скачать книгу бесплатно
Но этот робкий проблеск быстро потускнел от взгляда на серое небо, нависшее над Невой и Васильевским островом. Холодно и равнодушно взирало оно сверху на грустную девушку у окна. И эти облака, раздираемые безжалостным ветром в клочья, и этот угрюмый небосвод вновь напомнили ей тяжелый взгляд князя. Саша в сердцах задернула портьеру, позвонила Серафиме и, дожидаясь появления горничной, принялась в нетерпении метаться по спальне. С каждой минутой ее беспокойство нарастало, словно океанский прибой бесновался вокруг утлого суденышка ее хрупких надежд, бился в борта тяжелыми волнами и грозил разрушить то неясное пока чувство, которое независимо от сознания все сильнее, все настойчивее захватывало ее сердце.
Через полчаса на редкость молчаливая Серафима, понимавшая, когда можно, а когда стоит и поостеречься лезть к молодой хозяйке с разговорами, помогла ей облачиться в платье из муслина в голубую и зеленую полоску. Горничная осталась в спальне, чтобы привести ее в порядок, а главное, убрать в огромный гардероб бальный наряд барышни, заброшенный ею за кресло.
Почему-то никто не разбудил Сашу пораньше, хотя еще ночью они договорились об этом с теткой. Спальня Елизаветы Михайловны была в другом крыле дома, и девушка отправилась туда, чтобы узнать о своем экипаже, более двух месяцев скучавшем в графской конюшне. В тот момент, когда она почти миновала комнату графа, оттуда послышался приглушенный дубовой обшивкой женский смех.
Остановившись, Саша прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть. Невозможно в это поверить, но в спальне дядьки женщина! Чужая женщина, в то время как его жена спит неподалеку, утомленная вчерашним балом, столько пережившая за последнее время. Ее бедная, бедная тетя!
Девушка на цыпочках подкралась к двери и прислушалась. Женщина больше не смеялась, но зато Саша явственно различила быстрый, возбужденный шепот и, кажется, даже звук поцелуя. Руки ее непроизвольно сжались в кулаки. Неужели граф развлекается со служанкой? С него станется затащить в постель молоденькую горничную! Однако какие бы слухи о Романе Буйновском ни гуляли по северной столице, племянница не верила, что ее веселый, добродушный дядька мог позволить себе подобную жестокость. Да, он был слабым! Да – безвольным! Но жестоким – никогда!
Но жизнь и на этот раз преподнесла Саше неприятный сюрприз, предоставив ей доказательства дядькиного вероломства. «Еще один жалкий негодяй в мужском обличье!» – с отвращением подумала девушка, поспешив по коридору к теткиной спальне. Поначалу робко, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, она поскреблась в массивную дверь, но, когда Елизавета Михайловна не отозвалась, постучала более решительно. Не дождавшись ответа, племянница осмелилась приоткрыть дверь спальни. Увидев, что постель пуста, Саша распахнула створки настежь и с недоверием оглядела шелковое покрывало, аккуратно без складочек возлежавшее на кровати.
В этой постели сегодня никто не спал!
Без малейших угрызений совести Саша опять вернулась к дядькиной спальне и прижалась ухом к двери. Она снова услышала бормотание и смех, затрудненное дыхание, легкие женские вскрики и постанывания.
«О-о-о!» – только и смогла выдохнуть пораженная Александра. Эти двое, похоже, переживают вторую молодость!
Оказывается, ее тетушка, поборница строгих нравов, от которой Саше не раз попадало за выразительные народные словечки и недопустимые для девушки ее происхождения взгляды на интимную сторону жизни человека, оказывается, она тоже небезгрешна и способна со всей страстью и безрассудством заниматься любовью, не стесняясь, что их могут услышать слуги и она, Александра!..
Девушка задумчиво закусила губу. Если дядька с женой в одной постели, значит, нет повода беспокоиться о них? Теперь им будет не до племянницы, и она спокойно отправится в свое имение. Внезапно дверь легонько скрипнула и подалась от сквозняка. Открывшаяся взору картина вмиг вывела Сашу из состояния задумчивости. Поза, в которой находились сейчас ее любимые родственники, была отнюдь не двусмысленна, а их разгоряченные, разрумянившиеся лица подтверждали, что они на подступах к пику своей по-молодому горячей страсти. К счастью, занятые друг другом, они не заметили нечаянного свидетеля их примирения, испуганно отскочившего от двери.
