скачать книгу бесплатно
Тарег нахмурился:
– Если ты – мой портрет в будущем, то мне оно не нужно.
– Таре-ег, – она покачала головой. – Кто говорит – нужно не нужно… У тебя нет другого будущего, ты сам сказал. Хочешь ты этого или нет, оно ждет тебя. Ты ведь не хотел подписывать Клятву, правда? Однако они проволокли тебя с одного края мира на другой, затянули на шее эту удавку и гоняют теперь, как жеребца по кругу. При чем тут твои желания?
Нерегиль презрительно фыркнул:
– Ты хочешь сказать, что вы сможете сломать мой гейс? Гейс, запечатанный этими Именами?
Демоница вздрогнула и подобралась, выставив вперед когтистую лапу:
– Тише, тише… Кто говорит – сломать? Исполнить, мой князь, исполнить… – И она снова показала окуневую пасть в ухмылке.
Увидев, как Тарег прижал уши, она засмеялась:
– Вот видишь, я с самого начала сказала, что ты умный, – ты все понял. Таре-ег, ну сам-то подумай, сколько осталось сидеть на троне этому роду извращенцев и потомственных убийц. Ты же сам все знаешь, посмотри хотя бы на своего нынешнего владельца – капризный своевольный гаденыш без понятий о чести, совести и достоинстве. Он видит мир поверх задниц упавших к его ногам рабов – ну не омерзительный ли ублюдок, ублюдок и сын такого же ублюдка, ко всему прочему? Тарег, степь сметет их. Ты связан с халифом аш-Шарийа? Через десять, а то и пять лет халифом аш-Шарийа будет Эсен.
Нерегиль часто дышал, прижав уши и сжав кулаки.
– Да, Тарег, так будет. И они станут возглашать ему хутбу[25 - Хутба – проповедь во время пятничного полуденного богослужения, в которую обязательно включались благопожелания в адрес правящего монарха.] в глупых каменных домиках, которые почему-то называют всякими страшными именами. Династия сменится – и править ими будем мы. Это справедливо, иного они не заслужили. А ты, Тарег, встанешь у нашего с Эсеном трона. Сейчас я предлагаю выбор: ты можешь прийти к нам добровольно. Для этого тебе достаточно лишь отпустить силат, – и демоница кивнула на переливающиеся за спиной Тарега золотую и темную фигуры, – и отъехать в сторону во время боя. Если ты заметил – а ты заметил, нерегиль, ты же у нас умный, – они забыли прописать в твоей Клятве запрет на недеяние. Отступив в сторону, ты не причинишь вреда ни словом, ни делом, ни волшебством, ни оружием. Ты лишь дашь возможность свершиться справедливому суду над мерзкими вшами, которые вообразили себя непонятно кем. Как будто Силам есть какое-то дело до копошащихся в земле грязных личинок! Ты признаешь свое бессилие и сдашься нам в руки. Если поступишь так, твоя жизнь в будущем будет легка и беззаботна – ты станешь… ну… почти свободен. Ты же станешь нам анда, побратимом. Но если ты откажешься, Тарег… – Тут она улыбнулась во весь рот, и нерегиль почувствовал, что с трудом сопротивляется наползающему страху: – Если ты откажешься – смотри… Эсен и я сможем причинить мятежному рабу такие страдания, которые даже не начали тебе сниться в кошмарах в подвалах Этэхи Рат. Так как, Тарег?
Он молчал.
– Ах да, я забыла – ты же у нас нерегиль… упрямец, – демоница протянула это почти ласково. – Я не буду неволить тебя ответом сейчас. Впрочем, что тут думать? Ведь ты знаешь еще одну важную вещь, Тарег: ты нерегиль, мятежник – и ты проклят. Все твои начинания обречены на неудачу, всякая дружба обернется для тебя предательством, а всякое доброе чувство – гибелью близких. Неужели ты думал, что Проклятие нерегилей отпустит тебя только потому, что эти глупцы затащили тебя на край света? Они воистину глупцы – привезти себе в помощники обреченного и проклятого. Пожалуй, Тарег, ты им напомогаешь…
И она залилась жутким, холодным, как серп ущербной луны, смехом.
Нерегиль молча сидел перед хохочущим демоном, глядя в умирающее пламя костра. Женщина тем временем отсмеялась и снова обратила на него жадный голодный взгляд:
– Решайся, Тарег. У тебя есть еще несколько дней на размышление – до ночи последнего боя твоих хозяев. Думай, мой серебряный… – снова сверкнули рыбьи зубы.
Тогда нерегиль поднял взгляд и посмотрел в черные капли глаз, за которыми пульсировал разум существа гораздо старше и мудрее него. Потом вытащил из ножен кинжал и всадил его в пламя костра.
Демоница отшатнулась.
