скачать книгу бесплатно
– Вот мой сын станет первым счастливчиком. А крестный отец поможет ему. Правда?
– Ты че, в крестные зовешь?
– Да я без тебя крестить даже не стану… Слово даю!»
Кивнул в знак приветствия пацану, и даже попытался улыбнуться. Лихой захрипел, раскачиваясь их стороны в сторону. Он казался бутылкой шампанского, которую встряхнули, ожидая, когда рванёт…
Глава 4
Внутри раскручивалась турбина напряжения. Умом понимал, что этот вечер не удастся забыть. Желание Лихого поговорить было настолько нестерпимым, что он красными пятнами покрывался. Пашка аккуратно поцеловал сына в макушку, вдохнул запах и кивнул на дверь.
– Иди, Тёмыч, скажи маме, что отец разрешил перед сном мультики посмотреть. Но только полчаса.
– Ну, паааап…
– Двадцать минут! – рявкнул Паха, прищуриваясь для пущей убедительности.
– Есть полчаса…
– Хер с тобой, – как только пацан ускакал в дом и плотно закрыл за собой дверь, я плеснул и себе, вдруг осознав, что уйти просто так не получится.
Проглотил, как воду родниковую, выдохнул, откинулся на спинку кресла, ожидая, когда прошлое вновь раскинет свой гадкий капкан, из которого мне хоть и удалось сбежать, но вот шрамы остались… Ноющие, загнивающие…
– Не бросал я тебя, Вороной, – тихо произнес Пашка.
– А где ж ты, сука, был? Где? Мне десять лет корячилось, а из свидетелей только дружок-мудила, сбежавший при первом шухере! – шептал, но так надрывно, что у самого кровь в венах стыла от этого звука. – Где, мать твою, Лихой, ты был все два месяца, которые меня менты прессовали?
– Десять лет? – хмыкнул Пашка и повернулся ко мне. – А мне пятнадцать шили. Особо крупный размер. Взяли на кармане при понятых и генерале!
– Чего, бля? – хохотнул, пытаясь увидеть в его взгляде малейший признак шутки. – Ты че мне в уши льёшь, Лихой?
Мой друг в жизни не прикасался к дури, считая это поводом, чтобы начистить морду наркоману. На дух их не переносил, кровь кипела у него, потому как вырос в такой семье. Вечно избитая мать, отец-нарик, голодные братья и опека, приходящая домой как по расписанию.
Только что толку, что они приходили? Толстые и сытые тетки осматривали пустой и уже год неработающий холодильник, что-то задумчиво писали в кожаной папке, а после со спокойной совестью уходили. Никого не спасла эта опека… И сосед участковый тоже не спас. Отец все равно убил мать в очередной горячке.
Поэтому слышать про эту странную статью было абсолютно дико!
– Че ты несешь, Лихой?
– А вот когда я приехал показания давать, меня у ментовки и повязали. Куча свидетелей, толпа высокопоставленных начальников, даже сам генерал вышел следить за шмоном. В машине сумку с наркотой нашли, ну а дальше – меня в кандалы и в камеру. Срать они хотели на мои гражданские права, три месяца не пускали ни родных, ни адвоката! – Лихой вскочил и бросился к бассейну. Зачерпнул ладонью воду и стал плескать на голову. – Левин, сука…
– Кто?
Нутро коркой льда покрылось…
Я семь лет не произносил эту фамилию вслух. Семь гребаных лет!
– Левин. Заявился в камеру и сказал, если хочу выйти, то должен молчать. Мол, с тобой он всё перетёр, отпустили уже, припугнул легонько, и ты сам сбежал далеко-далеко… А я там остался! Ты что-то тоже не бросился меня искать! – Лихой подскочил ко мне и схватил за грудки, сжимая футболку у горла с такой силой, что ткань затрещала. – Что ж ты, друг мой, сразу ему поверил, что я скрысился? Поверил, что бросил? Сукой меня считал все эти годы, да?
Я ничего понять не мог…
Факты, воспоминания, слезы матери – все в кучу смешалось.
Тот месяц я помнил смутно, ориентировался по ощущению. И то, что говорит Пашка, было настоящим шоком.