Странно, но охватившее девушку чувство стыда и удивления сменилось вдруг ощущением необыкновенной легкости. Саша стала быстро спускаться по лестнице, улыбаясь во весь рот, пока не добежала до нижней ступеньки. Здесь она остановилась. Мысль о князе Адашеве вновь пронзила ее сердце. Он ведь привлекательный мужчина и более молодой, чем ее дядька. Разве он способен слишком долго обходиться без женщины? Ласковая Козочка как-то рассказывала, что мужчина без женщины болеет, у него портится характер, он становится нетерпимым к окружающим… Не похоже, чтобы князь жил схимником, но вполне вероятно, что его поведение объясняется отсутствием постоянной женщины в его жизни. Девушка покачала головой. Вряд ли он страдает от недостатка женского внимания. Любая из вчерашних дам, даже Дуванова, которая всего-то на пару лет моложе Елизаветы Михайловны, и то сожалела, что скована брачными узами, да тетка и сама млела в его объятиях. Что же тогда говорить о баронессе, свободной в своих поступках, как горный ветер?!
Нет, навсегда уплыла ее надежда в туманные дали, навсегда разбежались их пути-дороги, так и не успев пересечься, хотя бы на мгновение…
О господи! Саша несколько раз перекрестилась. Спаси и сохрани ее от мыслей о князе, избавь от грешных дум и напрасных надежд! Помоги найти силы, чтобы спокойно и без сожаления покинуть Петербург!
Время и расстояние помогут забыть этот холодный, бесстрастный взгляд. Она попробует воспользоваться советами тети и влюбиться в какого-нибудь провинциального недотепу. И тут же мысленно отругала себя. Не нужна ей никакая любовь. В имении слишком много дел, чтобы думать об устройстве собственной судьбы. Такой уж, видимо, ее удел – прожить всю жизнь в одиночестве. Глубоко вдохнув, Саша расправила плечи и постаралась с пафосом римского цезаря произнести:
– Alea jacta est![12 - Alea jacta est! (лат.) – Жребий брошен!] – И, не выдержав, рассмеялась. Хорошее настроение снова вернулось к ней, а радость от предстоящей встречи с отцом, предчувствие скорого избавления от столичной сутолоки наполнили сердце безмерным покоем.
8
Князь Адашев и его старинный приятель Павел Верменич, давний соучастник всех детских проказ и юношеских забав, на которые оба были великие мастера, сидели в ресторане Леграна и отмечали встречу после трехмесячной разлуки. Перед этим они долго беседовали в кабинете князя, но так и не наговорились.
У них всегда было о чем поговорить и что вспомнить.
Имения их отцов находились по соседству. Полчаса бега через заросшую лесом балку, а потом вдоль ручья позволяли мальчикам видеться ежедневно. К тому же это были прекрасные места для игры в казаки-разбойники и отважного рыцаря Робин Гуда. И теперь, будучи в деревне, друзья беспрестанно встречались и секретов друг от друга не держали.
По примеру соседа Верменич-старший отдал своего отпрыска в Морской кадетский корпус; молодые люди закончили его одновременно, но назначение получили на разные корабли. И хотя Павел не сделал столь головокружительной военной карьеры, но службу закончил в звании капитана третьего ранга. И в отставку вышел также по причине тяжелого ранения в последней турецкой кампании.
Чуть выше среднего роста, широкоплечий, Верменич внешне был полной противоположностью спокойному и рассудительному князю. Жизненная энергия била в нем ключом, порою переплескивая через край, что создавало представление о нем, как о человеке довольно легкомысленном, веселом и простом в обращении. На самом деле среди близких ему людей он слыл большим умницей и, несмотря на дружеские отношения, был одним из наиболее беспощадных критиков проекта князя, но и ярым и верным его защитником. Просто в силу своего характера к некоторым житейским вопросам Павел подходил менее серьезно, чем его друг.
В отличие от Адашева, которого родители женили в двадцать лет на хорошем приданом, Верменич никогда не был женат. Вся губерния с неусыпным вниманием следила за полной опасностей и интриг жизнью первого любовника округи. О его авантюрах ходили предания, а из уст местных кумушек сыпались подробности его новых побед на фронтах любовных баталий. Обросшая легендами жизнь Павлуши Верменича вызывала скептическую усмешку успевшего овдоветь Адашева, но иногда князь не выдерживал и сурово отчитывал приятеля. Особое осуждение у него вызывал так называемый гарем. В имении у Верменича в отдельном флигеле всегда жили три-четыре девушки. «Ядреные у меня девки, кровь с молоком!» – любил похвастаться ими Павел. И действительно, красивые, здоровые наложницы с радостью выполняли любовные прихоти барина. Но, к его чести, он никогда не бросал их на произвол судьбы, а поскольку количество бывших возлюбленных из красавиц крестьянок (как и прижитых от них детей) все возрастало, то Павел большей частью был озабочен поисками подходящих для них мужей (от красивой девки с хорошим приданым, пусть и «потревоженной» барином, разве кто откажется?), находил нянек своим незаконным чадам. Их набралось уже с полдюжины, и все точная копия своего горячего папаши: со жгуче-черными кудрявыми головками, карими глазами и с вечной улыбкой на розовых физиономиях. От отца их отличало лишь отсутствие усов, а у Верменича они были отменные, в свое время несомненная гордость Черноморского флота – густые, длинные, ухоженные… «Мои вороные», как любовно называл их хозяин. Усы, очевидно, и были основной причиной, побуждающей женщин столь быстро сдаваться. Никто, кроме Павла, не мог так лихо управляться со своими усами, бесподобно звонко щелкать каблуками и так откровенно, шало и бесстыдно оглядывать женщин, отчего те безропотно шли в расставленные им сети, потом стремительно переходили в статус «бывших возлюбленных», легко с этим мирились, оставаясь с ветреным любовником в самых дружеских отношениях.
