скачать книгу бесплатно
Однако все было не столь гладко, как казалось. Джойс не слишком усердно кормила ребенка грудью. Необходимость соблюдения жесткого графика раздражала и нервировала ее, поэтому она отказалась от этого и перевязала себе грудь. Из-за этого они с Лайонелом поссорились, и она выбежала из дома. Лайонел нашел ее лежащей в высокой траве в одной ночной рубашке, и доктору Спайресу пришлось отругать ее за такое вздорное поведение и строптивость.
И действительно, на Западе тысячи матерей отказываются кормить детей грудью, не придавая этому большого значения, хотя на самом деле стоило бы, потому что никто в точности не знает, как влияет на ребенка такое внезапное прекращение постоянного контакта. Некоторые дети принимают разрыв легко, и бутылочка их успокаивает. Другие же могут почувствовать, что изменение их тактильного мира – это своего рода отвержение или внезапно возникшая дистанция, и они, очевидно, оказываются еще слишком малы для осмысления происходящего. В итоге они привыкают быть отвергнутыми, привыкают к дистанции, и постепенно это чувство превращается в представление о том, какое место они занимают в этом мире. Такие дети начинают считать, что они заслуженно оказались в подобной ситуации, что такое положение вещей «правильно». Мать может и не задумываться о том, что отказывать младенцу в груди немилосердно по отношению к нему. Естественно, мы не можем сказать ничего о раннем эмоциональном развитии Джеффа, но знаем, что, будучи взрослым, он часто говорил о своем бессилии в ситуациях, когда нужно было справиться с чувством разочарования.
Когда Лайонел решил получить степень магистра аналитической химии в университете Маркетт, молодая семья вернулась в Милуоки. Было очевидно, что в этой ситуации переезд поближе к студенческому городку – разумный шаг, но тогда, как и позднее, речь шла об удобстве Лайонела. Джойс просто пришлось с этим смириться. В ответ она снова начала жаловаться, что ей мешают соседи. Любой шум, особенно если в нем были виноваты другие люди, очень ее расстраивал, казалось, она воспринимает это как личное оскорбление. Лайонелу постоянно приходилось разговаривать с соседями, жившими в том же доме; чтобы защитить здоровье своей жены, он просил их разговаривать тише – такие заявления окружающие, естественно, рассматривали как неоправданное вмешательство в их жизнь. Чтобы загладить за это свою вину перед Лайонелом, Джойс стала очень педантично вести домашнее хозяйство, следя за тем, чтобы все стояло на своих местах. Но, само собой, она ожидала похвалы за свои усилия. Ей постоянно требовалось подтверждение того, что ее действительно любят.
К тому времени, как Джеффу исполнилось два года, он уже заговорил. Он называл себя «Джеффи» и умел на пальцах показывать свой возраст. Он мог произнести слова «горшок», «вверх» и «телевизор» и уже через несколько месяцев выучил наизусть свою первую молитву (Лайонел был преданным и набожным лютеранином). Эта молитва звучала так: «Теперь позволь мне отойти ко сну, я молю Господа сохранить мою душу. Да благословит всех Бог. Пусть Джеффи будет хорошим мальчиком. Аминь».
В 1962 году Лайонел получил магистерскую степень и поступил в аспирантуру государственного университета штата Айова ради степени доктора философии. Это повлекло за собой очередной жизненный поворот для семьи: им снова пришлось переезжать. Они купили небольшой домик в городе Эймс, штат Айова. Мебели сначала практически не было (квартиру в Милуоки они снимали с мебелью), но Джефф не расстраивался по этому поводу. Джойс писала, что «он был очень доволен своей голой комнатой, в которой сидела только его собачка Мэгги и стояла кровать»; речь здесь идет о мягких игрушках, которые купила ему тетя Юнис, сестра Лайонела. У него также появился новый питомец – белка Джиффи, которая в поисках еды пришла к ним на подоконник и в итоге осталась жить в доме. Есть фотография, где мать и сын вместе показывают Джиффи; развлечений подобного рода, конечно же, не было в Милуоки, и ребенок пребывал в полном восторге. Вскоре он начал наблюдать за всевозможными мелкими животными и насекомыми, пытаясь понять, что они делают.
Когда Джефф начал ходить в начальную школу в Эймсе, он, по словам его матери, был очень застенчивым. Это выражение она еще много раз будет использовать впоследствии. Поскольку его все время называли «новеньким», для себя он вообразил, что отныне это его имя в новой, необычной обстановке. Учительница подарила ему еще одного питомца – серую мышку, – но этого оказалось недостаточно, чтобы Джефф победил свою стеснительность, и школа абсолютно не привлекала его. Казалось, ему сложно общаться с другими мальчиками, он совсем не знал, как найти с ними общий язык; он был неловким, чувствовал себя не в своей тарелке. Он с трудом самостоятельно надевал и снимал ботинки, а педагоги ему не помогали. Он расстраивался и начинал из-за этого плакать.
В конце 1963 года его лечили от ушной инфекции, а также пневмонии, которая протекала в легкой форме. Родителей Джеффа предупредили, что нужно следить за состоянием его грыжи – может потребоваться операция. Через несколько дней после этого семья чудесно отметила Рождество, во время праздника Лайонел, к огромной радости маленького Джеффа, нарядился Санта-Клаусом, и мальчик с удивлением трогал его искусственную бороду и накладной живот. Однако через несколько недель родителям стало ясно, что грыжу надо срочно лечить, и они с тревогой отправили маленького Джеффри в больницу. Случилось так, что ему пришлось провести две операции по удалению грыжи; подобное вмешательство крайне тяжело проходит даже для взрослого человека, а для четырехлетнего мальчика это и вовсе ужасно. Джеффри вспоминал, что, когда лежал в больнице, они вместе с другими детьми смотрели передачу, которая называлась «Заколдованные»; предположительно это было до операции. Саму операцию провели 19 марта 1964 года.
