скачать книгу бесплатно
– За «Еву-разрушительницу», – отозвался дядя Егор. – А если вместе с «Чужими», тогда сто. Не тяни резину, щегол, устану ждать – хрен что получишь.
Стас на всякий случай осмотрелся. Заброшенный коридор. Паутина. Пыль. Дверь в зал покрыта метровым слоем пыли. Сюда, наверное, последний раз заглядывали миллион лет назад.
С тех пор как видеосалон закрыли к чертовой бабушке в девяносто четвертом.
После того как в городке пропали шестеро подростков.
– Ну? – спросил дядя Егор хрипловатым баском. – Долго ждать? У меня чайник кипит. Думай, идешь или нет?
Стас машинально достал кошелек, нашел сторублевую бумажку. «Чужих» он смотрел, а вот «Еву-разрушительницу» нет. Уже когда протягивал деньги сквозь щербатую от кусков фанеры щель, спохватился:
– А вы что здесь вообще делаете?
Холодные и влажные пальцы дотронулись до его кисти. Дядя Егор взял деньги. Подмигнул:
– Думаешь, брат, удивил вопросом? Я тут фильмы показываю. Кручу на видике по две трехчасовые кассеты зараз. Для желающих.
– Вас же закрыли.
Чайник у стены свистел надрываясь. От этого тонкого свиста пронзительно кольнуло в висках.
– Кто б посмел! – отозвался дядя Егор. – Всё в порядке, Стасян. Не парься.
– А вы… – Стас запнулся, мимолетно отметив, что дядя Егор назвал его по имени. Показал физруку конверт. – Вы не в курсе, что это такое может быть?
– В курсе, конечно. Это, брат, письмо твоей юности. – Дядя Егор тяжело поднялся, щелкнул выключателем чайника. Достал откуда-то граненый стакан и наполнил его кипятком. Потом запустил руку глубоко в карман, выудил пакетик кофе, надорвал край и высыпал содержимое в кипяток. – Письмо юности, брат.
Слова эти эхом отразились в голове Стаса. Он будто бы что-то вспомнил, но никак не мог сообразить, что именно.
…и какого черта я вообще здесь нахожусь?..
– На сеанс опоздаешь, идиот, – буркнул дядя Егор, размешивая кофе в стакане указательным пальцем. – Деньги-то заплочены.
Стас закивал, будто действительно собирался идти в кино. Направился к двери, давя ботинками куски штукатурки и осколки стекол. Из-за двери слышались какие-то звуки. Он взялся за ручку и потянул. Дверь приоткрылась на удивление легко. Звуки сделались четче. Играла музыка. Гнусавый переводчик из прошлого сбивчиво и бегло читал текст. Где-то скрипнул стул, кто-то негромко, но отчетливо захихикал.
Заглядывая внутрь, Стас уже знал, что там увидит. Вернее, вспомнил – темный зал с рядами стульев. Телевизор под потолком. Две старые колонки на столе, откуда с грохотом льются звуки. Мальчишеские головы над стульями. Возня. Хихиканье. Блеск фонарика.
Невероятно.
Он сделал шаг в чарующую темноту прошлого. Дверь закрылась за его спиной, оставив один на один с квадратом света под потолком.
В девяносто третьем году родители Стаса решили переехать жить в Питер. Папу заманивали переходом на более высокую должность. Грех было не согласиться, тем более что с будущим крохотного северного города все обстояло довольно туманно. Тут мир вокруг рушится, что уж говорить о забытых всеми городках.
Стас и рад бы был уехать, но Наташка – любимая Наташка – оставалась здесь. Он обещал ей, что приедет при первой же возможности, что будет много писать и как только поступит в училище, то сразу же приедет за Наташкой и заберет ее к себе. Наташка мягко соглашалась на все его предложения. В какой-то момент он даже сам стал верить, что все будет хорошо. Потом, правда, понял, что дело в Наташке. Она хотела, чтобы последние недели их первой влюбленности прошли как можно безболезненней. Оттягивала расставание. Ничего не обещала, но и не отказывала. Стас до последнего не замечал, как исчезают дни, как стремительно подбирается дата переезда.
