я для себя вычленил.

Светлана Сергеевна Гребнева до поступления на работу в музей успела побывать замужем. Её супруг был некрасив и хромоног, зато владел собственной металлургической компанией. В общем, они были слишком разные, и в итоге она изменила ему с каким-то военным, тоже из высоких чинов, вроде бы даже родила от него, но отношения с детьми не заладились. Всё кончилось разводом, истериками, лечением от депрессии, и вот уже третий год она трудится в Крыму.

Герман Земнов раньше был известным спортсменом. Культуризм, поднятие тяжестей, экстрим, участвовал в соревнованиях, даже потрудился знаменитым тренером и консультантом в нескольких фильмах. Был женат, жена трагически погибла.