скачать книгу бесплатно
– …пайте!
Голос Освальда еще не умолк, а Збыслав уже атаковал, целя дубиной в висок противника. Бурцев едва-едва успел приподнять край щита.
Треск…
Удар был страшен. Щит выдержал, подушка самортизировала, погасив большую часть энергии, но вот сам Бурцев не устоял. Под ликующие вопли толпы он покатился в грязь. Сажа с волос запорошила глаза. Выпавшая дубинка отлетела в сторону.
Встать ему дали. Дали возможность проморгаться, протереть веки и поднять оброненное оружие. То ли оруженосец рыцаря тоже решил вести себя по-рыцарски, то ли таковы законы пресловутой Польской Правды.
Бурцев встал, взмахнул дубиной и сам напал на громилу. В последний момент изменил направление удара – уж такой-то финт косолапый здоровяк отразить не сможет. Увы, внушительная комплекция Збыслава ничуть не мешала ему передвигаться со скоростью боксера-легковеса. И реакция у поляка оказалась что надо.
Он отклонил дубину противника щитом. Пошатнулся, но устоял, нанес ответный удар. Бурцев подставил свой щит. Ударил снова. И опять прикрылся. Так продолжалось пару минут. Кружась по ристалищу, они обменивались мощными, но безрезультатными ударами. Монотонный глухой стук чередовался с пыхтением поединщиков и азартными выкриками зрителей. Освальдова оруженосца из толпы подбадривали. На долю же Бурцеву доставались лишь насмешки.
Может, поэтому он и отвлекся, допустил ошибку, когда дубинка Збыслава вдруг ударила не слева, а справа. Оруженосец лихо рубанул наискось, с оттягом, будто вовсе не увесистая палка была в его руке, а меч или сабля. Бурцев принял вражескую дубину не на щит, а неловко подставил под коварный удар собственное оружие. К которому, увы, еще толком не приноровился. А потому и не смог удержать тяжелый дрын в руках. Нечеловеческая сила вышибла, выцепила дубину из отсушенных пальцев, рванула куда-то вниз и в сторону.
Публика хохотала. Еще бы! Уже второй раз дубина Бурцева шлепнулась в грязь. В затянувшемся «фехтовании» он все больше ощущал себя жертвой. Нужно срочно вспоминать тренировки с «РД-73».
– Так тебе не удастся доказать свою невиновность, Вацлав! – слова Освальда прозвучали как предупреждения, о дисквалификации за пассивное ведение боя. Первое и последнее предупреждение.
Скрежетнув зубами, Бурцев второй раз поднял выбитое оружие. И снова ему в этом никто не препятствовал. И снова Збыслав с самоуверенной усмешкой ждал в двух-трех шагах, хоть и имел прекрасную возможность размозжить голову безоружному сопернику.
Бурцев пообещал себе впредь не давать повода для подобных усмешек. Обещание это он выполнил.
Резкий, неожиданный – не удар даже, а тычок концом дубинки под дых – отбросил оруженосца назад. Ага, щербатый противник больше не скалится.
Первобытный танец под аккомпанемент глухого перестука продолжился. Если мерить затянувшуюся «дуэль» привычными мерками, прошло уже раундов пять-шесть – не меньше. Оба бойца заметно ослабили натиск, оба чуть пошатывались от усталости, но оба знали: кто-то из них вот-вот сломается, ошибется, пропустит роковой удар.
Публика поутихла. Лесные партизаны были озадачены: поединщик-чужак, так неумело начавший схватку, держался почему-то слишком долго. Чужак оказывал достойный отпор Збыславу, то и дело проводя опасные атаки и контратаки.
Бурцев пожалел, что перед боем не скинул одежду – от пота та уже промокла насквозь. Зато подушка под плечом – скомканная, сбитая, сопревшая и вонючая – и впрямь служила добрую службу. Щит теперь казался необычайно тяжелым и, не будь этой подушечки, Бурцев, наверное, уже не смог бы ворочать онемевшей от дикого напряжения левой рукой.