Он мог бы сыскать себе лавры и на дипломатическом поприще, потому как умел объясниться даже с самыми ревнивыми супругами своих пассий. Причем ни один из его романов не повлек за собой ни дуэли, ни громкого скандала. И хотя князь Кирилл частенько корил друга, но любил и уважал его безмерно.
У каждого человека свое предназначение, свои цели в жизни, и то, какими путями он идет к этому, тоже предопределено свыше. Иногда Адашев не выдерживал, сердился, говорил другу о том, что жизнь быстротечна и нельзя прожигать ее в постелях любовниц, за карточным столом или на охоте. На что Павел отвечал громким хохотом, обещал непременно с понедельника начать новую жизнь или, наоборот, грозился оторвать его от «чертовых» бумаг и заставить наконец окунуться в «водоворот страстей» – это было любимым изречением Верменича. Но пока его благие порывы заканчивались полнейшей неудачей. Князь вопреки уговорам мирских радостей избегал и на провокации не поддавался, предпочитая большую часть времени проводить в имении, вдали от хорошеньких барышень и сопряженных с ними соблазнов.
Вот и теперь, вальяжно развалившись в кресле, поглядывая на худую, обсыпанную рисовой пудрой барышню за конторкой, Павел Верменич не свойственным ему тихим голосом, менторским тоном битый час внушал другу мысль о пагубности длительного воздержания.
– Нет, братец! – протянул он разочарованно, заметив скучающий взгляд Кирилла. – Мои сентенции тебе что слону дробина! Сидишь ты в своем поместье, как тот медведь в берлоге, а в столицу в кои веки заглянешь, так тоже дела, заботы… А жить-то когда, Кирюша, скажи на милость? Посмотришь на тебя, право, застрелиться хочется! Ты давно на себя в зеркало любовался? Хмурый, скучный, а все потому, что «девы юной лобзаньем тайным пренебрег», – неожиданно пропел Павел и, заметив скептическую усмешку на губах князя, продолжил с досадой: – Балы не посещаешь, от барышень шарахаешься; меня попрекаешь, что я попусту жизнь проживаю, а сам лучше? За бумажками и не заметишь, как молодость пройдет…
– Павлуша, тебя случайно никто из этих чертовых маменек в свахи не подрядил? – усмехнулся князь. – За все время, что я в Петербурге, меня пытались затащить на десяток балов, дюжину званых вечеров, обедов и приемов, но алчный блеск в очах почтенных дам слишком ясно говорит об их намерениях и ничего, кроме приступов изжоги, у меня не вызывает. – Адашев налил себе вина и затянулся сигарой. – Однажды я женился по воле родителей, прожил с Анной восемь лет, но ничего, кроме разочарования, не испытал. До сих пор не пойму, почему она меня так боялась? Не обижал ее и нежным старался быть… – Пожав плечами, он с грустью посмотрел на Павла.
– Не любил ты ее, вот в чем вопрос! – хотел сказать Верменич, но, заметив, как потускнел вдруг взгляд приятеля, решил сменить тему разговора. Плеснув и себе немного вина, Павел уставился на блюдо, на котором лежало нечто, обозначенное в меню как «le bifteck saignant». Отрезав кусочек сочной мякоти, он поддел его серебряной вилкой и отправил в рот.
– Нет, что ни говори, а добрые бестии эти французы! – зажмурился он от удовольствия. – Ежели что и приготовят, то во рту тает, по языку растекается. А мой Федор, уж на что учился у самого Шаппеля, но как ни приготовит, все не так! Рот забьет, в зубах застрянет! Силишься проглотить, ан нет! Прежде штоф вина надобно выпить, чтобы с этаким dejeuner[13 - Dejeuner (франц.) – обед.] справиться!..
– Любишь ты все преувеличивать! – вздохнул Адашев. – Твой Федор готовит прекрасно, мой француз ему и в подметки не годится. Если бы не нянька, давно бы какую-нибудь болезнь нажил.
– Вот еще одна причина, почему тебе надо поскорее жениться, а то, смотрю, тебе и никудышного повара недосуг выгнать. Вытолкай его в шею, а на то время, пока нового подыщешь, я своего Федора уступлю, при условии, что у тебя столоваться буду.
