скачать книгу бесплатно
Собираясь в путь, друзья замечают, что их наряды не очень подходят для ангажирования дам.
– Ты б хоть Аляску скинул, чай лето на улице. – Поночка смерил недовольным взглядом своего компаньона.
– И чё я голым поплыву? – Уксус распахивает полы куртки, демонстрируя свой бледный худой торс.
– Ну-ка, снимай! – Буратина помогает Уксусу снять Аляску, брезгливо швыряет её на палубу, затем снимает с шеи золотой канат с огромным крестом и, накинув, застёгивает его на куриной шее друга.
– Не-т! – хмыкает, превратившийся в модного стилиста Буратина. – Так ты похож на бродячего миссионера. – Он снимает с себя пиджак и набрасывает его на хилые плечи Уксуса. Пиджак ничуть не придаёт шарма новоиспечённому кавалеру, напротив он утопает в нём как в мешке и походит в лучшем случае на агронома.
– Ха-ха-ха…– заливаюсь я, глядя на перевоплощение Уксуса. – Парни, смотрите, да это же мумия нового русского.
Смеются все, кроме Уксуса. Вдруг Буратина спохватывается, тычет пальцем в небо (жест, которым он всегда демонстрировал внезапное озарение) и взлетает на верхнюю палубу в кубрик к Жекичану. Оттуда он возвращается с белоснежной широкополой шляпой.
– На-ка вот! – он нахлобучивает шляпу на макушку Уксуса и тот в момент преображается.
– Ну вот, теперь ты как минимум цыганский барон. – говорю я, сдерживая выпирающий из горла смех.
– А мне что так плыть? – теперь уже недоволен Поночка. Ему тоже хочется сменить имидж.
– А ты вполне гармонично смотришься в своём комке и берцах. – пожимает плечами Буратина, с ног до головы оглядывая друга, который в своём обтягивающем пузо кителе тянет разве что на охранника супермаркета.
– Ага! – стонет Поночка как маленькая девочка. – Ему и шляпу и цепь подогнал, а мне?
– Да на ты, не хнычь…– Буратина снимает с пухлого запястья золотой хронометр и небрежно швыряет его Поночке.
– Вот это да! «Родо»! – кричит тот, натягивая часы и любуясь, как весело вразнобой скачут позолоченные стрелки на трёх циферблатах. – Да я теперь ипотеку закрою…
– Эй ша…– гаркает Буратина. – Это тебе не подарок, а аренда только на время мероприятия.
Наконец сборы закончены. Два пьяных тела плюхаются одно за другим в спущенную на воду лодку. Поночка долго не может примостить свой огромный зад на пластиковую перекладину, в результате чего лодка едва не переворачивается. Перед отплытием оказывается, что никто из штурмовой бригады не может сладить с лодочным мотором.
– Буратина, помоги завести! – умоляет Поночка.
– Сейчас, парни, – Буратина бежит на бак и возвращается с двумя небольшими вёслами. – Ловите, пацаны. Это самый надёжный движок.
Из лодки раздаются возгласы возмущения, отзывающиеся громким хохотом с высокого борта яхты. Первым за вёсла берётся Уксус, но гребец из него оказывается неважный, так как лодка крутится на одном месте. Наконец инициативу вместе с вёслами перехватывает Поночка. Пока они меняются местами, лодка в очередной раз даёт крен и едва не переворачивается. Только спустя время лодка начинает зигзагообразное движение в сторону берега. С яхты отплывающих провожает дружный гогот и хриплый бас профессора Лебединского.
«Что ж ты не с-с-м-м-азал,
Уключины м-м-маслом,
А он всё хрипел-л-л
И вот так улыбалса-а…»
Мы хохочем в унисон со Светкой, и наши лица заливает палящее, как в последний раз предосеннее солнце.
«Я убью тебя л-лодочни-ик
Я убью тебя л-лодочни-ик…»
Я как бы невзначай накрываю ладонью, лежащую на перилах Светкину ручку. Она, делая вид, что ничего не заметила, продолжает смеяться и слушать комментарии Буратины, которые он отправляет вслед пьяной виляющей лодке. Я ощущаю пронзающие ладонь токи и это чувство сейчас выше любого сексуального наслаждения. Мы забылись. Сейчас мы ещё те детишки.
Спустившийся позавтракать Жекичан, представляется Светке и вызывает недоумённый вопрос.
– Женя? А у вас в Китае, как это имя звучит?
– Вообще-то, я татарин, – улыбается Жекичан обнажая мелкие как у щуки зубки.
