скачать книгу бесплатно
Рудная черта
Руслан Мельников
Дозор #3
Черный Князь все же переступил порушенную рудную черту. И за одним Шоломонаром темного мира в людское обиталище рвется другой. А за вторым непременно придет третий. Разноплеменный гарнизон Серебряных Врат не в силах более сдерживать нечисть. И даже вынужденный союз людей с нелюдями против общего врага – всего лишь отсрочка неизбежного. Однако отчаиваться рано.
Воевода русской дружины Всеволод узнает, что в его власти закрыть границу миров и остановить Набег. Но для этого нужно не отсиживаться за крепостными стенами, а атаковать.
Книга публикуется в новой редакции.
Руслан Мельников
Рудная черта
Глава 1
И до сих пор, в общем-то, было не сладко. Но это… Нахлынувшее ощущение чужой и неправильной смерти оказалось таким сильным и явственным! Как будто тебя самого пожирают и, пожирая, перерождают заново. Перемалывают клыками кости и чем-то еще – душу. Грызут плоть, пьют кровь и сливают саму твою суть с сутью иной.
Страшно, отвратительно, чудовищно, мерзко.
Бо-о-ольно!
Всеволод не выдержал. Вырвал руку из руки Эржебетт. Отшатнулся от саркофага лидерки.
Колдовская связь прервалась. Прекратилось течение истории-рассказа без слов. Из чужих воспоминаний, мыслей и чувств Всеволод возвращался к себе, в себя, в окружающую его реальность.
Он вновь находился в Закатной Стороже, в подземелье тевтонского замка, поставленного на угорской земле. Только теперь Всеволод знал об Эржебетт и рудной черте, проведенной между мирами больше, чем прежде. Чем минуту назад? Час? Ночь? День?
Как долго длился второй контакт с лидеркой?
Явно дольше первого. Хотя, если поразмыслить, не столь уж и явно. Едва ли время имеет большое значение, там, где напрямую соприкасаются разум с разумом и память с памятью. ТАКОЕ ведь может происходить сразу, молниеносно, в одно мгновение.
Может…
Вот только слабость… Жуткая, жутчайшая слабость, от которой подламываются колени. Будто сутки рубился в лютой сече без передыху. Или нет, не так, не то. Будто перегорело… выгорело что-то изнутри. Всеволод оперся о каменный гроб.
Тряхнул головой.
Огляделся.
Ничего не изменилось. Потрескивая, горит факел, косо воткнутый в шипастую решетку. Причудливые тени мечутся по стенам и сводам одиночного склепа, ставшего узилищем для Эржебетт. Сама она – обнаженная, сдавленная зубастыми осиновыми тисками-колодками – лежит, не шевелясь, в тесной клетке из серебра и стали. Клетка – вставлена в нишу каменного гроба…
Из приоткрытой двери со сбитым наружным засовом и уцелевшим внутренним – черным оком подглядывает тьма. Там, за дверью – тоже склеп. Общий. Там в саркофагах покоятся десятки орденских рыцарей, досуха испитых нечистью.
И – тишина.
Похоже, времени, в самом деле, прошло не очень много. Дружинники, ожидавшие Всеволода где-то у входа в замковую усыпальницу, не зовут своего воеводу. Однорукий кастелян брат Томас тоже не торопит и не зовет на стены…
Всеволод шумно вдохнул сухой воздух подземелья. Выдохнул. Вытер пот со лба.
Пот был холодным. Сердце бешено колотилось в груди. Есть от чего. Эржебетт не просто поведала ему свою историю, она заставила его самого пережить случившееся в ее шкуре. И понять, прочувствовать шкурой своей. После такого человека уже не заподозришь во лжи. Ни человека, ни нечеловека.
И как ее судить после такого? Как казнить? А судить и казнить придется. Темная тварь – есть темная тварь. И то, что ею сотворено…
– Теперь ты знаешь, воин-чужак, через что я прошла и почему, что испытала и как, – Эржебетт говорила спокойно, с усталой улыбкой на губах. – Тебе известно, что проход между мирами открыт моей матерью и мною удержан открытым. И что моя смерть уже ничего не изменит и не остановит Набег. Но ты, конечно, вправе меня убить. Или предоставить это Бернгарду.
Она, похоже, не сожалела о случившемся. Но своим смиренным видом и речами Эржебетт показывала, что открылась перед ним, и, открывшись, полностью отдается на его милость.
