скачать книгу бесплатно
«Сегодня же первое! – вспомнила Светлана. – На работу не надо!» И с облегчением расслабилась, погружаясь тёплую глухоту сна.
Второй раз Светлана проснулась уже утром. Сквозь на мгновение приоткрытые ресницы она увидела голубоватый сумрак, наполнявший комнату. Значит, солнце ещё не встало, но уже слало первый свет из-за горизонта. «Часов восемь», – определила она и позволила себе ещё понежиться в мягкой кровати.
Вокруг царила непривычная тишина. Ни машин, ни людей. Никто не топал по лестнице, не играла музыка, не взрывались петарды. Утро первого января. В последние годы Светлана нежно любила этот единственный день в году, когда мир замирал в нежной колыбели безвременья. Прошлый год с его тревогами, хлопотами и неудачами уже отступил, а новый день ещё только вступал в свои права. Большая часть сограждан спала, отдыхая от бурной встречи нового года. Даже абсолютному трудоголику спешить в это утро куда-то не имело смысла. Не нужно даже готовить! Холодильник заполнен оставшимися от праздника блюдами.
Можно ничего, абсолютно ничего не делать! Просто жить, не спеша, не торопясь, ни о чём особо не думая. Когда каждое неспешное движение можно было прочувствовать. Уходила суета и любое действие превращалось в действо, обретая едва ли не символизм. Умываешься – смываешь след прошлого. Наводишь порядок на кухне – и мир обретает гармонию, где каждый предмет становится на своё единственно правильное место. Нет, Светлана так не думала. Но так ощущала.
Она открыла глаза и посмотрела в потолок. И поразилась. Потолок был не её! Он был низкий и деревянный. Светлана завертела головой и обнаружила, что и комната не её! Какая-то деревенская горница, а не её уютная квартирка! Она вновь закрыла глаза, глупо надеясь, что это сон. Открыла. Ничего не изменилось. Обстановка была совершенно незнакомой.
Светлана лихорадочно принялась перебирать воспоминания. Может, она у кого-то из друзей на даче? До сих пор она никогда так не терялась после пробуждения. Всегда ещё даже не открыв глаза, чётко знала, где и в чьей постели находится. Всегда, но не сегодня!
Она твёрдо помнила, что вчера ни к кому на дачу не собиралась. Собиралась встречать Новый год дома. В полном одиночестве. Сочувствующие замужние подруги пытались зазвать её в гости, незамужние – в ночной клуб, но она твёрдо отказывалась. В уже прошлом году Светлана развелась и собиралась насладиться первым одиноким праздником. Когда никто не будет забирать у тебя телевизионный пульт, заставляя смотреть что-то раздражающе шумное. Не будет споров, к кому и куда идти, упрёков за настоящие и выдуманные промахи. Не надо будет терпеть общество совершенно неинтересных, а иногда неприятных людей. Не нужно мучительно выжидать время, когда наконец можно перестать делать вид, что тебе весело, а спокойно лечь спать. Конец года у бухгалтера Светланы Сергеевны всегда выпадал страшно нервным и напряженным, так что в новогоднюю ночь тупо хотелось отоспаться за весь конец декабря. И этот Новый год она собиралась встретить так, как ей хочется! Одна!
Единственные, с кем Светлана могла бы разделить праздник, это родители. Но отец много лет как умер, а мать недавно в третий раз вышла замуж, и сейчас ей было не до старшей, давно живущей самостоятельно, дочери.
Да и не успела бы к кому-то на дачу поехать. Вчера, тридцать первого, они работали. Начальница, одинокая злыдня, принципиально требовала отсидеть в офисе до трёх. «Тридцать первое декабря по закону рабочий день, и никто его не отменял!» – стальным голосом говорила она и все вынужденно подчинялись. Хотя какая там работа! Уже с утра начиналась подготовка к тихим посиделкам в кабинетах, где-то с полудня начинались взаимные поздравлялки, застолье, а ближе к концу уже вовсю гремела музыка. Некоторых в результате выгоняла с работы только необходимость сдавать офис под сигнализацию.
Светлана помнила, как скидывала на флешку документы, с которыми планировала поработать в долгие праздники, как на такси долго из-за пробок добиралась до супермаркета. Как толкалась среди таких же делающих запасы на весь оставшийся год горожан. Как мысленно возмущалась: «И что они все сегодня здесь толкутся? Неужели нельзя всё купить заранее? Или что, думают, завтра ничего не будет?»