Все, что он чувствовал, оправившись от наркоза, – это сильная боль в паховой области. Двадцать семь лет спустя он расскажет доктору Джудит Беккер: боль была настолько сильной, что он даже подумал, что ему, должно быть, отрезали гениталии. Интересно, чувствовал ли он это на самом деле и как подробно ему объяснили, что это не так. Очевидно, он спрашивал свою мать, остались ли у него интимные органы, но мы не знаем, что она ему на это ответила. В своем дневнике она отмечала, что Джефф «отлично вел себя в больнице… [но] после этого испытания ему очень не нравился доктор». Джойс проводила с ним столько времени, сколько могла. Ночью он говорил ей: «Иди домой, мамочка, а я буду спать». Боль мучила его около недели, и он запомнил это навсегда. Учитывая беспокойный характер мальчика в будущем и яркую природу его проявления, можно задаться вопросом, не была ли эта операция слишком значимым событием в его жизни. Глубокий разрез в чувствительной области, проникновение в его внутренности, ощущение, что чужие руки вторгаются в твою личную жизнь, – все это еще после проявится неприятным образом. В течение долгого времени это оставалось самым интимным событием в его жизни.
У мальчика все еще не было друзей, он оставался на удивление застенчивым. Иногда Джойс приходилось отводить его в школу в таком несчастном и испуганном состоянии, что по пути он плакал. Когда Джеффу исполнилось пять лет, она перевела его в школу Уиттера, где в автобусе, каждый день отвозившем детей в школу, он сидел рядом с мальчиком по имени Кент. После этого знакомства он начал вместе с ним и другими мальчишками изучать окрестности. В их районе жили люди с низким уровнем дохода, под мостом проходил длинный туннель, и ребятам нравилось исследовать его, потому что он был темным и жутким. Он подружился с одним белым и с одним чернокожим мальчиком, которые жили по другую сторону от железной дороги; чтобы встретиться с ними, ему приходилось идти по туннелю. Дома находились далеко друг от друга, между ними пролегали большие расстояния, где стояли покинутые и заброшенные дома, в которых, как им казалось, больше никто не хочет жить. Искушение безнаказанно проказничать, бросая кирпичи в окна пустых домов, а затем спасаясь оттуда бегством, было слишком сильным, чтобы ему сопротивляться, и однажды к двери дома Дамеров пришла полиция с жалобой, что маленький Джефф «состоит» в банде хулиганов. Лайонелу и Джойс было стыдно, но они только отругали сына. Никто его не бил.
– Когда я был маленьким, я был такой же, как все, – сейчас говорит он.
Он проводил много времени, играя среди яблонь или на кучах угля, приходил домой грязный, весь покрытый угольной пылью, и получал за это очередной выговор. На окраине Эймса находился исследовательский центр, где в научных целях содержали все виды сельскохозяйственных животных, и Джеф часто проводил время, наблюдая за ними. Позднее он понял: это было своего рода место радиационных испытаний, но в то время оно казалось ему волшебным миром живых существ. Люди, которые там работали, носили длинные резиновые перчатки до подмышек, и как-то он увидел человека, который засунул свою руку прямо внутрь коровы. Затем однажды он обратил внимание на большое, длинное заброшенное здание, ступени которого были усеяны дохлыми мышами и крысами. Им овладело любопытство.
– Я подошел и хотел проверить, не заперта ли дверь, и толкнул ее. Никогда в жизни не видел так много мышей и крыс, бегавших по углам. Весь пол находился в движении, там все было просто усеяно ими. Я довольно быстро убежал оттуда. И они тоже выбежали за дверь.
В щели одного из заброшенных зданий Джефф нашел гнездо шершней. Он велел маленькому чернокожему соседскому мальчишке просунуть руку и посмотреть, что внутри, сказав, что там, скорее всего, сидят божьи коровки. Мальчик послушался и был сильно ужален, а когда побежал домой, то рассказал матери, что его укусили божьи коровки.
– Это было подло. Думаю, мне тогда было четыре или пять лет.
И тем не менее его увлечение животными и насекомыми не ослабевало. Змеи, жабы, крабы, черепахи, рыбы, дикие кролики и котенок по имени Бафф будоражили его любопытство и пленяли воображение. Однажды они вместе с отцом ехали на велосипеде по парковке исследовательского центра, когда заметили нечто, похожее на шар пыли – по крайней мере так показалось Лайонелу. Но Джефф присмотрелся получше, и оказалось, что то был ночной ястреб. Они отнесли птицу домой.
– Он был для нас как домашний питомец. Подходил, когда мы его звали, ел из наших рук и тому подобное. Мы назвали его Дасти.
Птица оставалась с ними, пока не окрепла достаточно, чтобы улететь, но тем не менее, по словам Джойс, «она откликалась на свист даже через три дня после исчезновения».
Примерно в то же время Джефф нашел под домом несколько костей, залез туда «ползком», достал их и решил, что они абсолютно потрясающие. Он называл их «смычками» и постоянно с ними играл. Держа в руках кого-то из своих животных, он чувствовал внутри них эти «смычки» и задавался вопросом, похожи ли они на те, что уже были у него.
1969 год стал важным годом для семьи Дамеров. Во-первых, повысилась гиперчувствительность Джойс: усилилась депрессия, а вместе с ней и потребность в конфликтах. Чтобы получать удовлетворение от примирения с мужем, она ссорилась из-за пустяков. Также Джойс начала принимать таблетки в надежде стать поспокойнее и удваивала дозу, когда они не приносили ей желаемого результата. Был случай, когда она с помощью передозировки «Секоналом»[15 - Сильное успокоительное, барбитурат. (Прим. ред.)] пыталась покончить жизнь самоубийством, но возможно, что она просто без должной осторожности забросила большее количество таблеток себе в горло. Затем она стала пить «Мепробамат»[16 - Транквилизатор, характеризуется коротким сроком действия, малой эффективностью и относительно высокой токсичностью, в настоящее время не применяется. (Прим. ред.)] три раза в день.
