Дурманящие запахи острова

скачать книгу бесплатно

– Видел бурятку? В купе рядом с нашим? Глазищи – что тарелки! Карие! Маринка! Красивая девка. Она нашего возраста. К мужу приезжала в Москву. Он у неё следователем работает, а в Москве на курсах каких-то.

– А куда она едет?

– Так в Бурятию. Я же сказал, что она – бурятка. На последнем курсе учится театрального института, на режиссёра.

– Мишка, мы хотели отметить пересечение границы из Европы в Азию. Будем?

– А как же! Поезд остановится, сбегаем и купим бутылку спирта на перроне, пирожков возьмём. Бабки пирожки продают, а спирт, сказала проводница, прямо в киоске можно купить.

В киоске не в киоске, но спиртом разжились, с рук купили поллитровку. И пирожков набрали пару десятков. И вот обитатели купе собрались за импровизированным столом. Молодая женщина Катя добиралась к мужу-офицеру, служившему на границе с Китаем. Вадим, кандидат наук, парень лет под тридцать, ехал в командировку во Владивосток. Дед с бабкой – в гости к дочери в Хабаровск. Мишка без фамильярности пригласил красотку к столу. Пили спирт, рассказывали анекдоты, офицерская жена песню спела вполголоса. Словом, весело общались, как это бывает в дороге, когда вчера ещё не знакомые люди становятся вдруг близкими и родными. Мужняя жена Маринка хохотала в ответ на Мишкины шуточки, а он ещё в придачу стихи Мандельштама читал. Всем было весело, кроме Севы. Он слова не мог вставить в общий разговор, с обидой и завистью смотрел, как легко и непринуждённо болтали Мишка и Маринка о том о сём.

– Миша, я хочу покурить. Как ты? Пойдёшь?

– Конечно, Мариночка. Я тебя угощу своими сигаретами. У меня пачка «Мальборо». У предка экспроприировал. Он из Америки привёз.

«Ну и гад ты, Мишка! – думал Сева, плетясь за ними по коридору. – Целоваться в тамбуре будут».

– Севка, а ты? Не куришь? – спросила разгорячённая Мариночка-Марина.

– А ему мама не разрешает, – встрял приятель, понятно, недоволен, что друг путается у него под ногами.

Ни слова не говоря, Сева отправился назад, в купе.

– Так быстро уже накурился, Севка? – подначил кандидат наук.

– Парень не курит. Я сам в его возрасте ещё не курил, – вступился за соседа дед с верхней полки.

Как раз тут и появился Мишка, красный как рак. Отозвал Севу в сторону и прошептал:

– Иди в тамбур. Маринка просила, чтоб ты вернулся.

– Да я…

– Иди, иди, дурачок! Нравишься ты ей.

Сева не просто пошёл – побежал…

* * *

Мареев как будто закончил рассказ и, тяжело вздохнув, посмотрел внимательно на друга:

– Что, Сашко? Не утомил я тебя своей болтовнёй? Сейчас войдём в солёное море, и смоет оно сахалинскую историю курсанта.

– Боже мой, Сева, я вначале и не понял, о ком ты рассказываешь. Ты же свою жизнь рассказываешь! Ведь этот курсантик ты и есть? Так?

– Да. Конечно. Не хотелось «якать», вот и выбрал такую форму: о себе, да в третьем лице! Ты ведь, Сашко, просил самую важную историю из моей жизни? Первая любовь! Сколько лет прошло, всплыло в памяти, словно всё это вчера было. Маринка, Мишка, даже проводницу помню, молодая и разбитная деваха, Люськой звали. Мишка закрутил с ней скорую любовь. Устраивали наши с Маринкой свидания в соседнем вагоне, купейном.

– А потом? Что было потом?

– Потом? Прибыли в Улан-Удэ, и Марина попрощалась со мной.

– И всё? – расстроенно всплеснул руками Обабко.

– Не всё, не всё… Марина пообещала развестись с мужем и приехать ко мне на Сахалин. Сказала при расставании на перроне, что отец – директор местного театра, он поможет. В том году она оканчивала институт культуры, режиссёрский факультет.

Подошли к пляжу «Дасуди», разместились на скамейке недалеко от здания яхт-клуба. Всходило бело-жёлтое солнце, очень быстро отрываясь от морской линии горизонта.

Мареев продолжил:

– Каждый раз, наблюдая восход солнца над морем, удивляюсь, какое оно разное: то весёлое, то печальное, то беззаботное, то тревожное; красное, белое, туманное, морозное… И каждый раз вижу светило, словно в первый раз… Да, в январе мы с Мишкой прилетели на Сахалин… А потом в моря матросами! Стою, помнится, на крыле капитанского мостика парохода «Ванцетти». Японское море, ветер, волны встречные бухают и бухают о корпус, небо тучами покрыто, а я мечтаю: «Придёт весна, солнце явится, а там, глядишь, и Марина прилетит». Её письмам радовался несказанно, и я ждал прихода судна в порт, нам почту доставляли на борт. К весне Марина развелась с мужем, написала мне в письме, закапанном слезами радости… Я целовал следы её слёз с размытыми фиолетовыми буквами.