– Я тебе который раз предлагаю пожить у меня. Негоже это по гостиницам отираться, да у меня и спокойнее будет.
– Разве я против? – улыбнулся Павел. – Только повара ты непременно выгони.
– Знаешь, я только этим в последнее время и занимаюсь. Неделю назад уволил француженку-гувернантку. По совету жены одного моего приятеля взял неплохую русскую учительницу. Спокойная, милая барышня, но мои паршивцы в первую же ночь подложили ей в постель дохлую крысу. Причем после глядели на меня честнейшими глазами и божились, что эта тварь сама залезла под одеяло и там удавилась. Представляешь, в спешке они забыли снять с нее петлю!
Захохотав, Верменич подавился хлебом с сыром пармезан, закашлялся до слез, чем вызвал недоуменные взгляды за соседними столиками. С трудом успокоившись, он достал из-за отворотов сюртука белую салфетку и вытер набежавшие на глаза слезы:
– Надеюсь, ты их не выпорол?
– А что толку пороть, если учительница сбежала на следующий день, даже не взяв расчет. Ума не приложу, что с ними делать? Завтра отправляю их назад в имение. Весна на дворе, нечего им в городе сидеть, грязью да копотью дышать. А мне придется еще на неделю задержаться до решения адмирала по проекту, да и учителя надо подыскать, непременно мужчину, строгого и непугливого…
– Бог тебе в помощь, Кирюша! – усмехнулся Павел и не преминул ехидно заметить: – Вспомни только, кого из нас лет этак двадцать – двадцать пять тому назад за уши таскали за подобную же крысу, только под подушкой у мадемуазель Надин? Что-то я запамятовал, у кого они сильнее алым цветом полыхали?
Теперь настал черед князя улыбнуться:
– Хочешь, чтобы я поделился с этими сорванцами нашим богатым опытом избавления от зловредных учителей? Не дождешься, mon cher! Вот заведешь себе детей, тогда и учи их уму-разуму как бог на душу положит!
– Да вроде их у меня и так уж прилично набралось! – Павел удрученно крутанул свой пышный ус. – Весь дом и двор, клянусь тебе, заполонили. Вот только никак не запомню, где Васька, где Гришка, где Гаврюшка, мельтешат, как комары! Кто чей, тоже не пойму! Кто из них Глашин, кто Лушкин, а может, Василисин?.. Представляешь, все на одно лицо, горласты, прожорливы, что твои утки, резвы, как жеребята! Может, присоветуешь, что дальше с ними делать? – Верменич в недоумении развел руками и посмотрел на товарища, расправлявшегося с устрицами.
Адашев, отодвинув блюдо с очищенными перламутровыми раковинами, вытер рот салфеткой, налил себе немного шабли и сделал несколько глотков. Отставив бокал в сторону, опять утерся и только тогда соизволил ответить:
– Прежде всего прекрати вести себя как мартовский кот и женись в конце концов! Тебе это сделать гораздо легче. Ты не связан никакими обязательствами, а мне в первую очередь нужна взрослая, опытная женщина, чтобы могла справиться с моими балбесами.
Верменич задумчиво постучал кончиком ножа по опустевшему блюду и поднял глаза на князя Кирилла:
– Ты не поверишь, но я ведь за этим и приехал в Петербург. Была у меня на примете одна барышня, умница, красавица и, главное, богатая. Папенька ее, по слухам, дает в приданое пять или шесть тысяч душ, на сто тысяч земли, да еще ста тысячами ежегодного дохода согласен поделиться. Скажи, чем не приличная партия?
– Ничего не скажешь, приличнее не бывает! – согласился князь.
– Но, увы! – Павел, кажется, впервые в жизни был неподдельно огорчен. – Но, увы, я опоздал!
– Что же, кто-то наперед тебя успел? – Адашев сочувственно посмотрел на приятеля.
– Нет, замуж она не вышла, но почему-то вдруг решила вернуться к отцу в имение. Я тут вчера у тетки ее пытался причину узнать, и она, похоже, знает, но не говорит. Уж как я ее уламывал, раз десять ручки целовал, мозоль на языке вскочила от тех дурацких комплиментов, что ей наговорил! Нет, смеется себе, и все тут! Даже на свой знаменитый «четверг» не пригласила, шельма! – Верменич с досадой отбросил нож и, сердито насупившись, оглядел заполненный зал. Его взгляд наткнулся на кого-то в дальнем углу, он вгляделся пристальнее и вдруг повеселел. – Смотри, смотри, кто на свет божий вылез! Красавчик Кирдягин! Это ведь его она чуть ли не принародно по щекам отхлестала!
– Господи, Павел! – Князь страдальчески сморщился. – Упаси меня от этих разговоров. Меня совершенно не интересует, кто кому съездил по физиономии…
– Ну и зря! – Верменич, порозовев от возбуждения, наклонился к нему через стол. – Это же тот самый Кирдягин, которого моя несравненная Александра на одном из последних балов основательно отлупила!..