Джойс постепенно погружалась в отчаяние, а количество употребляемых ею лекарств тревожно увеличивалось в течение нескольких последующих лет. Она чувствовала, что Лайонел слишком поглощен учебой, чтобы заметить, насколько тяжелой может быть ее жизнь или как хорошо она обустроила для него дом. Если говорить честно, то Лайонел был невероятно перегружен, – кроме того, что он работал над получением докторской степени, еще ему приходилось ездить по магазинам, потому что у Джойс не было водительских прав. Кроме того, он брал на себя бытовые обязанности, когда из-за нервного истощения или действия таблеток Джойс была не в силах с ними справиться. Иногда Джефф видел, что отец бил мать, когда она кричала, но чувствовал, что он делал это, только чтобы ее успокоить, и никогда не показывал гнев и не проявлял жестокость. Происходящие в доме сцены не были пугающими или необычными. Как ни странно, в докладе учительницы школы города Эймс было, хоть и бездоказательно, указано, что Джефф чувствовал себя покинутым. Возможно, его родители оказались настолько вымотаны и зациклены на своих собственных проблемах, что сторонний свидетель, особенно ребенок, мог запросто почувствовать себя лишним.
Джойс нашла два способа решения своих проблем. (Создается впечатление, что Джойс, более уязвимой и хрупкой в этой паре, приходилось самостоятельно искать выход из снедавшей ее депрессии и принимать решения, на которые Лайонел покорно соглашался, но она была не настолько здравомыслящей, чтобы отвечать за последствия своих поступков.) Во-первых, она открыла для себя Церковь Христа[17 - «Церковь Христа» – реставрационистская христианская конфессия, которая ставит перед собой задачу объединения христиан в одной Церкви на основе принципов первоначального христианства. Основана в США в XIX веке. (Прим. ред.)], сама крестилась в этой вере, а также обратила в нее и своего мужа. По словам Лайонела, благодаря этому их совместная жизнь стала более тихой. Во-вторых, она заявила мужу, что хочет завести еще одного ребенка. Скорее всего, взвешивая все «за» и «против», Лайонел думал, что груз дополнительной ответственности может окончательно сломить жену, но, с другой стороны, допускал, что радость от нового ребенка позволит ей воспрянуть духом. Как бы то ни было, всегда легче уступить, а Лайонел мечтал о спокойной жизни. Поэтому они перестали предохраняться, и вскоре Джойс обнаружила, что снова беременна.
В это же время Лайонел получил докторскую степень и начал искать работу. Нашлось место химика-исследователя в «Питтсбург Плэйт энд Глэс Компани», но фирма была расположена в Огайо, и семье снова пришлось переезжать. Для Джеффа это значило, что ему придется расстаться со своими питомцами и больше он никогда их не увидит. Кошку Баффи пришлось продать. Ни матери, ни отцу Джеффри не сказал, что думает по этому поводу, и ни разу об этом не заговорил. Но вместе с этим он становился все более закрытым, замкнутым, отстраненным. Джефф одновременно унаследовал и отчужденность отца, и угрюмую обидчивость матери – все это постепенно уничтожало его собственную личность, как бы сводя ее на нет еще до того, как она смогла окончательно развиться. Как и его мать, он был крайне эгоцентричным; как и его отец, неестественно сдержанным. В результате он стал молчаливым и задумчивым.
Однако на тот момент ожидание младшего братика отвлекало Джеффа от зацикленности на самом себе. Он очень хотел, чтобы это был мальчик, с которым они могли бы вместе играть, и, как писала своим родителям Джойс, «у него было много конкретных идей по поводу имени». Джойс прижимала его головой к своему животу, чтобы он мог почувствовать малыша внутри, а Джефф гладил животик, «чтобы ребенок знал, что у него есть брат». Скорее всего, он действительно ждал рождения братика и искренне благодарил мать за то, что она беременна!
В октябре 1966 года Дамеры переехали в маленький городок Дойлстаун в штате Огайо, а 18 декабря у них родился второй ребенок. Джефф, которому к тому времени уже исполнилось шесть лет, сам выбрал имя для своего брата – Дэвид. Уже до родов Джойс впала в депрессию, что несколько подорвало общую радость от происходящего, и Джефф замечал, что дома царит мрачная атмосфера. Однако у него появилось новое увлечение – Фриски, веселая и игривая собака, которую родители подарили ему, чтобы компенсировать утрату тех домашних животных, которых пришлось оставить.
– Было здорово иметь такого друга, – вспоминал он. – Мы ходили играть на луг, бегали повсюду, она была хорошей собакой.
Джефф не проявлял ни капли ревности к своему маленькому братику, хотя Джойс и боялась, что так может случиться. «Джеффу пришлось привыкать, – писала она, – но он любит Дэви и хорошо к нему относится. Но все-таки Фриски занимает главное место в его сердце. Они все время резвятся и играют».
Пребывание в Дойлстауне длилось недолго. Джойс снова заявила, что не может вынести шум, который исходит от соседей, и им нужно переехать. (Это была сельская местность, поэтому соседи должны были шуметь очень громко, чтобы их хоть немного было слышно.) Когда у нее заканчивались таблетки, она умоляла Лайонела принести еще. Джойс сжимала его запястья и говорила, что без них она не выживет. Покорный и встревоженный Лайонел нашел в аренду дом в Барбертоне, штат Огайо, и семья переехала туда через несколько месяцев после прибытия в Дойлстаун. К счастью, Джеффу не пришлось бросать Фриски. Новые соседи (которые, по-видимому, понравились Джойс) построили для собаки будку на заднем дворе.
