скачать книгу бесплатно
– Я видела, как сбежался весь раскоп, когда обнаружили перстень, – улыбнулась Татьяна. – Столько восторга было, столько восхищения, любопытства! Вдобавок Анатолий замечательную историю о нем рассказал!
– Этого у него не отнимешь, – согласилась Ольга Львовна. – Ходячая энциклопедия! И человек очень порядочный, отзывчивый, оттого и работаю с ним десять лет. Другой такую грымзу, как я, давно бы пнул под зад. А он терпит!
Она натянула на руки резиновые перчатки и улыбнулась уже приветливо, как давней знакомой.
– Работайте, Танюша! Не буду вас больше отвлекать!
И вышла. Татьяна вздохнула и снова огляделась по сторонам. Затем села на скамейку, тяжелую, неуклюжую: вместо ножек – березовые чурки, достала из папки бумагу, несколько аккуратно заточенных карандашей. Долго и пристально разглядывала перстень. Вот еще один подарок из прошлого. Придет время, когда она все расскажет Анатолию. А там уж пусть верит или не верит, это его дело. Надо только собраться с мыслями. И с силами, конечно. А сейчас рано! Слишком плохо он ее знает.
Она задумалась. А что она знает об Анатолии? О его жизни, работе, увлечениях? О его отношениях с женой и сыном? Ведь их переписка, по сути, была игрой в одни ворота. Он больше расспрашивал о ее здоровье, занятиях, она отвечала, когда откровенно, когда не очень. Он же писал о себе скупо, больше отшучивался, иронизировал по поводу уймы дел, в которых погряз с головой. Конечно, она предполагала, что это связано с археологией, преподаванием в университете, но все это было слишком общо?, хотя на расстоянии воспринималось вполне закономерно. Он сетовал иногда, что дела идут не так, как хотелось бы. Поиски Абасугского острога затягивались, отнимали много сил и времени. И тогда она робко предложила ему поискать в Барсучьем логу, дескать, слышала об этом месте от тети Аси, но ничего больше не помнит, так что никакой конкретики.
Анатолий неожиданно загорелся и даже объяснений не потребовал, откуда Анастасия Евгеньевна могла знать об остроге. Видно, так велико было его желание отыскать таинственное городище, что он беспрекословно поверил ее намекам. И когда поиски увенчались успехом, она получила от него восторженное письмо, полное благодарности… и любви. Нет, он не признавался в своих чувствах, но каждое слово было настолько пропитано теплотой и нежностью, что она долго не могла прийти в себя от неожиданности. Несколько дней ходила под впечатлением, а затем распечатала письмо и носила всегда при себе, в кармане рубахи или куртки.
Потом на смену восторгу пришло удивление, а чуть позже – сомнение. Написал бы Анатолий это письмо, если бы ее совет оказался пшиком и он напрасно потратил бы свое время? А вдруг разочаровался бы, счел за полоумную девицу, пожелавшую таким образом привлечь внимание к своей персоне? И вообще… Может, она все придумала?
Копание в себе привело к всплеску депрессии. Она хандрила, плохо спала, несколько раз всплакнула в ожидании нового письма, которое неожиданно задержалось. Татьяна даже решила, что все кончено, теперь у Анатолия появилась новая любовь – острог, главная в его жизни, а о ней он забудет, потому что нельзя раздвоиться и уделять равноценное внимание той и другой любви одновременно. Впрочем, она уже и в искренности его чувств сомневалась, а позже и вовсе твердо решила, что все ее робкие догадки – лишь плод непомерной фантазии.
Но вскоре пришло новое письмо, которое просто лучилось нежностью. Она обрадовалась как сумасшедшая, и если бы ноги слушались, то пошла бы, наверное, в пляс от радости. И упрекать его, оказывается, было не в чем. Все эти дни, которые она с трудом пережила, Анатолию пришлось много что доказывать, убеждать начальников и коллег в целесообразности раскопок, оформлять кучу документов, писать пояснительные записки… Да она в любом случае не стала бы его упрекать только за ту пару слов, с которых начиналось письмо. «Родная моя…» – писал Анатолий. Ох! Знал бы он, как эти слова встряхнули ее душу!