Сухой пепел больше не сыпался с головы при резких движениях. Вероятно, там образовалось то же густое месиво из пота, волос и золы, что и в космах Збыслава. Грязные струйки стекали с висков по щекам, но в глаза, слава богу, не попадали. Зато голова зудела жутко. Эх, небольшой бы тайм-аут! И погрузить в волосы обе пятерни! Но перерыва не предвиделось. Идти же на хитрость и специально ронять дубину, чревато. Кто знает, позволят ли ему поднять оружие в третий раз? Благородство уставшего Збыслава тоже имеет границы.
Неизвестно, как насчет благородства, но терпение рыцарский оруженосец уже утратил. Он вдруг обхватил свою дубину обеими руками и с оглушительным ревом ринулся в решающую атаку. Подушка из-под плеча Збыслава свалилась наземь, щит нелепо болтнулся на левом локте, а дубина начала стремительное движение сверху вниз. По прямой. Без всяких фехтовальных изысков.
Поляк вроде все рассчитал верно – напал, отбив очередной выпад Бурцева, напал в ту самую безопасную долю секунды, которая необходима противнику, чтобы вновь занести уставшую руку для следующего удара. В эту долю секунды можно не думать о защите. И Збыслав думал только об атаке. Если она сорвется, оруженосцу придется отбиваться одной дубинкой – воспользоваться щитом он просто не успеет. Но уж если атака достигнет цели…
Збыслав намеревался припечатать раз и навсегда, расшибить, размозжить, размазать противника последним сокрушительным ударом, в который рыцарский оруженосец вложил всю оставшуюся силу, всю волю и весь свой немалый вес. Он аж подпрыгнул, чтобы придать дубине большее ускорение. От подобного удара не убережет уже никакой щит. Даже если Бурцев выживет после ТАКОГО, то подняться вряд ли сможет. А Божий суд, окончившийся нокаутом, укажет Освальду, кто прав, а кто виноват. Петля – вот что ждет Бурцева в итоге, если деревянная колотушка сразу не расплещет его мозги по ристалищу.
Единственный способ избежать незавидной участи – разминуться с дубиной, пока еще есть вре…
Но до чего же мало его осталось! Ничтожно мало!
Свист дубинки…
…мя…
Бурцев отпрыгнул, уже в прыжке крутнулся волчком, стараясь, чтобы деревянная смерть в руках Збыслава прошла мимо. Чтобы не зацепило.
Нет! Не зацепило!
Тяжкое гхуканье Збыслава смешалось с громким треском. А затем изумленный выдох толпы поглотил все звуки. Словно осколки разорвавшейся гранаты взметнулись вверх грязные брызги и щепа. Что-то большое, увесистое, желвакастое, вертящееся в воздухе, промелькнуло у самого лица. А там, где только что стоял Бурцев, аккурат между двух отпечатков омоновских берц, красовалась вмятина. След от удара дубины был заметно глубже следов, оставленных рифлеными подошвами.
Долгожданный тайм-аут! Оруженосец Освальда удивленно взирал то на обломок своей деревянной палицы, то на противника, чудом выскользнувшего из-под смертоносного удара. Он явно не мог понять, что произошло. И как произошло. Щит соскользнул с левой руки Збыслава, упал, сковырнув краем грязь возле его ног. Зрители совсем притихли.
Ну что ж, а вот теперь повоюем! Наступил черед Бурцева демонстрировать благородство. Он без сожаления отбросил дубинку и щит. Стряхнул из-под плеча набухшую потом подушку, встал в боевую стойку. Посмотрим, чего стоит грозный соперник в рукопашной схватке.
Збыслав пришел в себя быстро. Взбешенный неудачей, ринулся напролом. Никакой техники, никакого бойцовского искусства. Лишившись дубинки, щита и выдержки, оруженосец перестал быть опасным противником. Да и школа кулачного боя в Польше тринадцатого века была развита явно слабее фехтовального мастерства. Громилу влекли вперед лишь уязвленное самолюбие и слепая ярость. Пудовые кулаки бестолково молотили воздух.
Ответ оказался серьезнее. Збыслав с ходу налетел на серию хрястких боксерских ударов. Отшатнулся – ослепленный, оглушенный, ошарашенный. Но тут же попер буром снова. Протянул руки, намереваясь вцепиться в горло, раздавить кадык, свернуть шею. Руки у Збыслава длинные, да. Но нога – она ж завсегда длиннее руки.
