скачать книгу бесплатно
Убить отступника
Олег Владимирович Мазурин
В декабре 1825 года в Санкт–Петербурге, столице Российской империи, произошло восстание заговорщиков, которых позже назовут декабристами. Мятеж был подавлен, но, как известно, «декабристы разбудили Герцена», а тот «развернул революционную агитацию», что имело весьма существенные последствия – как для нашей страны, так и для всего мира в целом… Достаточно сказать, что эстафету Герцена через некоторое время подхватили такие серьезные и ответственные товарищи, как Ленин и Сталин. Но кто разбудил самих декабристов, и почему они так рвались всех осчастливить – даже ценой жизни? Что они могли принести России на самом деле? Какие мотивы ими двигали, что это были за люди? Жертвы или заложники обстоятельств? Необычный взгляд на проблему декабристов предлагает Олег Мазурин в альтернативно – историческом романе. Текст в известной мере провокативен, но читается на одном дыхании… Такими декабристов мы еще не знали. Об этом мы еще не слышали.
Олег Мазурин
Убить Отступника
© Грифон, 2012
© Мазурин О., 2012
© Тихомирова К., оформление, 2012
* * *
Для чего же русский народ и русское воинство несчастно?
Оттого, что цари похитили у них свободу.
Что делать христолюбивому российскому воинству?
Ополчиться всем вместе против тиранства и восстановить веру и свободу в России.
А кто отстанет, тот, яко Иуда, предатель, будет анафеме проклят. Аминь!
С. Муравьев-Апостол «Православный катехизис»
Пролог
ОН видел все как бы со стороны…
Полупустой зал, паркетный пол. На полу – недвижимые тела его товарищей, накрытые белым холстом. А вот и его тело… Боже праведный, как же он плохо выглядит! Посиневшее лицо, вывалившийся язык, выпученные глаза. Смерть точно не красит человека. Тем более если она насильственная. Смерть подобного рода всегда запечатлевает на лице убиенного страшные гримасы.
ОН умер. Это очевидно.
Но… если ОН умер, то почему ОН так ярко видит эту картину? Почему ЕГО сознание свободно и легко парит под потолком? Почему ОН мыслит? Тела нет, а он мыслит. ОН существует? Cogito ergo sum. Но что это за состояние?.. Душа отделилась от тела? Это его душа видит?..
Что же с НИМ происходит?..
Светлой прохладной ночью 14 июля 1826 года к зданию Училища торгового мореплавания подъехала большая телега, на которой стоял огромный, высотою в два аршина и длиною в три, свежевыструганный сосновый ящик.
Извозчик крикнул привычное «тпру» и сильнее натянул вожжи – лошадь послушно встала у солдатского пикета.
– Стой, кто идет! – крикнул кто-то из служивых.
– Свои! – отозвался возничий.
– Кто свои?!
– Свои, здешние!
– Кому и дьявол свой! Далее нету хода! Слазь!
Извозчик ухмыльнулся.
– Вона как меня ласково здесь привечают.
– А ты что думал, – парировал солдат. – Мы свою службу крепко знаем. Посторонних мы здесь не потерпим. Можем и пальнуть для острастки…
– Ишь ты…
– А то! Кто таков?! Отвечай взаправду!..
Караул подступил к извозчику плотнее. Угрожающе блеснули стальные штыки…
– А ну, погодь, братец… – из сумерек вынырнул старший караула – сержант, который и признал в возничем торговца из мясной лавки.
Вчера утром именно этот торговец по негласной договоренности с полицмейстером Дершау привозил к училищу тела пятерых казненных декабристов. А сегодня ночью мяснику предстояло забрать их обратно. Забрать и отвезти в условленное место. За это торговцу полицмейстер обещал заплатить хорошие деньги. А еще Дершау строго-настрого наказал торговцу держать язык за зубами и не распространяться о том, куда он путь держит и что за груз он везет. Не дай бог сболтнет кому-нибудь об этом – сразу в каземат бросят, а потом и в Сибирь сошлют на рудники. Ни за грош пропадет человек! Ведь казненные в Петропавловской крепости преступники – птицы высокого полета, а их похороны – тайна государственной важности. И никто не должен знать об этом, никто.
– А, это ты, Никодим! – поздоровался с возницей сержант, и солдаты тут же отвели штыки.
Торгаш ощерился.
– А кто ж еще? Конечно я. Окромя меня в такой час никто сюда и не пожалует.
– Так оно-то так, да на всякий случай поспрошать-то надобно. Служба есть служба… Значит, стало быть, за грешными душами прибыл?
– За ними самыми, за ними. Как договорено.
