скачать книгу бесплатно
– Прекрати дразнить.
– Настя, пожалуйста, потерпи полгодика, иначе я буду переживать за тебя. Ты вечно находишь неприятности на свою голову. Я не смогу нормально работать, зная, что ты одна в чужой квартире. А в общежитии ещё хуже: там ведь бедлам. Хочешь, чтобы я от ревности с ума сошёл.
Да уж. Его ревность – огромная проблема. Что он жутко ревнив, я поняла уже вначале нашего знакомства. Он злился на любого представителя сильно пола, посмевшего задержать на мне взгляд дольше обычного. Помогали охладить его лишь уверения, что он единственный для меня мужчина на земле. В первое время он кипел, будто чайник на плите, наблюдая восторженные взгляды мужчин, смотрящих мои выступления. Особенно он не любил, когда я танцевала в паре. Не раз совершенно серьёзно обещал поколотить моего партнера, если тот продолжит изображать на сцене любовь ко мне. Димка качал головой и разводил руками.
– Настя, до чего же твой парень дикий. Матвей, объясняю в последний раз: мы не изображаем любовь, а танцуя, проживаем маленькую жизнь. В эти минуты становимся другими людьми. Например в танго – мы любовники, в вальсе – нежные влюблённые, в мунейро[2 - Мунейро – разновидность испанского танца. Мунейро считается одним из самых древних испанских танцев. По некоторым данным, он был заимствован ещё у иберийцев, живших на территории современной Испании до нашей эры.] – два противника или смертельные враги. Именно умение перевоплощаться так нравится зрителям. У Насти талант к перевоплощению.
Я тоже терпеливо, будто ребёнку, объясняла Матвею, что на сцене – лишь иллюзия страсти и любви, лишь игра. Настоящие чувства только в жизни. Матвей хмурился, обнимал меня.
– Да понимаю я, но ваши иллюзии разрывают мне сердце. Скорее бы ты окончила институт и вернулась в Вереево. Будешь учить танцам детей, и перевоплощаться в одиночку.
***
Родители Матвея прилетали после полудня. За день до их приезда, я усердно выдраила квартиру, заглядывая в каждый уголок. Матвей, как всегда, появился рано утром, пахнущий свежим снегом и ветром, наклонился и поцеловал меня в щёку.
– Замёрз. Дорогу засыпало, еле добрался.
Он сбросил одежду, лёг под одеяло. Я улыбнулась, когда его тёплая грудь коснулась моей спины.
– Не так уж и замёрз.
Он фыркнул и положил холодные кисти рук мне на плечи. Я взвизгнула от неожиданности.
– Стоило дольше подержать руки в тёплой воде, – произнёс Матвей, убирая ладони.
Я повернулась к нему лицом, взяла его пальцы в свои и стала дышать на них.
– Сама согрею.
Матвей чмокнул меня в макушку.
– Я сдвинул время экскурсий к водопадам – на этот раз останусь на целых четыре дня. Побуду с родителями и с тобой, помогу тебе адаптироваться к ним.
Я обрадовалась.
– Спасибо.
Матвей притянул меня к себе вплотную и прошептал:
– Как ты меня отблагодаришь? – Его пальцы прошлись по моему позвоночнику, будто по кнопкам флейты, я невольно выгнулась. – Ты мой самый любимый инструмент…
Я прикусила губу, сдерживая стон. А вот не буду поддаваться и всё! Но меня хватило ровно на пару минут, уж больно опытным музыкантом был Матвей. Спустя время, я оставила его досыпать, а сама отправилась приводить себя в порядок: мне хотелось как можно лучше выглядеть при встрече с его родителями.
Завтракали мы в двенадцатом часу дня. Потом я переоделась в выбранный наряд.
– Ого! Вместо привычных брюк, платье. Ты явно готовилась, – похвалил меня Матвей. Одобрил он и сапоги на высоком каблуке и новое приталенное пальто.
На улице крупными, пушистыми хлопьями валил снег, машины на дороге походили на сугробы и двигались медленно – в аэропорт мы добрались, когда лайнер уже приземлился. Родители Матвея прошли паспортный контроль, получили багаж и ожидали нас в зале прилёта. Отец Матвея и впрямь походил на Тургенева, каким тот выглядел в пятьдесят пять лет, его так и хотелось назвать не Федором Сергеевичем, а Иваном Сергеевичем. Он осторожно, словно боялся сломать, пожал мне пальцы огромной ручищей, улыбнулся в бороду и дружелюбно пробасил:
– Приятно познакомиться, Анастасия. Какая ты миниатюрная, однако.