Мареев смотрел на поднявшееся над горизонтом солнце и смущённо улыбался. По крайней мере, так показалось Александру Обабко, и тот, не выдержав паузы, спросил:

– И что? Когда Марина прилетела?

– Пришла радиограмма, я списался на берег на один рейс, приехал в аэропорт Южно-Сахалинска, но девушки не было в самолёте.

– И всё? Может, она рейс поменяла?

– Нет, не поменяла. Я вернулся на пароход спустя неделю… И больше о Маринке я ничего не слышал… Хотя писал ей письма, посылал телеграммы… Через месяц судовой радист признался мне, что он ошибочно впечатал дату прилёта Марины на неделю раньше. Игра судьбы или случая? Кто знает?

Сашко Обабко, ни слова не говоря, вскочил со скамейки и кинулся к морю, с разбегу бросился в воду и с ожесточением забарабанил руками и ногами по воде. Вскоре он взобрался на волнолом. Мареев видел фигуру друга, сидящего на камнях с опущенной головой. Спустя полчаса Сашко вернулся к скамейке и тихо спросил:

– Сева, ты мне правду рассказал или выдумал эту историю?

– Правду, Саша! Марина прилетала на Сахалин со своим отцом. Отец настоял, чтобы она вернулась с ним в Улан-Удэ.

– Так не должно было быть, Сева! Почему ты не полетел вслед за ней в Улан-Удэ? Почему не вернул её?

– Летал. Спустя год я по пути в Киев заезжал в Бурятию. Но ни Марины, ни её семьи не нашёл. Соседи сказали, что они все переехали то ли в Москву, то ли в Ленинград.

– А Мишка? Как его судьба сложилась?

– Карьера Миши на флоте не задалась. Гордый и вспыльчивый был, но справедливый. Инспектор отдела кадров обидел его, как-то нехорошо отозвался об одесситах, а Миша ответил. Слово за слово, Миша и заехал наглецу в рыло. Вынужден был уйти из пароходства. Уехал в Москву к родителям, заочно окончил Ленинградский кораблестроительный институт. Стал довольно известным в профессиональных кругах конструктором подводных лодок. Но всю жизнь мечтал о море. Очень хотел вернуться на капитанский мостик. Погиб Мишка двадцать лет назад. Машина сбила его у метро, водитель пьяный оказался…

Обабко стукнул кулаком по коленке:

– Ну как же так, как же так?! Вот судьба! Так не должно было быть!

– Впечатлительный ты уж очень, Сашко. Что тебе Мишка?

– А как же не пожалеть и не восхититься этим парнем? Добрая и гордая душа! Царство ему небесное. Друг верный! Даже помогал тебе в поезде с Маринкой свиданки устраивать. И что? А след Марины навеки потерялся?

Мареев какое-то время помолчал, но видя, как выжидательно и с нетерпением на него смотрит Обабко, произнёс улыбаясь:

– Марина Станиславовна в Москве. Недавно в театре встретились. Судьба? Случай?

– Как? Как это было? – всплеснул руками Обабко.

– У гардероба окликнула меня: «Севка!» Столько лет прошло… Словно пулей сердце пронзило! Кинулись друг к другу, расцеловались. Всё возвращается, всё повторяется, друг мой…

– И что? Так и…

– Так, Сашко, так! Не будем больше об этом, – поставил точку Мареев и неспешно пошёл к морю.

У воды он оглянулся и увидел Обабко, который принялся делать зарядку с приседаниями, но потом стал выделывать весёлые коленца, похожие на те, что демонстрировал на банкете после концерта на родине Мареева, в далёком украинском селе Дубовэ.

«Сашко, друже мий… участливая душа! Ишь, как за меня радуется… Не будь столько людей на пляже, так и гопака сплясал бы!» – подумал Мареев, входя в воду. Затем он повернулся и позвал друга:

– Саша, айда в море! Поплыли до волнолома!