Ко мне тогда в камеру отец пришел, сказал, что Лихой уехал из города, чтобы не светиться у ментов. Старик умолял меня написать повинную, дабы скостить срок… Но я упирался. Как баран ждал, что сейчас Пашка одумается и подтвердит, что никакой дом я не вскрывал, а с ним всю неделю бухал. Но друга всё не было, и не было…
А потом меня просто отпустили, передав письмо от девушки, которую я любил больше жизни. До сих пор наизусть его помню… Могу забыть, кому бабок занимал, когда ТО у тачки, могу просрочить загранник, но эти её долбаные слова помню.
Мы с Лихим долго молчали, смотря друг другу в глаза. Не шевелились, рычали, только пламя ярости не испускали. Он сжимал меня за горло, а я выкручивал его руку, видя, как ему больно… Но Пашка не отпускал, а я не привык сдаваться.
– Ещё рано? – вздохнула Алиса, тихо входя на террасу. Она не бросилась разнимать нас, просто прошла мимо и села в кресло. – Я думала, вы уже по третьему кругу бьете морды друг другу.
– Лиса, иди в дом, – рыкнул Пашка, и как только он разжал пальцы, я тоже ослабил хват.
– Никуда я не пойду. Секундант нужен? Нет? Но ничего, потерпите бабу в своем обществе. Кто-то же должен скорую вызвать? – она откровенно стебалась, вот только голос звенел от тревоги. – Тём, ты только помни, что я одна двух спиногрызов не вывезу.
– Язвой была, язвой и осталась, да? – внезапно я рассмеялся, рассматривая блондинку, которую помнил в боевом окрасе, скрытом под черным шлемом байка.
– Есть такое. Лихой надеялся, что на втором кесаревом вырежет это дерьмо из меня, но увы… – она кивнула и наполнила наши стопки. – Итак? Начнем собирать события тех дней сначала? Давайте я сразу скажу, что не уйду, пока вы не поговорите! Боже, как я вас ненавижу…
Внезапно Алиса зарыдала, пряча лицо в ладонях. Захлёбывалась, глотала воздух, растирая горло в попытке успокоиться.
– С детства ненавидела, потому что от вашей компашки вечно были проблемы. Слышишь шум – Вороной, Лихой и Витязь дерутся. Вся школа об этом знала. А когда выросли, бесили своей неразлучностью. Мы же даже на свидание с Пашкой ходили в вашем сопровождении! И через полчаса это уже было не свидание, а сходка в местном спорт-баре! – Лиса то ли рыдала, то ли смеялась взахлеб. Даже Пашка опешил от этой реакции, глаз не сводил с жены, давая возможность выговориться. – А сейчас ненавижу, потому что два взрослых мужика настолько упрямы и глупы, что позволили сраному Левину сломать свою дружбу. Вас девушки не разлучили, а Левину удалось…
Она говорила легко, вот только в словах её было столько убийственной правды, что горло сжималось в приступе удушья. И, кажется, я был не одинок. За столом повисло тяжелое молчание, нарушаемое лаем собак, приглушенной музыкой с набережной и жалобным криком ласточек.
– В тот день, когда тебя арестовали, мы хотели рассказать о беременности, Лиска была уже на четвертом месяце, – Пашка нарушил молчание первым. – А когда меня отпустили, из СИЗО я поехал прямиком в роддом. Тёмка родился недоношенным, слабым…. А я был в камере без связи с внешним миром. Лиса в реанимации, к пацану не пускают, я до утра стоял у серых стен роддома, вспоминая молитвы… Просил, лишь бы только они не оставили меня одного.
Лихой выпалил самое важное для него, самое болезненное, самое жуткое, что пришлось испытать. Смотрел в глаза, давая понять, что это только начало…
Глава 5
– Кто вёл твоё дело? – слова раздирали горло, но рвались наружу.
– Кушаков, сука…
– И моё тоже, – закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, готовясь вернуться ровно на семь лет назад. – Меня арестовали у дома, доставили в участок, где уже давно ждали. Провели опознание, свидетели дружно указали в мою сторону, откатали пальчики и только после этого рассказали грустную сказку про то, как хулиган Вороной вскрыл дом главного прокурора и обнёс его на несколько миллионов. Никого не волновало, откуда у нашего прокурора-батюшки столько раритета, как и то, как я в одну каску вынес огромную икону, сумку с золотом и семейным столовым сервизом…
Лиса пересела к мужу. Приткнулась под бочок, сжала его руку и с облегчением выдохнула, пока тот курил, не сводя с меня взгляда.