– Только по сравнению с вами, – произнесла я, улыбаясь в ответ. Фёдор Сергеевич мне сразу понравился, я решила, что мы с ним поладим. А ещё я поняла, от кого Матвей получил удивительные зелёные глаза, именно такие, только окружённые морщинками, сейчас весело смотрели на меня.
– И мне приятно, – кивнула Вероника Олеговна, рассматривая меня в упор.
Меня смутил её пристальный взгляд.
– Здравствуйте.
Матвей пожал руку отцу, обнял мать. Вероника Олеговна вживую смотрелась ещё потрясающе, чем на фото. Я знала, что они с мужем ровесники, но она выглядела моложе его лет на пятнадцать – ей нельзя было дать больше сорока лет. Чёрные волосы обрамляли ухоженное, чуть загорелое лицо, алая помада удивительно подходила к серо-голубым глазам. Дурное предчувствие, посещающее меня перед встречей с будущей свекровью, заговорило во весь внутренний голос: «Ты ей не понравилась». Бывает так, что с первой секунды понимаешь, с этим человеком ты не одной крови. Если не происходит совпадения по каким-то внутренним, почти неуловимым признакам, тут уж ничего не поделаешь, симпатия не возникает.
Выйдя из здания аэропорта на парковку, Вероника Олеговна, увидев снег, обрадовалась.
– Как чудесно! За три года я соскучилась по такому снегопаду.
Матвей, сложив чемоданы в багажник «Нивы», усадил родителей на заднее сиденье автомобиля. Прибыв домой, Вероника Олеговна поинтересовалась у сына.
– Ты забронировал столик в ресторане на вечер, как я просила?
– Да. В твоём любимом Bellini на семь вечера.
– Замечательно. Приму душ, отдохну, и поедем отмечать наше возвращение домой.
Я прикинула: до перекуса в итальянском ресторане ещё три часа; хорошо бы нагулять аппетит, побродив по улицам города. Эту идею Матвей принял на ура, мы быстро переоделись и отправились наслаждаться падающим снегом. Вернулись мы немного уставшие, но очень довольные, снова облачившись в нарядную одежду, стали ожидать в гостиной выхода Вероники Олеговны из комнаты. Когда она появилась, я едва удержала челюсть, вовремя захлопнув рот. Мама Матвея выглядела ошеломляюще в длинном, тёмно-синего цвета вечернем платье, которое подчёркивало тонкую талию и высокую грудь. Под ярким электрическим светом в серёжках на ушах и в колье на шее Вероники Олеговны сверкали благородные сапфиры. Рядом с такой роскошной дамой я ощутила себя золушкой до того, как ту преобразила крёстная. Я-то думала, это будет семейный ужин, а не королевский выход в свет. В своём маленьком чёрном платье и цепочкой из серебра, я выглядела весьма простенько. Так как Вероника Олеговна была в туфлях, Матвей донёс свою маму из подъезда дома до такси на руках, таким же образом она попала из авто в ресторан. Когда мы появились в зале, все взгляды людей, сидящих за столиками, устремились на Веронику Олеговну. Я много раз слышала слова из песни «ах, какая женщина», но впервые видела, что именно эта фраза буквально написана на лицах мужчин. Меня не огорчило, что всё смотрят только на маму Матвея, не люблю повышенное внимание, этого мне хватает и на сцене, но плохое предчувствие снова постучало в сердце. Правда, я вскоре позабыла это за интересной беседой и вкусной едой. Оказалось, что родители Матвея обладают потрясающим чувством юмора, особенно Вероника Олеговна. Она так смешно повествовала о забавных случаях, недоразумениях и приключениях в Иране, случившихся с ними, что от нашего столика то и дело раздавались взрывы смеха. Я ещё никогда так много и долго не хохотала, у меня даже заболели мышцы живота. Мужчины пили сухое вино, для нас было заказано шампанское.
«И чего я так опасалась его родителей? – подумала я, фыркая от пузырьков шампанского, щекотавших мне нос. – Они просто замечательные».
Я впервые была в этом ресторане, мне понравился светлый, бело-голубой зал, оформленный в средиземноморском стиле, приглянулось обилие зелени, и рыбки, плавающие в большом аквариуме. Я была просто счастлива. Домой мы вернулись за полночь. Вероника Олеговна отправила нас в душ первых, заявив, что любит понежиться в ванной и не хочет никого задерживать. Выкупавшись, я растянулась на кровати, поджидая Матвея. Хоть он и принял водные процедуры по-солдатски быстро, я всё равно успела задремать.