Всеволод поморщился. Эта ее откровенность, покорность, готовность, смирение – были сейчас хуже всего. Если бы Эржебетт юлила, если бы хитрила, выкручивалась… Если бы она бесновалась, грозила или лила слезы раскаяния, в искренности которых Всеволод не преминул бы усомниться…
Если бы…
А так… У-у-у, треклятая ведьмина дочь! Знает ведь, как внести смятение в душу и заставить дрогнуть руку, привыкшую разить нечисть без жалости и промедления.
Но ведь сейчас перед ним – именно нечисть. Самая, что ни на есть, настоящая. Темная тварь с лицом невинного человека. Или человек, в котором таится тварь. Какая разница? Никакой! По сути, в гробнице-узилище заперт оборотень и упырь… Пьющая-Любящая. Черная Княниня. Шоломонарка. И ко всему впридачу – ведьмина дочь, несущая в своих жилах древнюю силу Вершителей.
Дочь… Ведьмина… Пра – пра-пра– и еще великое множество раз пра– внучка Изначальных, кровь которых некогда спасла этот мир. И чья кровь губит его теперь.
А впрочем, кровь ли губит человеческое обиталище? Сама по себе кровь, сколь бы сильной она не была – это всего лишь кровь. Кровь не принимает решения. Все зависит от людей, пускающих эту кровь. И от людей, вынуждающих ее пускать.
С одной стороны ведьму-мать и недоведьму-дочь загнали в угол и заставили поступить так, как они поступили. А с другой… Объявленной Бернгардом охоты тоже не могло не быть. Вполне понятно желание тевтонского магистра раз и навсегда обезопасить порубежье миров, искоренить, выкорчевать, выжечь вокруг Сторожи колдовское-ведовское племя, таящее в себе потенциальную угрозу для рудной черты.
Это жестокий, но, в общем-то, благой, разумный и спасительный для человеческого обиталища замысел. Под корень истребить одних, чтобы спасти всех. И вот ведь как оно вышло. Вот как обернулось… Именно попытка избавиться от тех, кто способен, точнее, кто мог быть способен открыть запретный Проход и привела в итоге к его открытию. Беспощадная логика непростой эрдейской жизни. И кто виновен в случившемся? Кто повинен больше? Кто меньше? А кто неповинен вовсе? И есть ли такие вообще?
Бернгард, хранящий порубежье? Кто посмеет его обвинять? Магистр лишь делал, что положено делать старцу-воеводе любой Сторожи, приложив всю свою волю и старание… Правильно ли делал? Наверное, правильно. Так бы поступал на его месте и старец Олекса. Так бы поступил и сам Всеволод. Поступил бы? Так бы? Да, пожалуй. А как еще поступать, если на одной чаше весов – судьба обиталища, а на другой… А что на другой – не важно. Если на одной чаше целый мир – все остальное уже неважно. Первая чаша перевешивает изначально. Все перевешивает, любое перевешивает. Все и любое в этом обиталище.
Ведьма Величка? Мать Эржебетт? Виновна ли она? Виновна, вне всякого сомнения, ведь именно ее слова и именно ее кровь разомкнули рудную границу. Но… (Ох, уж это выпирающее, к месту и ни к месту треклятое «но»!) Но Величка – мать! Мать Эржебетт…
Представляла ли отчаянная и отчаявшаяся ведьма, насколько губителен будет разрыв заветной черты для людского обиталища? Конечно, она прекрасно знала об этом, раз была посвящена в древнюю тайну. Но что значит для любящей матери благополучие всего остального мира, когда речь идет о спасении родного дитя, обреченного на мучительную смерть в огне. О, здесь чаша весов уже иная. Здесь вообще нужны другие весы.
И еще… Ведала ли Величка, что ждет Эржебетт, брошенную в Проклятый Проход, там, за чертой? Вероятно, догадывалась. Скорее всего. А еще скорее – она знала наверняка, что встречи с темными тварями дочери не избежать. Знала, что первыми с темной стороны придут оборотни, учуявшие своим звериным чутьем разорванную границу миров, горячую кровь и живую плоть. Знала, что волкодлак пожрет дочь, избежавшую тевтонского костра. И – опять-таки – знала, что дочь после того не умрет… полностью – нет, что продолжит жить. Иначе, в новом качестве. В нем, в волкодлаке. Как, впрочем, и он – в ней.
«Мы – друг в друге».
«Она – во мне, я – в ней».
Это лучше костра. Или хуже? Или все же лучше? Величка сочла, что лучше.
Нет, ведьма-мать не просто спасала ребенка от одной смерти, чтобы предать другой. Мать дарила дочери другую жизнь вместо небытия. Не самую легкую, но все же жизнь, которая возможна и по ту, и по эту сторону рудной черты. Величка одаривала Эржебетт по своему усмотрению и, как это часто водится, не спрашивала мнения любимого чада о навязанном даре. На берегу Мертвого Озера мать в последний раз решила за дочь. Все решила.
