скачать книгу бесплатно
Измельчали ныне святые братья, подумал Дорманож. Не телом – разумом измельчали. Может, еще и от того, что для рождения их подбирают Отцы-Покровители женщин, что более блещут красой тела, а не силой ума? Но есть и исключения, хвала Величайшему! Например, брат Хар. Мужественный юноша. Нелегко ему в седле с такой раной, однако ж в повозку не просится. Демоны разорви этих урнгриа. Вовсе перестали торговать с Хуридой, и чудодейственная смола теперь достается разве Отцам-Управителям. А на что она им, по пять лет за меч не бравшимся? Конечно, у Дорманожа есть небольшой запас. Но не так много, чтобы тратить его на других.
Мильный столб. «36». Совсем недурно. С утра – двенадцать миль, несмотря на погоду. Разумеется, Дорманожу совсем не обязательно столько солдат, чтобы поймать двух имперцев. Тем более что в Кариомере и своих ловцов хватает. Но почему бы не подразнить святейшего Круна, Отца-Наставника этого славного города? Кариомер – жирное местечко. Торговый город. Купчишек больше, чем крыс в монастырских подвалах. Прежний Наисвятейший менял Отцов-Наставников каждые три года. Торгашей следует держать в строгости, а привыкший к золотому дождичку Отец-Наставник – слишком ласковый пастырь.
Дорманож поравнялся с братом Опосом. Толстяк ухитрялся спать даже в высоком седле, даже под дождем. Большое искусство.
Брат-Хранитель толкнул его хлыстом. Опос тут же проснулся и преданно воззрился на Дорманожа.
– Опос, что ты думаешь о купечестве?
– Вешать,– не раздумывая, ответил монах.
– А торговать кто будет?
Опос задумался. И впрямь: не святым же братьям сим постыдным делом заниматься? Воинствующий монах не торгует – он берет.
Пожалуй, Дорманож сохранит имперцу жизнь. На какое-то время. Чтобы расширить знания. Брат-Хранитель никогда не покидал Хуриды. И был не прочь выяснить, почему погрязшие в грехах северяне не спешат припасть к стопам Наисвятейшего. Разве Истина не очевидна всякому разумному человеку?
* * *
Серая кисея капель повисла в воздухе. За ней прятался противоположный берег, по всей вероятности, тоже заболоченный и обросший щеткой черного тростника. Вымокшие парды выглядели тощими и несчастными. И всадники смотрелись немногим лучше. Поэтому, когда впереди замаячили какие-то строения, и люди, и животные воспряли духом. Лапы пардов побыстрей зашлепали по черной жиже, в которую превратилась дорога, и вскоре всадники въехали в поселок. Вдоль дороги сушились, вернее мокли, развешенные на шестах сети. Перевернутые вверх днищами лодки напоминали выброшенных на берег рыб. Чуть позже северяне проехали мимо пристани с одиноким корабликом, чья мачта напоминала обгоревшее дерево. Впрочем, в иллюминаторе кормовой надстройки желтел огонек, и благодаря ему кораблик казался в большей степени человеческим жильем, чем темные низкие хижины вдоль дороги.
Однако у самой пристани располагалось нечто более солидное, чем ветхие домишки рыбаков: высокий частокол с двустворчатыми воротами.
Не сговариваясь, северяне повернули пардов. Данил постучал в ворота, а когда никто не откликнулся,– толкнул посильнее, и створки разошлись.
Двор был пуст. По широким, словно озера, лужам барабанил дождь. Полдюжины строений: одно покрупней, вероятно – жилой дом, остальные помельче. К дому от ворот вела вымощенная булыжниками дорожка.
На сей раз дверь оказалась на запоре. На стук выглянул парень с дубиной. Узрев монашеские плащи, парень заметно струхнул, но сделал что-то вроде приглашающего жеста.
Данил спрыгнул наземь.
– Парды,– сказал он.
Парень кивнул, отставил дубину и двинулся к ближайшей сараюшке. На дождь и грязь ему было наплевать: шлепал босиком прямо по лужам.
Сараюшка оказалась хлевом. Три коровы, дюжина овец. Но – тепло и сухо.
Пока северяне освобождали животных от упряжи, парень, так же молча, засыпал в кормушки толченых грибов пополам с зерном. Затем отпер большой ларь и показал на упряжь и сумки: сюда. Когда все было спрятано, запер ларь, а ключ отдал Данилу. Затем отвел северян в дом.