Светка поворачивается ко мне, скорчив укоряющую гримасу, а я виновато улыбаюсь в ответ.
Тем временем штурмовая бригада с переменным успехом достигает берега и уже берёт на абордаж двух загорающих особей женского пола. Наблюдающий в бинокль Буратина, комментирует, что происходит на берегу. Он в подробностях описывает молоденьких девчонок, вплоть до объёма бюста и цвета купальников и даёт оценки действиям парней.
– Скромные, как первокурсники. Нужно брать в охапку и в лодку забрасывать, а они сопли пускают! – Бурчит он, словно футбольный фанат, обсуждающий игру любимой команды. Но Буратине это можно. В вопросе съёма тёлок он у нас был главный спец. Он и по количеству разбитых сердец был призёром не только школы, но и всего района. Только лишь поэтому их со Светкой союз не мог был длительным и в какой то момент они стали просто друзьями. И это тоже умел только наш Буратина. Красиво соскочить и при этом сохранить хорошие отношения это дорогого стоит.
Миссионеры уже где-то в гуще загорающих аборигенов. Издалека я могу разглядеть только белое пятно шляпы Уксуса. Пятно медленно перемещается вглубь песчаной косы, застывает на одном месте на пару минут и плывёт дальше.
Я замечаю, что бинокль Буратины направлен в противоположную от белого пятна сторону. Он сосредоточенно рассматривает объект, находящийся в правой части косы, скорее всего какую-нибудь колоритную красотку. Меня же интересует только один объект, тот который стоит рядом, плечом к плечу со мной, и чьё тонкое запястье робко накрыто моей ладонью. Всё моё внимание сфокусировано на этой ладошке. Я постепенно увеличиваю силу нажатия и время от времени делаю плавные поглаживающие движения. Она улыбается и смотрит в сторону берега. Сейчас мы походим на двух сидящих в кинотеатре школьников. В полумраке зала мальчик гладит коленку девчонки, которая делает вид, что настолько увлечена фильмом, что ничего не замечает. Скоро фильм закончится, свет зажжётся, мальчик и девочка выйдут из зала и разойдутся в разные стороны, словно чужие люди.
– Хочешь посмотреть? – Буратина протягивает мне бинокль.
– Не-а! Чё я не видел, как этих горе Ловеласов девки отшивают? Без тебя им не видать удачи.
– Не-ет, вроде бы уже есть улов! – Буратина снова смотрит в бинокль. – Ого, да там целый цветник вокруг них собрался. Им ещё кастинг придётся проводить…
– «Родо» и белая шляпа настолько сексуально смотрятся? – Смеётся Светка.
– Скорее белая маячащая вдалеке яхта придаёт парням шарма. – Отвечает Буратина. – Женька, на смотри, – он передаёт бинокль, стоящему по правую руку Жекичану.
– А мне зачем? – недоумевает шкипер.
– Вдруг их там месить начнут, – выказывает Буратина свои опасения.
– И чё если так? Выкатишь корабельные пушки и дашь по берегу залп? – смеюсь я.
– И то верно! – улыбается друг.
– Кстати, я чё-то не заметил твоего фирменного знака.
– Ох ты! – Буратина хлопает себя по ляжкам. – Я ведь всё приготовил, просто не успел сделать. Хорошо, что напомнил.
Он командует Жекичану, чтобы тот спустился в трюм и принёс коробку и рулон, которые стоят в углу. Через минуту полная баллончиков с краской коробка и непонятный рулон оказываются возле ног босса. Буратина идёт на бак, где раскатывает рулон. Он размашистыми и в то же время плавными движениями рисует маркером на бумаге.
– Что он делает? – спрашивает Светка.
– Видимо трафарет, – отвечаю я.
Нам не видно, что конкретно рисует Буратина, но я знаю, что у него получится красиво. Он отличный художник. Талантливый человек талантлив во всём. Уже через пару минут Буратина берёт канцелярский нож и аккуратно вырезает нарисованные символы. Дальше уже работа Жекичана. Ему поручается прилепить трафарет ближе к носу судна и тщательно закрасить из баллончика.
Теперь мы, свесившись за борт, наблюдаем за филигранной работой Жекичана, перед которым стоит тяжёлая задача, ровно разместить трафарет, не имея соответствующих ориентиров и разметки. Но у нашего Жеки всё выходит быстро и нарядно. Я же увлечён не его работой, а поглаживанием нежной ручки, которая уже раскалилась от моих манипуляций. Жекичан уже прыскает из баллончика, обильно заливая трафарет чёрной краской. Ветер подхватывает резкий запах и швыряет в нас.