Татьяна ожила и повеселела. Благо, что за окном сквозь серый сумрак вновь проглянуло солнце. Сырую питерскую зиму вытеснила весна, а весной у нее всегда улучшалось настроение. Как хорошо ей работалось в те дни, напоенные счастьем и светом новой любви…
Работалось? Она с недоумением взглянула на лист бумаги, лежавший перед ней. Надо же, увлекшись воспоминаниями, она продолжала рисовать. И перстень вышел что надо. Анатолию понравится. Она удовлетворенно вздохнула, затем подумала и скопировала рядом надпись с внутренней стороны ободка. Еще подумала и на отдельном листе бумаги нарисовала худую кисть с тонкими длинными пальцами, набухшими венами, узловатыми суставами. И снова перстень – на указательном пальце.
Это была рука Бауэра. Ей даже не пришлось напрягаться, чтобы представить ее. Только перстень этот отличался от найденного тем, что был светлее, и оба изумруда находились в глазницах льва. Она закусила губу и добавила чуть-чуть зелени. Изумруды вмиг засияли, да и сам рисунок словно ожил.
Тогда она достала новый лист бумаги и снова принялась за дело. Лицо Бауэра стояло перед глазами. Длинный, с небольшой горбинкой нос, тонкие, презрительно сжатые губы, впалые щеки и глаза – круглые, с тяжелыми веками и слегка навыкате… Да, навыкате…
Татьяна добавила несколько штрихов и только тут поняла, как затекли ноги и спина от сидения на неудобной скамье. Она отодвинула рисунки, потянулась. Затем встала. Прошлась по палатке, разминая ноги. Затем взяла со стола рисунок. Тот самый, с портретом Бауэра, и, вытянув руку, некоторое время рассматривала его, держа на удалении. Нет, что ни говори, а получилось великолепно. Бауэр выглядел как живой. То-то Анатолий удивится! Правда, ее фантазии, да и только.
Она озорно усмехнулась. Ничего, наступит час, когда его изумлению не будет предела. Но позже! А пока не стоит торопить события…
Глава 9
– О! Как здорово вы справились с заданием!
Татьяна оглянулась. Ольга Львовна стояла за ее спиной и с восхищением рассматривала рисунок.
– Кто это? – она взяла портрет Бауэра. – Наверное, хозяин перстня? Таким вы его представляете? Забавно, забавно! И это здорово! – она потянулась к рисунку кисти. – Я вам скажу: чистое произведение искусства. А камни как заиграли! Всего лишь капля зеленого, а каков эффект, а? Вы – мастер, Танюша! Анатолий не ошибся. Для экспедиции вы – сущий клад! А треуголка у этого немца… Как достоверно изобразили! Эпоха Петра Первого. Тогда такие нашивали. Я ведь изучала историю костюма. Поразительно, но вы точны во всех деталях! Просто потрясающие рисунки!
– Скажете тоже! – смутилась Татьяна. – Захвалили совсем!
Но в душе она была польщена. Никто еще так бурно не восторгался ее работами. Критики были умеренны в похвалах, коллеги – сдержанны в признании ее таланта. Конечно, Ольга Львовна не была ни критиком, ни профессиональным художником, но Татьяна чувствовала: она восхищалась искренне, от чистого сердца. И тем более было приятно, что поначалу камеральщица встретила ее недоверчиво. Это Татьяна поняла сразу, по взгляду Ольги Львовны. Там, у ручья!
– Ладно! Не прибедняйся! Немец просто великолепен! Этот надменный взгляд! Да, именно такой тип – жесткий, самолюбивый – мог носить этот перстень, как раз на указательном пальце… Вы угадали, Танюша, характер этого человека! Браво!
– Но с чего вы решили, что это немец? – буркнула она.
