скачать книгу бесплатно
Дневник 1389. От первого лица
Николай Медведев
RED. Современная литератураДневник 1389 #1
Никита Котов – пациент психиатрической лечебницы. У него и других пациентов больницы своя специфическая рутина: разговоры с врачами, сопалатниками, умеренные активности. Время течет размеренно, но только потому, что большая часть его проходит не в настоящем, а в воспоминаниях о прошлом – там, откуда начинается дорожка к «желтому дому». Стенографист – летописец дотошно записывает все разговоры, которые случаются в стенах лечебницы 1389. Некоторые истории пациентов могут казаться обычными, но это только верхушка айсберга, под которой свои хоррор, слэшер и джалло. Лечебница пытается вернуть людей в нормальный мир, но тонкая грань между реальностью и миром грез, сотканном из травмирующих воспоминаний, может истончиться настолько, что выбраться из него окажется непросто. Получится ли это у пациента Котова, решившего встретиться с травмой лицом к лицу?
Комментарий Редакции: Самое страшное в безумии то, что у него есть реальные и рациональные причины. Роман «Дневник 1389» как раз о таких причинах, рассказ о которых в какой-то момент трансформируется в леденящий кровь триллер.
Николай Медведев
Дневник 1389. От первого лица
Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)
В оформлении использована фотография: © IvanBastien / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru
* * *
Пролог
«Причинно-следственные связи никто не отменял! У всего, что происходит вокруг есть причина и есть последствия. Абсолютно все с чего-то начинается…»
Скорее всего веревочные качели в дверном проёме, которые сделал отец очень крепкие. И мой старший брат, Рома, в этом тоже не сомневается, он раскачивается всё больше и больше, веселью нет предела! Солнце через окно бьет ему прямо в глаза, он щурится. Я, если честно, тоже. Солнце сегодня необычайно яркое. На кассетном магнитофоне играет музыка, но мы с братом еще дети и не разбираемся ни в музыке, ни в качелях. Нам это и не нужно, тем более сейчас, когда за окном солнечный летний день, в коридоре отдыхает велосипед (ему этим летом предстоит искупаться в озере), вся жизнь впереди и в школу еще очень нескоро…
– Смотрите внимательно! – говорит нам с Ромой отец. Он привязывает леску к концу тонкого, но длинного прута, приспосабливает к леске поплавок. Затем берет маленький свинцовый шарик, это грузило, шарик имеет пропил до середины в боку, в этот пропил отец вставляет леску и зажимает шарик зубами. Затем он обматывает конец лески вокруг крючка и особым способом завязывает узел. – Простейшая удочка, ребята! Теперь вы.
Мы с братом повторяем всё с маниакальной точностью, чтоб всё получилось также, как у отца. Прут, леска, поплавок, грузило, крючок. Готово! Не самые лучшие рыболовные снасти, но для нашего маленького озера подойдет. Всё, что мы поймаем, мы, скорее всего, отпустим назад в озеро. И если бы Рома был немного аккуратнее тогда, он не поймал бы на крючок сам себя за большой палец на ноге…
Как же мне нравится этот звук, с которым мой новый фотоаппарат протягивает пленку на кадр вперед. Взвод, щелк, взвод, щелк, кадр за кадром, взвод, щелк. Фотоаппарат, конечно, громко сказано. Скорее пластиковая «мыльница», механический взвод, даже вспышки нет, снимает только на улице в яркую погоду. Таких «мыльниц» у меня две, мы их выиграли в каком-то «магазине на диване». В будущем я обменяю один из фотоаппаратов на проигрыватель виниловых пластинок. И при всём техническом несовершенстве, о котором я рассказал выше, я всё равно получаю удовольствие от моего нового хобби.