Джеффу не понравилась школа в Барбертоне, и он не смог довериться своим новым друзьям. Кроме того, в это время произошел один инцидент, который представляет особенный интерес по нескольким причинам. Несколько мальчиков «боролись» друг с другом, и кто-то в шутку предложил попробовать, каково это – попытаться задушить друг друга. Это довольно распространенная детская игра, которая предоставляет возможность интимного тактильного контакта и в то же время позволяет не чувствовать смущения, связанного с поиском объекта привязанности. Это является начальной стадией переживания сексуального опыта – руки прикасаются к шее, ты чувствуешь чье-то близкое дыхание, испытываешь чувство таинственности и опасности, ожидаешь услышать упреки – хотя дети, конечно, неспособны распознать весь спектр подобных эмоций. Один маленький мальчик, которого Джефф считал довольно дружелюбным, предложил Дамеру попытаться задушить его и пообещал, что ничего не скажет учителю. Джефф взял мальчика руками за шею и сжал их. В это время другой мальчишка пошел прямо к учителю и рассказал обо всем, а Джеффа наказали десятью шлепками по заду. Мы не имеем здесь в виду, что от произошедшей ситуации Джефф почувствовал больше удовольствия, чем от обычной школьной шалости, и не будем допускать таких предположений. Здесь важно то, что он доверился мальчику, а этому не придали никакого значения, его доверие не оценили. Дамер вспоминает, что чувствовал себя «преданным».
Характерной чертой шизоидной личности является полная неспособность доверять кому-либо из страха, что его недооценивают и презирают; даже если его понимают и принимают, в своем сознании он все равно считает себя уязвимым, боится быть разоблаченным. Уже очевидно, что Дамер в детстве имел черты личности, которые можно характеризовать как шизоидные. Понятие доверия с первого дня жизни медленно развивается у ребенка путем проб и ошибок, оно помогает ему осознать свое место в мире и свою ответственность перед ним. Человек крайне редко впадает в изолированное, полностью лишенное доверия шизоидное состояние, но посеять «семена» такого состояния легко, а их урожай в итоге бывает крайне разрушительным.
В школе Барбертона была учительница, которая нравилась Джеффу.
– Я в какой-то степени привязался к ней и подумал, что поймаю несколько головастиков и подарю ей. Она поблагодарила меня и в целом вела себя так, словно это очень хороший подарок, и из-за этого я был счастлив.
Но через день или два он заметил, что их нет в классе.
– Мне было интересно, куда делись головастики. Раньше она держала их в школе на подоконнике, но затем они исчезли. Я подумал, что, возможно, она просто забрала их домой или куда-то еще.
После этого Джефф пошел в гости к своему другу, который был его ровесником и жил за домом, и там, в гараже, в том же самом контейнере он увидел головастиков. Он едва ли мог в это поверить. Он снова почувствовал, что его предали, а затем разозлился. Он налил в емкость моторное масло и убил всех головастиков. «Если они и ей не нужны, значит, они не нужны никому», – подумал он. Опять-таки здесь имеет значение не сама ситуация (двое мальчишек снова стали друзьями уже через несколько дней, а на поступок бестактного учителя он не обратил никакого внимания), а ее тайный, скрытый, накапливающийся эффект.
Основным семейным развлечением в то время были совместные поездки куда-нибудь по воскресеньям. В основном они устраивались, чтобы порадовать Джойс, так как в противном случае она бы застряла дома еще на неделю, но мальчикам тоже это нравилось. Во время одной из таких поездок они отправились в поселок Бат в штате Огайо и случайно увидели выставленный на продажу дом, в который Джойс влюбилась с первого взгляда. Они обязательно должны его купить! Лайонел взял ссуду в банке, и они приобрели дом № 4480 на Вест-Бат-Роуд и поселились там в 1968 году. Это был их третий переезд за два года и шестой после свадьбы. Джойс была в полном восторге. Джефф также был несказанно счастлив, и особенно потому, что он мог взять с собой Фриски, а рядом располагались лес и пруд. Он думал, что это прекрасное место для жизни. Наконец они смогут здесь остаться и построить стабильное будущее. Это место будет их домом следующие десять лет, пока не распадется брак Дамеров и не начнется вольное плавание Джеффри в неизведанных водах внешнего мира.
По сравнению с теми домами, в которых последнее время жили Дамеры, дом на Бат-Роуд оказался просто замечательным. Он располагался на свежем воздухе, в настоящей сельской местности на природе, и вокруг царили мир и покой. Кроме того, он был очень большим по размеру, а значит, в движении по социальной лестнице Дамеры сделали заметный шаг вперед. В таком идеалистическом месте у них появились все шансы зажить стабильно и счастливо. Лайонел построил курятник, чтобы выращивать кур и иметь запас своих собственных свежих яиц. Джефф тоже принимал в этом участие, а также помогал разводить овец, кроликов и уток на земле вокруг дома. Фриски бродила по лесу и однажды принесла домой мертвого сурка. Джойс же старалась сделать дом максимально красивым и уютным.
Казалось, Джеффу пришлась по вкусу деревенская жизнь, но так было, пока от него практически ничего не требовали. Он навещал живущее неподалеку семейство Лерсов, чтобы покататься на санках с их сыном Стивеном, который был на год младше него, и однажды вместо него разносил газеты, когда тот уехал отдыхать. Однако сам Джеффри не хотел постоянно этим заниматься. Лайонел стал беспокоиться, что его сын, похоже, почти ничем не интересуется: занят какими-то своими делами, которые держит в тайне и о которых никому не рассказывает. Бывали моменты, когда Джефф словно погружался в свой собственный мир. Лайонел понимал, что однажды ему придется проявить инициативу, чтобы вывести мальчика из его очередной летаргии. Возможно, он слишком поздно спохватился; ему следовало начать проводить с ним больше времени задолго до этого.
