скачать книгу бесплатно
И тут же, опровергая только что сказанное, отправляюсь за ним на экзекуцию…
***
А помните в детстве такие дурацкие печенюшки в виде мелких зверюшек, у которых ни морды, ни мелких деталей не присутствовало, только какие—то нелепые полосочки, а о том, кто это, можно было догадаться лишь по контуру. И то часто – с трудом…
Впрочем, для детей это было даже в кайф, будило фантазию. Это орёл! Да нет, какой орёл, переверни, во, видишь, это – ослик! Да какой ослик, если хобот?! Да это не хобот, а задняя лапа!
И вы такие с приятелем или с сестрой брали из полиэтиленового пакетика каждый по одной зверюшке, и эта фауна вашей волей скакала навстречу друг другу по столу или по дивану, тыгыдын—тыгыдын, а потом эти плоды кулинарии головами друг в друга упирались и – хе—е—е—ерак – у одного голова отлетала на фиг.
Ура—а—а—а, рыба победила тигра! Коне—е—е—чно, у тигра смотри, какая шея тонкая!!!
И лезешь под сервант искать эту отлетевшую деталь, попутно дожевывая не особо вкусное, практические не сладкое галетное тело… Только и радости, что подраться…
Вот такие игрушки были, где взять других?!
***
В Сибири же как… Сухой мороз -40, в школе занятия отменили, но кто может запретить играть на улице в хоккей или кататься на коньках? Пар изо рта такой, что мешает видеть, куда мчишься, но у тебя в руках правильная клюшка нужного размера, под подбородок, которую ты долго вымачивал в ведре, а потом всю ночь подзагибал крюк в батарее. И ее же нужно опробовать! Кому важно, сколько градусов за бортом?!
Штанины заправлены в носки, ноги впихнуты в ботинки, шнурки затянуты как можно туже. Коньки, конечно же, белые, фигурные, доставшиеся от сестры, с зубчиками на лезвии… Но тут у половины такие, в магазинах других не найдешь… И эти-то – по блату…
И вот за час наваляешься в снегу так, что становишься похожим на привидение, состоящее из мелких снежных комочков. Брови в инее, ресницы с ледяными наростами, ворсинки обмотанного вокруг рта шарфа – белые узоры… Остановишься на мгновение и тут же коченеешь – спина-то мокрая. Мигом в валенки переобуваешься и несешься домой, чтобы не простыть.
А дома говорят: «Так! А ну-ка быстро ноги греть!» Набирают тебе горячей воды в тазик, ты околевшие ступни туда суёшь, и все тело немедленно покрывается мурашками. И как-то даже больно становится, словно пальцы в тисках сжимают. Но постепенно ступни отходят и тебе уже мало тепла только для пяток. Хочется сунуть под кипяток и икры, и колени, и все остальное. Ты затыкаешь пробку, с трудом приподнимаешь тазик, выливая воду в ванную, тазик ещё так противно скрипит, словно его по песку тянут. Включаешь мощный напор обжигающей воды, садишься на дно и обхватываешь колени в ожидании, когда горячая жидкость укутает тебя в тепло. Шум воды навевает дремоту и расслабляет.
Хорошо…
***
Папа родился в Беларуси, в деревне Вуйвичи. Мне этот факт добавил в фамилию две буквы «З». Мядзведзь – такое родовое имя указано у папы в свидетельстве о рождении.
В детстве я отчего-то гордился, что папа был самым младшим, седьмым ребёнком в семье. Когда он родился, деду было ближе к пятидесяти. Еще до армии папа уехал из Вуйвичей в Казахстан, а после армии – по комсомольской путевке в Сибирь.
Мне всегда было интересно, во-первых, почему папа смылся из Беларуси, во-вторых, почему у них было так много детей, аж семь.
Сегодня я взглянул на Вуйвичи из космоса. И получил один ответ сразу на оба вопроса. Ответ звучит так: А что там делать то?