– Ф-у – отмахивается Светка, неосознанно высвободив свою руку из под моей.
– Пойдём пока в каюту, а то воняет, да и голову уже напекло. – предлагаю я ей.
Светка пожимает плечами, мол, как скажешь. Мы заходим в приятную тень, и на несколько секунд становимся слепыми котятами из-за резкого перехода от яркого света к полумраку. Когда зрение восстанавливается, первое, что я вижу – это её, направленные на меня глаза.
Я снова тону;
я сжимаю её предплечья;
я притягиваю её к себе;
я наклоняюсь ближе;
я чувствую как соприкасаются кончики наших носов;
я…
– Опа на! Я чё то пропустил?
Позабытый всеми Геракл всё это время сидел за столом и наблюдал за трогательной мезансценой.
– Геракл, ёб твою мать! – бросаю я в сердцах и выбегаю из каюты, тут же возвращаюсь, подхожу к столу, наливаю себе полный стакан виски и приговариваю его одним махом.
– Дружище, скажи, как тебе это удаётся? Ты всё время как человек невидимка, который нет нет да и проявляется. Только вот появляешься всегда не вовремя. – Ударная доза алкоголя возымела своё воздействие и я уже не ругаюсь, а, блаженно развалившись в кресле, выпускаю пар.
– Так это же вы всегда оказываетесь там, где уже нахожусь я! – недовольно бурчит друг. – Есть же ещё одна каюта, шли бы туда! Ну если хотите, я могу и удалиться.
Геракл пытается встать, силясь упирающимися в стол руками поднять свой отяжелевший зад. А ведь когда то он делал двадцать подъёмов с переворотом на перекладине. Больше всех в нашей параллели.
– Сиди уже! – Светка своим командирским тоном заставляет Геракла расслабить руки и плавно стечь на диван. – Пообщайтесь лучше, когда ещё увидитесь, а я пойду душ, приму, хотя бы один раз за двое суток.
В одну минуту мои партнёры сменились. На смену красивому ухоженному лицу Светки пришла бородатая с огромными мешками под заплывшими розовыми глазками морда моего старого друга. Только сейчас я заметил, что мы вот так вот не оставались с ним один на один с самого детства. А раньше мы так любили общаться вдвоём. Мы подходили друг к другу, у нас были общие интересы и взгляды. Мы были неразлучны, пока не появился Буратина.
Я снова окунаюсь в те годы, но теперь становлюсь ещё моложе. Мне десять или двенадцать. Передо мной круглое розовое личико с чёрными зачёсанными на пробор волосами. Мы вспоминаем, нам есть, про что вспомнить вдвоём.
Например про макулатуру. Тогда мы ещё горели желанием выделиться, стать первыми среди своих сверстников. Но почему то уже тогда нам не хотелось идти долгим тернистым путём. Как-то в школе учредили соревнования по приёму макулатуры. Призы тогда были чисто символическими, но участвовать обязаны были все. У небольшого сарая, куда складировали ненужную бумагу выстраивалась очередь из пионеров с вязанками из газет и старых журналов. Кладовщица по имени Фира Саттаровна выставляла перед дверьми сарая напольные весы, взвешивала, кто и сколько принёс и заносила данные в свою тетрадь. Опираясь на эти данные строгое жюри в виде завуча, должно было определить победителя. К последнему дню приёма сарай уже ломился от макулатуры. Груды бумаги заполняли его сверху до низу. Крыша у сарая текла, и было видно, что верхушки бумажных гор намокли и покрылись плесенью. Нам с Вовиком предстояло внести хоть какую-то лепту в «благое дело», дабы не получить от Маргуши нагоняй за отлынивание от общественных дел. Не помню, кому из нас в голову пришла сама идея, но рассуждали мы следующим образом. Зачем напрягаться, бегая по дворам и квартирам, собирать эти газеты, если эта макулатура на хрен ни кому не нужна. Всё делается для галочки. А если для галочки, то за чем дело встало? Есть человек, который эти галочки ставит и есть горы макулатуры, причём всё это в одном месте и ходить далеко не надо. Сарай был разделён на два помещения. Одно помещение было отдано под склад макулатуры, а во втором хранился уборочный инвентарь, лопаты, грабли и веники. В оба помещения были отдельные входы, но между ними в перегородке имелась небольшая калитка, которая никогда не закрывалась. У дворника по кличке Хохотало мы попросили ключ от кладовки с инвентарём, сославшись на то, что нам приказали подмести территорию спортивной площадки. Попав в смежное с хранилищем макулатуры отделение, через небольшую калитку, мы вытаскивали пачки бумаги с одной стороны амбара и тащили сдавать их Фире на другую сторону. Мы притаскивали по две пачки бумаги, взвешивали их у Фиры и бежали обратно за следующей партией. Фира не могла понять, как за пять минут можно насобирать четыре здоровых тюка, но, пожимая плечами, раз за разом вписывала нас в свой гроссбух. Спустя всего один час мы поднялись на вершину турнирной таблицы. Маргуша просто не могла нарадоваться, когда в актовом зале два её «любимых ученика» под аплодисменты всей школы получали ценные призы из рук самого завуча, за выдающиеся результаты в сборе макулатуры.