– Тут в нашем воеводстве полный порядок. Лежат господа офицеры. Друг подле друга. Смирненько так лежат, тихо. Не балуют и не озоруют, упокой их душу, Господи.
Сержант перекрестился.
– Не озоруют, говоришь, – снова ощерился торгаш. – Так, дык, отозоровались они уже. Ишь какую смуту затеяли. И жизнью поплатились за то. Помогите-ка лучше, служивые, погрузить жмуриков. Сам-то я в одиночку не справлюсь с эдаким делом.
– Это можно. Щас, только подмогу позову… Эй, солдатушки, браво-ребятушки, а ну-ка живо ко мне!
Рядом с сержантом мгновенно, словно из сказки, возникли двое рядовых. Двое из ларца, красные с лица. Мужики дюжие, гренадеры! Встали в струнку: мол, что надо, старый хозяин?
– А ну-ка, молодцы-удальцы, давайте-ка выносите покойников по одному! Во-он к той телеге, – приказал им сержант.
– Слушаюсь, – ответили двое из ларца и, перекинув ружейные ремни через шею, понесли тела к телеге.
В это время извозчик, взяв топор, принялся выдергивать гвозди из досок. Вскоре он снял крышку.
Вынесли первого казненного.
Сержант с мясником, стоя на возу, приняли покойника за руки и за ноги и небрежно, словно куль с картофелем, забросили в ящик. Мертвое тело с грохотом стукнулось об дно.
– Один на месте, язви его! – крикнул сержант. – Давайте, братцы, другого!
Солдаты снова метнулись в здание. Вынесли второго покойника, третьего, четвертого… Вскоре тела всех пятерых казненных заговорщиков перекочевали из просторного и торжественного зала в тесный и жуткий гроб. Почти сутки Училище торгового мореплавания служило мертвецкой для государевых преступников.
…И вот доски снова заколочены. Гроб закрыт. Теперь путь наемного возницы лежал к Васильевскому острову. Служивые угрюмо отступили назад, а сержант махнул рукой вслед извозчику: мол, езжай, торгаш! И прощай! Прощайте и вы, благородных кровей покойнички! Лежали вы в училище, как последние бродяги, безымянные, не отпетые, не оплаканные. Может, хоть похоронят вас по-человечески. Дай бог снизойдет государь император до такой милости. Не зверь же он, в конце концов.
…Когда импровизированный катафалк доехал до Тучкова моста, из будки вышли вооруженные солдаты и полицейские-офицеры. Поодаль в зашторенной карете сидели полицмейстер, полковник Карл Федорович Дершау, военный министр, граф Петр Каземирович Дубов и его адъютант, пехотный капитан Павел Макаров. Именно этим людям высочайшим повелением было поручено организовать и провести тайное захоронение декабристов. Экипаж с важными лицами охранял конный отряд из казаков и жандармов.
Один из полицейских, помощник квартального надзирателя Богданов, смело схватил лошадь под уздцы и крикнул извозчику:
– Тпру! Стой! Это я, Богданов. Узнаешь, Никодим?
– Как не узнать вас, ваше благородие. Узнаю.
– Все ли благополучно, любезный? Все пятеро здесь? – кивнул на ящик офицер.
Мясник утвердительно затряс головой.
– Ага, туточки, ваше благородие, вся пятерка. Лежат смирно, не шелохнутся.
– Тогда вот что, братец, слазь! Вместо тебя поедет другой. Телегу и лошадь вернем. Как только управимся. А покамест посиди здесь в будке, подожди немного. Эй, Дубинкин, залазь на телегу, бери вожжи… Повезешь этих… – Богданов запнулся, не зная, как обозвать казненных. Подумал, подумал и добавил: – Мятежников. Понял, братец?
– Как скажете, ваше благородие.
Мясник без излишних возражений слез с воза, и его отвели в будку. На место возницы сел другой квартальный надзиратель, Дубинкин, унтер-офицер с пышными усами.
Молчаливая траурная процессия двинулась в сторону острова Голодай. Впереди четверо конных жандармов. За ними – та самая телега с жутким грузом. За ней – тарантас с тремя солдатами инженерной команды Петербургской крепости, двумя палачами и одним лекарем. За телегами – возок с четырьмя надзирателями. Замыкала процессию карета Дубова и трое всадников-казаков.
– Поделом этим мерзавцам, – продолжил прерванный разговор граф. – Вот что удумали, подлецы, посягнуть на государственные устои, на самого государя императора, помазанника Божьего. Ах, злодеи. Да я бы на месте его величества четвертовал бы всех главных смутьянов, причем прилюдно, а остальных отправил бы на виселицу или шпицрутенами засек до смерти, а наш монарх, откровенно говоря, проявил неслыханное великодушие. Не стал казнить, а лишь выслал в Сибирь. Весьма мягко поступил. Весьма. Уверяю вас, сударь, сии якобинцы его величество вряд ли бы пощадили, попади он им в руки тогда.