– Какая еще Александра? – Адашев окончательно рассердился и, скомкав салфетку, бросил ее на стол. – Не хватало мне своих забот, чтобы чьими-то побитыми vitrines[14 - Vitrines (франц.) – витрины; здесь – лица.] интересоваться!
– Нет, брат, подожди! – Верменич, потянув его за рукав, вынудил остаться на месте. – Это особенный случай, а ты, похоже, не в столице, а где-то на Луне обитаешь! Ведь Александра и есть та милая барышня, на которой я подумываю жениться.
– Ну так женись, в чем вопрос, а меня оставь в покое! – Князь попытался отнять руку, но не тут-то было! Хватка у Павлуши Верменича была железной. Пришлось смириться, и, вздохнув для порядка, Адашев с преувеличенным вниманием уставился на товарища. Тот принял это как должное, тут же оставил его рукав в покое, подозвал официанта, велел подать еще вина и продолжил свой рассказ:
– Эта барышня, Сашенька Волоцкая, племянница графини Буйновской, только в нынешнем сезоне появилась в Петербурге, причем не с самого начала, а где-то уже после Рождества, потому я слишком поздно о ней и узнал. Сознайся, ты ведь слышал о ней? Просто не мог не слышать! От ее фокусов и bons mots[15 - Bons mots (франц.) – остроты.] весь Петербург точно вулкан клокочет. Не чета нашим пресным барышням, на все у нее готов ответ. Осмелилась даже поспорить с сенатором Галаниным по поводу, говорят, крестьянского вопроса и переустройства общества.
– Очевидно, сия барышня из тех «синих чулков», что сейчас устремились в университеты французские да английские?
– Нет, про «синий чулок» никто не упоминает, наоборот, все как один утверждают, что девушка она весьма привлекательная, но очень уж языкаста, не приведи господь! – Павел тяжело вздохнул. – Возможно, слышал, папаша у нее известный путешественник, она вместе с ним всю жизнь за границей прожила, наших законов не знает, представляю, каково ей сейчас в нашей безмозглой и напыщенной атмосфере! Местные бонвиваны к ней, как мухи на мед, устремились, но что интересно, – Верменич радостно улыбнулся, – она всем скоренько от ворот поворот устроила. – И Павел поведал другу несколько случаев преуспеяния Сашеньки Волоцкой в отваживании женихов.
Князь, презрительно усмехнувшись, в недоумении посмотрел на друга:
– Кажется, в английском языке есть очень сильное слово hooligan,[16 - Hooligan (англ.) – хулиган.] которое чрезвычайно подходит к этой милой барышне. Не хочешь ли ты сказать, что серьезно увлечен этой девицей?
Верменич сконфуженно улыбнулся:
– Честно сказать, мне ее так и не удалось увидеть. Графиня уехала прежде, чем я появился в Петербурге, но ты недалек от истины, она меня очень заинтересовала, хотя в свете ее иначе как «наказанием господним» никто не называет. В последний раз она была на балу у княгини Дувановой, ты ведь, кажется, тоже был приглашен? Не может быть, чтобы тебя ей не представили!
– Постой, постой, – Адашев наморщил лоб. – Действительно, что-то подобное было! Как ты говоришь ее фамилия? Волоцкая? А тетка ее графиня Буйновская? Теперь припоминаю, меня хотели с ней познакомить, но мадемуазель постоянно то исчезала, то танцевала, так что сие счастье меня миновало! Видно, господь решил уберечь меня от встречи со столь экстравагантной особой.
– Знаешь, Кирилл, не скрою, я достаточно преуспел в любовных интрижках, поэтому, monsieur pedant, осмелюсь тебе кое в чем возразить. Со многими женщинами я просто флиртовал, с другими переспал и не только на пуховых перинах, но и на деревенских лавках. Всякое бывало в жизни, но одно я зарубил себе на носу и тебе советую сделать то же самое – если женщина собирается тебя завлечь, она изо всех сил будет стараться показать себя скромной и кроткой: ну какой же мужчина свяжет себя с мегерой? Но на поверку они таковыми и оказываются. – Павел развел руками. – Поэтому мне по душе те, у которых все написано на лице. Они не скрывают своих истинных чувств за маской смирения, они искренни и порывисты! Если любят, то всей душой и сердцем, если ненавидят или презирают, то не постесняются съездить тебе по роже! Им не надо притворяться ни до замужества, ни после. Вот такую женщину я хочу и найду непременно! – Он озорно улыбнулся. – Заберусь в любой медвежий угол, хоть на край света, но Сашеньку Волоцкую разыщу и обязательно на ней женюсь, помяни мое слово!
– Извини, друг, но здесь я тебе не помощник. – Князь усмехнулся. – Гляди только, чтобы это «наказание» тебе голову не оторвало мимоходом. А мне и своих enfants terribles хватает, могу уступить на время, если тебе острых ощущений недостает!