– Нельзя допускать, чтобы свет попал на фотопленку! Иначе ничего не получится. – отец как всегда прав. Он показывает мне типичный набор фотолюбителя: фонарь с красным светофильтром; фотоувеличитель; бачок для проявления пленки; ванночки для фотобумаги; красные прищепки, которые при свете красного фонаря казались белыми. Для меня это был шаг в новый, ещё неизведанный мной мир. И даже тот факт, что в нашем городе было тяжело найти химикаты для фотопечати, меня не останавливал. Я с головой ушел в этот увлекательнейший процесс – взвод, щелк, взвод, щелк…
– Никита, сегодня здесь кроме сторожа никого нет! Выходной… Только, пожалуйста не суй никуда руки если хочешь их сохранить – сегодня суббота и отец взял меня с собой на мебельную фабрику, как же здесь интересно! Здесь стоит ни с чем несравнимый запах разного пиломатериала – смолистая сосна; мягкая, податливая осина, самое то для резьбы по дереву; неприступный ясень, к нему нужно найти подход. Горы опилок тут и там, деревообрабатывающие станки, сушильная камера, целый новый мир для 12-летнего мальчика. Именно отец открыл для меня мир столярного дела, которым я увлекся на долгие годы. Я крайне внимательно наблюдал за всем, что он делает, стараясь не пропустить ни одной детали. Именно отец обучил меня всем тонкостям этого ремесла, и в будущем я буду очень благодарен ему за эти знания. Сегодня вечером я усну, не подозревая о том, что этот день навсегда останется в моей памяти.
Какое же красивое сегодня утро. Летнее солнце только взошло и зеленая низина покрыта густым туманом, словно всю низину затопило молоком. Вокруг звуки дикой природы и просыпающегося леса, хотя мы с отцом не далеко от города. Я и сам не выспался, пришлось рано встать, но оно того стоило. В наших краях даже летом с утра немного холодно, но солнце постепенно нагревает воздух и от этого становится так приятно, особенно под прямыми лучами солнца. Я наблюдаю все это великолепие с высоты таежной сопки, на которую мы с отцом забрались. Впечатление такое, словно я смотрю в иллюминатор очень низко летящего самолета, облака оставляют видимые тени на просторах там, внизу. У нас есть с собой термос с чаем и незатейливая еда. Именно здесь, на таежной сопке, с которой открывается этот прекрасный вид, мы с отцом проведем это летнее утро и позавтракаем сосисками, подогретыми на открытом огне. Почему я запомнил именно этот день? Именно этот пейзаж… Ведь позже я увижу и более величественные заснеженные горы, бескрайние поля и бездонное море. Конечно же, я все это тоже помню. Но именно сегодняшнее летнее утро, проведенное с отцом в тайге моя память отложила в отдельную, особенную ячейку.
Я не помню, как эти дни начинались и как заканчивались, но я отлично запомнил отдельные события и мгновения. Все мы запоминаем и бережно храним в памяти те или иные события, которые никогда и ни за что не забудем, они будто вырваны из общего потока дней, недель, месяцев. Тогда я еще понятия не имел, что это может когда-то закончиться.
Глава 1. Пора бы уже забыть
«Благословенны забывающие, ибо не помнят они собственных ошибок.»
Фридрих Ницше
Если вы меня спросите, когда я съехал от родителей я вам не отвечу, потому что не помню. Знаете, как это бывает живешь себе припеваючи, ни о чём не беспокоишься, а потом бац и пора, в свободное плавание. Но не в моем случае, я был рад этому самому свободному плаванию. Всё бы ничего, но только я почему-то снова в родительском доме.
– Что я здесь делаю? – снова и снова я задаю себе один и тот же вопрос.
Так и не найдя ответа на этот вопрос я, очень уставший, обнаружил крайне удобный диванчик в гостиной. Помню его, очень хорошо помню, ведь я провел на нем детство, как скажет кто-то – лучшие годы жизни. Кто-то, но не я… Повторюсь, я очень устал и хочу спать, поэтому, обнаружив спальное место, я без промедления ложусь и пытаюсь уснуть, тем более за окном уже ночь и лютая зима. Долгая зимняя ночь – ужасная вещь я вам скажу. Она будет издеваться над вами пока вы не выдохните в последний раз. Она опустошит вас, как последняя мошенница, вытянет из вас все тёплые воспоминания и, в конце концов, душу.