В средней школе Иствью Джефф завел много друзей, но отношения между ними были поверхностные, хотя какое-то время он даже играл на кларнете в школьном оркестре. Во время обеда он обычно сидел за столом с Биллом Генри, Грегом Роджерсоном и Дэвидом Борсволдом, но все остальные считали его немного странным и говорили: «мальчик умный, но, действительно, необычный» или «хороший, тихий, закрытый». Он с трудом вписывался в коллектив, и, похоже, групповая деятельность его не привлекала в принципе.
– Я никогда не был одним из тех, кто играл в футбол, бейсбол или какие-то другие подобные игры по собственному желанию, – вспоминал он. – Меня просто-напросто не интересовали групповые виды спорта.
Однако в общении с Дэвидом Борсволдом он обнаружил, что у них есть общие интересы. Оба мальчика увлекались геологией и историей древних времен. Они собирали камни и вместе искали рисунки динозавров. Тогда даже сам Джефф еще не осознавал, что интерес к изображениям скелетов и костям динозавров был вызван чем-то, глубоко спрятанным в его подсознании, о чем другие мальчишки никогда бы не смогли даже помыслить. Дэвид и Джефф часто виделись, приезжая друг к другу домой на велосипедах. Они приняли участие в конкурсе проектов для научной выставки: Дэвид изучал динозавров, а Джефф – различные виды плесени и грибка, которые нашел в лесу на прилегающей к их дому территории. Когда проходила научная выставка, их стенд в течение недели с гордостью был выставлен в коридоре.
Через некоторое время Джефф почувствовал, что знает Дэвида достаточно хорошо, чтобы показать ему часть своего маленького личного мира. В частые моменты уединения он играл в игру, в которой участвовали сделанные из палочек человеческие фигурки и спирали. По правилам игры тоненькие люди из палочек уничтожались, если подходили слишком близко друг к другу, поскольку каждый из мальчиков управлял своей маленькой армией. Спирали олицетворяли собой явно выраженные символы спуска, конечной целью которого была черная дыра. Он назвал эту игру «Страна Бесконечности». В то время ему было примерно девять лет, и этот факт пока еще нельзя уложить в какую-то теорию, но тревожно то, что он использовал подобное название для простой детской игры. Глядя на это со стороны, уже можно различить первые признаки того, кем он являлся, сам того совершенно не подозревая. Люди из палочек были лишены плоти; он задумал так, что они, в отличие от живых людей, будут состоять из одних костей. Для них опасность заключалась в сближении; любой контакт приводил к забвению, так как близость в этой игре считалась катастрофой и величайшим риском. Забвение он представлял как черную бесконечную дыру, как жалкое, безликое, безнадежное ничто, которое ребенок, возможно, уже видел, заглядывая вглубь себя. Или, может быть, он видел в этом опасность, грозившую любому, кто к нему приближался.
Все это – определенного рода догадки и домыслы, поскольку мы не знаем, откуда мальчик взял эту любопытную игру; мы можем только предполагать. Его рисунки говорят нам о том, что он был личностью бездушной, закрытой и замкнутой, запертой в ловушке. Дамер годами фантазировал о «Стране Бесконечности», наслаждался ею в одиночестве и никому об этом не рассказывал. Позднее он поделился этим только с Дэвидом, и тот наивно присоединился к игре, которая была первым шагом к уничтожению личности. Дэвид оказался первым человеком, которому Дамер хоть и мельком, но позволил заглянуть в мир своих фантазий. Он также стал последним, кто сделал это добровольно.
Однажды вечером четверо Дамеров ели курицу на ужин. В их семье было заведено ужинать вместе независимо от того, какое напряжение царило в воздухе. Джефф спросил у своего отца, что произойдет, если они возьмут оставшиеся куриные кости и поместят их в отбеливатель. Лайонел Дамер посчитал это научным любопытством, достойным похвалы, и очень обрадовался исходящей от Джеффа инициативе. Он подготовил сковороду, налил в нее отбеливатель и поместил туда куриные кости, Джефф же в это время молча и не моргая наблюдал за происходящим. Ему тогда было десять лет.
Примерно в это же время, в 1970 году, стало ухудшаться хрупкое здоровье Джойс Дамер. Она постоянно увеличивала количество употребляемых препаратов и теперь пила восемь таблеток «Мепробамата» в день, а также слабительное и снотворное. Ее тело постоянно била сильная дрожь. Было трудно понять, из-за чего она чувствует себя настолько несчастной, что все время пытается сбежать от самой себя. Лайонел не был настолько внимательным мужем, какими бывают некоторые мужчины, но и никогда не обижал ее.
– Мне просто казалось, что родители не слишком сильно любят друг друга, – вспоминал Джефф. – Из-за этого я был не уверен в прочности нашей семьи. Я рано решил, что никогда не женюсь, потому что не хочу проходить через что-то подобное.
Но все было отнюдь не так плохо, как кажется. Они вместе ходили в походы, при этом зарубками отмечая на посохе, сколько миль они прошли; они ездили в различные питомники, где покупали растения для сада. Но за всем этим всегда чувствовалось напряжение и неуверенность в том, что Джойс сможет с этим справиться.
– Когда она принимала лекарства, а это, как мне кажется, продолжалось в течение многих лет, большую часть времени она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы что-либо делать… Кажется, пока мы жили в Бате, она почти все время просто лежала в постели.