Деревушка из космоса – мухи насидели, порядка тридцати хозяйств, подробнее Гугл разглядеть не даёт… Папа рассказывал, что пол в их избе был земляной. Мне это мало что говорило. Теперь-то понимаю: Мядзведзи, как американцы, – могли в доме не разуваться… Круть!
Журнал воспоминаний о Вуйвичах собран всего из нескольких страничек. Вспышки.
…Моя двоюродная сестра Рая, которую я считал в детстве самой красивой в мире, показывает мне телёнка…
…Мы все дружно собираем с листьев картошки полосатых колорадских жуков и складываем их в консервные банки. Жуков очень много, они ползают внутри и издают сотнями ножек противный звук.
…Стою во дворе, кидаю репьем в кусок ветоши. Колючие шарики дружелюбно прилипают к тряпке. Моя тётка Люба приоткрывает окошко и протягивает мне непонятную горячую фиолетовую лепёшку. Кусаю. Сладенько.
– Что это?
– Бураки!
Свёкла! Вареная свёкла может быть вкусной, как конфета! Откровение!
…Лето. Баба Аня в платке и меховой безрукавке сидит у избы на какой-то колоде, заменяющей лавку, положив подбородок на морщинистую ладонь. Я пристроился рядом и пытаюсь сформулировать вопрос.
– Баба, а как по-белорусски будет «нету»?
– Няма…
– Баба, а почему у тебя зубов няма?
…Туалет во дворе. Можно не садиться попой на холодный стульчак унитаза, а делать всё в удобной позе. Лишь одно пугает – завораживающее шевеление тысячи мелких червяков там внизу, в полутьме. Провалишься, а там они!
…На столе только что вынутый из печи горшок с какой-то невероятно вкусной рассыпчатой субстанцией. Ел бы её ложкой и ел.
– Папа, что это?
– Пшенная каша.
– А ты мне сделаешь такую дома?
– Дома такой не получится…
***
…И вот мама всё-таки прогоняет тебя от телевизора спать. Ты приходишь, снимаешь покрывало, садишься на краешек кровати и замираешь. Потому что бр-р-р-р… Сейчас тебе придётся залезть под одеяло! А там… ХОЛОДНО!!! И ты вздыхаешь. Потом ещё раз вздыхаешь. А потом быстро-быстро снимаешь с себя футболку, трико и носки и ныряешь под белое, хрустящее. Прямо с головой… И кожа немедленно покрывается пупырышками…
…Ат, блин! Свет то выключить забыл. И ты кричишь, не высовывая головы из «домика»: «Ма-а-а-ам». А мама уже знает, что к чему, не в первый же раз. Она приоткрывает дверь, просовывает руку, щёлкает выключателем и желает тебе спокойной ночи.
– Приятного сна, – отвечаешь ты глухо ей изнутри. Это ещё с самого детства как пароль и отзыв. Ты даже долго был уверен, что никак иначе на «спокойной ночи» отвечать нельзя, только «приятного сна»…
…И вот ты лежишь, сжавшись как можно плотнее в комочек и «надыхиваешь» под одеяло тёплого воздуха.
Потом дышать становится нечем, и ты высовываешь наружу нос. Только нос. В ма-а-а-аленькую щёлку. И это даже здорово. Всему телу тепло, а носу – свежо…
Постепенно ты согреваешь своим теплом всю постель, да и скрюченным лежать устаёшь и ты вытягиваешься в струнку, подпихивая под себя со всех сторон одеяло. Плотно-плотно, как у мумии. Чтоб ни граммульки холодного воздуха не пролезло…
И становится хорошо… И ты засыпаешь…
***
В Красноярске стакан подсолнечных семечек у бабушек стоил десять копеек, а такая же порция кедровых орешков – двадцать. Орешки казались твёрдыми, и щёлкать их было лениво. Ещё продавали шишки целиком, но кто их покупал, было вообще непонятно. Мало того, что сначала нужно добраться до зёрнышек, вскрывая пластинки одну за другой, так ещё были все шансы перепачкаться в смоле, которая ничем не отмывалась.