Единственное, чего не могла предусмотреть ведьма, что к разверзшейся бреши выйдет не простой оборотень. Или все же могла? Тоже? Откуда знать. Теперь-то… им-то…
Впрочем, все это уже не имеет значения. Ни малейшего.
Былые события свершились и навеки остались в прошлом. А сегодняшняя реальность такова…
Бернгард сейчас где-то там, наверху, на стенах обреченной крепости, готовится к отражению очередного штурма. Ведьма-мать Величка давно мертва и покоится в мертвых же водах. А ее спасенная великой ценой дочь, то, во что обратилась, то, чем стала прежняя Эржебетт – вот она. Лежит перед Всеволодом, запертая в саркофаге в ожидании… Чего?
Какова ее вина? Какова степень ее вины?
Эржебетт… Ведьмина дочь… Лидерка и оборотень-волкодлак… Пусть даже это существо не отняло ни одну человеческую жизнь (что маловероятно, но – пусть). Однако, именно она… оно обрекло на Набег все людское обиталище. Просто потому, что Эржебетт, оказавшись в Проклятом Проходе, не пожелала отсекать себе дорогу назад. Просто юница – тогда еще почти ребенок – боялась. Боялась остаться одной. Навеки. Во мраке. В чужой, чуждой тьме. Просто детский страх оказался сильнее взрослых забот о судьбах мира. Просто Эржебетт очень хотела вернуться и потому она помешала Бернгарду закрыть брешь. Вот и все.
А после ребенок стал темной тварью.
Или где-то в глубине души Эржебетт все же стала ею раньше? Когда отроковица не пожелала взрослеть, а предпочла остаться неразумным, безответственным ребенком.
И вот теперь… Хочешь – вини ее теперь, хочешь – прощай. Хочешь – казни, хочешь – милуй.
Но что теперь решит казнь? И что теперь решит милость?
– Когда Проклятый Проход окончательно обрел власть над Мертвым озером, когда две тьмы разных миров слились в ночи воедино и раздвинули озерные воды, я вернулась, – вновь услышал Всеволод голос Эржебетт. – Я перешла рудную черту в звере. А зверь – во мне. Наверное, на это и надеялась мать, замышляя мое спасение.
Глава 2
– Все же странный способ спасти ребенка, – хмуро заметил Всеволод.
– Он тогда был единственно возможным. Я не стараюсь оправдывать мать, но…
– Разве может называться матерью ведьма, бросившая дочь на растерзание зверю… – перебил Всеволод, – Какая мать захочет, чтобы ее дитя обратилось в зверя?
– А разве ты видишь перед собой зверя, воин-чужак? – шевельнула влажными ресницами Эржебетт.
– Нет, – вынужден был признать Всеволод. – Сейчас нет…
Теперь уже ему не дали договорить.
– Да, мы друг в друге. Мы все – друг в друге. Мы – части целого, но ни одна часть не покушается на другую. Пьющая-Любящая испила оборотая, обрела его суть и смешала его с собой. Оборотай пожрал человека, однако и человек продолжает жить в нем. Я всегда – это я и еще двое. Но эти двое находятся в мире и согласии со мной. Иначе нам просто не выжить.
Всеволод тряхнул головой. Все! Хватит с него отвлеченных разговоров и путанных объяснений! Дело-то в другом. И самое главное – другое.
– Ты взломала границу миров, Эржебетт!
– Это сделала моя мать, – не согласилась она. – Я лишь не позволила пролому затянуться.
– Ты сохранила брешь для темных тварей!
– Однако не я привела их с собой.
– Но Набег! Он начался когда ты… После того, как ты…
Всеволод сбился, сплюнул в сердцах, так и не закончив фразы.
Эржебетт усмехнулась – печально и сочувствующе. Из своего узилища-саркофага она сейчас сочувствовала ему! Им всем! Всему людскому обиталищу!
– О, нет, воин-чужак, ты сильно ошибаешься. Это еще не Набег. Это только начало Набега.
Начало? Только начало? Всеволод помрачнел.
– Что ты хочешь сказать, Эржебетт?
– Только то, что есть. И чего не может быть иначе. Сначала в брешь между мирами вошла я. За мной последовали оборотаи, также почуявшие проход и успевшие пересечь порушенную границу прежде, чем ее обнаружили Пьющие.
– А потом? Что на той стороне было потом?
– Меня там уже не было, воин-чужак. Но что было без меня – я знаю. О том, что случилось там, я могу судить по происходящему здесь.