– Тип лица отнюдь не восточнославянский, Танюша. Я ведь и в антропологии кое-что смыслю. Могу сказать уверенно: ты нарисовала немца.
– Видно, надпись на дужке меня смутила, – Татьяна опустила взгляд. – Чисто интуитивно получилось.
– Что ж ты оправдываешься? – Ольга Львовна похлопала ее по плечу. – Лично я не представляю этот перстень на толстых и коротких пальцах русского купца.
И посоветовала:
– Убери-ка свои рисунки в папку, чтоб не испортить ненароком. А мы сейчас чай пить будем, с пряниками и конфетами. Очисти местечко на столе, я чайник принесу.
Ольга Львовна вернулась быстро. Водрузила закопченный чайник на керамическую подставку в центре стола, затем нырнула в тумбочку, стоявшую возле раскладушки, извлекла на свет божий две кружки, пакетики с чаем, конфетами и пряниками.
– Вот! Чем богаты, тем и рады! Я в столовую не хожу! Шумно там! Суета!
Она присела на скамью по другую сторону стола, напротив Татьяны. Разлила чай по кружкам.
– Пей! Пей! Не стесняйся! Мы с тобой заслужили небольшой перерыв! Молодежь вся на раскопе. На ужин гречка с тушенкой. Я такое не ем. Но, если хочешь, скажу поварам, чтобы ужин тебе сюда принесли.
– Я сама схожу. Не беспокойтесь!
Татьяна отхлебнула чай, взяла конфету. Все-таки она испытывала неловкость.
– Ну, как хочешь, – пожала плечами Ольга Львовна и почти без перехода спросила: – Откуда ж ты, такая красивая, у нас появилась? Я вроде всех местных художников знаю…
– Из Питера… Анатолий пригласил… – тихо сказала Татьяна, не поднимая взгляда от кружки. – У меня были проблемы с ногами после аварии. Ходила с костылями. Сейчас все в порядке.
– Толик – молодчина! – Ольга Львовна хитровато прищурилась. – Только, сдается мне, он тебя совсем по другой причине пригласил! Ох, голуба моя, вскружит он тебе голову!
– Мы с Анатолием – друзья! – не сдавалась Татьяна. – Просто он помогает мне. Хочет, чтобы развеялась после болезни.
– Друзья, конечно, друзья! Кто бы сомневался! – глаза Ольги Львовны смеялись. – Только иногда друзья быстро становятся молодоженами! Но я буду очень рада за Толика, если у вас все сложится. С женой ему не повезло! Неприятная особа! Капризная, жадная! Как она умудрилась захомутать его – ума не приложу!
И накрыла Татьянину ладонь своею, посмотрела в глаза.
– Вы уж не обижайте его! Толик – славный и очень одинокий! Но – борец, этого у него не отнимешь!
Татьяна молчала. Что ей сказать в ответ? Несмотря на допрос чистой воды, она не сердилась на Ольгу Львовну. Более того – ей было приятно, что та хорошо отзывалась об Анатолии. Значит, ожидания ее не обманули. Кроме того, со стороны виднее, как Анатолий к ней относится. И это тоже радовало! И обнадеживало!
Она всегда старалась не выдавать своих чувств и меньше говорить о них, тем более – с чужими людьми. Так ее воспитывали, к этому она привыкла! А что говорить? Разве в состоянии кто-то правильно оценить, какая буря творится в твоей душе, какое горе тебя съедает или, наоборот, какая радость фонтанирует? Все внешние проявления чувств казались ей ненастоящими, показушными, неискренними. Настоящие – внутри тебя, в твоем сердце!
А Ольга Львовна уже перекинулась на другое. То ли поняла желание собеседницы не раскрывать душу малознакомому человеку, то ли свои проблемы ее волновали больше. Но Татьяна была благодарна и за это. Резкий голос камеральщицы и манера говорить, как на лекции, без эмоций – сухим, книжным языком, поначалу ей не понравились, но теперь перестали раздражать, равно как и категоричность ее суждений. Тем более Ольга Львовна оказалась презанятной рассказчицей.