– Вот так, по законам твоих нынешних орудий, я отвечаю тебе, легион.
Тарег вынул изогнутое лезвие ханджара из синюшных угольев.
Демоница осклабилась:
– Глупец. Тебя ждут муки, в сравнении с которыми пытки в Этэхи Рат тебе показались бы отдыхом в зеленом оазисе. Прощай, Тарег. В следующий раз, когда мы увидимся, ты будешь ползать на коленях и умолять о самой мучительной и страшной, но смерти.
Она поднялась и хлопнула в ладоши. Над песчаной дюной завихрился злой степной ветер, кинул в глаза Тарегу горсть песка, а когда нерегиль с проклятиями отплевался и откашлялся, на желтом гребне не было ни паланкина, ни охранников-нукеров. Только ветер трепал на сухой ветке перекрученного куста длинную тряпку с рядом черных, как тараканы, иероглифов.
Прискакав в лагерь ашшаритов, Тарег ответил на вопросительный взгляд Аммара:
– Обычные глупости. Вы нам то, да мы вам это, но между двух огней пройти все-таки надо. Ну и Тенгри поклон отвесить. Что тебе стоит отвесить поклон Тенгри, а, Аммар?
Ашшарит сплюнул. И крикнул:
– Правоверные! Сегодня мы встанем на общую молитву!
Люди кинулись исполнять его приказание: необходимо было построить войско лицом в сторону киблы.
Аммар перевел взгляд на Тарика, который с отсутствующим видом разнуздывал Гюлькара, – нерегиль всегда так выглядел, когда речь заходила о вопросах веры. Решившись, халиф проговорил:
– Я разрешаю тебе молиться своим богам, Тарик. Ты язычник, но пусть – обратись за помощью к тем, к кому следует обращаться твоему племени.
В ответ самийа долго молчал. И в конце концов улыбнулся:
– Я благодарен тебе за разрешение, Аммар, – в голосе нерегиля, против обыкновения, не слышалось насмешки.
Самийа замолчал, но Аммар чувствовал, что Тарик сказал не все, что хотел. И действительно, помолчав, нерегиль добавил:
– Но я принадлежу к такому племени, которое не молится никому. Потому что нам некому молиться и не у кого просить помощи, Аммар.
По приказу Тарика на следующий день они бросили коней в молниеносный рейд по степи Саарикеер. В густой зеленой траве яркими пятнышками мелькали соцветия: отчаянно желтые лютики и сурепка, сиреневые цветы чабреца и ирисов, белая звездчатка и бледно-желто-розовый благородный окрас эдельвейсов.
К вечеру ашшариты вышли на пустынное плато, с юга огражденное далекими горами. Впереди вставали хребты Хангая, с них стекали полноводные по весне реки, деля зеленый ковер степи на глубокие долины.
Солнце клонилось к западу, но небо еще оставалось высоким и голубым. По нему плавали большие кучевые облака, отбрасывая громадные тени на колышущиеся под ветром травы. Присмотревшись к зеленому ковру впереди, самийа смог разглядеть то, что они искали в весеннем разнотравье степи, – скопище белых и серых юрт вокруг холма, на котором ветер колыхал что-то темное и длинное. Вокруг белого знамени сульдэ стояло кочевье Великого кагана джунгар Эсен-хана.
– Мы нападем ночью, – тихо сказал Тарик.
И выставил вперед руку в кожаном наруче. На нее спикировал Митрион, захлопал пестрыми крыльями, перетаптываясь лапами и показывая ослепительно-белое подхвостье.
– Займись их дозорными, дружок, – ласково обратился к ястребу Тарик.
И дал птице укусить палец, затянутый в кожу перчатки.
А ночью пошел дождь. Сначала никто не придал этому значения – разве что начали шутить: ну теперь только снега или града не хватает.
Однако к полуночи непогода разыгралась не на шутку: ветер хлестал так, что кони упирались передними ногами в землю и выгибали шеи, полы джубб парусили, и всадники чуть не вылетали из седел. В довершение всего в небе разразилась гроза.
Когда над степью полыхнула первая молния, многие вскрикнули от ужаса – такого ашшариты еще не видели. Ветвистая, на толстой перевитой светящейся «ноге», она сверкнула на полнеба – а затем грохнуло так, что даже боевые обученные кони с ржанием заплясали. Потом от земли до неба ударила еще одна ослепительная рогатина. И еще одна. И еще. Тогда нерегиль приказал выступать.
В хлещущей темными струями, грохочущей тьме то и дело вспыхивали в свете молний бледные картины – то одинокое горящее дерево на холме, то заросли кустарника в ложбине. Но чаще всего мимо них проносилась вспыхивающая на мгновение и тут же гаснущая, стелющаяся длинной серой травой степь.