Дэвид Дамер подтверждает, что атмосфера в доме была тяжелой, постоянно слышались крики и звуки падения различных предметов. Однако детей никто не трогал. Те просто наблюдали за происходящим и ждали. В конце концов Джойс попала в больницу и провела месяц в психиатрической клинике. Затем в течение следующего месяца у нее было двадцать два сеанса психотерапии. Однако количество принимаемых ею таблеток существенно не изменилось.
Джефф отреагировал на это привычным образом, продолжив винить себя в болезни матери. Всю жизнь он помнил, что она начала страдать депрессией после его рождения, и поэтому именно он был виновен в ее недуге. А значит, скорее всего, он и был причиной каждого ее рецидива. Он не мог рассказать о своей боли, потому что это могло спровоцировать болезнь матери. Чтобы защитить ее, чтобы в доме хотя бы недолго царило спокойствие, он должен был оставаться самим собой, мало говорить и еще меньше что-либо делать. Чем чаще она станет видеть его, тем хуже будет себя чувствовать. Его брат Дэвид сказал: «[Джефф] так и не научился открыто выражать негативные эмоции… он в одиночестве шел в лес и рубил там деревья на дрова». Из дома было слышно, как он стучит по стволам. Это походило на выплеск гнева (один из психиатров на суде Дамера так и назовет данный процесс), но, скорее всего, это всего лишь дарило ему утешение в условиях полной изоляции. Джефф просто-напросто чувствовал себя никому не нужным и считал, что если кто-нибудь начнет его ценить, то этим только навредит себе.
Это раннее чувство отчужденности – общая черта многих людей, которые становятся серийными убийцами. Джозеф Каллинджер, чей случай был исчерпывающе изучен Флорой Ретой Шрайбер в книге «Сапожник», говорил: «Мне не хватало чувства, что я являюсь частью кого-то или что кто-то является частью меня»[18 - Flora Rheta Schreiber, The Shoemaker, с. 43.]. Печально известный преступник Леонард Лейк, арестованный в Сан-Франциско в 1985 году, также ощущал, что не является частью мира, что он только наблюдает за жизнью вокруг со стороны. (Находясь под стражей, он покончил жизнь самоубийством.) Так же было и с хвастливым «серийным убийцей» Генри Ли Лукасом, арестованным в Техасе в 1983 году, чья мать была психически нездоровой. Все они чувствовали себя в некотором роде плывущими по течению, оторванными от мира всех остальных людей, которые нужны друг другу и связаны между собой. Они же одиноки и существуют отдельно ото всех. Они живут в эмоционально нейтральной зоне. Джефф Дамер, который стучал по деревьям в лесу в компании вторящего ему эха, двигался прямиком к этой же развязке.
Его литературное эхо – странный персонаж Мерсо в романе Альбера Камю «Незнакомец». Эта короткая, но захватывающая история стала почти священным текстом для людей целого поколения, склонных рассуждать над понятием «абсурд» и считающих своим долгом бороться с ним. С нашей же точки зрения, книга демонстрирует то чувство отчуждения, которое испытывает центральный персонаж. Мерсо безо всякой причины убивает мужчину на пляже в Алжире; ему скучно, а этот человек просто оказывается рядом с ним. Он равнодушен к тому, что его арестовали и собираются судить, словно он всего лишь беспристрастный зритель. Он почти не замечает похороны своей матери; это занимает его не больше, чем желание закурить сигарету. Дело не в том, что Мерсо черствый или жестокий, он просто другой. Он не может реагировать на события, как остальные люди, ни моральным, ни эмоциональным образом, потому что его моральное и эмоциональное развитие было приостановлено. Ему все равно, потому что он не умеет испытывать эмоции – он существует отдельно от мира привязанности и уважения.
Чтобы стать частью этого мира, ребенок должен чувствовать, что его ценят, что его существование приносит пользу. Если это не так, то он ото всех отстранится. Так случилось и с Джеффри Дамером, и вскоре после этого он начал предаваться фантазиям, которые уничтожали как его самого, так и тех, кто подходил к нему слишком близко. Практически невозможно преувеличить опасность такого отстранения (если, конечно, оно не способствует творческой изоляции художника, который в данном отношении является полной противоположностью убийце). Если ребенок вырастет человеком, который не сможет общаться привычным для всех способом, он найдет отклоняющиеся от нормы возможности установить отношения – используя жестокость, садизм, контроль или в конечном счете уничтожение. Полная изоляция, отсутствие хоть какого-либо внешнего воздействия, в итоге становится просто невыносима[19 - Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности, с. 313.].
Один из анонимных пациентов формулирует данную проблему следующим образом: «Я в некотором роде был мертв. Я отрезал себя от других людей и замкнулся в себе. И понял, что вместе с этим умираешь ты. Ты должен жить в мире вместе с другими людьми. В противном случае что-то внутри тебя погибает»[20 - R. D. Laing, The Divided Self, с. 133.]. И это полностью отражает собственные мысли Дамера: «Я даже не знаю, способен я испытывать нормальные эмоции или нет, потому что я не плакал уже очень давно. Просто ты так долго подавляешь эмоции, что они, наверное, начинают исчезать, по крайней мере частично. Я не знаю».