Другое дело палочки вываренной кедровой смолы, которую мы звали просто «серой». Сера появилась задолго до жевательных резинок, она была всегда. Прикольный горьковатый привкус, возможность многократного использования. С серой была только одна беда – на морозе ее жевать было невозможно…
Но и сера, и орешки, и подсолнечник в моем детском рейтинге вкусняшек моментально летели вниз, стоило только прийти фанерной посылке от папиных белорусских родственников.
Мне было неважно, что там в середине было для взрослых, главное – все свободные места были заполнены расчудесными белыми семечками.
– Что это?! Из чего?! – спрашивал я папу.
– Тыква, – пожав плечами, сообщал отец.
– Ты-ы-ы-ква, – восторженно повторял я.
Экзотичная, неведомая тыква, известная лишь тем, что в нее превратилась Золушкина карета.
– А у нас она не растет?!
– Нет!
– Жалко!
Тыквенные семечки были лёгкими, воздушными, их было легко разгрызать, поставив торцом между зубами, а главное, больше таких ни у кого не было. Можно было угощать друзей, сообщая ненароком, что у меня родственники аж в Беларуси, где вызревают яблоки, груши и растут тыквы!
Сегодня я понимаю, что семечки были не более чем дешёвым наполнителем, занимателем пустот, пенопластовыми шариками… но для меня они навсегда остались главным компонентом посылок, их основной ценностью…
…Эх, кто бы мне сейчас прислал посылочку с кедровыми орешками, неважно, в качестве наполнителя или основного объекта…
***
– Виталя, опусти ногу вниз! Ты за столом!
– Мама, ну так удобней!
– Опусти! Ты пережимаешь себе желудок. И спина кривая.
– Ну и что!
– И лоб рукой не подпирай. Сядь ровно!
Мама ставит передо мной тарелку жареной картошки с хрустящими боками, кладёт вилку, а я встаю и шагаю к пузатому холодильнику. Внутри стоит открытая трёхлитровая банка солёных огурцов с красиво плавающими листьями хрена и укропа. Нет, зелёные пупырчатые сегодня мне не нужны. Я беру стеклянный аквариум с осенним приветом и аккуратно через горлышко отливаю рассол в блюдо с картошкой. О-о-о, это песня! Теперь нужно размять вилкой одно в другом и получить тёплую солоноватую кашицу. Праздник!
Мама оборачивается от плиты.
– Виталя! Опять намесил что попало!!!
– Ну, вкусно же!
– Опусти ногу!
– Ай!
***
Свое первое печенье я испёк в семь лет. Раз пошел в первый класс, значит уже взрослый, можно. Подсмотрел, как мама стряпает блины, и повторил по тому же рецепту, только муки и сахара побольше. На удивление получилось съедобно. К восьми я был уже опытным стряпчим, и кухню мне доверяли. Тем более, кухню бабушки, которая нас всегда баловала.
Я знал, что где-то на этой кухне на случай праздников припрятана удивительная бутылочка с фруктовой эссенцией – волшебным сиропом, который даже при добавлении нескольких капель превращает обычную воду в почти настоящий лимонад. Это ж представить нельзя, что она сделает с печеньем!
Эссенцию я не нашел, но зато обнаружил ёмкость со странной надписью «Пихтовое масло». Вещество восхитительно пахло ёлкой, а слово «масло» убедило меня в кулинарной пригодности субстанции.
Первые подозрения возникли задолго до готовности. От будущей сдобы почему-то щипало глаза, а бабушка прибежала из зала, выяснить, откуда это невероятное амбре.
В общем, булочки не задались. В детстве для меня «сладко» и «вкусно» были словами-синонимами, поэтому я пытался, лизнув, макать булочку в сахар в надежде вернуть ей кондитерские свойства. Нет, невероятно привлекательные внешне, на вкус булки однозначно были елкой.