– С керамикой много возни на самом деле. Особенно с той, что находят в захоронениях. Она там редко сохраняется целой, кроме разве самых маленьких горшков, – говорила она, отставив кружку с остывшим чаем – похоже, Ольга Львовна давно о нем забыла. – Бывало, поднимут практически целую посудину, смотрят, одна-две трещинки всего, едва заметные – сущая ерунда, по сути. Только на свету эти трещины мигом расходятся. Сама знаешь, предметы на воздухе неравномерно нагреваются. Внутри еще сыро, а снаружи – сухо. Тогда осторожненько берем такой горшочек, бережно очищаем от земли, непременно зубной щеткой. Самое главное – не повредить края разломов, по ним ведь придется посудину склеивать.
Ольга Львовна отхлебнула чай, развернула конфету, но забыла и о ней. Так и продолжала рассказывать, с кружкой в одной руке, с карамелькой – в другой. Сразу видно – человек увлечен своим делом не на шутку. Татьяне не приходилось даже прерывать ее вопросами. Ведь это не рассказ был, а песня, и петь ее Ольге Львовне, вероятно, удавалось нечасто. Так полагала Татьяна. И продолжала с удовольствием ее слушать.
– Соединять обломки нужно рыбьим клеем, он в воде растворяется. Но ни в коем случае синтетическим или резиновым. – Глаза с припухшими веками вдохновенно блестели. – Бывает, какие-то фрагменты горшка отсутствуют, и вдруг находится подходящий. Тогда клей растворяешь, опять зачищаешь края и вставляешь нужный кусочек.
Ольга Львовна перегнулась через стол, лукаво усмехнулась.
– А бронзовые и железные предметы знаешь как обрабатывают? Спиртиком, самым, что ни есть банальным спиртиком. Он останавливает окисление. Кстати, в Сибирской академии наук имеется уникальный прибор. На основе спектрального анализа довольно точно определяет состав разных сплавов. В бронзе, к примеру, соотношение меди и олова. В древности соединяли медь и олово, чтобы получить бронзу, добавляли иногда свинец, а еще – серу и мышьяк. Бронза хорошо сохраняется в могильниках. Окислы придают ей зеленоватый цвет и защищают от разрушения. Вскроют ребята могилку, глянь, а там бронзяшки-бусинки, словно горох, рассыпаны. Вроде бы не уникальная находка, а все-таки сердце замирает…
Она спохватилась вдруг, спросила:
– Ты чего чай не пьешь? Остыл ведь!
– Заслушалась! – совершенно искренне ответила Татьяна.
– Правда, что ли? – Ольга Львовна скептически улыбнулась. – Мои рассказы, что вода, льются – не остановишь. Я – человек необщительный. Но если присяду кому на уши, то берегись! Никакого спасения!
Она вздохнула.
– Так жизнь и прошла! Летом – раскопки, зимой – работа в реставрационной мастерской. Я ведь нигде толком и не была. Ни тебе отпуска на море, ни заграничных вояжей. Туда другие ездят. Молодые и продвинутые. А мне и здесь хорошо! Тихо, несуетно, одни комары жужжат, да лягушки квакают. Вообще-то, на раскопе люди отрываются от привычных проблем и забот и поэтому, наверно, становятся тише, спокойнее. Не сразу, конечно, но очень быстро. Лет сорок назад попала я первый раз в экспедицию. Смотрю, а вокруг люди, словно заторможенные, движения плавные, вялые, будто сонные, говорят негромко. Когда ты только что из города, разница очень заметна. Никто никуда не спешит, не бежит сломя голову. Прошла неделя, приехали на раскопки студенты. Смотрим, суетливые они какие-то: орут, руками машут, дергаются без причины. И смотришь ты на них, удивляешься – куда бегут, чего торопятся?
– Я заметила, молодежь здесь шумная, напористая!
– Ничего, скоро притихнут! – махнула рукой Ольга Львовна. – Посмотришь на них в конце сезона. Как шелковые будут. Толик их выдрессирует.