Увы, но уснуть мне было не суждено. Мать с отцом снова громко ругаются. Они, конечно и раньше, бывало, ругались, поэтому я совершенно спокойно накрываю голову подушкой и пытаюсь уснуть, рано утром нужно вставать. В какой-то момент я понимаю, что там, в коридоре, ситуация выходит из-под контроля и отец кричит так, словно сошел с ума.
– Какого черта, сука! Сядь там, где сидела!
– Не смей прикасаться к нему! Не трогай!
– Я вышвырну их обоих, это мой дом, заткнись!
– Ты никогда не ухаживал за инвалидом. Тебе этого не понять.
В коридоре слышна возня, звуки небольшой борьбы. Мне всё равно уже не уснуть, пора вмешаться. Я удивлён своему спокойствию, может не спроста.
– Мама, папа, пожалуйста, дайте мне выспаться. – выходя в коридор говорю я и наблюдаю прозаичную картину «счастливой семейной жизни». Мама сидит на полу в углу коридора, она рыдает. Брат у входной двери. Почему он одет? Куда он собрался в ночь? Из-за чего весь этот спектакль? Вопросов становится всё больше.
– Ты никогда не ухаживал за инвалидом! Тебе этого не понять! – уже повысив голос повторяет мама.
Отец в ярости, он готов разобрать этот дом на кирпичики, я никогда не забуду это перекошенное от злости выражение лица и эти полные крови глаза. Память бывает коварной, она хранит не только теплые моменты, но и то, что мы старательно пытаемся забыть. Отец стремительно надвигается на маму. Время как будто застыло в преддверии чего-то неизбежного, необратимого. Бывает, переступаешь грань и всё, ты уже не будешь таким, каким ты был секунду назад. Отец наносит маме увесистый удар. Он точно спятил!
– Отойди от неё, убери руки! Отошёл! – я незамедлительно встаю между ними и отталкиваю отца от мамы. Ненавижу такие моменты.
Я знаю, что ничего серьезного не будет, поэтому, заметив, что обстановка разрядилась, я снова удаляюсь в гостиную, закрываю за собой дверь, ложусь на диван и снова пытаюсь уснуть. Звуки скандала словно отдалились на несколько десятков или сотен метров. Меня окутывает тишина и спокойствие, это похоже на медитацию, я настроен на глубокий сон. Как же тепло под одеялом в то время как на улице снег и мороз. Взвод, щелк, взвод, щелк…
Я уже почти спал, когда в гостиную тихо вошел Рома. Он был очень осторожен и действовал крайне тихо в надежде не разбудить меня. Рома тихо открыл дверь, на носках подошел к дивану, на котором спал я, наклонился ко мне и шепотом сказал – «Прощай, братишка…» Эти слова я услышал сквозь сон, крайне отдаленно, еще некоторое время пребывал в полубессознательном состоянии как вдруг меня словно током ударило. Я вскочил с дивана, сердце бешено колотилось, было стойкое ощущение и осознание того, что прямо сейчас, прямо здесь, происходит то, что исправить не получится. Оглядевшись вокруг я не увидел Рому. Сколько я проспал после его слов? Секунду? Минуту? Час? Я бегом помчался к двери и выскочил в коридор.
– Ромка, где ты? Что ты хотел этим сказать?
Мама сидела там же, в углу коридора, на полу, смотрела в пустоту. Рома стоял у входной двери и медленно ее открывал, по его щекам катились слезы, а в глазах читалась безысходность, он пытался не показывать вида, что рыдает, но Рома был бессилен это скрыть. Руки его не слушались, но он делал это, он открывал эту чёртову дверь! Перед дверью, на пороге, сидел мой трёхлетний племянник, Леня, Ромкин сын. Он смотрел на всех непонимающим и потерянным взглядом. Но этот взгляд не сравнится с тем, как Рома смотрел на Леню. Ромкино лицо было залито слезами, но он не мог с этим ничего поделать. Когда дверь уже была наполовину открыта, с улицы повеяло зимней морозной ночью, это был леденящий душу холод. Леня сидел на полу между дверью и обезумевшим отцом, теперь в этом не было никаких сомнений.
– Сначала я выброшу тебя, мелкий выродок, а вслед за тобой твоего папашу! – отец этого не сказал, но я всё понял без слов. Также было понятно, что на улице Рома с Леней не протянут и часа.