– Ура! – неунывающе подумал тогда я, – Наконец-то я до пуза накормлю Тишку!
Тишка (или официально Тихон) породы китайский пекинес был любимцем деда. Гаденькая, в принципе, собака, оставившая свою метку всем детям нашей семьи. У меня, моей сестры, моей двоюродной сестры, моего троюродного брата – у всех, кто умудрялся однажды сдуру приблизить лицо на расстояние броска, был одинаковый шрамик над верхней губой – у Тишки был свой коронный прием.
Кроме того, во сне он храпел, как взрослый мужик. Периодически, когда взрослых не было дома, мы доставали пылесос «Буран», забирались повыше на тумбочку, вытягивали в сторону пса шланг и включали это безумное изобретение русской инженерной мысли.
Пылесосы Тихон ненавидел как класс, он немедленно начинал истерить, кидаться на всё и безостановочно лаять. Когда мы понимали, что это мохнатое безобразие близко к разрыву сердца, мы останавливали эксперимент. Но в целом, мы Тишку любили – вредное, но свое.
Булки Тихон жрать не стал. Это было моё первое кулинарное фиаско.
***
Когда мне было девять лет, я сшил маме на 8-е марта мягкую игрушку. Потому что подарки нужно делать своими руками! Это все советские дети знают! Или еще можно книжку подарить. Но я предпочел первое… Потому как, откуда у меня деньги на книжку?
Я покопался в шкафах, нашёл белую красивую шкурку, вырезал из её центра кусок нужной мне формы и сшил его белыми нитками. Затем вывернул наизнанку, достал из аптечки вату, набил «тушку» до максимальной плотности, зашил «попу» и канцелярским клеем приклеил туда кусок картонки. Чтобы игрушка стояла.
После высыпал из специальной коробочки все наши пуговицы (а пуговицы, судя по всему, собирались ещё со времён прабабушки), выбрал две жёлтеньких и одну чёрненькую. И пришил. Глазки и носик. Получилась мышка. Красивая. Гладкая. Приятная на ощупь. Я еле дождался, пока мама с работы придёт.
Когда я вручал свой удивительный подарок, я получил одно из самых первых разочарований в жизни. Мама не улыбнулась! Мама не похвалила меня, какой я молодец, что сделал подарок сам. Мама не похвалила мышку, какая она получилась славная. Мама молча взяла подарок в руки, посмотрела, потом поставила его на стол и ушла. В ванную…
И только спустя много лет я узнал причину. Шкурка, из которой я сшил мышку, была лаской. Или горностаем. В общем, кем-то по тем временам безумно дорогим и невозможнодоставаемым… А я из неё мышку…
Как меня вообще не убили – непонятно…
***
Не думаю, что моя бабушка знала что-то о принципе микроскопических шагов для достижения макро результатов или об использовании игрового подхода. Но когда она на завтрак мазала мне бутерброд, а я брезгливо отодвигал блюдце, скучно ведь – хлеб с маслом, то она просто брала нож, разрезала ломоть на десяток мелких кусочков и пододвигала тарелку обратно.
Крохотные, намазанные маслом квадратики моментально становились похожи на однопалубные корабли из «Морского боя» и я не мог удержаться, чтобы не закинуть в рот один из них. Он так легко брался двумя пальцами, не требовал усилий для откусывания и не оставлял шансов маслу остаться противными комочками на уголках рта, что просто не было возможности его не съесть. Да и вкус был уже совсем другой. А после одного остановиться было невозможно. Язык требовал повторения, чтобы рот не гулял.
И бабушка тут же мазала второй бутерброд и опускала его на опустевшее блюдце.
– Не, я все! – говорил я.
А бабушка снова молча разрезала хлеб на десять корабликов и пододвигала кружку с чаем…
***
– Здрасьте, а Виталя дома?
– Да, сейчас.
– Виталька, тебя! Паша.