Она так мягко и ласково выговаривала это имя: «Толик», что Татьяна не сдержалась, невольно произнесла его про себя. Вслух бы, наверно, тоже недурно получилось, но как Анатолий воспримет это обращение?
А Ольга Львовна наконец вспомнила о конфете, с хрустом ее раскусила, с недоумением посмотрела в кружку.
– Ах ты, старая маразматичка! Совсем про чай забыла!
Она засмеялась, посмотрела на часы.
– Ну что, Танюша, пойдем осваивать основы ремесла? И кружки заодно помоем.
– Пойдем!
Татьяна с готовностью поднялась из-за стола.
Ольга Львовна встала следом, оглядела ее с головы до ног.
– Что-то не так? – удивилась Татьяна.
– Переодеться тебе надо, – сказала камеральщица. – Шорты и майки хороши в жару, а сейчас солнышко уже ушло, возле ручья сыро и прохладно. Простудишься еще с непривычки.
– Но у меня нет других вещей! Их только вечером привезут.
– Ничего, подыщем тебе одежку. Не смотри, что она не слишком гламурная. – Ольга Львовна подала ей спортивную куртку и камуфляжные брюки. – Не бойся. Вид, конечно, у них лихой, зато чистые! На пятна не обращай внимания. Они не отстирываются. На ноги калоши мои надень. Есть у меня пара носков. Новенькие.
Она порылась в тумбочке. Извлекла носки – синие в белую полоску.
– Надевай! В калошах на босу ногу нельзя.
Татьяна послушно переоделась.
– Ну вот, другое дело! – произнесла довольным голосом Ольга Львовна. – Давай теперь от комаров защитимся.
Она взяла с тумбочки баллончик с репеллентом, обрызгала Татьяну, затем себя. И они вышли из палатки.
Глава 10
Мягкие лучи предзакатного солнца с трудом пробивались сквозь густую листву, ласковые касания ветерка смягчали жару и отгоняли надоедливых мух. Ручей тихо журчал среди камней.
– Вот тебе вместо скамейки, – сказала Ольга Львовна, пододвинула деревянный ящик и протянула резиновые перчатки.
Татьяна натянула перчатки, и они принялись за работу. Ловко сортируя кости животных в одну сторону, осколки керамики – в другую, а железные изделия – гвозди, наконечники стрел – в третью, Ольга Львовна продолжала говорить:
– Мытье – дело нехитрое, но требует осторожности. Тут мужикам с их лапищами делать нечего. Их инструмент – лопата. В лучшем случае – мастерок или пешня. При раскопках и веник в дело идет, и совок для мусора, и ложка, и молоток геологический, и ножницы садовые, даже фруктовый нож пригодится. Однако многое – особенно мелкие предметы – можно пропустить, не заметить, и поэтому весь грунт из раскопа нужно просеивать через грохот – такое огромное сито из проволочной сетки с высокими бортиками. Так что работа у нас деликатная, как у хирурга-косметолога. Для самых тонких и нежных операций нужны верблюжьи кисточки или зубоврачебные иглы. Без них сгнившие ткани извлечь не получится.
Она покосилась на Татьяну.
– Тебе еще не надоел мой ликбез?
– Нет, конечно! – удивилась она. – Мне все в новинку, поэтому очень интересно.
– Ну, когда наскучит, скажи!
Татьяна понимала: Ольге Львовне не так важно познакомить ее с основами археологии, как выговориться. Но ей и вправду было интересно. Да и мытье керамики, довольно скучное занятие, приятно скрашивалось этими рассказами. Причем она успевала думать о своем и одновременно слушать тихий голос камеральщицы. Он давно утратил былую резкость. Или Татьяна просто привыкла?
– Я ведь по профессии реставратор, – продолжала говорить Ольга Львовна. – Причем ведущий в Сибирской академии наук. А зарплата – курам на смех. Слезы, а не зарплата. Вот и езжу летом в экспедиции. Толик хорошо платит. Устаю, конечно, мне уже седьмой десяток идет, – Ольга Львовна смущенно улыбнулась. – Но ведь хочется себя чем-то вкусненьким побаловать, нарядов прикупить, да и в театр сходить, на приезжих знаменитостей поглазеть.
