скачать книгу бесплатно
– А вот какое, послушайте… «Солдаты – это цифры, которыми разрешаются политические и военные задачи». Каково, граф? Ужели это не самая жестокая и откровенная циничность?
– Не буду более спорить с вами, дорогой поручик. Мне ваши убеждения нравятся. Вы милый приятный и рассудительный собеседник.
– Тоже самое я могу сказать и о вас, граф.
– Мы оба так любезны, – рассмеялся Стоун. – Жаль, что ваш император подержал этого выскочку Бонапарта, и наши страны теперь в состоянии войны.
– Поверьте, граф, не сегодня-завтра мир между Россией и Францией нарушиться и наши страны снова будут союзниками. Причем, в борьбе против все того же неистового корсиканца.
– Я тоже так полагаю, сэр Алабин.
К беседующим подошел Денис Давыдов.
– Разрешите покорнейше отрекомендовать вам, ваше сиятельство, моего друга и верного боевого товарища Дениса Давыдова, – сказал Алабин.
Воин-поэт щелкнул каблуками и представился:
– Честь имею, адъютант светлейшего князя Петра Ивановича Багратиона, поручик Денис Васильевич Давыдов!
Помощник английского посла по особым поручениям улыбнулся.
– Очень рад нашему знакомству, граф Рокингемский, Джордж Стоун.
– У меня есть исключительна просьба к вам, ваше сиятельство.
– Very interesting[4 - Очень интересно (англ.).], какая же?
– Позвольте уважаемый граф на короткое время украсть вашу супругу. Эту мазурку она обещала мне.
– О, пожалуйста…
Разумовская-Стоун отправилась танцевать с Давыдовым. А граф Рокингемский еще немного пообщался с Алабиным, а потом отошел к своей теще – княгине Разумовской.
И вот мазурка закончилась. Радостный Давыдов подвел Екатерину к Алабину.
– Большое спасибо, Екатерина Павловна, вы были превосходны в танце. Вы – богиня. Но я спешу покинуть это место. Дмитрий Михайлович так смотрит на меня что мне становиться не по себе. Да и ваш муж тоже коситься на меня. Посему я убегаю к другим дамам, зачем мне столько могущественных врагов, а еще хочу пожить.
– Мерси, поручик Давыдов, – успела поблагодарить остроумного гусара графиня, и тут же недавний кавалер скрылся в густой толпе.
Катя обратилась к Алабину:
– Дмитрий Михайлович, извините меня, но во избежание дурных сплетен я должна присоединиться к моему дражайшему супругу, а записку я передам через Анастасию.
– Хорошо, Екатерина Павловна, я буду ждать вашу посланницу с нетерпением.
Графиня подошла к мужу, через полчаса супруги Стоун покинули бал. Алабин даже не видел этого момента, а когда узнал, что Катя уже уехала, страшно взволновался:
«Как же так! Она обещала передать мне записку о месте встречи! Ужели забыла?! Или просто передумала?! Хуже, если передумала!..»
Поручик стал искать глазами Щеглову: она танцевала с Денисом Давыдовым. Но вот танец закончился, и парочка отошли к одной из колонн зала. Денис приставил Щегловой стул, и дама, поблагодарив галантного кавалера, села. Гусар и барышня стали весело болтать о чем-то.
«Весьма неловко в данный момент подходить к Анастасии, – подумал Алабин. – Вдруг Катя не предавала ей никакой записки, и он перед мадам Щегловой так оконфузиться».
Алабин сильно опечалился. Настроение его резко упало. Музыка стала действовать на нервы, а лица танцующих вызывать непонятное раздражение. Взгляд его рассеяно стал пробегать по залу… Он отвлекся. И вдруг!..
– Держи, божественный Геркулес, свою награду! – раздался над спиной Алабина знакомый голос.
– Давыд! – обернулся Дмитрий, и его товарищ тут же без излишних объяснений и экивоков сунул кавалергарду в руку маленькую сложенную вчетверо бумажку. За спиной Давыдова маячил Лунин.
«Это же записка от Кати!» – от восторга запрыгало сердце Алабина, и настроение поручика сразу улучшилось.