– Вы правы, ваше сиятельство, – как-то неохотно согласился с министром Дершау. – А объяснить великодушие нашего императора к мятежникам мне отнюдь не трудно. Не секрет, что многие из бунтовщиков в прошлом боевые офицеры, которые храбро сражались как с французами, так и с турками. И на этих войнах они отличились, причем с самой наилучшей стороны. И за свои подвиги герои получили награды, чины, именное оружие, продвижение по службе. Вот почему монарх был так добр с ними, Петр Каземирович…
Голубые глаза министра засверкали яростной злобой.
– Сие… бред сивой кобылы, милейший Дершау! Простите, коли я невежлив! Я тоже воевал, имею награды, ранения. И что из сего полагается, сударь? Я же не бунтую, не веду крамольных речей, не призываю к свержению существующего строя. А они бунтуют! А им никто не давал права затевать революцию. Никто! Коли ты истинный патриот, то должен быть верен отчизне всегда, при любых обстоятельствах, даже самых затруднительных. Коль ты защищал Россию-матушку, то тем более не вправе губить ее. А они, несомненно, учинили бы сие злодеяние, утопив страну в море крови и людских страданий. Ах, злодеи! Ах, бандиты!
– Так точно, ваше сиятельство, потопили бы все в крови, – скрепя сердце, согласился Дершау.
Полицмейстер не стал больше спорить с министром: что толку препираться с начальником, ведь, как известно, вышестоящий чин всегда прав. Дершау было жалко казненных бунтовщиков. Некоторых он даже хорошо знал. Это были яркие, неординарные личности, превосходные вояки, настоящие офицеры. Да, безусловно, они виноваты перед молодым императором, но они не были злодеями, по крайней мере, не такими, как их рисует общественное мнение. Их вина от заблуждения ума, а не от испорченного сердца. А эти пятеро, что теперь по-скотски свалены в ящик, погибли во цвете лет. Самому младшему из них, Бестужеву-Рюмину, было всего лишь двадцать пять, а самому старшему – Пестелю – тридцать три года. Им бы еще жить и жить.
«Господи, отпусти им грехи! Ибо не ведали, заблудшие души, что творили!»
Дершау незаметно перекрестился, а Петр Каземирович все никак не унимался:
– Возомнили себя якобинцами, благородными революционерами, тоже мне Робеспьеры и Мараты! Бунтовщики, они и есть бунтовщики. Разбойники с большой дороги! Злодеи, мерзавцы, негодяи! Казнить их мало! На месте нашего монарха я бы выкорчевал сию пакость с корнями – и все тут! Чище бы стало в армии, пристойнее, да и в обществе тоже! Поутихли бы позеры-революционеры и их восторженные и экзальтированные последователи.
– Как вы правы, ваше сиятельство, – поддакнул адъютант Макаров и преданно посмотрел на шефа.
Дершау на этот раз промолчал.
…Телега дернулась. Дубинкин оглянулся на мертвецов. Ему показалось, что один из них открыл глаза. Озноб страха пробил полицейского. Он отвернулся и перекрестился.
Свят, свят, свят! Чур, не меня!
Только не оглядываться назад!.. Только не оглядываться. Скорее бы придать покойников земле, и тогда успокоятся их души. Унтеру по-человечески было жалко господ. Ведь за народ они шли, за правду-матушку. За это и пострадали, горемычные! При казни унтер стоял возле одного из них. Кажется, его звали Петр… Точно, Петр. Петр Каховский. Единственный, кто перед казнью сильно оробел. Вцепился в батюшку, да так крепко – насилу оттащили к эшафоту. Помощник надзирателя Карелин стоял около Пестеля, старший караула – квартальный Богданов – подле Бестужева, помощник Попов – возле Муравьева. Перед тем как им накинули мешки на голову, взглянули господа мятежники в последний раз на небо, да так жалостливо, что у всех надзирателей все внутренности перевернулись, аж мороз продрал по коже! Подопечному Дубинкина явно не подфартило. Во время казни веревка Каховского оборвалась, но его снова повесили. Как и двух других. А по русскому обычаю, если преступник сорвался с виселицы – значит, по всевышней воле не виновен и подлежит помилованию. А его повторно казнили. Не по-божески царь поступил, не по-божески, раз повесил его снова.
Свят, свят!..
Дубинкин снова перекрестился.