Помнила, как готовила праздничный ужин, принимала ванну, накрывала стол. Упахиваться на кухне необходимости не было, но она всё равно хотела, чтобы на столе присутствовали двенадцать, по числу месяцев, обязательных блюд. Говорят, что тогда наступающий год будет благополучным. Хоть особо в эту ерунду не верилось, но и рисковать, нарушая обычай, не хотелось.
Светлана вчера даже по пальцам посчитала. Два салата, три нарезки – мясная, сырная и овощная, рыба, картошка, курица, фрукты, коробка конфет, и ближе к двенадцати мороженое. Чтобы довести до нужной дюжины поставила отдельно блюдце с любимыми оливками. За пять минут до двенадцати по команде президента наполнила бокал вином и вдруг вспомнила поверье из студенчества. Если успеть загадать желание, написать его на бумажке, бумажку сжечь, пепел всыпать в бокал и выпить его под бой курантов, то желание сбудется. И как назло всё оказалось под рукой – спички, которыми планировала зажечь бенгальский огонь после двенадцати, ручка, вместо обычной бумаги салфетка. Вдруг вспомнилось, как хотелось в прошедшем году съездить к Средиземному морю в отпуск, но из-за развода всё сорвалось. Всё рухнуло и планы на отпуск – это самая малая портеря. Вспоминать о прошлом кошмаре не хотелось. Хотелось думать о будущем счастье.
Быстро оторвала кусочек салфетки, написала «дальняя дорога», подожгла на блюдце, под последние удары курантов успела всыпать чёрные хлопья в бокал и торопливо выпить. Успела! Всё также торопясь бросила в рот оливку, надеясь перебить вкус пепла, как-то неловко глотнула. Проглоченная целиком вместе с косточкой ягода внезапно стала поперёк горла. Светлана помнила, как мучительно задыхалась, и некому было хлопнуть её по спине.
А потом ничего, чернота, и полёт среди звёзд.
«Я что, в больнице?»
Светлана вновь осмотрелась. Нет, эта деревенская комната со странным маленьким окном, сквозь которое пробивался серый жемчужный утренний свет, на больницу никак не походила.
«Я брежу?»
Но на видения это тоже не походило. Пальцы ощущали мягкость простыни, приятно пахло деревом, сухими травами и свежим хлебом, всё кругом виделось совершенно отчётливо и по-своему логично. Деревянные стены и потолок, простая грубая мебель, самодельная тканная дорожка половичка, мягкая жаркая перина, лоскутное одеяло. На узком столе, стоявшем прямо под решётчатой рамой окна, стояли глиняные кувшин и кружка. Почти также когда-то выглядела комната для маленькой Светочки в деревенском доме бабушки.
«Вот только как я здесь очутилась?»
Светлана услышала лёгкие шаги и настороженно уставилась на вход. Дверь открылась и в комнату вошла женщина лет сорока в длинном коричневом платье. Повязанный поверх него фартук делал её похожей на служанку из исторического сериала. Сходство усиливал чепец, прикрывавший светлые волосы незнакомки.
Она внимательно смотрела на Светлану. Встретившись взглядом, женщина нежно улыбнулась:
– Проснулась? Как ты себя чувствуешь?
Чувствовала себя Светлана хорошо, но странно. Непривычно.
– Проснулась. Спасибо, хорошо.
Голос тоже звучал странно. Хрипло, будто долго не говорила, слабо и тонко. «Словно не мой голос».
– Вот и чудесно! Сейчас ты выпьешь отвар, и тебе станет ещё лучше, – ласково произнесла незнакомка.
– Что за отвар?
– Укрепляющий. Он тебе силы прибавит.
– Не нужно! Я и так неплохо себя чувствую, – нет, голос звучал всё-таки странно.
–Не упрямься, Ланушка! Ты столько болела. Тебе надо.
Женщина подошла к столу и повернулась спиной к Светлане, наливая что-то в кружку из кувшина. Светлана рывком села, собираясь встать, и почувствовала слабость, головокружение. От этого вновь упала на мягкие подушки. Похоже, про её болезнь женщина не солгала. Может, этим и объясняется её беспамятство? Болела и забыла всё, что случилось между новогодней ночью и нынешним пробуждением. Вот и имя её незнакомка знает, хоть и произносит странно.