Время словно остановилось… Все часы в доме будто замерли. На несколько мгновений дом словно погрузился в вакуум, все посторонние звуки исчезли. Остались только незаметные в повседневной суете звуки, они усилились тысячекратно. Я мог слышать, как механизм настенных часов медленно, но необратимо прокручивает часовую стрелку. Я мог слышать, как бешено колотятся сердца Ромы и Лени. Взвод, щелк, взвод, щелк… Кадры, которые навсегда останутся в памяти. Если бы это было возможно, я бы достал эту пленку из фотоаппарата, размотал ее и выбросил на самое яркое солнце, чтоб от нее не осталось и следа. Я бы разбил вдребезги красный светофильтр, что бы комнату залил яркий свет от лампы и, тем самым, уничтожил все фотокарточки. Я бы высыпал все реактивы по ветру, что б больше никогда их не касаться. Взвод, щелк, щелк… Сюжеты, которые я буду вспоминать как ночной кошмар, который заставляет вскочить среди ночи с кровати и судорожно оглядеться вокруг в надежде не увидеть ничего или никого постороннего. И даже убедившись, что все в порядке, ты все равно не сможешь уснуть, ты помечен ночным кошмаром и он будет терзать тебя до утра. Взвод, щелк, щелк… Боль с которой ты ничего не можешь сделать, которую приходится просто терпеть изо дня в день, которая испепеляет тебя, мешает тебе жить, но ты бессилен что-либо сделать. Щелк, щелк, щелк… Всё это смешалось воедино и пульсировало у меня в висках. ЩЕЛК, ЩЕЛК, ЩЕЛК…
Ума не приложу как, но я подбежал к маленькому племяннику, схватил его на руки и крепко прижал к себе. Леня вцепился в меня железной хваткой, даже если бы я его не держал, он бы остался висеть на мне. Он смотрел мне прямо в глаза и в его кристально чистых глазах теперь читалась надежда вместо непонимания. Я бросился к входной двери, плечом грубо оттолкнул брата, тем же плечом грубо распахнул дверь и выбежал с Леней на улицу. Да, там было холодно! Да, там задувал пронизывающий до костей ветер! Да, там была та самая, леденящая душу зимняя ночь! Да, мы мерзли, но прижавшись друг к другу было немного теплее. И даже здесь, по ту сторону двери, мы с Леней чувствовали себя намного лучше, чем в доме, где бесновался отец. Я хотел кричать так, чтоб меня было слышно в самых потайных уголках планеты, в самых глубоких пещерах горных массивов, но не мог выдавить из себя и звука. Мы стояли напротив этой чертовой входной двери, я наблюдал за тем, что происходит внутри.
– Давай! Выйди сам сюда! И останься здесь! – наконец закричал я отцу, набрав полную грудь морозного воздуха.
– Какого черта ты стоял и просто открывал эту долбаную дверь!? Почему ты не сопротивлялся!? – кричал я брату снова наполнив легкие холодным воздухом.
Леня еще крепче прижался ко мне, он так сильно сдавил мне грудную клетку, что мне было тяжело дышать, но я продолжал вдыхать и выдыхать.
Мама вскочила с пола и с решительностью спартанца бросилась на отца. Теперь он был похож на щенка, которому вот-вот влетит за серьезную пакость. В какое-то мгновение мне показалось, что она его растерзает. Рома тоже словно опомнился, его взгляд стал ясным и сфокусированным. Он смотрел на свои руки и не мог поверить в то, что именно этими руками он сам, лично, открывал входную дверь. За долю секунды все диаметрально изменилось. Жертвы стали хищниками, а хищник – жертвой.
– Пора бы уже забыть… – шепчу я среди ночи, проснувшись в своей кровати, в палате под номером 11 на втором этаже психиатрической лечебницы номер 1389. – Пора бы уже забыть…
Как жаль, что я никого не разбудил. Придется коротать время до утра одному, т. к. уснуть уже не получится. Воспоминания, которые находились в потаенных уголках подсознания, Морфей вытащил раскаленными железными клещами, оставив ужасный ожог, и теперь они роятся со звуком дикого улья отдавая шумом в ушах.