Для начала – точная и эффектная «вертушка». Больше рассчитанная на зрителей, на которых произвести должное впечатление нужно было сейчас ничуть не меньше, чем победить в поединке.
Вот так! В прыжке. С разворотом. В голову.
В реальной драке редко выпадает случай столь красиво, по-киношному, припечатать соперника. А здесь вот выпал. Косолапый гигант сам подсунул голову под удар. Грех было не воспользоваться. Прием прошел великолепно. Бугай издал кхэкающий звук, пошатнулся. Руки Збыслава опустились.
Толпа еще раз удивленно охнула. Ага, ногами здесь драться, по всей видимости, не привыкли. Однако Збыслав – крепкий орешек – все еще стоял на своих двоих, недоуменно трясся косматой головой.
Бурцев собрался и нанес удар с разворота – правой голенью в неосмотрительно выставленную поляком левую ногу. Набитая, замозолившаяся за долгие годы тренировок кость врезалась аккурат под коленную чашечку. На ринге срубить опытного противника таким приемом непросто. Но Збыслав – другое дело. Парировать хорошо поставленный нижний удар оруженосец не умел. Поляк взвыл, рухнул на подломившуюся ногу. Идеальная для красивого завершения боя позиция: голова на уровне живота, открыто ухо, висок, шея. Упустить такую возможность?! Бурцев еще раз крутанул корпус. Ударил. Той же ногой, тем же местом.
Нога – не дубина, но если попасть ею куда надо, хорошо и точно попасть…
Попал!
Голова Збыслава дернулась, поверженный оруженосец грохнулся в грязь. Нокаут! Что и требовалось доказать.
Глава 27
Зрители молчали. Подавленно, угрюмо, недоверчиво, недоуменно. Наконец, на ристалище ступил Освальд. Этот рефери Божьего суда тоже выглядел озадаченным. Рыцарь больше не размахивал мечом, не тыкал острием в небо по поводу и без оного.
– Ты владеешь неведомым воинским искусством или боевой магией, Вацлав, – обратился Освальд к победителю. – Иначе трудно объяснить случившееся. Честно говоря, не знаю, справедливо ли зачесть победу, добытую таким образом. По законам Польской Правды ответчик должен победить, орудуя палкой или мечом. А тут все закончилось какой-то трактирной дракой. Хотя с другой стороны…
Освальд повернулся к зрителям:
– Все видели, как Божье провидение вырвало этого человека из-под удара Збыслава?
– Видели! Видели! Видели!
– Все видели, как дубина Збыслава переломилась на Божьем суде?
– Видели! Видели! Видели!
– Ты признан правым в этом споре, Вацлав! – гаркнул Освальд. – Я снимаю с тебя все обвинения!
– Безумно рад, – хмуро отозвался Бурцев.
Он шагнул мимо неподвижного Збыслава, прошел сквозь расступившуюся толпу. Направился к ручью, журчащему в ивняке. Смыть поскорее с себя пепел, пот и грязь, – вот о чем мечтал сейчас Бурцев.
– Погоди, Вацлав! – окликнул Освальд.
Ну, что еще? Бурцев оглянулся.
– Ни один ополченец не способен драться так, как дрался сегодня ты, – прищурил глаз добжинец.
– Божий суд, – пожал плечами Бурцев.
– Ладно. Не желаешь говорить о себе – не надо. У меня здесь много таких, кто не любит говорить о своем прошлом.
– Тогда чего ты от меня хочешь, Освальд?
– Ты – прекрасный боец. Суд судом, но я-то знаю: Господь на ристалище помогает только тем, кто сам чего-то стоит.
– Ну и?
– Иди ко мне в оруженосцы, Вацлав.
– Вместо Збыслава?
– Вместе со Збыславом. Земельного надела я тебе пока не обещаю – сам остался без фамильного лена. Но веселой жизни, богатой добычи, славы, вина и еды от пуза – этого получишь сполна. Может быть, со временем сосватаем тебе и красотку в каком-нибудь ополье.
– Я подумаю. Насчет еды от пуза – это заманчиво.