Только не надо оглядываться назад. Не должны его мертвецы тронуть. Никак не должны. Он же им не сделал зла. О, Боже Иисусе, сохрани и помилуй бедного надзирателя!
Свят, свят, свят!..
ОН продолжал созерцать себя со стороны…
ОН видел все в мельчайших подробностях. Свое недвижимое тело в синяках и кровоподтеках, застывшую гримасу смерти на лице, веревочный след на шее, окоченелые руки.
Боль не ощущалась, присутствовала лишь легкая эйфория. Боль была тогда, когда веревка захлестнула горло. Сильнейшая боль. Потом резко отпустило – и сразу кромешная темнота, затем черная труба. И ОН летит по ней вверх. Там виден свет. Свет все ближе и ближе. И вот он заполонил все пространство. Стало невероятно блаженно и хорошо. Душа ЕГО воспарила над землей легче облака. Сознание стало ясным и свежим. И это состояние все никак не проходило. ОН продолжал все ясно видеть вокруг…
Вот он, вернее его бездушное тело, а вот и его товарищи в импровизированном гробе. Смерть их примирила. Разногласия остались за роковой чертой. Неужели это и есть та загробная жизнь, о которой в миру все рассуждают и спорят? Выходит, за Харона – усатый унтер, а в качестве лодки – телега? Интересно, куда их везут? В царство мертвых – Аид? Или в рай?.. Как забавно, господа!
Процессия остановилась. Из кареты вылезли согласно ранжиру адъютант, полицмейстер и министр.
Дубов осмотрел пустынный остров и на минуту задумался… Озабоченно погладил свою вспотевшую лысину, почесал двойной подбородок, пощипал пышные светло-русые бакенбарды, поморщил лоб, нахмурился, еще раз кинул взгляд на безлюдное пространство и указал место для захоронения. Солдаты с палачами дружно взялись за лопаты и стали копать яму. Полицейские с казаками с помощью веревок спустили гроб с телеги на землю. Снова оторвали доски. Трупы закидали негашеной известью, гроб закрыли крышкой и забили гвоздями. Когда яма была готова, ящик на тех же веревках спустили в могилу. Всех пятерых спустили, а именно: отставного подпоручика 12-ой конной роты 1 резервной артиллерийской бригады Кондратия Рылеева, отставного поручика Астраханского кирасирского полка Петра Каховского, подполковника Черниговского пехотного полка Сергея Муравьева-Апостола, полковника Вятского пехотного полка Павла Пестеля и подпоручика Полтавского пехотного полка Михаила Бестужева-Рюмина. В мундирных сюртуках, в белых рубахах.
– Закапывайте! – дал команду граф. – Поторапливайтесь, канальи! Скоро утро!
Дубов вытер лысину платком.
Уф! Ну и удружил ему император службу – врагу не пожелаешь! Заведовать похоронным обрядом – еще не доводилось ему в своей долгой и насыщенной жизни. Хлопотно это все, суетливо, неприятно.
Уф, жарко!.. Скорей бы домой да на мягкую постельку с белоснежными шелковыми простынями.
– Шевелитесь быстрее, служивые!
Солдаты засуетились. Лопаты послушно вонзились в грунт. Комья свежевскопанной земли вперемежку с песком полетели в яму. Постепенно черно-буро-серая масса заполняла последний приют декабристов. Вскоре под толстым слоем земли скрылся ящик… Ускоренный обряд погребения завершился. Могила готова. Правда, ни креста на ней, ни памятника, ни дощечки, даже ни камня могильного. Словно бездомных собак похоронили, а не офицеров русской армии. Отныне эта могила будет считаться безымянным захоронением. Тайной за семью печатями. Секретом государственной важности. Так повелело его величество. И так будет исполнено.
– Выставить караул, хорунжий! – распорядился граф. – Никого сюда не подпускать.
– Есть, ваше сиятельство, – подчинился хорунжий, и четверка казаков осталась у могилы в похоронном карауле.
Как интересно! ОН существует отдельно от тела. Тело погребено, а сознание существует. И куда же его Боженька определит? В рай? А может, в ад? Да, право, какая разница, милостивый государь! А Дубов? Вот порядочная сволочь! Сам сочувствовал нашим идеям, а теперь за государя императора, за этого тирана проклятого, глотку рвет, нас поносит. Какая же он первостепеннейшая сука! Мразь!
…Внезапно в воздухе появился светящийся шар. Он вращался и пускал в разные стороны серебристые лучики. Лошади испуганно шарахнулись, некоторые встали на дыбы и заржали. Все открыли рот от изумления и стали усердно креститься.
Знамение?!
Чудо?!