– Соня, засоня… ну почему ты не дождалась, – прошептал он мне на ухо.
Тёплые губы коснулись шеи, поцелуями он продел цепочку до груди. Я вдохнула исходящий от влажных волос Матвея запах лимонного шампуня, потянулась всем телом, сбрасывая сон, и подалась навстречу его ласкам. Матвей попытался отбросить одеяло в сторону, но запутался в пододеяльнике, я тихо засмеялась, услышав, как он чертыхается. За дверью послышались шаги, затем раздался странный мелодичный звон, будто стукнули один хрустальный бокал о другой. Мы замерли.
– Что это было? – удивилась я.
Матвей предположил:
– Послышалось, наверно.
– Сомневаюсь.
Я вдруг осознала, что мы в квартире не одни, а звуконепроницаемость стен не очень хорошая.
– Уверена, что звон донёсся из кухни.
Матвей выпутался из одеяла и попытался продолжить натиск на меня, но я ответила слабо.
– Ты что, стесняешься?
– В общем-то да. Мне неловко если твои родители нас услышат.
Матвей обнял и прижал меня к груди.
– Они взрослые люди и вполне понимают, чем мы можем заниматься в спальне. Не обращай внимания.
Я немного виновато ответила:
– Не могу. Вполне осознаю, что смешно строить из себя невинность после полутора лет отношений, но мне очень некомфортно.
Матвей фыркнул.
– Ты и есть сама невинность. Пожалею тебя на этот раз. – Ловко повернув меня на бок, заботливо укрыл одеялом. – Спи. Ты устала. День для тебя был очень хлопотным.
– Немного. Но я довольна. Мне понравились твои родители, я провела с ними отличный вечер.
– Хорошо.
Я понимала: моя зажатость родом из детства и юности. В моей семье родители не проявляли нежности друг к другу, не помню, чтобы мама поцеловала или обняла папу, это было непринято. Даже мы, дочери, редко удостаивались ласки. Я знала: папа любит маму, это проявлялось в его поступках, в доброте и во внимании к ней. Она в свою очередь показывала свои чувства, заботясь о нас. В доме всегда царил безупречный порядок, вещи вовремя выстираны и выглажены, на столе вкусная еда. Именно так считала мама правильным доказывать свою любовь. Она учила: более интимные вещи никто не должен видеть, во всём должно соблюдаться приличие. Мне иногда казалось: внешнее приличие – главное для мамы. Она не раз повторяла:
– Настоящая женщина при любых обстоятельствах должна сохранять лицо и не распускать себя.
– Прямо как самурай, – дерзнула я как-то подколоть маму, но она холодно кивнула.
– Похоже.
Для неё важно мнение родственников, соседей, коллег по работе и чужих людей. Мама всегда выглядела с иголочки: светлые волосы уложены в причёску даже в выходные дни, домашнее платье безукоризненно отутюжено, лёгкий макияж нанесён на лицо. Лишь единожды я видела маму другой: растрепанной и потерянной, с безумным от горя взглядом, когда из полиции сообщили, что Алёна пропала. Наблюдая за родителями, я иногда задавалась вопросом: как они ухитрились родить меня и Алёну? Невозможно было заподозрить, что в них тоже заложен инстинкт продолжения рода. Спасибо книгам, интернету и подругам о переменах в собственном растущем организме я узнавала оттуда, мама же не считала нужным меня в это посвящать.
Спокойный и уравновешенный муж, старшая дочь, рано сообразившая как себя правильно вести, радовали маму. Они соответствовали её образу идеальной семьи. Я же вечно выбивалась из этой глянцевой картинки. Если Алёна возвращалась с прогулки в чистом платье, незапачканной обуви, то я появлялась грязная, как чёрт, в синяках и порезах. Почему-то мне на пути вечно попадались интересные лужи, загадочные кусты и драчливые мальчишки, которым я не желала уступать. Половину времени в своём детстве я простояла в углу за различные проступки. Я редко просила прощения, так как вредности и упёртости мне было не занимать, наказание обычно отменялось из жалости. Я никогда не вписывалась в мамино представление о хороших девочках, но она, как могла, боролась с моей излишней эмоциональностью, смешливостью и желанием лезть куда не просят. Только все её попытки потерпели крах: настоящей леди из меня не получилось. Мама не одобряла и моё увлечение танцами. С бальными или чопорными вальсами она бы смирилась, но остальные: латиноамериканские, венгерские, цыганочку и танго считала вульгарными и неподобающими для девушки. Побывав однажды на моём выступлении, была шокирована.