А до переезда они бегали за город в сопки, жарили на костре кусочки колбасы, безуспешно ловили снегирей, сидели в кафе-мороженом «Сказка» и, конечно, ходили в видеосалон. Наташке нравились фильмы ужасов и мультики вроде «Тома и Джерри». Она с нетерпением ждала вечера, когда начинались сдвоенные сеансы, проверяла расписание фильмов и очень радовалась, если удавалось в очередной раз посмотреть «Челюсти», «Фантазм» или «Зловещих мертвецов». Стасу было все равно, что смотреть. Он больше любил второй зал – другую подростковую райскую комнату. В ней стояли игровые приставки «Денди», четыре штуки. Можно было развалиться перед телевизором прямо на полу (вернее, на мятой подстилке, похожей на старое полотенце) с джойстиками и сыграть на двоих в «Танчики» или «Double Dragon». Тут же за копейки можно было купить стакан холодного «Юпи». Особенно нравился виноградный, с кисловатым привкусом и осадком на нёбе.
Стас обожал, когда они с Наташкой садились бок о бок, задевая друг друга локтями, упирались спинами в стену. Вокруг них была чернота, а перед глазами – блеск телевизора. Стас чувствовал Наташкино дыхание, ощущал прохладу ее кожи (когда будто невзначай дотрагивался), а еще мог незаметно поцеловать ее в ухо или в шею, уверенный, что никто вокруг не видит. Другим подросткам в самопальном игровом зале вряд ли было дело до двух влюбленных.
Однажды она спросила, не отрывая взгляда от экрана:
– Ты никогда не задумывался, почему в фильмах постоянно оправдывают всяких отрицательных героев?
– Наташ, – тихонько взвыл Стас. – Это же «Чип и Дейл» и супербосс, какие фильмы? Не зевай!
– Я про фильмы вообще, – продолжала она, ловко вдавливая кнопки джойстика. Надо отдать должное, Наташка умела играть в приставку не хуже любого парня в школе. – Всегда есть какое-то оправдание. Например, в человека вселился демон, и человек начал убивать. Ну не виноват он. Его как бы подчинили себе, да? Или злые души начинают нашептывать что-то, и герой сходит с ума. Как в «Сиянии». Он же, по сути, сам бы никогда не убил. Его заставили. Показывают так, будто есть оправдание. Будто эти люди не просто так захотели убивать, а их склонили.
– Думаешь, акулу из «Челюстей» тоже склонили?
– Ага. Она из-за голода убивала. С животными вообще все просто. Я про людей. Мы подсознательно стараемся оправдать злодея, понимаешь? Каким бы он маньяком ни был, все равно в фильме есть мотивы и обстоятельства, которые подталкивают его к убийствам. Проблемы в семье, детские обиды, унижения одноклассниками – ну, много всего.
Стас не понимал, к чему она ведет, поэтому кивал, продолжая играть. Супербосс никак не желал умирать.
– Интересно, существуют ли в реальной жизни маньяки, которые убивают просто так? Ну, потому, что им хочется. Без всякой причины.
– Всегда убивают ради чего-то. Или кого-то.
– Вот и я об этом думаю. Никто не рождается с желанием убивать. А значит, любого злодея можно оправдать с точки зрения общества. Его заставили.
Стас вспомнил этот разговор с такой ясностью, будто только что поставил игру на паузу и вышел посмотреть фильм.
Разница была в том, что комната с телевизором оказалась пуста.
Телевизор под потолком показывал мелкую серую рябь.
Гнусавый голос Володарского доносился из динамиков обрывками малопонятных фраз.
Надпись на витрине: «Прачечная»
Послушай, Джо, я не думаю, что это хорошая идея
Давай решим, что вообще происходит?
На стульях никто не сидел. Стас подошел к одному, обнаружил вмятину на мягком сиденье, еще не успевшую распрямиться. Кто-то шикнул:
– Не мешайте!
Стас вытянул шею, пытаясь различить хоть кого-то, но успел заметить только блики фонарика.
Я много раз бывал в этом отеле
Капрал, позвольте вас представить
Его мамаша никуда не делась
По затылку пробежали холодные мурашки. Стас почувствовал зарождающийся в груди страх – то самое состояние, когда ноги делаются ватными, руки безвольно повисают вдоль тела, а сердце начинает колотиться в груди, будто перепугавшийся снегирь. Воспоминания закружились в голове, выплывая из потока мутных и лохматых мыслей.
Почему ты решил, что это письмо от девушки, которая пропала много лет назад?