Женщина подошла к кровати, присела на край и протянула кружку, приятно пахнущую травами. Светлана приподнялась. Женщина помогла ей поправить подушку, сесть поудобней. Светлана протянула руку к кружке и вздрогнула. Рука была не её! Тонкая, с крапинками веснушек на белой коже, и совершенно неухоженная!
Светлана потрясённо повертела ладошками перед глазами. Узкие кисти с длинными пальцами явно принадлежали молодой, может даже юной, девушке. Но у кого сегодня будет такая, не знавшая кремов, кожа! Такие короткие ногти – ни следа маникюра!
– Можно мне зеркало?
Женщина грустно посмотрела на Светлану и не сразу ответила:
– Хорошо. Выпей пока отвар, а я принесу.
Светлана не стала спорить. Дрожащими руками приняла кружку и сделала несколько глотков. Прохладный, немного терпкий отвар приятно смягчил горло и окончательно развеял надежду, что это сон. Ни один сон не может быть таким реальным.
Пока Светлана не спеша пила, женщина вернулась. Забрала у неё опустевшую кружку и протянула небольшое круглое зеркало на ручке. Светлана вцепилась в него и вдруг замерла, боясь поднести к лицу. Стоит посмотреться – и всё окончательно изменится. Что она в нём увидит?
Поднесла, заглянула. В мутноватом стекле отражалось худенькое бледное незнакомое лицо юной девушки. Светлана опустила зеркальце. Значит, тогда, за новогодним столом, она всё-таки умерла. И как-то возродилась в новом теле. Рестарт. Новый год – новая жизнь.
***
Госпожа Вета задумчиво смотрела на незнакомку, поселившуюся в теле дочери. Её хрупкая веточка улетела. Колдовство не помогло. Дочь всегда была такой нежной, доверчивой, слабой!
Ведунья вздохнула. В шестнадцать лет горе переживают остро. Но всё же она не думала, что дочь так надломит предательство любимого. Если бы не разбитое сердце, простуда не смогла бы настолько подорвать силы её девочки. Заговоры и травы поставили бы её на ноги, но дочь просто не хотела жить. Никакое колдовство не смогло удержать тоскующую душу.
Что же, зато помогло воплотиться какой-то другой бесприютной душе, ушедшей из жизни до времени. Теперь забота ведуньи помочь незнакомке освоиться и найти свой путь. Для них обеих начиналась новая жизнь.
Весна пришла
Ведунья не любила весну. Стоило в воздухе повеять влажной весенней свежестью, как душа её начинала томиться, собираясь лететь куда-то, в дальние края шевелила крылышками, перебирала когтистыми лапками, царапала сердце лёгкой болью. Словно там, где-то далеко, ждал её истинный дом, счастливая земля, согретая солнцем и беззаботностью. Но Вета, никогда не покидавшая свою деревню дольше, чем на неделю, и не ездившая дальше соседнего городка, где осенью гремела ярмарка, отлично знала, что даже если добраться до жаркого Султаната, счастливой беззаботности ей не найти. Её согретая любовью земля осталась в далёком прошлом и вернуться туда невозможно.
Прежде чем накинуть узорный плат, она перед зеркалом наклонила голову, проверяя ровность пробора, и седые прядки сверкнули серебром среди русых волос. Вета грустно усмехнулась. Как она раньше любила смотреться в это серебряное стекло, бабкино наследство. Когда-то прежний князь подарил его старой ведунье за то, что вылечила его сына. А теперь приятней смотреться в пруд. Гладь воды так милостиво скрывает детали и в нём она отражается почти такой же, как двадцать лет назад. Тогда ей было столько же, сколько теперь дочери, и в свои шестнадцать она так любила весну, обещавшую перемены.
«Ладно, хватит грустить, дела ждут!» – одёрнула себя Вета и, подхватив приготовленную корзину, вышла в сени, а потом, утеплившись, во двор.
– Лана, я схожу к Петру, надо отнести ему мазь, – крикнула она дочери, возвращавшейся с полными вёдрами от колодца.
После ночи, проведённой над кровником бывшего телохранителя, когда они по очереди вспоминали и рассказывали о самых близких им людях, о добрых поступках и счастливых моментах, разгоняя тем силы Тьмы, что пытались захватить парня, Вета и Пётр сблизились. Ну как сблизились? Просто видели друг в друге родственную душу и всё. Ничего больше. Но этого хватило, чтобы Пётр перешагнул через гордость и признался ведунье, как до сих пор болят его раны. С тех пор каждые две недели Вета готовила для него лекарство, и то он заходил за ним, то она заносила кувшинчик с пахнущим травами перетопленным барсучьим жиром.