Это письмо он узнал его из тысячи, от них веяло любимыми духами Екатерины Павловны. Дмитрий дрожащими от волнения пальцами, развернул записку. Лунин и Давыдов весело подмигнули ему. Алабин быстро прочитал текст послания:
«Завтра у госпожи Щегловой в четыре после полудня. Вход через калитку в переулке. Постучать три раза. Вам откроют и проведут».
Сияющий от великой радости поручик тут же скомкал бумажку и положил в карман.
– Счастливчик, – похлопал Алабина по плечу Лунин.
– Дон Гуан, – улыбнулся Денис Давыдов. – Везет же некоторым!..
* * *
Герасим подхлестнул кнутом лошадей.
– Но-о-о, родимые! Шевелите своими копытами, чай, некого иного, а своего хозяина везете. Шибче, милые! Шибче!..
Сани домчались до конца Вознесенского проспекта и сделали поворот налево… Вот и набережная Мойки… А это дом Щегловой. Бледно-зеленого цвета, двухэтажный, с балконом и въездом во двор с левой стороны. Проехав особняк, сани свернули в Прачешный переулок… Через тридцать шагов они остановились.
– Высади меня здесь, Герасим, – распорядился Алабин. – А сам братец езжай далее шагов на сто и жди меня там, я спустя часа два-три вернусь.
– Будет сделано, барин. Но-о-о, пошли вперед! – снова прикрикнул на лошадей Герасим и натянул вожжи.
Сани уехали…
Алабин оглянулся: кажется, никто рядом нет. Он на всякий случай натянул фуражку на глаза и поднял воротник. Никто не должен его здесь узнать. Ни одна душа! Дмитрий прошел шагов десять и остановился. Вот и потайная калитка! Она была проделана в кирпичной ограде, ограждающий особняк Щегловой со стороны переулка. Поручик еще раз оглянулся по сторонам и расслабился: слава богу, никаких подозрительных лиц поблизости не наблюдается. Дмитрий постучал в калитку три раза. Железная дверь со скрипом отворилась… Оттуда выглянул рыжебородый с оспинками на лице слуга.
– Прошу господин хороший. Сюда. Следуйте за мной…
Алабин последовал за рыжебородым. Они прошли большой сад с маленьким прудом, уткнулись в южный флигель. Здесь тоже их ожидала потайная дверь. Слуга открыл ее, Алабин зашел внутрь… Вот переходной коридор в главный корпус здания. Прошли кухню, столовую, вот лестница наверх. Это уже гостиная.
В гостиной поручика встречала уже сама хозяйка дома – Анастасия Щеглова.
Алабин поклонился ей и поцеловал руку.
– Приветствую вас, несравненная Анастасия Владимировна. Вы как всегда прекрасно выглядите. И на балу и дома.
– Мерси за комплимент, Дмитрий Михайлович. Ужасно и чрезвычайно рада видеть вас в моем скромном, но уютном жилище. Вы здесь редкий гость. И уже давно.
– Да, ваши замечания, Анастасия Владимировна, весьма уместны. Раньше я здесь появлялся гораздо чаще, но это было в то удивительное время, когда Екатерина Павловна тоже гостила у вас. Но… теперь, когда она постоянно в Англии… а я в походах… вашу персону я нечасто лицезрею.
– Видя вашу персону у меня дома, я поняла, что поручику Давыдову все же удалось передать записку от Кати вам. Он мой и ваш лучший друг, и клятвенно уверял меня, что доставит послания по назначению. И хотя Катя просила вручить ее послание вам лично в руки, я побоялась скомпрометировать себя: вдруг кто-то бы из присутствующих на балу заметил, как я вам передаю тайную эпистолу. Для бедной и несчастной вдовы лишние слухи и сплетни ни к чему. Да, я рисковала, но все как видите, Дмитрий Михайлович, чудесным образом все обошлось.
– Денис мне как брат, он лучший мой друг. И я доверяю ему всецело. Он передал мне записку, благодарю вас, Анастасия Владимировна. А где моя ненаглядная Екатерина Павловна?