Разве она не говорила тебе? Не рассказывала о своей бабушке?
А почему ты уехал? Сопливый маменькин сынок!
– Господи! – Стас вздрогнул, перевел взгляд на телевизор. Голос Володарского сделался тише, перешел в невнятное бормотание. Серая рябь на экране завораживала.
Тогда Стас бросился вдоль рядов, опрокидывая стулья, к двери во вторую комнату. Сердце заколотилось еще сильнее. Ему показалось, что в спину кто-то смотрит. Стас обернулся. Он знал, кого там увидит.
Наташку.
Но в зале было темно и пусто. Из темноты сказали:
– Не мешай смотреть, козлина!
Наташка проводила здесь все вечера. Ей попросту некуда было идти.
Стас толкнул плечом дверь и ввалился внутрь игрового зала.
Конечно, он вспомнил. Как вообще можно забыть такое?
Идиотское правило жизни – с каждым годом воспоминания тускнеют, стираются, будто буквы на бумаге, исчезают. Проходит десяток лет, и уже не вспомнить, как выглядели лица твоих одноклассников. Еще десять лет, и из памяти вычеркнуты имена, фамилии, адреса. К старости воспоминания становятся похожи на невзрачных рыбешек на мелководье: выуживаешь их с радостью младенца и не понимаешь, что всем на них наплевать.
У Наташки не было матери. Она умерла при родах. Отец привез из какого-то южного города свою мать – тучную пожилую женщину с огромным задом и сросшимися бровями. С Наташкиных слов выходило, что была она дурой, которая закатывала истерики по любому поводу. Бабушка визгливо кричала на Наташкиного отца:
– Я тебя вырастила! Я ради тебя сквозь огонь и воду! А ты, ты, сучонок этакий!..
А на саму Наташку вопила:
– Мелкая стерва! Знала бы ты, сколько нервов я на тебя угробила!
Бабушка жила с мнением, что если бы не она, то ни папа, ни Наташка не выжили бы в этом суровом мире. Она постоянно варила бульоны на мясе, от которых в кухне стоял приторный запашок, а стекла на окнах запотевали. На столе неизменно стоял чайный гриб в трехлитровой банке, и Наташка не садилась обедать, пока не выпивала стакан. Бабушка была уверена, что от телевизора, магнитофона, жвачек, джинсов и уж тем более от шоколада одни проблемы. Вредные излучения, слишком много сахара, ну и так далее. Поэтому в Наташкиной семье налегали на сырую тертую морковь, редис в масле, настойки из сока свеклы. Одежду Наташка носила ту, которую покупала ей бабушка (за очень редким исключением). Радио считалось устройством разрешенным, оно работало сутки напролет. В шесть утра Наташка просыпалась в своей комнате под звуки гимна. В такт торжественной мелодии скрипели пружины на диване – пробуждалась бабушка, которой предстояло поставить на плиту мясной бульон, натереть морковку, погладить Наташкину школьную форму (не беда, что форму отменили несколько лет назад), сварить папе несколько яиц и процедить два стакана грибного чая.
– Она вообще чокнутая, – рассказывала как-то Наташка, когда сидели вдвоем перед телевизором в игровом зале и пили на двоих «Юпи». – У нее что-то там в голове провернулось за последние десять лет. Считает себя чуть ли не спасителем. Будто бы папа вообще ничего не умеет, а она приехала и вытащила нас из пропасти.
– А это не так? – спрашивал Стас. – Она же у тебя вроде мамы?
Наташка неопределенно пожимала плечами:
– Я не знаю, как ведут себя мамы. А бабушка сбрендила. У нее все по расписанию. Меню на неделю, как в столовой, представляешь? Макароны с сахаром на завтрак в понедельник, омлет с молоком на ужин в четверг, всякая другая фигня. Во вторник я должна надевать красные носки, а в среду – белые. У папы галстуки тоже по дням недели висят в шкафу. Если он наденет другой, то бабушка закатывает истерику. Опять про то, как она жизнь на нас положила, ради нас живет и все такое. А костюмы у папы висят в целлофановых пакетах, чтобы дольше служили.
– Вы не пробовали отправить ее обратно, откуда привезли?
– Папа целыми днями работает. Бывает, по вечерам тоже уходит, и до утра его нет. Я думаю, он трахается с кем-то. Нашел себе симпатичную и сисястую.