В этот раз у Веты был ещё один повод отправиться к бывшему княжескому телохранителю. Впереди ждала ночь весеннего равноденствия, когда ведунье предстояло отправиться в лес, чтобы набрать можжевельника. Раньше ей выделял сопровождающего староста – кого-нибудь из охотников. Этого обычно хватало. Но после того, как в самую долгую ночь в году на кровника Петра напали создания Тьмы, Вета опасалась. За зиму никого, кроме обычных волков, охотники в лесу не встречали. Но известно, что магические твари появляются не всегда. Лишь в особые дни года, когда грань между мирами истончается, прорываются они на землю. И предстоящая ночь была из таких.
С тварями обычный охотник может и не справиться, а Петру Вета доверяла. Хоть он и говорил, что из-за полученных ран не может уже служить молодому князю, но даже и такой Пётр превосходил любого из их деревни в воинском искусстве. Посмотрела как-то Вета на его схватку с выздоровевшем кровником. Да, Ильяс тогда ещё не оправился до конца от болезни, но зато на его стороне была молодость. Только это не помогло. Вете даже не пришлось долго переживать за исход боя. Стремительный танец двух противников, выпады, которые не успевал ухватить глаз, звон и скрежет металла и вот уже серебряной рыбой сверкнула в воздухе выбитая из рук молодого степняка сабля. И Пётр прижимает к шее поверженного противника свой клинок.
Лишь когда Ильяс произнёс слова клятвы не вредить больше Петру и князю, Вета перевела дух. Ей и его было жалко. Не для того тратила она на парня своё мастерство и дар, чтобы тот так быстро умер, проиграв в схватке. Тогда из-за переживаний, она не смогла оценить красоту короткого боя. Но потом не раз во сне вновь и вновь любовалась на мощь и грацию двух бойцов.
Вот и сейчас от воспоминания Вету опалило жаром. Даже свежий ветерок не охладил кровь. Она шла по освободившейся от снега и уже подсохшей дороге под ярким синим весенним небом и казалась себе вновь молодой и лёгкой. Даже принялась тихонько напевать знакомые с детства строки.
Калитку Пётр не запирал. Приблуда к Вете привык и не считал нужным драть горло, оповещая хозяина лаем о приходе гостьи. Так что ей удалось зайти во двор незаметно для Петра и без помех полюбоваться открывшимся зрелищем. Стены дома и сарая защищали от ветерка, и Пётр рубил дрова, скинув рубаху. Он стоял спиной к Вете и она засмотрелась на то, как перекатываются мышцы под золотистой кожей. Даже шрамы смотрелись сейчас узором, нанесённым искусным мастером на сильное мужское тело.
Лишь когда последним точным ударом Пётр вогнал топор в колоду и, оглянувшись через плечо, подмигнул Вете, по-мальчишески усмехаясь, она поняла, что её подглядывание давно замечено. Она даже отступила на шаг, но поймав себя на этом детском желании сбежать, остановилась и смущённо улыбнулась, признаваясь в слабости.
– Добрый день, госпожа Вета. Проходите в дом, я сейчас приду.
Вета кивнула и, стараясь не спешить под тёплым весёлым взглядом мужчины, направилась в избу. В сенях, когда она развязала платок и ленты на салопе, хозяин нагнал её. Пётр, помогая снять салоп, прикоснулся к её плечам, задержал на миг руки и Вете показалось, что волоски на её затылке встали дыбом, реагируя на это прикосновение.
Это было ещё одной причиной, из-за которой Вета не любила весну. С тех пор как она овдовела, мужчин у неё не было. Жениться на ней немногочисленные вдовцы не хотели, опасаясь поверья, что в доме ведуний мужики долго не живут. А красть любовь тайком Вета не хотела. Да и бабка её предупреждала, что крутить шашни в деревне опасно для ведуньи. Бабы начнут коситься, пойдут разговоры и сплетни, а ведуний и так не слишком любят. Хорошо, если только дёгтем обмажут, а то в иных местах и до костра доходило.