Рыцарь хлопнул себя по лбу:
– Э, да ты, верно, голодный, а я с тобой тут разговоры разговариваю! Пойдем к костру, Вацлав. Поешь, а после все обсудим.
– Я грязный, как свинья. Негоже в таком виде за стол садиться. Сначала умыться бы да переодеться.
– Чудак-человек! – удивился пан. – Говорит, что ополченец, а ведет себя как князь. Но коли желаешь – отмывайся. Распоряжусь подобрать тебе чистую одежду. Кстати, а где ты взял свое одеяние, Вацлав? Никогда не видел такого диковинного.
– Нашел, – уклончиво ответил Бурцев. – Кто-то бросил на дороге, а я подобрал.
После ледяной родниковой купели Бурцев почувствовал себя человеком. Конечно, не помешали бы еще мыло с мочалкой, но здесь о такой роскоши лучше не мечтать.
Синий от холода, он переоделся в развешанные на кустах непривычные, но относительно чистые тряпки. Влез в необъятные льняные портки и плотные узковатые штаны-шоссы. Надел грубую длинную – чуть не до колен – полотняную рубаху навыпуск с вышитым разрезом на груди. Застегнул распахнутый ворот парой деревянных пуговиц, опоясался шнуром с идиотскими кисточками.
Теплая шерстяная накидка – здесь ее называли котта – Освальд выделил ему из личного гардероба. Котта оказалась побогаче нижней одежды. А почти новый меховой жупан – тот вообще выглядел как подарок с барского плеча.
Надежные омоновские берцы Василий решил оставить при себе. Местная обувь – даже дорогие сафьяновые сапоги – не внушали доверия. Бурцев поправил на голове бесформенную мохнатую шапку и глянул в зеркало луж. Ну, видок! Зато сухо, тепло и практично. Это главное. Что ж, теперь пора и потрапезничать. Приглашали ведь.
– Дорогу победителю Збыслава! – рявкнул Освальд, едва завидев Бурцева.
Сам усатый рыцарь, правда, ни на йоту не сдвинулся с почетного места возле кабаньей ноги. Зато партизаны, сгрудившиеся вокруг, шумно потеснились.
Бурцев присел справа от добжиньца. Слева возник оруженосец с распухшим ухом. Очухался уже? Бурцев напрягся. Но ничего… Збыслав дружелюбно оскалился, будто и не было между ними жестокого боя на палках. Улыбка жутковатая, но вроде искренняя. Наверное, с этим рубахой-парнем можно иметь дело. Бурцев улыбнулся в ответ. Збыслав передал ему кабанью кость с огромным куском мяса. Мясо! В животе заурчало…
Он помедлил ровно столько, сколько требовалось, чтобы осмотреться и составить представление о местном застольном этикете. Этикет отсутствовал напрочь. Из столовых приборов использовались только ножи и кинжалы. Да и то крайне редко. Ели все, даже благородный рыцарь Освальд Добжиньский, голыми руками, смачно слизывая стекавший за рукава жир.
Ну и славно! Бурцев вонзил зубы в кабанятину. Из-под прожаренной корки брызнул аппетитный сок. И не только. Гм, бифштекс с кровью по-старопольски. Ничего вкуснее он не едал!
Чья-то пятерня вдруг хлопнула по спине. Опять Збыслав!
– Меня еще никто не побеждал на ристалище, – гоготнул оруженосец, указывая на разбитое ухо с таким видом, словно это он завалил Бурцева в поединке. Причем завалил именно своим левым ухом. – А ты смог, Вацлав. Держи кулявку!
И протянул диковинный кубок без ножки.
М-да, забавная вещичка. Пока не опорожнишь полностью – не поставишь: кулявка тут же упадет, расплескав все содержимое. Бурцев осторожно отхлебнул жидкость золотисто-янтарного цвета. Очень даже ничего…
– Добрый мед – волынский! – Рот Збыслава вновь растянулся в неполнозубой улыбке. – За твою победу, ратник!
Каким-то образом здоровяк-оруженосец умудрялся прислуживать своему господину, болтать с Бурцевым и заглатывать при этом чудовищные куски жареного мяса, заливая пищу щедрым водопадом из кулявки полуторалитрового – никак не меньше – объема.