– Два месяца меня крутили. Уговаривали написать явку с повинной, пришивали всё новые и новые висяки, отчего срок становился непомерным. Но всем срать на меня было! Кто я такой? Сын преподавателей? Все знали, что брать с меня нечего, потому и сваливали в папку с моим делом все, что тяготило их статистику. И к концу второго месяца моё дело тянуло лет на двадцать, не меньше. Проще было убить Левина, один раз испачкавшись в его крови, чем выносить вот это все… А потом такое затишье странное. Неделя тишины и спокойствия. Когда Кушаков вошел в камеру, думал, что меня уже в суд направляют, но все было куда хуже. Он громыхнул ключами, снял наручники и вывел из здания. Напоследок сунул мне в руки записку от… – вот тут я запнулся, не в силах произнести ЕЁ имя вслух.
– Мы поняли, – прошептала Лиса, придя мне на помощь.
– Она бросила меня на обрывке какой-то картонки. Написала, что мы разные, что не пара друг другу. Пожелала счастья, короче. Я не мог поверить, что всё это правда. Ещё в камере почуял запах дерьма… Моя Мартышка не рвалась ко мне, не требовала свиданий, на звонки родителей не отвечала, а когда брат поехал к ней сам, чтобы поговорить, выяснилось, что они с родителями поспешно переехали, не оставив соседям нового адреса. Я умер тогда, Лихой… Отрубилось все человеческое внутри, сдохло и перегорело. Но больно стало, когда на обратной стороне картонки оказались дата и время росписи Левина Константина Михайловича и Голубевой Марины Александровны.
– Хм… Что, из всех бумажных носителей она выбрала именно приглашение? – хрюкнул Пашка и плеснул мне в стопку водки. – Пей.
– Я всё своими глазами видел. Своего лютого врага с довольной миной и мою невесту, вдруг ставшую чужой женой. Он отнял у меня всё… Понимаешь?
– Понимаю, брат, – Пашка вдруг рванул вперед, сел рядом и обнял. Крепко-крепко, как делал это всегда. Костоправ хренов! – Это он разделил нас, чтобы мы не мешали его плану. Но теперь-то ты здесь…
– Лихой, ты обдолбался, что ли? Семь лет прошло! Не верю я в помешательство длиной в семь лет. Не верю… Если она до сих пор его жена, значит, все и правда было к лучшему. Левин всегда был ровней, его фамилию произносили с трепещущей гордостью, вожделением, страхом. Знаешь, а ведь её отец мне тогда это прямо в лицо сказал. Мол, Вороной, рылом ты не вышел для нашей семьи…
– А Левин прям прЫнц, – усмехнулась Лиса и отвернулась. – Говнюк он. Мразью был, мразью и подохнет. Тём, ты прости меня, но он вас уделал, как мальчишек. Знал, что вы упёртые, как два барана, что никто не пойдёт на примирение первым. Ведь у каждого своя правда…
– Лис, если два корабля разошлись в одной узкой бухте и за семь лет ни разу не пересеклись, то виноват не диспетчер навигации, поверь, – я встал, потому что выносить это всё сил не было. – И про Марину мне не говори. Она счастлива, весь город гулял на их свадьбе, забыли, что ли? Так для чего эта встреча? У вас своя правильная жизнь, а у меня своя…
– Вороной! – заорал Пашка, вскочил и вдруг заломил мою руку так, чтобы я согнулся и не смел шевелиться. – Если нужно будет приковать тебя, я это сделаю, поверь! Но ты дослушаешь! Маринка, оказывается, второй месяц лежит в реанимации, а Левин продолжает постить её счастливые фотографии. Все думают, что она просто отходит от родов, просто решила спрятаться!
– Лихой, две минуты, и я все равно уйду… Ты решил рассказать, как тяжело прошли роды у той, которая променяла меня на моего заклятого врага? На того, кто изнасиловал мою сестру, а в итоге так и не ответил за содеянное? Мне порадоваться? Отправить цветы и шарики?