О, это было нечто!
Свет. Тепло. Сухость. И – запах. О, этот запах, от которого рот Руджа непроизвольно наполнился слюной. Уха. Жирная, наваристая, пряная. Как в лучших корчмах Тура Аркисского.
– Славное местечко,– пробормотал Данил.– Не ожидал.
– Эй, глянь,– кормчий кивком головы указал на стол у камина.
Данил изучил сидящую там компанию, ничего особо подозрительного не обнаружил и вопросительно посмотрел на Руджа.
– Женщины! – Кормчий поднял указательный палец.
А ведь верно! Две женщины в шелковых платьях. С перстнями на пальцах и сережками в ушах. Довольно привлекательные. Первые женщины, которых они увидели за время путешествия. Если не считать заморенных баб в деревеньках.
– Что угодно господам? – Хозяин, круглолицый, услужливый, в подпоясанной красным шарфом куртке, возник перед северянами.
Данил приподнял бровь, но смолчал. Если хозяин не пожелал видеть в них монахов (а ведь плащи их висят здесь же, на стене), значит, заподозрил подделку. И деликатно дал об этом знать.
– Ухи,– сказал Рудж.– Да побольше. Вкус у нее не хуже, чем запах?
– Лучше,– с улыбкой произнес хуридит.– Пива?
– Вина,– ответил Данил.– Светлого. И без воды.
– Вода там, снаружи,– хозяин кивнул в сторону окна.– Вино подогреть?
– Нет.
Хозяин не солгал. Уха оказалась чудесной, а вино – настоящим тайским. Если закрыть глаза – можно представить, что они – дома.
Огонь весело потрескивал. Одна из женщин запела, и голос у нее был приятный.
Данил, сытый и благодушный, оглядывал народ в трапезной. Своеобразный народ. Четверо мужчин, те, что с женщинами, неплохо одетые и порядочно выпившие. Еще трое, за другим столом,– играющие в кости. Эти одеты похуже, но зато при оружии. Занятно.
Руджа волновали другие вещи.
– Почему бы нам не познакомиться с этой певуньей? – изрек он.– И с ее подружкой?
– Они не одни,– сухо ответил Данил.
– Но мы – лучше.
– Не увлекайся вином,– посоветовал светлорожденный.
– А разве я не прав?
– Разумнее – потерпеть до Конга.
– Но мы были в плавании почти месяц! – воскликнул кормчий.– Такое долгое воздержание вредно для здоровья и неугодно богам!
– А оказаться подвешенным за ноги – полезно для здоровья? – спросил Данил.
– Друг мой! Я предпочитаю менее изысканные позы.– И, повысив голос: – Готов поспорить на золотой – дамы не откажутся пересесть за наш стол!
– Рудж,– попросил светлорожденный.– Давай отложим, а?
– Я только спрошу! – Кормчий поднялся.
И тут же рядом с ним возник хозяин.
– Если достойные господа пожелают божественной пыльцы, то им довольно только сказать.
– Пыльцы? – заинтересовался Рудж.
– Господа не желают,– отрезал Данил.– А скажи мне, дружок, кто эти люди?
Троица, игравшая в кости, совершенно внаглую разглядывала северян.
– Эти? – Хуридит мельком взглянул в указанном направлении.– Моряки, как и вы, почтенные.
– А с чего ты взял, что мы – моряки?
Хозяин указал на золотую серьгу кормчего.
Так, один вопрос снят.
– Еще вина?
– Да,– согласился Данил, чтобы отправить хозяина.
– О какой пыльце он говорил? – спросил Рудж.
– Наркота,– на морском жаргоне ответил светлорожденный.– Сядь. Перестань глазеть на женщин, а обрати внимание на игроков в кости.
Кормчий выполнил оба указания.
– Рожи мерзкие,– заявил он.– Особенно у того верзилы. Если это моряки, то сдается мне, паруса у них – красные.
Сказано было довольно громко.
Верзила, о котором шла речь, встряхнул зажатыми в кулаке костями, затем в упор поглядел на Руджа. Кормчий ответил таким же вызывающим взглядом.
Кулак разжался, кости покатились по столу, и другой игрок накрыл их ладонью. Верзила встал. Неторопливо снял верхнюю куртку. Под ней обнаружился панцирь из крупных плоских колец.
Рудж тоже поднялся. Оба поняли друг друга без слов.
Хуридит шагнул в сторону и взял прислоненную к стене пику.