– Ты танцуешь слишком откровенно. Это не соответствует юной девушке. Не удивлюсь, если эти танцы научат тебя развязности.
После её реплики я осознала: она так и не увидела красоты движений и никогда не поймёт меня. Сколько бы я ни старалась, она будет видеть во мне лишь безрассудную, непослушную дочь. В своей семье я задыхалась от бесконечного наведения порядка, чистки и уборки. Догадывалась, мама получает от этого настоящее удовольствие и удовлетворённость, а вот меня не волновало, накрахмалены ли скатерти, есть ли пыль за диваном и креслами, появилась ли паутина в углу, мне хотелось поехать с родными на рыбалку, пойти с ними за грибами или поиграть в бадминтон.
Обычно в январе ночи тёмные и малозвёздные – я не стала закрывать окно шторами и, теперь, проснувшись, обнаружила, что в комнате светло. За стеклом продолжал сыпать снег, верхушку клена украсила пушистая белая шапка, и от этой белоснежности показалось, что уже наступило утро. Посмотрев на светящийся экран телефона, с удивлением обнаружила, что прошло лишь полтора часа. В горле ощущалась сухость: нестерпимо хотелось пить. Набросив халат на ночную рубашку, я на цыпочках вышла их комнаты, осторожно ступая, побрела на кухню. Через узкую щель неплотно закрытой двери ванной комнаты просачивался свет, раздавались звуки льющейся воды. Я залпом выпила стакан холодной воды. Неужели Вероника Олеговна до сих пор принимает ванну? Она сказала: любит понежиться. Ну почему столько времени? Так и хвост недолго отрастить. Также неслышно я вернулась в спальню. Села на кровати, глядя на падающий снег. Матвей что-то сонно пробормотал, его рука стала шарить по кровати. Мне стало смешно: даже во сне он искал меня. Я взяла его за руку, он сразу успокоился и, как младенец, причмокнул губами. Я прикусила губу, чтобы не расхохотаться, так забавно он выглядел. Но вскоре смех буквально застрял в горле: в углу комнаты появилась белесая туманная фигура. Постепенно она сформировалась, и я узнала Марину. Давненько она не появлялась, обычно это сулило мне какие-то перемены или неприятности. Впервые призраков я увидела в Вереево, их появление связываю напрямую со своим знакомством с бабкой Феодорой. До встречи с ней я не верила ни в ведьм, ни в колдунов, ни во что-то сверхъестественное, но старая карга что-то сотворила со мной – я стала наблюдать потусторонних личностей. После поимки убийцы в которой я непосредственно участвовала, призраки погибших девушек больше не появлялись передо мной. Но Марина другое дело, к её гибели причастна моя сестра, этот призрак остался и теперь изредка навещал меня. Привидение не было страшным, не пугало, не вызывало жути, обычно девушка тихо стояла и, минуты три посмотрев на меня, исчезала. С радостью обошлась без этих посещений, но призрак отчего-то привязался ко мне. Я не боялась Марину, но каждый раз после её посещения сердце будто застывало, а в душу проникал странный холод. Дождавшись, когда она исчезнет, я нырнула к Матвею под одеяло, прижалась спиной к его груди и попыталась согреться, прогнать этот холод. Рука любимого легла мне на плечо, пальцы погладили кожу. Удивляюсь ему, будучи в самом крепком сне, он, отыскав меня на кровати, всегда обнимал. Я же обычно сопротивлялась, отвоёвывая себе личное пространство, но в такие вот минуты не возражала и сама к нему приникала.
Утро застала нас в объятиях друг друга.
– Ну и зачем тебе эта ночная рубашка? – прошептал на ухо Матвей. – Всё равно она задралась до талии. Хотя… мне так удобнее. – Его пальцы заскользили по-моему бедру. – Не бойся, родители рано не встают, они ещё спят. Мы тихонько.
Тихонько у Матвея не получилось, хоть я и старательно закрывала ему рот поцелуями, заглушить его не удавалось. Насколько мои попытки оказались безуспешными, я узнала за завтраком.
Утром на кухне у плиты я застала Фёдора Сергеевича, он, мурлыча себе под нос, раскладывал на тонком куске теста кружочки колбасы и ветчины. От духовки несло жаром.
– Доброе утро, Настенька.
– Доброе утро. Вам помочь?
– Если не трудно.