– Баран ты упертый! Да не помнит она никого! Он закрыл её в отдельном боксе, как прокаженную, ей даже диагноз толком поставить не могут! На, смотри, – Пашка достал из кармана сотовый, запустил какое-то видео, а после отпустил руку, зная, что никуда я уже не денусь.
Я осел на диван, закрыл глаза, вбирая некогда любимый голос.
– Артёш… Артёш, ты где? Артёёёём!
Картинки на дисплее не было, слышался шорох и отдаленные крики, смешивающиеся с рыданиями.
– Какого хера? – не мог понять, что происходит. Снова перемотал видео, вслушиваясь в суть, пытался абстрагироваться от страха, от панических нот в этом пробирающем душу крике. – Лихой, ты чего молчишь? Что это такое?
– Я две недели назад лежала в больнице, – Лиса, все это время раскачивающаяся в кресле, вдруг повернулась. Её глаза были полны горьких слез, с лица ушел весь румянец, открывая страх и неверие. Лиса встряхнула головой, забрала у мужа стопку, которую он уже давно согревал в руках, опустошила и начала рассказ: – Случайно услышала трёп медсестер на посту. Они шептались, что анестезиолог напортачил, и какую-то богатую сучку скрючило так, что реанимировать пришлось. Ребёнка достали, отдали отцу, а девка в кому впала. Я тогда пожалела бедняжку, но вскоре забыла. А перед выпиской меня отправили на МРТ в другое крыло клиники. Меня сопровождала бабулька, мы с ней сидели в коридоре, когда раздался крик. Такой истошный вой, что кровь застыла в жилах. Я было рыпнулась узнать, что происходит, а она меня остановила. Говорит, на этаже девочка лежит после тяжелых родов, а после комы вовсе кукушка поехала. Никого не признает. Ни родителей, ни мужа, орёт как ненормальная, Артёма какого-то зовёт…
Лиса остановилась, чтобы дать мне время на вдох. Один гребаный вдох, чтобы не отключиться. Сжимал подлокотники кресла, ощущая, как горят пальцы, как ноют суставы.
– Я спать не могла. Эта девушка просто не шла у меня из головы. Стало казаться, что голос знаком, но все никак не могла вспомнить. И я не выдержала. Тайком пробралась в другое крыло и стала бродить по палатам. И нашла, правда, чуть не отключилась прямо там же! Это была Марина. Она лежит привязанная, скрюченная, дергается, как эпилептик, и тихо подвывает. Я зарыдала от ужаса, благо меня услышала та бабулька, а не стервы из ординаторской. Женщина поняла, что мы знакомы, и пока вела меня обратно в корпус, рассказала, что запустили девку. Никто ей не занимается, муж забрал ребенка и пропал, а родители приходят только оплакать… А ещё она никого не узнает, продолжая звать только ей известного Артёма…
– В смысле – не занимаются? Дочь главного прокурора в больнице, и никто над ней пылинки не сдувает?
– Тём, у нас уже несколько лет другой прокурор. Кондрашова помнишь? – Пашка прищурился, наблюдая за тем, как я судорожно вспоминаю знакомую фамилию. – Ну, Кондра!
– Кондра?
– Да. А отца её сняли. Там скандал какой-то жуткий был, Левин всё сделал, чтобы замять по тихой, но тестю всё же пришлось уйти в беспамятье. Никто с ним из сослуживцев не общается, даже руки не жмет. Говорят, пьет он сильно.
– Тём, мы не можем просто делать вид, что ничего не происходит! Она там совсем одна!
Глава 6
Мой мир больше не будет прежним. Услышанное вчера словно разломило вселенную напополам. Тот арест ясно дал понять, что стоимость моей жизни – три копейки. Никто не вступился. А после освобождения от меня будто весь город отвернулся, потому как верили, что именно я обнёс дом Маринки. Друзья поверили этим ублюдкам, потому что так было безопасно. Как раньше – точно не будет. А теперь и вовсе всё в чёрный цвет обратилось…
Море – чёрное. Небо – чёрное. Нутро человеческое – дерьмовое.
Меня раздирало изнутри. Бесы, демоны сражались друг с другом. Убеждая, что не моё это дело. Не мое! У неё муж есть, ребенок, родители, которым я не ровня!