Рудж вынул меч. Он не слишком беспокоился. Пика хороша в тесном строю, полагал он. В поединке меч куда предпочтительней. Он даже позволил себе усмехнуться…
И еще усмехался, когда хуридит, широко размахнувшись, метнул в него пику.
Рудж дернулся, уходя в сторону и одновременно попытавшись отразить пику клинком. Оба движения оказались не слишком удачными. Меч лишь чиркнул по древку, а наконечник угодил прямо в грудь кормчего. Руджа отбросило назад (меч он выронил), спиной на стол, за которым он только что сидел. Кормчий тупо уставился на собственную грудь. Ощущение такое, будто его пропороло насквозь.
Однако панцирь выдержал. Рудж бросил взгляд на верзилу: тот тоже был обескуражен. Наконечник пики выгнулся под прямым углом к древку. Доброе в Хуриде железо, однако. Впрочем, не будь на моряке многослойной паутинной куртки и хорошей кольчуги – грудная клетка его хрустнула бы, как раковина под башмаком. Хотя, если судить по ощущениям, не стоило утверждать, что все ребра уцелели.
Хуридит опомнился первым. Прыгнув вперед, он схватил погнутое оружие и замахнулся, словно секирой.
Рудж бросил отчаянный взгляд на светлорожденного, но тот сидел с невозмутимым видом.
Все, что мог кормчий,– скатиться со стола на пол и взвыть, когда падение взорвалось болью в груди.
Согнутый наконечник с хрустом воткнулся в столешницу и застрял. Хуридит, рыча от ярости, рванул пику на себя… и наконечник отломился. В руках у верзилы теперь оказалась простая дубина. Правда, с железным обручем на одном из концов. С устрашающим воплем хуридит устремился к Руджу. Тот крысой юркнул под соседний стол. Хуридит, наклонившись, попытался достать его палкой, но стол был длинный, а Рудж вынырнул из-под противоположного конца. Верзила бросился в обход, и кормчий повторил свой замечательный маневр. Рудж не думал о том, достойно ли себя ведет, он просто хотел уцелеть.
Верзила еще раз обогнул стол, а кормчий проделал тот же путь, но на четвереньках.
Хуридит выругался. Рудж промолчал. Ему было больно говорить.
«Что же Данил? – с возмущением подумал он.– Меня же убьют!»
– Вылезай, вонючая крыса! – потребовал хуридит.
«Сейчас тебе!» – подумал Рудж. И тут увидел свой меч, преспокойно лежащий у ножки соседнего стола.
Рывок – в глазах потемнело от боли, нырок под соседний стол – верзила рванулся следом… и захрипел, закашлялся, выдохнув красные брызги.
Добрый клинок, как и рассчитывал Рудж, продырявил хуридскую кольчугу.
Кормчий выбрался из-под стола, а его противник простоял еще мгновение, а затем с грохотом рухнул на пол. Рудж с трудом переводил дыхание.
Двое приятелей громилы вскочили. Но рядом с кормчим уже стоял Данил.
– Теперь я,– сказал он.– Ты не возражаешь?
У Руджа осталось сил как раз на то, чтобы один раз кивнуть.
Вагарский клинок светлорожденного вылетел из ножен и закружился в «двойном веере».
Боевой пыл его противников угас в считанные мгновения. Двое игроков попятились, а потом опрометью бросились к выходу, сбив с ног парня, встретившего северян во дворе. Одна из женщин, та что пела, оглушительно свистнула. Похоже, немногочисленной публике представление пришлось по душе.
Хозяин заведения осторожно прикоснулся к светлорожденному.
– Господа моряки не заплатили,– заметил он.
Определенно, этот человек нравился Данилу.
– Возьми у того, кто не сбежал,– великодушно сказал светлорожденный.
– Ну уж нет! – возмутился Рудж.– Сначала это сделаю я!
И проворно обшарил убитого.
Хозяин с невозмутимым видом принес кувшин вина и поставил перед Данилом.
– Почему ты не вмешался? – спросил кормчий своего друга, раскладывая столбиками монеты: убитый оказался далеко не бедным.
– Я? – с искренним удивлением произнес светлорожденный.– Но ведь это твой поединок. Разве я мог тебя оскорбить вмешательством?
– В следующий раз, мой благородный друг, если увидишь, что меня намереваются прикончить, не стесняйся, прошу тебя! Вмешивайся! – Ирония кормчего ускользнула от Данила: он слишком серьезно относился к таким вещам.