Взвод, щелк, взвод, щелк…
Глава 2. Старый добрый Витя
«Как тесен мир, скажу я вам…»
– Витя, пожалуйста, только не сейчас – говорю я худощавому парню, который уже стоит у моей кровати. Витя Куликов, я знаю его с самого детства, мы выросли вместе, на одной улице. Тот факт, что мы находимся в одной палате, это удача чистой воды.
– Не надо, че ты дал не вет[1 - Мне надо, чтоб ты дал мне совет.] – он не отстанет пока не добьется своего. Ах, да, забыл предупредить. У Вити с рождения поражение речевого аппарата. Именно по этой причине его отец, узнав об особенностях, укатил на первом же поезде в неизвестном направлении. Да уж, мне с отцом больше повезло.
Понимая, что Витя не отстанет, я скидываю одеяло и сажусь на кровать, он садится рядом. Хоть Витя иногда и бывает назойливым, я дорожу этим парнем, с ним связано много теплых воспоминаний. Я знаю, что он сейчас спросит. Сегодня вторник, а это значит, что на смену заступит медсестра, Екатерина Ординайтэ, замужняя женщина лет сорока. Этот ловелас сохнет по ней. И каждый вторник Витя начинает готовиться к этой встрече часов с пяти утра и, разумеется, каждый вторник в пять утра ему нужен мой совет. Славный малый, обожаю его…
Витя спит и видит, как он отбивает ее у мужа, они вместе убегают отсюда и покупают двухэтажный особняк недалеко от морского побережья. Окна этого особняка будут выходить строго на восток и на запад, что бы они могли наблюдать рассветы и закаты. Вокруг дома вечно зеленая лужайка, на которой резвятся их дети. А детей, по мнению Вити, будет не менее четырех – три девочки и один мальчик. На заднем дворе, само собой, большие качели, чтоб теплым летним вечером покачиваться всей семьей пока не придет время провожать солнце за горизонт. Утром Витя с возлюбленной отправляют детишек в школу, а сам глава семьи отправляется в свою мастерскую, где он своими руками делает лучшую обувь в области. Да чего там в области! В стране! Никаких станков, только ручная работа. Целый день Витя занят любимым делом. От клиентов нет отбоя! Вечером Витя, с чувством приятной усталости возвращается домой, чудесные детишки бегут встречать папу, они все сразу пытаются его обнять, поэтому наш герой похож на виноградную гроздь, дети на перебой рассказывают папе как прошел их день. А Катя на ужин запекла курицу с картофелем в своем фирменном соусе, запах стоит такой, что, кажется, соседи завидуют. Не жизнь, а сказка!
Это все будет потом… А сейчас небритый, взъерошенный, худой парень с гнилыми от частого курения зубами сидит рядом со мной и с надеждой смотрит на меня. Глубоко посаженные темно-зеленые глаза, прямые и немытые темно-русые волосы, вытянутое лицо с впадинами на щеках. Передний зуб сверху отколот, сколько я помню Витю, столько же и этот отколотый зуб. Убогие усы и борода, видимо, их он перестал стричь вместе с ногтями. Сутулость Вити настолько идеальная, что ему на шею можно поставить стакан с водой. Боже, Витя, тебе не помешало бы побриться и помыться. Интересно, где он берет сигареты?
– Че мине нано сеня оде, во я бы самы аси?[2 - Что мне сегодня одеть, что бы я был самый красивый?]
– Да ты и так неотразим, дружище! Дерзай, я в тебя верю, Витек! – поддержка друга, именно это ему и надо.
Мой визави прекрасно знает, что кроме одного комплекта больничной одежды ему больше надеть нечего. Здесь может быть только два вида одежды: грязный комплект и чистый комплект. Смена в 8 утра. До этого времени Витя еще раз пять посоветуется со мной по поводу своего внешнего вида.