Но тогда почему она там одна? Почему лежит в палате привязанная?
Эти навязчивые картинки, нарисованные взбудораженным воображением, стали преследовать меня. Не мог отвлечься. Истуканом простоял в душе черт знает сколько, потом курил, как паровоз, пока над кромкой чёрного моря не высунулось черное-черное солнце…
Флэшбек из прошлого. Я словно снова погрузился в этот ад. Снова вынужден идти по углям, снова думаю о ней…
Я мог сто раз убеждать себя, что каждый человек в праве делать свой выбор сам. Марина его тоже сделала, выбрала мужчину, союз с которым будет правильным, благополучным и благословленным родителями. И я его сделал.
Вырыл землю, чтобы на меня больше никто не мог посмотреть сверху вниз! Не спал, не жрал, только бы вскарабкаться на ту лестницу, чтобы суметь взглянуть на своих врагов свысока. Только чем больше бабла я косил, тем меньшую ценность оно представляло.
Можно купить секс, но не купишь любовь.
Можно купить покорность, но никогда не купишь уважение.
Можно купить молчание, но никогда не купишь признание в любви.
Можно купить комфорт, но никогда не купишь тепло домашнего очага.
Я покупал всё, чего у меня не было. С избытком, чтобы в горы дерьма превратилось. Но оказалось, что счастье в комплектацию благосостояния не входит.
– Тём, ты готов? – по прихожей прокатился знакомый звонкий бас. А через минуту на пороге показался мой родной брат. Тигран рассмеялся, обнял меня своими ручищами и даже чуть приподнял. – Ну, ты и раскабанел, Тёмыч! Поди, столичное спортивное питание и сутки напролёт в тренажерке?
– А чего ты смеёшься? Железо отлично помогает избавиться от дерьма в голове, – я отпрянул, рассматривая брательника, которого не видел года два. – А ты вот пузо отъел. Ленка тебя кормит, как на убой!
– Ох, я подозреваю, что именно этим всё и закончится. Здорово, брат…
– Привет, малой.
Объятия крепкие, родные, успокаивающие.
Подхватил пиджак, засунул бабочку в карман, и мы отправились на юбилей моего дяди.
По мере того, как поднимался я сам, поднимались и мои родственники. Отец в силу возраста сразу отказался от предложенного мной бизнеса, а вот дядя Марат ухватился за идею мертвой хваткой.
И через пять лет не осталось ни одного района, в котором бы не функционировал наш автосервис. Вскоре подтянулись братья, жены, открывшие кафе быстрого питания, следом пошел шиномонтаж, где уже могли подрабатывать и племянники. Семейный клан.
Я пробил дорогу по доставке оригинальных запчастей, организовал обучение, переквалификацию, чтобы слесари могли браться за любую тачку, а за остальное отвечал Маратик. В этом году оборот побил все рекорды, я даже приятно удивился, когда Марат приехал ко мне с отчетом. Вид был такой важный, словно заработал лярд, не меньше…
– А где тачка? – Тигран осмотрел паркинг, выискивая «Ровер», который пригнал, чтобы я передвигался по городу.
– У Лихого оставил. Выпили вчера, на такси вернулся.
– У Лихого? Тём, ты гонишь? – захрипел Тигран. – Ты обдолбался, что ли? Этот ссыкун бросил тебя, спрятался и хвост поджал, пока тебя менты беспределили!
– Тигран, всё немного сложнее, – я закурил, чтобы успокоиться. Как бы мне хотелось верить Лихому… Но годы одиночества, привычка лгать и ловить на лжи, делали своё дело. Когда эмоциональный фон после нашей встречи спал, я понял, что на руках у меня нет ни одного факта. Только слова друга, который предал…
– Дело твоё, брат, но я бы не стал ему доверять вновь. Предал один раз, предаст и второй…
– Разберусь. Слушай. А че с Левиным? – затянулся, замыкая горечь дыма в легких, пока рассматривал вытянутое от удивления лицо брата.
– Ты странный, Тём. То запрещаешь говорить о прошлом, то в гости к Лихому попёрся, а сейчас и вовсе про этого мудака вспомнил.