На самом деле неудивительно, что в детстве Джефф был проблемным и требовательным ребенком. Многие дети капризничают и доставляют много хлопот – таким образом они учатся взаимодействовать с другими людьми и проверяют границы своего влияния. Это обычное жизненное явление. Ребенок, который не требует внимания, потому что уже знает, что он его не получит, показывает свою внутреннюю безжизненность, которую можно ошибочно принять за доброту или мягкость характера. Джеффри Дамер непреклонно заявлял, что не нужно винить его родителей за то, что он сделал, даже косвенным образом. Он яростно их защищал и говорил всем, что вина за совершенные им преступления целиком и полностью лежит только на нем. В каком-то смысле он все еще считал себя ответственным за нестабильное эмоциональное состояние матери и хотел любой ценой защитить ее от постороннего вмешательства. Это правда, что внутри семьи Джефф никогда не сталкивался со случаями жестокого обращения, также точно известно то, что никто из членов семьи не стал бы скрывать подобную информацию. Но кто знает, что юный Джефф чувствовал по поводу отношений со своей эгоцентричной матерью и отстраненным, вечно занятым отцом? Самостоятельно он разобраться в своих эмоциях не мог. Для нас все еще непостижимой остается сила его внутреннего сопротивления полному познанию себя.
Тем не менее, когда ему исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, стало совсем ясно, что с его отстраненностью надо что-то делать. Лайонел пробовал все, чтобы привлечь его внимание, разбудить его энергию. Он научил его играть в теннис, и они сыграли много матчей вместе. Но игра не занимала сердце Джеффа: у его школьных друзей сложилось впечатление, что его «заставляли» в нее играть. На короткое время он присоединился к отряду скаутов, но это также было сделано неохотно.
– Я не хотел быть бойскаутом, но мои родные решили, что будет здорово, если я начну чем-то интересоваться, – говорил он.
Его отправили на ранчо, где скауты провели две недели в глуши во время похода.
– Нам пришлось привязать еду между двумя деревьями, чтобы медведи не могли ее достать.
Все это звучит интересно и захватывающе, но почти все время Джефф вел себя так, словно его там и не было. Его апатия касалась даже процесса его самовыражения.
– Было очень трудно чего-то от него добиться, – сказал его брат Дэвид, который, помимо этого, вспомнил, что Джефф начал монотонно разговаривать уже с раннего возраста.
У Лайонела сложилось впечатление, что Джефф расстроился, когда увидел выращенных им ягнят, которых забирали на заклание, но ему могло просто показаться.
– Джефф никогда открыто не проявлял своих эмоций.
Мальчик уже запер себя в им самим же созданную тюрьму. И, оказавшись там, он начал постепенно цементировать стены и делать свое убежище неприступным. Он продолжал пассивно соглашаться со всеми попытками отца «оживить» его, но не видел в них особого смысла. Что касается матери, то она, похоже, отстранилась от происходящего и заботливо берегла свое собственное убежище, которое заключалось в приеме успокоительных. Иногда, когда Джефф в конце дня возвращался из школы, мать все еще лежала в постели и, казалось, не шевелилась с самого утра. Нити, которые связывали мать с сыном, никогда не были особо прочными, а тогда почти окончательно исчезли. Они жили в одном доме, ели за одним столом, но у каждого был свой собственный мир. Когда Джойс сталкивалась со множеством небольших повседневных проблем, в воздухе сразу же ощущалась атмосфера отчаяния, практически паники; Джефф же на все реагировал поразительной скрытностью.
Когда Джефф вступил в период полового созревания, его не слишком интересовали или беспокоили изменения в его эмоциональных реакциях, скорее всего, потому, что те были приглушены. В то время как большинство мальчиков старались выразить эти новые чувства посредством страстной дружбы или драматической демонстрации преданности, Дамер остался один, сбитый с толку. У него не было «лучшего друга», с которым они могли бы взяться за руки, вдвоем посмеяться над чем-то или гордиться тем, что их видели вместе. Возможно, он уже оказался вне досягаемости.
С одним соседским мальчиком, Эриком Тайсоном, они действительно несколько раз бессистемно физиологически исследовали тела друг друга. Эрику было десять лет, он был на три года младше Джеффа, но его сексуальный аппетит был развит не по годам. Примечательно, что инициатива исходила от Эрика, а Джефф просто на это согласился. Они часто проводили вместе время, рыбачили и ходили в походы, у них был свой дом на дереве и крепость, которую они иногда ремонтировали. Именно там Эрик предложил ему раздеться. Два мальчика трогали, ласкали и целовали друг друга, но не более. Они делали это три или четыре раза, но страх, что обо всем узнают, заставил их отказаться от подобной затеи. Что касается подростковых приключений, они были довольно несерьезными. Дамер никогда не показывал своих эмоций, хотя понял, что ему было интересно увидеть тело Эрика; но он, конечно же, рассматривал его только как объект для изучения, а не как человека, который мог разделить его энтузиазм.
Все заметили, что со времени пребывания в средней школе Иствью и старшей школе Ревира с ним произошли серьезные изменения. Во-первых, он немного прибавил в весе, и сначала никто не мог понять почему. Позже стало известно, что Джефф, по словам брата, примерно с четырнадцати лет начал пить. Возможно, он смотрел вглубь себя и боялся того, что там видел; сейчас уже поздно рассуждать об этом, а сам он точно не помнит. Или, возможно, в выпивке было виновато всепожирающее чувство изоляции, уже слишком сильное, чтобы что-то исправить, но все еще казавшееся ему неестественным. Вероятно, апатия угнетала его, и алкоголь стал для нее единственным противоядием. В старшей школе друзья Дамера заметили, что общество его не принимает. В классе его считали «клоуном», который выставляет себя дураком, очевидно, пытаясь привлечь к себе внимание. Одной из его шуток было блеять в классе, как овца, и нарушать таким образом дисциплину. Он мог симулировать эпилептический припадок, мог споткнуться о невидимый объект, выплюнуть еду или притвориться больным. В магазине он вел себя «как умственно отсталый», скидывал предметы с полок и, как правило, устраивал неловкие ситуации. Такого поведения можно ожидать от неуверенного в себе молодого человека, который отчаялся найти общий язык со своими товарищами и хочет, чтобы они проявили к нему внимание и интерес. В случае Дамера это вызывает серьезное беспокойство. Он отказался от идеи установить контакт и уже закрылся от мира. Новый персонаж, которого он отныне показывал всем, непредсказуемый шутник – это изобретение, созданное им специально для того, чтобы спрятать и скрыть свое настоящее «я» так, чтобы его невозможно было обнаружить.