5. Не с той ноги…

Обабко обиделся на Мареева? Да кто в это поверит? Друзья – водой их не разольёшь! Как такое могло случиться? Хотя… Кто знает Обабко, тот скажет, что он сам никогда и никого обидеть не сможет, вот обидеться может. Душа у него мягкая и добрая. Кто видел эту самую душу? А не надо её видеть! Лицо Сашка надо видеть, глаза его! На губах всегда бодрствует улыбка, порой она там плясать начинает… Так душа отзывается на события, происходящие вокруг Сашка. И даже если события не очень, ну, например, что-то недоброе происходит, улыбка всё-таки не покидает Обабко, хотя и меняется, становится виноватой и печальной. Что это? Отклик на несправедливость, грубость окружающего мира? Чувствует душа свою ответственность за эту несправедливость, мается она, и тогда лицо Сашка приобретает вид страдальческий, но всё равно улыбчивый. И глаза! Глаза его лучатся светом неземным, нет-нет – земным светом, ярким и весёлым, но в фантастически меняющихся оттенках. Больше радости – больше яркости и переливчатости в жёлтом, белом, синем, оранжевом и во всяком другом цвете, а то и все цвета вместе взятые переливаются в глазах Сашка. Только вот чёрного цвета нет, бордового не бывает, да и от серого – боже упаси! И всяких там ядовитых окрасов не бывает, а есть всё мягкое и приятное. Но иногда случается, что печаль и скорбь затуманивают глаза Сашка… Это бывает тогда, когда жалость проникает в душу или когда ему становится стыдно… Не за себя стыдно, ибо никогда, слышите, никогда он не совершает постыдных поступков. А вот чужие плохие поступки на себя принимает и стыдится. Глаза отводит, в землю смотрит, смущается и… отходит в сторону. Вот и сейчас такой случай: с утра завтракать не стал и умчался куда-то ни свет ни заря.

* * *

Раздумья Мареева прервал приезд Марго. Вышла из машины и тут же:

– Отец! Что произошло? Пана Олександра встретила, шёл мне навстречу с опущенной долу головой.

– Что же ты, Марго, не остановилась? Спросила бы его?

– Что ты… Конечно, остановилась и вышла из машины поздороваться. А он обрадовался, кинулся навстречу, как обычно, к ручке приложиться. Аж три раза чмокнул… Словно забылся, гуляя в мыслях где-то в другом месте.

– С чего ты, Марго, моего друга паном называешь? Какой он тебе пан?

– Так он ко мне обратился сам: «Пани Маргариточка, целую ваши ручки». В ответ спросила его, что он такой печальный.

– И что?

– А ничего! Махнул рукой и пошёл в сторону моря. Определённо, обидел ты его. Ты можешь обидеть, когда не с той ноги встанешь. Я-то знаю! Кстати, с какой ноги ты сегодня встал?

– А я помню?! А с какой надо?

– Спросил бы лучше, с какой не надо? С левой – не надо!

* * *

Марго уехала по своим делам, а Мареев сидел на приставном стульчике у парадной двери, всматриваясь в дорогу; он ожидал возвращения Обабко. При этом вспоминал события вчерашнего дня. С самого утра не задался день! На рассвете сон дурацкий приснился, что как будто он поругался со своим другом Сашком Обабко. И началась ссора с его, Мареева, дурацкой шутки. Ещё курсантами в мореходном училище так шутили. За завтраком взял… да и бухнул ложку соли в чашку чая друга, когда тот на секунду отвернулся. Чёрт его дёрнул такую глупость сотворить! Посолить чай гостю! Не курсанты молоденькие всё-таки! Тем более, что Сашко на флоте не служил и не привык к таким примитивным, можно сказать, тупым приколам. Потом спохватился, но поздно уже было… Как сказать? А Сашко тем временем три ложки сахара в чай положил и стал усиленно размешивать… И это монотонное постукивание было нестерпимо слушать. И Мареев, не выдержал во сне:

– Да хватит уже стучать ложкой о чашку! Такой скрежет – как серпом да по одному месту…

– Ой, прости, Сева! Задумался я! Вот одна мысль у меня мелькнула.

– Одна всего? – съязвил Мареев, злясь на себя, что попал в такое глупое положение, что остановиться не может.

– Одна, зато какая! – заулыбался Обабко, и глаза его наполнились радостным светом весенним.

– Да пей ты уже чай, а то остынет, – опять не к месту выпалил.

Сашко отхлебнул сладко-солёного чая. Глаза его сразу потемнели, он поперхнулся и пулей выскочил из-за стола… А Мареева из сна словно кто-то науськивал. Он быстренько поменялся с другом чашками с чаем. Тут как раз вернулся к столу Сашко.

– Не в то горло попало, Сашко?

– Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие!

Таков был ответ, как выстрел из пистолета, причём фраза из заезженного анекдота. На этом фантасмагория с розыгрышем не прервалась! Почему так грубо, не похоже на себя, отреагировал на шутку Сашко? И дальше пошло всё наперекосяк, а почему?

Утром, после завтрака, после реального завтрака с фирменной яичницей «от Обабко», его, Мареева, на самом деле, словно Остапа Бендера, понесло. Пнул ногой соседского чёрного кота, который у дверей веранды ждал традиционного угощенья. Тот заверещал и мигом перемахнул через ограду в свой двор, а Сашко с удивлением посмотрел на друга:

– Сева, что случилось? Какая муха тебя укусила?