– Но, право слово, тебе повезло, Вацлав, что у меня сломалась дубина. А не то…
Он сделал еще один глоток, сытно срыгнул, оттер рукавом губы, продолжил:
– Вообще-то я палочные бои не шибко жалую. Дубинки – дело долгое, занудное. А вот попался бы ты мне в лесу, да под мачугу…
Збыслав мечтательно закатил глаза. Ни угрозы, ни ненависти, ни обиды за недавнее поражение на ристалище в его голосе Бурцев не уловил. Только грубоватое признание вояки со стажем в любви к привычному оружию.
– Под мачугу?
– Кистень по-нашему, – пояснил Освальд. – Неблагородное оружие, лиходейское. Збыслав сам-то из литвинов, а там многие мачугами бьются. Кто победнее, делает палицы-насеки из дуба и кремня: врезает в молодой дубок острые осколки, а когда камень намертво врастает в дерево, получается ослоп, от которого только добрые латы и спасут. Ну, а кто побогаче – те идут в бой на лошади, с мачугой-кистенем. Збыслав здорово приловчился к этой штуковине – любой доспех пробьет, любой череп сокрушит.
Вряд ли добжинец преувеличивал: Бурцев припомнил, как ловко обращался кривоногий громила со своим грузиком на цепи во время вчерашней стычки с воинами Якуба Одноухого.
– Пан Освальд дело говорит! – глубокомысленно изрек оруженосец. – Если бы мы с тобой на ристалище с мачугами вышли…
А, пожалуй, и хорошо, что не вышли, – решил Бурцев.
– Ну, хватит, Збыслав, – приказал рыцарь. – Оставь гостя в покое. Дай поесть человеку.
– Да я-то, собственно, и сыт уже, – признался Бурцев. – Спасибо за гостеприимство и угощение.
– Ну, а раз сыт, так ответь – согласен остаться у меня в оруженосцах? Все равно ведь вам с княжной дальше хода нет. Татары, мазовцы, куявцы, тевтоны – кто-нибудь обязательно схватит, – только высуньтесь из леса. Агделайду увезут, а с тобой, Вацлав, церемониться точно не станут.
Бурцев задумался. Не так уж и неправ Освальд Добжиньский. Не лучше ли пересидеть в лесных трущобах, пока все не устаканится? Хотя спокойно сидеть здесь тоже, наверное, не придется. Партизанский лагерь – не санаторий-профилакторий, а выгнанный из собственного замка Освальд горит жаждой мести. Вопрос: стоит ли ввязываться в чужую вендетту? Или… Или не такая уж она и чужая, если направлена против тевтонов? И, если рассудить, – в защиту интересов Аделаиды, которая… да чего там!.. которая основательно уже обосновалась в его, Бурцева, сердце.
И потом… Рыцарский оруженосец – это ведь уже не бесправный кмет-землепашец. Более того, насколько представлял Бурцев обычаи этой эпохи, хороший оруженосец имеет неплохие шансы и сам со временем выбиться в благородные паны. А раз так… Аделаида однажды высказала сожаление по поводу отсутствия у него рыцарского титула. Даже намекнула, что не прочь связать свою судьбу с простым, бедным, незнатным, но – обязательно – рыцарем. Слова эти, правда, были сказаны в минуту отчаяния, но кто знает, кто знает…
– Княжна говорила, крестоносцы мечтают укрепиться в Малой Польше. Потому и намереваются выдать ее за Казимира Куявского, послушного воле ордена.
– Верно говорила, – кивнул Освальд, – смышленая девочка. Немецкие рыцари хотят утыкать своими замками всю Польшу. Мазовия, Куявия, Силезия и Великопольское княжество уже готовы принять орденских братьев на своих землях, а вот с Малой Польшей у магистра Конрада Тюрингского не заладилось. А тевтоны почему-то рвутся именно туда. Ума не приложу, с какой стати, но вотчина Лешко Белого для них оказалась важнее прочих польских княжеств.
Бурцев немного помедлил, прежде чем дать окончательный ответ.
– Хорошо, Освальд, я буду твоим оруженосцем и соглашусь биться на твоей стороне. Но только если княжна тоже согласится остаться здесь. Согласится добровольно, а не по принуждению.