– Екатерина Павловна там. В той комнате. Любезный Дмитрий Михайлович, я на время покидаю вас. Скажите Катеньке, что я часа два погуляю по Невскому проспекту. Присмотрю платья, новый салоп. Может статься, загляну в кофейню или кондитерскую. Так что беседуете на здоровье. За три года вам есть, что сказать друг другу.
– Хорошо, Анастасия Владимировна. И покорнейше благодарю вас за все, что вы делаете для нас.
– Дмитрий Михайлович, Катя моя давняя подруга, а вас я, искренне и честно признаюсь, чрезвычайно боготворю. Вы замечательный человек, сильная личность, герой. Если честно, то я до сих пор непритворно переживаю, что у вас с Катюшей не сложилось. Если бы судьба благоволила вам, то вы были бы самой прекрасной парой на свете.
– Жаль, что об этом не знала княгиня Разумовская.
– Весьма, жаль… Но я покидаю вас, не буду вам мешать.
– Вы так любезны, Анастасия Владимировна…
Анастасия спустилась вниз в парадную. Швейцар надел на нее соболий салоп, а служанка – меховой капор…
Алабин услышал, как хлопнула парадная дверь, и понял, что мадам Щеглова покинула свой дом. Тогда Дмитрий, не минуты не мешкая, зашел в будуар… А вот и его любимая!
Екатерина сидела на диване, обитым розовой тканью с вышитыми лилиями, покорно сложив ручки и устремив свой взор в напольный и огромный персидский ковер. Ощутив присутствие Алабина, она вздрогнула. Ее бархатные ресницы резко взмыли вверх, глаза сверкнули синими бриллиантами, и по щеке скатились хрустальные слезы. Разумовская преданно и грустно посмотрела на поручика. Она молчала. Но глаза и тело говорили красноречивее любых слов: я вся в твоей власти, делай со мной что хочешь.
– Вы все-таки пришли, Екатерина Павловна, я так рад. Значит, я вами еще дорог.
– Как видишь… Правда, чего это мне стоило. Граф не хотел отпускать меня никуда. Насилу я уговорила его позволить мне проведать мою близкую подругу Анастасию. Я плакала, молила его, говорила, что нет ничего предрассудительного в этой поездке. И что я вернусь через три часа. Граф еле меня отпустил. Он отчего-то дико зол на тебя, возможно, кто-то уже нашептал ему о наших чересчур интимных беседах и фривольных танцах на балу.
– Доброжелателей и сплетников немало на этом свете. Им всегда застит очи чужое счастье. Катюша, ты настоящая героиня. Не побоялась прийти сюда… Но меньше слов, у нас так мало времени…
Он коснулся губами ее губ и поцеловал.
Этот поцелуй будто пронзил их электрическим током и разбудил страсти доселе неведомые. Одежды были бесстыдно сорваны и тела их надолго сплелись в вулкане страсти и великого вожделения…
* * *
Катя повернулась к Алабину спиной.
– Митя, будь так любезен, помоги мне застегнуть платье…
– Отчего бы нет. Хотя я решительно против.
– ?..
– Скрывать такую красоту – сие просто преступление. Я бы любовался твоим совершенным и таким желанным телом вечно…
Дмитрий осыпал торопливыми и жгучими поцелуями ее разгоряченные и томные от прошедшего любовного соития шею, плечи, лопатки, поясницу (Катя в это время замерла от блаженства), и только после этого застегнул платье.
– Отныне мы в расчете? – шутливо спросила довольная Катя и повернулась к Алабину уже лицом. – Усталый одиннадцатью годами путник утолил свою жажду?
Дмитрий отрицательно покачал головой.
– Наоборот мне еще сильней захотелось обладать тобою. Эти два часа пролетели как один миг. Я никогда не напьюсь из этого родника. Тем более я так редко тебя вижу. Но что мне делать, милая Катюша? Мое сердце разрывается от мысли, что я долго не увижу тебя. Мне нелегко.
– И мне тоже… – тяжело вздохнула она.
– Когда твой следующий вояж в Петербург или Москву?
– Не знаю, милый, все зависит от мужа. Мне супружеский долг повелевает ехать с графом в любые края и страны, даже на другие континенты.