В становище они влетели в ослепительно-ярком высверке небесного разряда: полыхнуло, всадники смели часовых, тут же кошмарно грохнуло. В кочевье, в которое ворвались ашшаритские конники, разверзся ад грешников.
Аммар потом смутно вспоминал, что устал бояться еще в начале грозы – времени и сил на страх просто не осталось, эта сумасшедшая скачка наперегонки с бьющей по вершинам соседних холмов, догоняющей небесными копьями смертью отнимала все силы души. Поэтому, когда перед копытами коня как из-под земли поднялась ослепительно-красивая женщина с очень белым лицом, он заорал: «Али! Призываю имя „Могущественнейший!“» – и наотмашь рубанул мечом. По закаленному в аш-Шаме лезвию было вытравлено тройное имя Али. Изогнутый клинок меча полоснул женщину наискось, отделяя голову и левое плечо с частью руки. В уши ударил вой, но Аммар, не оглядываясь и не останавливаясь, помчался вперед, в коридоры между запылавшими юртами, и не видел, как из разрубленного тела женщины исходит, клацая зубами и завывая, какая-то белесая сущность. Поверещав и покувыркавшись в ночном воздухе, рассеянная Именем и печатью праведности субстанция в последний раз попыталась сгуститься, не сумела – и безвозвратно растворилась в ночном воздухе.
Тарик, рубя направо и налево, рвался к высокому девятихвостому тугу на каменистой гряде – джунгары окружили Сульдэ и стояли насмерть. У самого древка прыгали и завывали, тряся перьями и колокольчиками, шаманы. Нерегиль орал от бессильной ярости, сиглави танцевал и вскидывал передние ноги, пытаясь встать в свечку. Аммар вдруг понял, отчего орет самийа, – он не мог раскрыть свои крылья, не мог «проявить ореол», как говорили маги сумеречников. На место каждого поверженного джунгара заступал новый, словно степняки в одинаковых кафтанах и малахаях вырастали из-под земли из рассеянных зубов дракона – как в сказке, только очень страшной.
– Али-и! – закричал Аммар, высоко поднимая меч.
По изогнутому клинку бело-голубым блеском шваркнул отсвет молнии.
– Всевышний с нами! О Дарующий победу и Попирающий нечестивых! – заорал Аммар в хлещущее страшными белыми плетями небо: – Твое имя – Призывающий на суд!
С холма, на котором порывы ветра рвали с шеста девять черных конских хвостов, донесся тоскливый волчий вой. Тарик, словно вступая с этой руладой в жуткий противоестественный диалог, разразился пронзительной, модулированной фразой на своем странном языке – а потом перешел на отчаянный, яростный крик. Не переставая орать что-то жуткое, нерегиль послал коня в отчаянный прыжок – джунгары отшатнулись, и самийа врезался в их плотный строй, кося клинком, как воплощенная смерть. Аммар тоже заорал и бросился следом.
Когда, обтекая кровью джунгар и дождевыми струями, они вырвались на плоскую вершину увенчанного белым камнем холма, кони взвились на дыбы, а кто-то завопил от ужаса.
У самого знамени сидел огромный белый волк и скалил длинные, желтые, как у черепа, зубы.
– Эсе-ен! – закричал Тарик. – Эсен! А-ай-а-а! Смотри, кто тебя убьет!
И бросил коня вперед. Волк прыгнул. Сиглави пронзительно заржал и повалился на бок – с его спины кубарем скатились два сплетенных тела. В цепенящем ужасе Аммар смотрел, как волк клацает зубами у горла самийа, а тот отчаянно отжимает здоровенную башку прочь от лица.
И тут он вдруг увидел у себя под ногами невзрачный куст – рассказывали, что джунгары высаживали такие за упокой души родственника и всю свою жизнь бережно ухаживали за кустом. Аммар спешился и вдруг оказался словно бы отрезанным от звуков и цвета. В мертвой тишине в лужице лунного света перед ним топорщился безлистный кустик из пяти веток. Аммар глубоко вздохнул и занес меч. Веточки зашевелились. Не давая им времени сделать что-нибудь еще, ашшарит с маху секанул клинком – его лицо тут же залила брызнувшая во все стороны кровь. Продолжая рубить уже вслепую, Аммар чуть не оглох от рванувшихся ему в уши воплей – и снова оказался в гуще боя на холме, у белого камня на плоской вершине.
Задыхаясь и всхлипывая, он отер рукавом джуббы лицо. Шайтан-колючка была изрублена им в клочья. И эти клочья плавали в кровавой луже. Медленно оглянувшись по сторонам, Аммар остановил глаза на сцене, которая не сразу поместилась в его разум.
Крича и выкликая чье-то имя, воины оттаскивали в сторону здоровенную белую тушу.
– Тарик! О Тарик! Господин!