Обычно Вета за заботами и хлопотами научилась забывать о потребностях тела, но весной… Земля пробуждалась после долгого сна, готовясь принять в своё лоно тёплые дожди и дать жизнь уроненным в неё семенам. В ведунье тоже пробуждалось женское начало и взять под контроль эту природную стихию стоило больших трудов.
Принося мазь, Вета обычно сама и втирала её в шрамы бывшего телохранителя, проверяя заодно, как идёт заживление старых ран. Сегодня она засомневалась в своей выдержке и чуть не решила отказаться от процедур под каким-нибудь благовидным предлогом. Но потом рассердилась на себя – что она, девчонка какая-то? Неужели не справиться?
Пётр, не подозревая о её сомнениях, поставил на стол таз с водой, положил рядом полотенце, вновь скинул рубашку и сел на лавку спиной к ней, ожидая привычную процедуру. Вета достала принесённый кувшинчик, расположила рядом с тазом, надеясь привычными действиями успокоить кровь. Она не спеша смочила полотно и отжала, протёрла спину Петра и протянула ему, чтобы он вытер пот на груди. Набрала мазь и принялась втирать её в горячую мужскую кожу.
Прикасаться к Петру ей и раньше было приятно, но обычно при этом она сосредотачивалась на том, чтобы почувствовать, как срастаются повреждённые когда-то мышцы, выявить, если есть, воспаление, размять затвердевшие узлы. Сегодня же Вете казалось, что через пальцы течёт огонь, согревающий мужчину и плавящий её волю.
С трудом она размяла и смазала все шрамы на спине и хрипловатым голосом произнесла:
– Всё. Дальше сам.
Мужчина повернулся на лавке лицом к ней, перехватил её тонкие запястья и, пристально глядя в глаза, осторожно потянул женщину к себе на колени. Вета знала, что он остановится, стоит ей этого захотеть, но она не хотела.
***
Было немного странно вновь учить дочь делать жаворонков – вырезать и складывать тесто, делать из сухой ягоды глазки, вкладывать внутрь зёрнышки. Первый раз они так вместе лепили ещё лет десять назад, и Вета до сих пор помнила её маленькие неловкие ручки и забавно перепачканную мукой гордую мордочку. Последние лет пять Лана выпекала их сама. Но после своей болезни дочь забыла многое и приходилось учить её заново. Обычно натыкаясь на очередной такой провал в её памяти Вета огорчалась, но сегодня ничто не могло испортить ей настроение.
Всё сегодня Вета делала рассеянно, вновь и вновь вспоминая, как возвращалась вчера домой и словно впервые видела облака, плывущие по розовеющему закатному небу, нежную красоту подснежников, выглядывающих из прошлогодней листвы и травы. Слушая звонкие девичьи заклички весны, доносившиеся со стороны деревни, Вета и сама чувствовала себя птицей – лёгкой, живой, счастливой. Не шла – летела над весенней землёй.
Смазывая головки «птичек» мёдом, она воображала, как отнесёт жаворонков Петру и услышит от него ласковое – «Веточка. Моя Веточка!». В приоткрытое окно врывался свежий весенний воздух и праздничный шум – детские звонкие голоса, девичий смех, гудение мужских голосов. Вета и сама не замечала, что улыбается, пока дочь не спросила:
– Мама, ты сегодня такая непривычная. Что-то случилось?
– Ничего. Просто весна.
Доводить выпечку до конца Вета оставила дочери. Готовить та по-прежнему умела. Просто забыла, как лепят жаворонков. А Вета пошла проверять свой запас трав, которые могут понадобиться и готовить обереги для предстоящего похода в лес. Она так сосредоточилась на этом, что крик Ланы о том, что она ушла гулять, скользнул и почти не запомнился.
Закончив с делами, Вета завернула в белый платок выпечку и заспешила на деревенскую улицу. Она улыбалась и раскланивалась с соседями, а сама высматривала высокую фигуру Петра. Сердце ёкнуло и пустилось вскачь, когда встретилась с тёплым взглядом мужчины. Она, не замечая этого, ускорила шаги, торопясь навстречу. Но её опередили. Перед Петром выросла тонкая фигурка Ланы. Вета, замерев на месте, смотрела, как дочь протягивает мужчине белый узелок со словами:
– Пусть царь лесной и царица лесная дадут тебе здоровье доброе и дом богатый.