– Как убивают меня эти слова! «Муж», «супружеский долг», «повелевает» Я сам желаю быть твоим благоверным и владеет тобою безраздельно и навсегда. Катюша, давай уедем вместе туда, где нас никто и никогда не найдет. Допустим, во Францию, Германию, Испанию и прочие страны… А если будет сильная нужда, то я убью твоего заморского супружника и тогда уже никто не помешает нашему счастью!
Разумовская в ужасе всплеснула руками и бросилась на грудь к любимому.
– Митя, покорнейше прошу тебя, не учиняй сего! Это весьма ужасно! Тебя непременно арестуют за сей проступок и отправят на каторгу. Либо на войну против горцев!
– Да и пусть! Лучше умереть от пули абрека, чем страдать долгие годы, не видя тебя!
– Нет, нет, мой милый, не совершай этой небывалой глупости! Я не переживу, если тебя отправят в Сибирь или на Кавказ. Так хоть мы будем видеться. Я уверена, что снова окажусь в Петербурге, я отпрошусь у графа съездить до матушки.
– И сколько пройдет лет, когда мы снова свидимся?
– Не знаю. Но мы непременно встретимся. Не сердись, мой ненаглядный…
Она ласково поцеловала его в губы. Он ответил тем же, и любовники снова слились в упоительном и продолжительном поцелуе. Когда их губы и объятья разомкнулись, Дмитрий спросил Катю:
– Скажи честно, Катюш, ты вышла замуж за графа согласно твоему искреннему и сердечному пристрастию? Или ты была принуждена к оному?..
Екатерина потупила свои прелестные глаза. Наступила тягостная пауза.
– Отчего ты молчишь, Катенька? Скажи правду, пусть она даже будет горькой, мне это весьма важно.
Разумовская тяжело вздохнула и, наконец, ответила:
– Не стану лгать, Митя, влюблённость во мне присутствовала. Причем, в какой-то момент, просто сумасшедшая. В такого красавчика трудно было не влюбиться. Вдобавок он был рядом, а ты – весьма далеко… Мне было нелегко… тогда. Он осыпал меня подарками, был так настойчив, обаятелен и щедр. К тому же моя матушка упрямо уговаривала меня пойти за Стоуна. И в конце концов я сдалась и вышла замуж… Прости, что я тебе изменила. Надеюсь, сегодня я искупила хоть как-то свою вину?
– Возможно… А сейчас ты питаешь к графу самые нежные чувства?
– Уже намного меньше. Честнее сказать, даже, может, совсем не питаю. После свадьбы он открылся для меня с другой стороны – темной и дурной. Мой супруг оказался чересчур ревнивым, злобным, мстительным, жадным. Граф ненавидит и презирает всех людей на свете. Он обожает только себя. Его занимает исключительно служба, деньги и женщины. И еще карты. Но мне пришлось смириться со всеми его пороками: ведь я его жена и должна нести этот крест в течение всей жизни. Я стала вспоминать о тебе все чаще и чаще. И чрезвычайно обрадовалась, когда графа вызвали в Санкт-Петербург. Я упросила его взять меня с собой. И поверь, очень хотела увидеть тебя. Как никогда прежде.
– Тогда отчего ты поначалу была так неприступна и нарочито равнодушна ко мне?
– Что за нужда спрашивать, Митя! Ты же знаешь женские хитрости. Просто я отвыкла от тебя за три года. Вдобавок была смущена и чувствовала себя неловко. Да и совесть, несомненно, терзала мою грешную душу: ведь я нанесла тебе ужасную сердечную рану, выйдя замуж за другого. Ты должен был ненавидеть меня за это. Поэтому до поры до времени я и прикрывалась маской неприступности. Прости меня за все, Митя…
Они снова обнялись. И поцелуи, поцелуи, поцелуи… Им бы не было конца, но первой очнулась Екатерина. Она мягко отстранилась от любимого и умоляюще сказала.
– Митя, дорогой мой, единственный, скоро придет Анастасия. Нужно выглядит достойно и лучше порознь.
– Хорошо, дорогая… – согласился Дмитрий.