– Ну и? – поторопил Всеволод.
– К открытому проходу подошли Пьющие-Властвующие… Черные Князья, Нахтриттеры, Шоломонары, как вы их называете. Только никому из них не удалось стать первым.
– То есть?
– К взломанной преграде одновременно подступили двое… или трое… или Властвующих было десять – это, в общем-то, не важно. Важно, что не было одного, единственного… А время шло, и к проходу спешили все новые и новые Властители. И каждый вел с собой свою армию. Желающих перейти границу миров оказалось слишком много. А там, где много желающих, начинается давка и драка. Властвующие до сих пор сражаются за право первым войти в этот мир. Но никто не хочет пускать других в обиталище, полное живой крови. Никто не хочет делиться. Только эта война и сдерживает еще Властвующих у прохода. И, поверь, по сравнению с ней здешний Набег – это маленькая, никчемная стычка.
Ах, вот, значит, как?! Еженощные штурмы, которые едва удается отбивать тевтонской Стороже – всего лишь никчемная стычка?!
– Но если Черные Князья и их дружины грызутся между собой с той стороны, кто в таком случае приходит сюда? – с нажимом спросил Всеволод. – Кто выходит из Мертвого озера каждую ночь, а Эржебетт?
– Это не Пьющие-Властвующие, – пленница саркофага пренебрежительно дернула головкой – Это простые Пьющие. Исполняющие.
– Властвующие – не властвующие… Какая разница? Нам-то от того не легче, – угрюмо заметил Всеволод.
– Легче, – возразила она. – От этого вам гораздо легче. Пьющие-Исполняющие глупы и недалеки. Если их не ведет воля Властителя, они способны заботиться лишь об утолении неутолимой жажды и о дневном укрытии от солнца. Чуя теплую кровь, они лезут к ней даже через серебро и осину. Но – лезут бездумно, напролом. С таким врагом, лишенным осмысленной воли, сражаться проще.
– Хочешь сказать, упыри штурмуют Серебряные Врата не по воле Черного Князя?.. Князей?
– Пьющие-Властвующие или, если тебе угодно – Черные Князья сейчас бросают свои войска друг на друга. Сражаясь за проход в ваш мир, о вашей крепости, они думают меньше всего. Пока, во всяком случае. Но на той стороне идет великая битва. А в великих битвах, случается, гибнут великие воины. Пьющие-Властвующие погибают тоже. Либо от руки друг друга, либо под натиском вражеских армий.
– Разве обычные упыри способны напасть на Черного Князя? – недоверчиво спросил Всеволод. – Ты, помнится, утверждала, что они не поднимали руки даже на тебя. Но если ты м-м-м… Пьющая-Любящая… Черная Княгиня… То уж Черный Князь-то…
– Ты прав, воин-чужак, – перебила его Эржебетт, – По собственной воле, Пьющие-Исполняющие, конечно, не осмелятся причинить вред высшим Пьющим. Но по воле своего Властителя они пойдут и на это. Впрочем, сейчас речь о другом. Я пытаюсь втолковать тебе, что когда гибнет Властитель, на поле боя остается его неприкаянное войско.
– Простые упыри? – уточнил Всеволод. – Исполняющие, которым больше нечего исполнять? Слуги без господина? Темное воинство без Черного Князя?
– Да, именно так. Войско без хозяина, которое уже и не войско вовсе. Не управляемые твердой рукой и довлеющей над ними разумной волей, низшие Пьющие перестают сражаться. Они покидают поле битвы и бредут, куда им вздумается. Догадываешься куда, воин-чужак?
Всеволод кивнул. Он догадывался.
– Они чуют близость крови, близость вашего мира, и уходят к рудной черте. Они идут через ряды сражающихся, проталкиваясь к заветному Проходу. Многие гибнут по пути, оказавшись между вражеских армий, но некоторые все же достигают цели.
– И их что, пропускают?
– Им не мешают, скажем так… Специально – нет. Они никому неинтересны, потому что без хозяина – не опасны. На них не тратят силы, и им не чинят препятствий. По крайней мере специально и сознательно. Их попросту не замечают, на них не обращают внимания. Они – никто в битве Пьющих-Властвующих, потому что над ними больше нет власти и Властвующего. Властители на той стороне сражаются с Властителями. А дружины Властителей – с дружинами Властителей. Понимаешь меня, воин-чужак?
– Кажется… – тихо промолвил Всеволод. – Кажется, да.
Эржебетт сделала паузу. Передохнула. Закончила:
– Вот эти-то ошметки и остатки великих былых армий прорываются через проход, подступают по ночам к вашей крепости и уходят дальше, за крепость.