Верменич не успел найти достойный ответ, его внимание привлекла шумная компания, появившаяся из дверей кабины, в которой гости мосье Леграна обычно ужинали с дамами. Одна из женщин, самая очаровательная, но несколько крикливо одетая, направив свой взор поверх голов спутников, остановила его на князе и расцвела приветливой улыбкой. Адашев слегка привстал со своего кресла и отвесил ей вежливый поклон. Дама в ответ изящно взмахнула ручкой, но ее тут же подхватили под локоток, и она, беспрестанно оглядываясь, последовала за своим кавалером к выходу.
– Ничего себе! – Павел, в шутливом ужасе округлив глаза, навалился грудью на стол и уставился на друга. – Ты, оказывается, знаком с прехорошенькой птичкой и помалкиваешь! Кто такая, если не секрет?
– Баронесса Полина Дизендорф, – сухо ответил князь. – Мы с ней познакомились по пути на бал к Дувановой. У моей кареты лопнул обод на колесе, и она любезно согласилась подвезти меня. Правда, за эту услугу мне пришлось станцевать с нею пару танцев, а вчера я получил приглашение на званый ужин в ее загородном доме, вот и все знакомство, мой любезный любопытный друг!
– Определенно, ваша светлость, от тебя и на дыбе покаяния не добьешься! – посетовал Верменич. – Надо же, утаил знакомство с такой красавицей! Теперь я понимаю, почему ты мою Сашеньку не заметил. Очутись рядом со мной подобная женщина, сию же минуту распустил бы свой гарем, вот те крест, Кирюша!
– Ну, хватит с меня гаремов, вдовствующих баронесс и хулиганок графинь! Что у нас, более интересных тем для разговора не найдется? Едем немедленно ко мне, посидим в тишине и поговорим о чем-нибудь более приятном. – Адашев легко поднялся с кресла, но уже на выходе из ресторана вдруг остановился. – Послушай, как ты говоришь фамилия этой девицы? Волоцкая? Кажется, я в самом деле знаю отца твоей графини, и в связи с этим мне припоминается одна занятная история…
За время недолгого пути в карете к дому князя Павел Верменич выслушал короткую, но чрезвычайно его позабавившую историю о встрече Кирилла Адашева с семейством Волоцких на шлюпе «Мирный».
Русские моряки, возвращаясь после открытия ими Антарктического материка, сделали кратковременную остановку в Порт-Джексоне[17 - Теперь г. Сидней в Австралии.] для пополнения запасов воды, продовольствия и срочного ремонта. Граф Василий Волоцкий занимался в то время зоологическими и ботаническими исследованиями в Новом Южном Уэльсе.[18 - Австралийская провинция.] По приглашению Лазарева он вместе с женой и ребенком приехали в порт и поднялись на борт корабля. Супруги были несказанно рады неожиданной встрече с соотечественниками. Граф и графиня оказались исключительно милыми, симпатичными людьми. Офицеры, отвыкшие от женского общества, оказывали молодой очаровательной Ольге Волоцкой знаки внимания, на что она лишь смущенно улыбалась, держалась скромно; ее вопросы о целях похода и дальнейших планах экспедиции показали, что она достойная жена своего мужа. Чета Волоцких с восторгом слушала рассказы об открытиях, сделанных во время путешествия, о научных наблюдениях, которые проводились на борту «Мирного», но насладиться интересной беседой в достаточной степени им помешало их непоседливое чадо.
За те несколько часов, что Волоцкие гостили на корабле, оно облазило все матросские кубрики, свалилось в завонявшую от жары бочку из-под солонины, попыталось спрятаться в якорном ящике и путалось в ногах у команды, занятой ремонтом такелажа. Наконец старый, из кантонистов, боцман Гордеев, у которого дитя попыталось стащить его дудку, но после неудачной попытки прилипло к нему как репей, в надежде сменять ее на полудохлую ящерицу, прокрался к каюте мичмана Адашева, где тот отдыхал после ночной вахты, и, зная его как самого покладистого офицера, сочувствовавшего тяжелой матросской доле, умолил его избавить команду от этого зловредного сатаненка. Гордеев в виде доказательства предъявил свой, желтый от табака, обмотанный тряпицей указательный палец, который чуть не оттяпала в предсмертных судорогах туземная рептилия.