– Не трудно. Сейчас быстренько умоюсь, приведу себя в порядок и я в вашем распоряжении.
Через десять минут я, повязав фартук, уже ставила пиццу в духовку.
Фёдор Сергеевич сервировал стол, когда из спальни выплыла Вероника Олеговна в шелковом халате в пол. К моему удивлению, она уже была при полном параде: уложенные волосы, алые губы, накрашенные глаза.
– Всем хорошего дня. Что у нас на завтрак? – произнесла она, присаживаясь к столу.
Фёдор Сергеевич аккуратно приложился к её напудренной щеке губами.
– Пицца. Сейчас отрежу тебе кусочек.
Вероника Олеговна оглядела гостиную.
– Матвей ещё спит?
Я кивнула.
– Настенька, ты его совсем замучила. Мужчина ведь больше тратит сил, можно его немножко и пожалеть.
Фёдор Сергеевич неловко кашлянул, а я чуть не поперхнулась чаем, сообразив, о чём говорит будущая свекровь.
Вероника Олеговна хмыкнула.
– Да не конфузься ты так. Дело молодое, а мы не какие-то замшелые пни, всё понимаем.
Фёдор Сергеевич легонько сжал плечо жены.
– Ты совсем девочку засмущала. Настя, всё в порядке. Не обращай внимания. Ника всегда была прямолинейным человеком.
Вероника Олеговна улыбнулась.
– Настя, извини, если смутила тебя. Зато я никогда не держу камней за пазухой. – Посмотрев на мужа, поинтересовалась: – Федор, почему бы нам не устроить сегодня приём для друзей? Мы так давно их не видели.
– Хорошо. Я обзвоню всех. Еду закажем в нашей любимой кафешке.
Дальше они беседовали, уже не обращая на меня внимания. Я немного расслабилась и смогла доесть кусок пиццы, который буквально застревал у меня в горле. Чёрт бы побрал тех, кто строит такие квартиры! Они хоть немного подумали о звуконепроницаемости стен? Из чего их вообще соорудили? Из картона что ли? Как же неудобно перед родителями Матвея.
Оставшиеся три дня пребывания Матвея дома прошли в сплошном праздновании. Первый вечер мы провели с друзьями его родителей. Вероника Олеговна представляла меня и сына своим старым знакомым. С улыбкой выслушивала слова восхищения:
– Вы прямо как брат и сестра, а не мать и сын.
– Матвей выглядит слишком взросло для такой молодой мамы.
– Понятно в кого пошёл Матвей. Просто красавец.
Я видела, с каким удовольствием Вероника Олеговна слушает комплименты, какой радостью загораются её глаза. Понимала: она имеет полное право гордиться сыном, а также собой, сохранившей привлекательность и стройность. Это миг её триумфа. Она пожинает плоды своего титанического труда. Чтобы понять, как трудно бороться с возрастом и природой, стоило лишь перевести взгляд на дам, сидящих рядом с хозяйкой дома. Её институтские и школьные подруги выглядели на все свои под шестьдесят. Некоторые мужчины, бывшие старше своих жён на несколько лет, и вовсе смотрелись дедушками. Но меня немного коробило желание Вероники Олеговны без конца получать подтверждение её особости. Подруги юности моей будущей свекрови сначала испытывали неловкость рядом с обворожительной ровесницей, но нужно отдать должное её обаянию и умению вести беседу, она ухитрилась каждой даме сделать комплимент и постепенно увлекла в разговор всех гостей, вскоре они почувствовали себя непринуждённо. Я переводила взгляд с одной женщины на другую, почти все выглядели на свой возраст, особенно двое походили на бабушек, их легко можно было представить, окружённых внуками. Я слушала воспоминания о молодости, забавных случаях из жизни родителей Матвея и их друзей, и думала: неплохо они покуролесили, наше поколение по сравнению с ними живёт скучновато. Спустя три часа застолья мы с Матвеем подустали, а Вероника Олеговна с друзьями по-прежнему выглядели бодро, вот что значит закалка. Понятное дело им интересно вспоминать, для нас же это всё далёкое и чужое, да и людей этих я видела впервые. Я предложила Матвею тихо покинуть застолье и прогуляться на свежем воздухе. Вернувшись домой, мы застали компанию в уменьшённом составе. Последние гости покинули квартиру в третьем часу ночи, мы даже не пытались заснуть под взрывы хохота и громкие разговоры.
На третий день Вероника Олеговна собрала девичник, чтобы поближе пообщаться с подругами, посиделки снова затянулись далеко за полночь.