Хорошо, что в темноте не было видно, как Стас покраснел.
– Ему-то вообще хорошо, – продолжала Наташка. – Готовить не надо, стирать и убирать тоже. Послушает иногда бабушкины истерики и снова уходит. А на меня наплевать. Я уже скоро вырасту и сама решу, что делать.
– Поэтому ты здесь все время проводишь?
Наташа снова дернула плечом:
– Не все время, понятно?
Стас не спорил. Последние три месяца они каждый вечер смотрели фильмы и играли на приставке. Он сдавал бутылки, чтобы наскрести денег на очередной сеанс, а еще научился виртуозно клянчить у родителей на книжки, благо, они так и не заметили, что книг у Стаса в комнате не прибавлялось.
Наташка могла просмотреть четыре фильма подряд. Стас любовался ее профилем, освещенным бледным светом экрана. Чуть вздернутый носик, длинные ресницы, тонкие губки. А после фильмов они переходили в игровой зал и играли до тех пор, пока дядя Егор не свистел в свисток три раза и не орал из коридора:
– Закрываемся, слышите? Живо на свежий воздух, тунеядцы!
В приставках «Денди» была одна замечательная вещь: если не успел доиграть, назавтра приходилось начинать сначала. Стас обожал начинать сначала. Ему казалось, что, пока игра не пройдена, время не движется. Замирает. И можно каждый день проживать как предыдущий.
Стас каждую ночь провожал Наташку до дома. Они стояли у подъезда, спрятавшись от света фонарей, и долго, страстно целовались. Его руки скользили по ее волосам и шее, не решаясь опуститься ниже. Наташка водила языком по его губам.
За неделю до отъезда Стас сказал:
– Мы навсегда останемся вместе!
А она ответила:
– Это странное слово – «навсегда».
В одном из старых писем Наташка писала о бабушке.
Писала, что та совсем сбрендила. Заставила выбросить старую обувь и купила всем одинаковые ботинки и туфли. Темно-серого цвета. Это был цвет спокойствия, говорила бабушка, а в нашей семье необходимо быть предельно спокойным. Когда Наташка заявила, что не выбросит свои голубые туфли на молнии, бабушка взяла ножницы и изрезала туфли в лохмотья. Одной рукой бабушка не давала Наташке приблизиться, а второй щелкала ножницами
щелк-щелк!
распарывая ткань, ломая молнию. Седые волосы сползли ей на лоб и на глаза, на висках пульсировали вены.
«Я ее ненавижу! – писала Наташка. – Когда-нибудь убью и закопаю!»
В том же письме она сообщила, что даже папа не выдержал. Он назвал бабушку дурой и ушел, хлопнув дверью. Спустя десять минут Наташка выскочила за ним следом, намереваясь больше никогда не возвращаться.
Конечно, она вернулась. В крохотном городке не очень-то много мест, куда можно уйти навсегда. Наташка просидела в видеосалоне до закрытия, а потом побрела по ночному городу, вспоминая, как Стас провожал ее до дома.
«Мне так тебя не хватает!»
Это было одно из последних ее писем, вспомнил Стас, оглядываясь.
В игровом зале работали телевизоры. На трех из них по экрану бежала серая рябь. На четвертом одинокий танчик героически защищал орла в кирпичном квадрате. По залу разносился монотонный звук, имитирующий работающие гусеницы.
Стас различил в темноте приставку «Денди» с вставленным в нее желтым картриджем. Один джойстик валялся на краю табуретки, шнур от второго тянулся куда-то в сторону, и Стас проследил за ним глазами. У стены на куске тряпки сидела, поджав ноги, Наташка. Та самая Наташка из прошлого – семнадцатилетняя, светловолосая, с чуть вздернутым носиком и большими глазами. Сидела, закусив нижнюю губу и держа в руках джойстик.
– Привет, – сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Я думала, ты никогда не приедешь. Думала, не увижу тебя больше.
– О господи, – шепнул Стас.
Внезапно он ощутил себя чрезвычайно, необратимо старым. Ему недавно стукнуло сорок два. Годы проредили его шевелюру, изрезали легкими морщинами лицо, округлили живот. Появилась одышка, замучила изжога, постоянно кололо в печени, а еще по вечерам дрожали от усталости кончики пальцев.