Адашев, чертыхнувшись про себя, просьбу команды уважил и в последний буквально момент успел ухватить бесенка за шиворот и тем самым спасти от несварения желудка любимца экипажа пса Негодяя, которому графский отпрыск попытался насильно скормить окончательно издохшую ящерицу. Он отнес отчаянно брыкающегося маленького безобразника под крыло милой мамаше, и только тогда на корабле смогли спокойно вздохнуть и продолжать работы…
Во время обеда, устроенного командиром в честь гостей, князь с недоумением всматривался в отмытое личико ребенка, как такое поистине ангельское создание за три часа пребывания на палубе лишь благодаря бдительности экипажа не умудрилось натворить больше бед, чем «ревущие сороковые» и «бешеные пятидесятые» широты вместе взятые. Но настоящий шок испытали все офицеры, а их боевой и невозмутимый всегда командир чуть не подавился своим любимым борщом, когда в ответ на его любезное предложение немного подрасти и идти на «Мирный» в юнги этот чертенок с ясными голубыми глазами херувима, подпрыгнув от радости, издал жуткий боевой клич каннибалов с острова Новая Гвинея и повис на шее у Лазарева.
Графиня, встав со своего места, сняла ребенка с Михаила Петровича и тихим ласковым голосом произнесла единственную фразу, которая произвела на присутствующих в кают-компании впечатление удара корабля о рифы… Она сказала:
– Сашенька, девочки не могут служить юнгами на военных кораблях…
… Верменич, привалившись к стенке кареты, уже не хохотал, а, вытирая слезы большим носовым платком, еле слышно стонал:
– Ну, право же, наказание господне, самый настоящий мамелюк[19 - Мамелюки– воины конной гвардии египетских султанов, отличавшиеся особой дерзостью и отвагой.] в юбке! – Павел поднял покрасневшие глаза на друга, который с самым невозмутимым видом взирал на его потуги справиться с приступом смеха. – Так сколько, говоришь, ей в ту пору было? Лет семь, восемь? Сейчас, значит, в самом соку барышня! Давай поспорим, что никуда она от меня не денется. Я не я буду, если самое позднее к осени не укрощу эту строптивую графиню!
9
Карета слегка дернулась и опять покатила по тракту, мягко пружиня и покачиваясь. Саша, открыв глаза, зевнула и зябко поежилась. Вот уже и десятый день их путешествия миновал! Она выглянула в окно. Солнце скатывалось к горизонту прямо в мохнатые темно-серые тучи, наползающие с запада. Погода не баловала с самого начала пути. Весенние проливные дожди и непременная российская распутица вынуждали их часто останавливаться, отчего и лошади, и люди уставали безмерно и уже не чаяли оказаться дома, в родном имении.
От бесконечного покачивания и тряски к концу дня в глазах начинали мельтешить надоедливые черные мушки, к горлу подступала тошнота. И было величайшим счастьем очутиться вдруг в более-менее приличной гостинице или даже на постоялом дворе, где с грехом пополам удавалось добыть горячей воды, переодеться в чистое и на несколько часов почувствовать себя цивилизованным человеком.
Но сегодня, к всеобщей радости, дождь прошел стороной и им удалось проехать около восьмидесяти верст. Правда, с двухчасовым перерывом на почтовой станции, где крупнотелая хозяйка, на удивление опрятно одетая, накормила гостей невероятно вкусным супом из гусиных потрошков и сдобными пирогами с капустой. После обильного обеда путники заклевали носами и умудрились, несмотря на привычную тряску, подремать. Даже неугомонная Серафима, которой весна прибавила веснушек и жаркой рыжины в волосах, перестала без умолку тараторить, вертеться вьюном и высовываться в окно, а прикорнула на широком плече лакея Акима. Тот, по приказу графа Волоцкого, исполнял роль телохранителя его дочери и с этой целью был вооружен двумя кремневыми пистолетами времен суворовских кампаний.
Сию ответственную службу Аким нес поочередно со старшим братом Данилой, который совмещал ее с обязанностями второго форейтора. В данный момент он скакал на одной из сменных лошадей, присматривая одновременно и за ними, и за каретой с тыла. Эти предосторожности пришлось предпринять несколько дней назад, когда на постоялом дворе их предупредили, что в окрестностях орудует шайка беглых каторжников, грабящих всех без разбора, но питающих особый интерес к почтовым каретам и к таким, как у Саши, богатым экипажам. Поэтому и старались наши путешественники устроиться на ночлег до темноты. К тому же и попутчик, казачий хорунжий, следовавший с ними почти до полудня, тоже посоветовал избегать езды в сумерках.
Кучер старался вовсю, чтобы к ночи добраться до Курска. Оставалось не более десяти верст. Лошади, почувствовав скорый конец утомительного пути, как будто обрели второе дыхание: несли карету легко, точно после долгого ночного отдыха.
Когда они выехали из Петербурга, вдоль дороги еще лежали грязные сугробы мокрого ноздреватого снега. На проезжей части снег окончательно раскис, размесил глину, и она липким фонтаном летела из-под колес и копыт. К вечеру карета, упряжь, брюхо и ноги лошадей, одежда ездовых покрывались противной толстой коркой, которую лакеям приходилось каждый раз перед сном отскребывать и отмывать.