Она вздохнула, смахнула соринку со лба тыльной стороной ладони.
– В девяностые, когда совсем плохо было, я ела чуть-чуть, зато курила много. И сигареты, конечно, самые дешевые, оттого и кашляю теперь. Правда, недавно совсем курить бросила. А ем по привычке мало.
Она замолчала. Склонившись над тазиком, загремела осколками керамики. Татьяна наблюдала за ней со смешанными чувствами – уважения и недоумения.
Да, в девяностые годы, когда наша страна была в полном развале и люди просто выживали как могли, тетя Ася, отец, та же Ольга Львовна все-таки не бросили науку. А ведь множество ученых превратились в челночников, рыночных торговцев, занялись ремонтом чужих квартир, да что скрывать, элементарно спились! Можно, конечно, Ольгу Львовну осудить: зачем, мол, было держаться за эту реставрацию с крохотной зарплатой? Но без таких незаметных, терпеливых, бескорыстных трудяг российская наука, брошенная властью, как котенок, под забор перемен, упала бы ниже плинтуса. Анатолий писал как-то в одном из писем: мы отстаем от зарубежной науки на… Страшно подумать насколько! А если бы лишились старых кадров, научной базы? Пришлось бы только накинуть саван и ползти в сторону кладбища.
– А калымы разве вам не перепадают? – спросила Татьяна. – Я вот знаю нескольких реставраторов в Питере. Хорошо зарабатывают на реставрации икон.
– Бывают калымы, но очень редко. Я ведь живу в Новосибирске. А ему чуть больше века. Жители в основном кто откуда, коренных совсем мало. Где тут взяться фамильным традициям и семейным драгоценностям? Русские пришли в Сибирь только в шестнадцатом-семнадцатом веках, более ранние иконы здесь практически не водятся. В основном век девятнадцатый, реже – восемнадцатый, а такие не слишком ценятся. Однажды москвичи, подсобрав в Подмосковье старинные образа, привезли их в Новосибирск и сдали в одну шарашкину контору для реставрации, платили по пятьсот рублей за штуку. О качестве, разумеется, речи не шло. А до меня эти горе-антиквары не дошли. Я ведь ценю свой труд и материалы использую недешевые. Стало быть, беру дороже.
Ольга Львовна махнула рукой.
– Лучше я в экспедицию съезжу. Свежий воздух, хорошее питание, и, главное, никто над душой не стоит. – Поправила очки, прищурилась. – Тебе ведь, наверное, тоже заработать хочется? Художникам в экспедиции неплохо платят. Толик говорил об этом?
Татьяна пожала плечами. О деньгах она даже не подумала. Но если заплатят, не откажется. Иждивенкой уж точно не будет!
– Хочешь, я поговорю с ним? – Ольга Львовна подмигнула с видом бывалого заговорщика. – Самой, поди, неудобно?
– Что вы, не надо! – Татьяна смутилась и удивилась одновременно. По лицу, что ли, прочитала ее мысли? – Если нужно, сам скажет. А так, – она пожала плечами, – подумает, что напрашиваюсь!
– Ну, твое дело! – Ольга Львовна посмотрела на часы. – Еще часок поработаем, а там и ужин.
Некоторое время они сосредоточенно трудились. Тазы постепенно заполнялись вымытыми находками. Были среди них не только осколки керамики, но и крупные фрагменты, и железки непонятного назначения… Ольга Львовна осторожно раскладывала их на кусках брезента и поясняла:
– Это часть сосуда, в котором хранили зерно. А это дно братины, в нее наливали квас или медовуху. Глянь, какой орнамент на этом фрагменте! А это – крючок. На нем подвешивали вяленое мясо или копченый окорок. А вот ерунда, кусок гранита, зачем подсунули?