Глядя поверх головы Ланы, Пётр улыбнулся Вете и принял узелок от дочери. Словно стужей на Вету повеяло. Замерла она на месте, похолодев, наблюдала за тем, как дочь тянет Петра в «Ручеёк», весело смеясь на его неловкие отговорки. С тяжёлым сердцем Вета призналась, что взрослый мужчина и юная красавица смотрятся рядом хорошей парой. Её искреннее веселье заражало Петра и словно делало его моложе. Сила бывшего телохранителя придавала уверенности её девочке. Вета отступила, повернулась и всё ускоряя шаг заспешила прочь.
***
Вечером Вета мучилась, слушая звонкий голосок дочери, взахлёб рассказывающей, как Пётр здорово играл в крёгли, лучше всех выбивал чурочки, какой он сильный и ловкий.
– Лана, а он не стар для тебя? – она попыталась образумить дочь.
– Какой же он старый? Ему всего тридцать шесть, я спросила, – возразила та. – А главное, когда Пётр рядом никакой дурак ко мне не сунется! Хоть повеселилась сегодня без помех.
– О каком дураке речь?
– Об этом наглом Ромке. Опять меня за руку хватал. Слов не понимает. Моих. А стоило Петру ему раз сказать, чтоб оставил меня в покое – и того как ветром сдуло!
Роман, сын старосты, уже один раз принёс дочери горе, разбил ей сердце, и теперь, оказывается, вновь вертится вокруг Ланы. Значит, Пётр сегодня помог ей. Вета поняла, что не скажет дочери так старательно обдуманных слов. Промолчит. На душе царила такая же мутная тяжесть, как за окном, где низкое небо набухало снегом.
***
– Вот что вам, бабам, надо? Как понять? – спросил Пётр Заразу.
Кошка в ответ тихо мяукнула, не отводя круглых пристальных глаз. Затем встала и не спеша направилась к своей миске, время от времени оглядываясь на хозяина.
– Хорошо хоть с тобой всё ясно, – усмехнулся Пётр и пошёл вслед за животным, без проблем поняв её нехитрое послание.
Хотя и с Ветой отгадка также проста, только верить в это не хочется. Он с такой надеждой шёл на праздник. Думал, что перед всеми пройдётся по улице с красивой ведуньей, покажет, что это его женщина. Чего им стесняться? Они, чай не дети. Она вдова, он – тоже одинок. Почему бы и не сойтись? Жить бирюком Петру надоело. С хозяйкой его дом сразу ожил бы.
Только его мечтам, похоже, не сбыться. Он-то думал, что это Вета к нему дочь послала, отвлёкся на девочку, а потом смотрит – Веты уже и нет. Пошёл даже её искать, но наткнулся на Лану, вырывающуюся из рук парня. Шуганул его, а потом решил присмотреть за девочкой, чтобы этот наглец её снова не обидел. Надеялся, что рядом с дочерью скоро появиться и мать. Но так и не дождался.
Вот уже несколько дней прошло с той жаркой страсти, что накрыла их тогда, но Вету он больше не видел. Похоже, она от него прячется. Видно, жалеет, что поддалась весеннему хмелю, что закружил голову, зажёг кровь. Сам-то он не жалел. Ничего лучше у него за последний год не случалась. Да не только за год… И дело не в страсти. За зиму Вета стала для него самым близким человеком, другом. А теперь думал, что и любушкой. Неужели обманулся? Как с погодой. Думал, что уже всё, весна, а сейчас за окном снова снег.
– Эй, хозяин! Можно войти? – знакомый девичий голос вырвал Петра из его мыслей.
– Нет, подожди. Я сам выйду. Негоже девице в дом к одинокому мужику одной заходить. Или ты не одна?
– Ой, да кто тут увидит.
– Да хоть Приблуда, вон, – пошутил Пётр, выходя на крыльцо, и кивнул в сторону пса, стоявшего за спиной гостьи. – Тебя мать прислала?
– Нет. Я сама. Мимо шла, решила заодно творог занести. Ты же говорил тогда, что твоя кошка его любит.
Пётр стоял и молча смотрел на Лану. Глядя прежде на неё через призму рассказов Веты, он считал её девочкой, а сейчас разглядел – перед ним юная, но уже взрослая девушка. А смотрит на него знакомыми материнскими глазами и вовсе как женщина.
– У тебя зола на щеке.
Лана потянулась к его лицу. Пётр перехватил руку.
– Я люблю твою мать.
Девушка растерянно протянула:
– Вот как… – и вдруг улыбнулась. – Понятно… А она об этом знает?