Мысли Саши, как и ее слуг, наперед кареты спешили в родное Волоцкое. Все соскучились по своим домашним и с нетерпением ждали Курска. После него до имения оставалось менее двухсот верст. По хорошей дороге да при сухой погоде и за два дня можно успеть!
Весна тем временем наступала семимильными шагами. По обочинам тракта сначала робко, но с каждым днем все отважнее зазеленела трава, покрылись невесомым зеленым кружевом ольха, ракиты и согретые солнечными лучами березовые и дубовые рощи. Вышли в дозор на поля толстые, важные грачи, засуетились около скворечников неугомонные скворцы, а сегодня поутру в сизой заречной дымке глуховато прокуковала кукушка.
Тощая крестьянская живность, сопровождаемая не менее тощими пастухами и собачонками, пыталась отыскать в космах прошлогодней травы что-нибудь съедобное. И, если им это удавалось, коровенки задирали головы, издавая утробный клич…
Саша вздохнула. В имении ее ждало множество дел. За долгую поездку она обдумала и распланировала все свои действия на будущее, вначале по ревизии земельных владений, а потом уже и по доскональному знакомству с остальным хозяйством. Это были первостепенные дела, а сколько намечено мелких, второстепенных. Со всей этой прорвой забот предстояло управиться до начала весеннего сева, иначе их будет прибавляться с каждым днем, это как снежный ком, который в конце концов ее задавит.
Но самое главное, эти невеселые мысли отвлекали ее от воспоминаний о событиях на последнем балу. Дорожные впечатления тоже помогали отвлечься. Наступал, однако, вечер, и девушка вновь оставалась наедине со своей памятью, а та воскрешала картинки из недавнего прошлого, являя образ человека, которого она, как ни старалась, не могла забыть.
Мысли сменяли друг друга, подобно веренице полосатых верстовых столбов. Никогда прежде Саша не была влюблена и свое нынешнее состояние едва бы посмела назвать влюбленностью. Но почему же так странно щемит сердце, и ощущение это усиливается с каждой верстой, удаляющей ее от столицы? Почему не покидает чувство безвозвратной потери чего-то важного, без которого невозможна дальнейшая жизнь?..
Дорога извивалась, поднималась на холмы и спускалась в ложбины, пересекала освободившиеся ото льда спокойные речушки, спешила сквозь прозрачные еще рощи… Вот показалась рассыпавшаяся по старой балке деревушка. Унылые пейзане на фоне серых изб, покосившиеся кресты на заброшенном кладбище, приземистая церковь на холме… Все эти приметы скудной сельской жизни появлялись и исчезали то в одном, то в другом сочетании – безрадостное зрелище, которое не оживит даже свежее дыхание весны.
Заходящее солнце высветило широкий деревянный мост, пересекавший глубокий овраг с ручьем на дне. Здесь встречались и разбегались на четыре стороны света несколько дорог. Сразу за мостом виднелась старая застава – квадратное массивное сооружение из крепких бревен. При заставе бывает приличный постоялый двор с трактиром. При желании тебе вскипятят воду, почистят обувь и одежду и даже ничего не украдут при этом. Путешественники заметили несколько конных экипажей, въезжавших во двор заставы, но Саша велела кучеру Терентию не останавливаться. В Курске, как она знала по прошлому посещению, есть несколько гостиниц с хорошими ресторациями.
Кучер озабоченно посмотрел на небо и, нахмурившись, заметил:
– Дотемна не поспеем!
Саша ему не ответила, тихое посапывание спутников несколько успокоило ее, и она решила тоже подремать. Внезапно карета резко дернулась, девушка выглянула в окно. Начинался один из самых трудных участков пути – крутой и долгий спуск перед селом Воздвиженским.
Она уперлась полусапожками в основание сиденья напротив, где продолжали дремать ее попутчики, и глубоко вздохнула. Подпрыгивая на рессорах и кочках, карета быстро катила в серо-зеленую тьму деревьев, спускаясь с холма. Девичье сердце неистово стучало в груди, и Саша закрыла глаза, представляя, как у экипажа вдруг вырастают крылья и он вот-вот воспарит над землей. Она слышала легкое позвякивание конской сбруи. Дробный стук копыт о просохшую землю звучал все глуше и глуше по мере спуска в низину. Окрики кучера и форейтора, сдерживающих лошадей, тоже такие знакомые и изрядно надоевшие звуки, сейчас складывались в давно известную и любимую мелодию, предвещавшую скорый отдых, хороший обед и чистую постель.
Данила отвязал сменных лошадей, и они скакали вдоль обочины. Парень повернул голову к карете, что-то озорно и весело прокричал и, подстегнув лошадь, приблизился к экипажу. Склонившись к окну, он улыбнулся, блеснув в подступивших сумерках зубами, и, вытянув руку вперед, возбужденно возвестил:
– Смотрите, барышня! В райские ворота въезжаем!