Ещё можно вспомнить про урок труда, где трудовик Забодай поставил перед каждым учащимся задачу реставрировать как можно больше молотков. Старые и ржавые бойки от молотков нужно было сначала скоблить крупным и мелким напильником, потом полировать наждачкой. Умирая с напильником над первым молотком, я наблюдал как более рукастые одноклассники принимались уже за третий и четвёртый по счёту. Забодай как правило ставил задачу и куда-то удалялся на всю пару. Он возвращался только в конце, чтобы оценить результаты. Я подошёл к Вовику, у которого тоже не очень получалось ещё с первым молотком и сказал, что в соседней механической мастерской есть электрические наждачные круги, на которых можно быстро содрать с молотка ржавчину.
«Зачем париться, если есть станки?» – горячо шептал я Вовику, косясь на трудящихся одноклассников.
Мы взяли целый ящик с молотками и утащили его в механическую мастерскую, которая находилась за дверью по соседству, включили наждак и…Дело сдвинулось с места. Я не успевал доставать молотки из ящика и подавать их Вовику, который уверенно запускал их под круг, уклоняясь от летящих снопов искр. В конце урока мы предоставили Забодаю аж пятьдесят блестящих молотков. Но трудовик не был впечатлён нашими выдающимися результатами. Он орал так, что в помещении мастерской дрожали стёкла.
«Вы испоганили мне весь учебный материал! Вам как было велено делать? А вы как? Я же вижу, что на наждаке! На наждаке и дурак может! Вы напильником попробуйте!»
Так мы обзавелись единицами по самому безобидному предмету, за счёт которого выезжали даже матёрые двоечники. Мы были обескуражены и под насмешки одноклассников ещё долго рассуждали на перемене, что мы сделали не так?
Мы не понимали, в чём разница между молотками, которые сдали мы и все остальные. Каким образом мы испоганили материал.?
Ещё мы не понимали, зачем умному тратить два часа на то, что дурак сможет сделать за пять минут на наждаке.
А уроки физкультуры? Эти марафоны, которые любил устраивать маленький пухлый физрук Нафаня. Этот похожий на мячик, далёкий от спортивной формы человек измывался над нами заставляя нарезать бесчисленные круги вокруг школьного двора. И здесь мы с Вовиком нашли лёгкий и быстрый способ достигать высоких результатов. Небольшой сектор кольцевой беговой дорожки проходил через рощицу засаженную двумя рядами тополей, которые были вместо живой изгороди, отгораживающей школу от дороги. Вот в этой рощице с некоторых пор и стали происходить аномальные явления. Туда вбегало тридцать пять человек, а оттуда появлялось только тридцать два. Трио состоящее из меня, Вовика и Уксуса застревало между деревьев на первом же круге. Мы оставались в своём укрытии пока утомлённые бегом одноклассники не заходили на последний круг, и тогда мы встраивались в ряды бегущих, изображая крайнее утомление. Всё было прекрасно ровно до тех пор, пока Нафаня не устроил командный зачёт. Здесь уже речь шла о результате на время и оценке за четверть. Сначала всё шло точно по сценарию. Всё испортила наша заносчивость. Вместо того, чтобы как всегда скромно плестись в последних рядах, на последнем круге, мы не дожидаясь остальных вырвались вперёд и естественно пришли первыми. Ни о чём не подозревавший Нафаня конечно же был удивлён нашим результатам, но всё же похвалил и выставил по пятёрке. И всё бы было прекрасно, если бы не Ленин. Ну конечно же он нас сдал с потрохами, ведь первым прийти мог только он и ни кто другой. Так у нас появились двойки ещё по одному спасительному для двоечников предмету.