Тут Аммар встряхнулся и заорал вместе со всеми. И побежал к месту, где под отваленной тушей обнаружилось тело самийа.
Нерегиль лежал, опрокинутый навзничь, раскинув руки, – в правой мертвой хваткой зажат был обтекающий какой-то черной, нечеловеческой, дымящейся кровью кинжал. Молоденький ханетта, стоявший на коленях над телом самийа, поднял на Аммара наполненные слезами глаза: Тарик лежал в луже крови, своей и волчьей.
Волчьей? За спиной у Аммара раздались дикие вопли, и несколько голосов разом призвали имена Али и Всевышнего. Огромная белая туша вдруг задымилась и перетекла в другой силуэт – на траве остался лежать труп узкоглазого плосколицего мужчины с тощей джунгарской бородкой. В груди у него, прямо посреди дорогого золотого шитья кафтана, зияла широкая рана.
Вдруг из раны стало подниматься, клубясь, что-то белесое. Оно попыталось свиться в фигуру человека, заколыхалось – и тут в разоренном стойбище заорал петух. Дымчатый образ явственно зашипел, сгустился – и разошелся с тихим последним вздохом.
Тарик вдруг пошевелился и открыл глаза.
– Он убит?.. – прошептал он посиневшими, холодеющими губами.
– Убит, – опускаясь возле него на колени, ответил Аммар.
В отчаянии он смотрел на раны, располосовавшие плечи, грудь и, видимо, спину нерегиля. Когти демона сумели прорвать даже легендарную ашшаритскую кольчугу.
– А.. она?… – прошелестел самийа и закашлялся, выплевывая кровь на подбородок.
– Убита, – ответил Аммар, понимая, о ком идет речь. – И я порубил его куст. И Сульдэ мы порубили тоже и подпалили во имя Всевышнего, праведного, справедливого.
Аммар обернулся к разложенному из обломков адского знамени костерку. Видимо, он все-таки здорово устал за эту ночь, потому что ему показалось, что обломки шевелятся и пытаются выползти из костра. Стоявший рядом с огнем южанин со злостью поддал по не желающему умирать куску дерева ногой и забросил его в самое пламя.
– Тарик. Ты… лежи, – сказал Аммар, не зная что сказать.
Впрочем, самийа уже закрыл глаза и опять потерял сознание.
… В высокие, от пола и в рост человека, окна дворца наместника Фейсалы уже заглядывало утреннее солнце – пора было задергивать занавеси плотного шелка.
Аммар потер ладонью глаза.
Яхья задумчиво кивнул своим мыслям:
– Значит, силат увезли его к себе.
– Да.
Перед внутренним взором Аммара явственно предстала картина: Тарик, распростертый на камне в тени странной, похожей очертаниями на спящую собаку скалы. А над ним водит ладонями бледное черноволосое существо. Потом огромные миндалевидные глаза без радужки и зрачка оборачиваются к ашшаритам:
– Уходите.
Голос шелестит почему-то за ними. Губы джинна не двигаются. Тарик лежит на камне, бессильно запрокинув голову.
– …Мой повелитель?
Голос старого астронома вернул его в этот мир.
– Сколько дней прошло с тех пор, как вы покинули Мухсин, о мой халиф?
– Семь. Или восемь, – дернул плечом Аммар. – А что?
– Ничего, о мой халиф, – с лукавой улыбкой ответил Яхья.
Аммар прислушался к происходящему на улице.
А там явно что-то происходило: в колодце двора метались крики, топотали и куда-то бежали люди. «Смотрите, смотрите! Там, на дороге!»
Аммар ахнул и подскочил к окну, настежь распахивая лазоревый шелк занавески. С Башни Наместника открывался потрясающий вид на южный склон долины – лабиринт скал в белесой дымке лежал перед взглядом халифа как на ладони.
По старой караванной тропе, вот уже несколько столетий заброшенной и неторной, вверх к городу поднимался всадник. Серый сиглави цокал копытами, высоко поднимая ноги и петухом распуская гордый хвост. Ехавший на благородном скакуне воин поднял голову и приложил ладонь козырьком ко лбу – пытался разглядеть сквозь слепящее солнце, что происходит на стенах.
На стенах толпились люди, и толпа все прибывала. Аммар посмотрел вниз, посмотрел на всадника на дороге, посмотрел на усмехающегося Яхью – и вместе со всеми радостно, как мальчишка, заорал:
– Смотрите, вон он! Вон он! Смотрите! Он – вернулся!!!
И, прыгая через две ступени, припустил вниз по лестнице.
Солнце всходило на востоке, а заходило на западе.
Джунгары были разгромлены.
Тарик вернулся.
Аш-Шарийа было за что поблагодарить Всевышнего.
5. Пятничная проповедь
Фейсала, 403 год аята, первый месяц лета
– …Повтори для него, – мрачно приказал Аммар.