– Пора бы уже забыть… – из головы никак не выходят эти слова. Снова эти сны, когда-нибудь они меня добьют. Может снова побаловаться депривацией? Нет! Не стоит! Скорее всего станет только хуже, как в прошлый раз. Мой врач, Михаил Анатольевич Савровский, сразу заметит это и будет заставлять меня принимать снотворные. Почему они отобрали у меня ручку и тетрадь? Мне некуда записывать. Нужно поговорить об этом с Михаилом Анатольевичем сегодня, ведь именно сегодня у меня прием…
За окном октябрьское утро, удручающее зрелище. Мелкий дождь то словно висит в воздухе, то навязчиво шумит и стучит по карнизу, промокшие листья покрывают лужи целиком, как ковер. Выходишь на улицу и чувствуешь, как быстро промокают ноги, даже если обувь целая. Снег еще не выпал, но морозная свежесть чувствуется даже в помещении. Серое свинцовое небо, кажется, вот-вот ляжет на землю и раздавит здесь все живое.
– Че ты кукука кода ночь? Я че ты бубу де ночь.[3 - Что тебе снилось? Я слышал, как ты что-то бубнил ночью.]
– Да ничего особенного. Ерунда… Сегодня будет, о чем рассказать врачу.
Прием не заставляет себя долго ждать. После завтрака я иду по чисто вымытому линолеуму в сопровождении той самой медсестры, по которой сохнет Витя. Иду в кабинет к своему лечащему врачу.
– Привет, Никита! – Михаил ждал меня.
– Добрый день, Михаил Анатольевич! – я сажусь на стул перед моим лечащим врачом.
Мой лечащий врач ухмыляется такому приветствию. Как же тесен этот огромный мир, вы даже представить себе не можете. Ведь я знаю господина Савровского тысячу лет. Я вырос с ним на одной улице, так же как с Витей. А сейчас мы по разные стороны баррикад, вот ирония.
– Как себя чувствуешь сегодня?
– Нормально.
– Тебя что-нибудь беспокоит?
– Нет.
Миша – везунчик. Сидит и записывает что-то в свои бумаги, в то время как мои записи у меня отняли.
– Никита, мне нужны подробности… Опиши, пожалуйста свое состояние.
– Мне хреново. Я подавлен. – после долгой паузы говорю я, ведь это все-таки работа моего врача, слушать мои бредни.
– Что тебя тяготит, Никита? Ты можешь рассказать мне все, что хочешь. Все что считаешь нужным.
– Я плохо спал и видел чертовски неприятный сон. Хотел его записать, но у меня нет ручки и тетради.
Миша откидывается на спинку кресла и внимательно меня слушает. Я не смог рассказать сон полностью, лишь до середины, что-то оборвало меня, и я замолчал.
– Что было дальше?
– Я не хочу об этом говорить.
– Как скажешь. Когда тебя в последний раз навещал отец? – спрашивает врач.
– Ты же сам прекрасно знаешь.
– Мне нужно убедиться, что ты это тоже также прекрасно знаешь и помнишь.
– Пару недель назад.
– Ты хочешь видеть его чаще?
– Нет – коротко и быстро отвечаю я.
– Почему?
– Понимаешь, как бы это помягче сказать…
– Говори, как есть.
– Обычно дети похожи на своих родителей, да? Так вот, это не про меня. Мы с отцом совсем разные. Мне просто не о чем с ним говорить… Я люблю старика, но у нас диаметрально разные взгляды на многое.
– Никита, возможно, как раз, общения с отцом тебе и не хватает? Возможно, в этом причина твоего подавленного состояния.
– Нет. – я смотрю в окно и добавляю: – Отец тут не при чем. Я думаю, общение с ним вообще никак не влияет на мое состояние. Я не знаю…
– Тогда в чем причина? Как ты сам думаешь?
– Причина в том, что я не могу делать записи, вы отняли у меня письменные принадлежности.
– Пойми! Эти записи пагубно влияют на твое состояние.
– С чего ты это взял?
– Потому что я врач, я знаю к чему приводит запись событий, которых не было. Я знаю к чему приводят попытки найти взаимосвязи между сновидениями.
– Да я все понял, можешь не продолжать. – а я продолжаю смотреть в окно. Затем после паузы говорю. – У меня есть одна теория. Хочешь послушать?
– Конечно. Именно для этого я здесь.
– Ты ведь тоже видишь сны, так?
– Так.