Дружба с Дэвидом Борсволдом внезапно оборвалась еще в прошлом году из-за вмешательства миссис Борсволд, которая считала, что Джефф является опасным товарищем для ее сына. Возможно, она опасалась того, что между ними могла появиться некая гомосексуальная привязанность, но поскольку данные подозрения были почти абсолютно бездоказательными, более вероятно, что на самом деле ее встревожила «странность» и обособленность Дамера. Его дружба с Биллом Генри также была скорее несерьезной, чем настоящей. Школьный библиотекарь и пара учителей замечали, что он практически ни с кем не общается, и были этим встревожены.
Дома, будучи в одиночестве, он нашел для себя утешение в мастурбации и начал ежедневно этим заниматься. Но нет никаких конкретных свидетельств того, что это сопровождалось какими-то определенными фантазиями.
Учеба в школе страдала из-за приступов апатии, употребления алкоголя и идиотского поведения, и его оценки резко ухудшились. Он был явно сообразительным и умным мальчиком, что сильно затрудняло возможность оправдать его неудачи в учебе. Лайонел и Джойс наняли репетитора, помочь ему улучшить результаты, но эти усилия не увенчались успехом. Казалось, Джефф плывет по течению на своем собственном куске старой коряги.
Рядом с домом на Бат-Роуд располагалась небольшая хижина, где Джефф мог проводить время в абсолютном одиночестве. Эрик Тайсон заходил туда в поисках Дамера и заметил в хижине несколько скелетов разных мелких животных – бурундуков, белок, птиц, за которыми, очевидно, кто-то с особой тщательностью ухаживал. Также там была коллекция особей моли и банки с законсервированными в формальдегиде насекомыми. (Некоторые из этих банок хранились в спальне Джеффа.) Рядом с хижиной он устроил небольшое кладбище домашних животных, на котором установил кресты и повесил на них настоящие черепа зверей. Дэвид Дамер знал о кладбище животных и думал, что брат «делает доброе дело», когда хоронит мертвых существ. Однажды Джефф хотел показать ему, насколько он продвинулся в изучении биологии, и показал Дэвиду мертвого крота. Затем он разрезал животное, удалил у него сердце и печень, которые после поместил в формальдегид. В другой раз он помогал препарировать поросенка на уроке биологии и уговорил учителя разрешить ему забрать свиную голову домой. Позднее в гараже он снял с нее кожу и плоть, а череп оставил себе.
Никто не видел в этих действиях ничего ужасающего. Напротив, они наконец-таки дали понять, что Джефф проявляет к чему-то интерес, и этот интерес нужно поощрять и воспитывать. Это любопытство стало неким признаком искры в мальчике, и у многих других его сверстников подобная заинтересованность в конечном итоге приводила к интеллектуальному поиску. Было бы неплохо, если бы его будущее оказалось связано с прикладной биологией. В действительности Лайонел Дамер был рад, что нашелся хотя бы один школьный предмет, который заинтересовал его сына, потому что по всем остальным его оценки оставляли желать лучшего, и он понятия не имел, как заставить сына повысить уровень успеваемости. Отец решил, что ситуация улучшается. Но интерес Джеффа к мертвым животным начал выходить за рамки простого любопытства и перерастать в своего рода болезненную одержимость. Он стал высматривать на дороге трупы «убитых животных», которые столкнулись с автомобилем на широких проселочных дорогах, и приносить их домой. Следующие два года он несколько раз приносил трупы и разрезал их спереди, чтобы узнать, как те выглядят внутри.
Джеффри Дамер никогда самостоятельно не убивал животных. Часто бывает так, что люди, которые становятся серийными убийцами, проявляют садистские наклонности уже в детстве, мучая животных, – это общая отличительная их черта. В этом отношении Дамер был не похож на остальных. Он не проявлял жестокости, не интересовался страданиями животных или тем, как они реагируют на боль. Он проводил эксперименты только над трупами. Мальчик, который проявляет жестокость по отношению к живому существу, изучает, может ли причинить ему боль и к каким результатам это приведет, проявляет чувства по отношению к живому созданию, – отнюдь не нежные, жестокие, но все-таки чувства. Так можно легко обнаружить зарождающийся садизм. Дамера же интересовало не причинение боли живому существу, а исключительно холодное механическое вскрытие мертвого тела. Даже садизм, жестокий и безразличный, является проявлением жизни, в садизме можно найти его причину – это душа, которая интересует мучителя и которой он стремится причинить боль. Джеффа Дамера не волновала душа или чувства, только чистая механика – он хотел увидеть, как устроен живой организм. Он мог бы даже попытаться заново собрать его, предварительно разделив на части. Эта одержимость «механизмом» жизни, а не самой жизнью, типична для некрофила.
Дамер находил на дорогах сбитых автомобилями собак, лис, опоссума. Однажды он принес домой труп очень большой собаки, вроде сенбернара, оставил его на улице, чтобы плоть сгнила, а затем собрал кости и отбелил их. Он намеревался собрать скелет заново, но так и не нашел на это времени. Много лет спустя труп еще одной собаки прославится на всю Америку. Джефф принес его домой, а затем так объяснил свой поступок: «Я хотел посмотреть, как выглядят внутренности, и поэтому разрезал его». Позднее он водрузил голову этой собаки на шест, стоявший в лесу, видимо, как своего рода малопонятный даже ему самому ритуальный жест, и оставил его под открытым небом. Вскоре после этого соседи – Джим Клиппель со своей девушкой и его четырехлетний брат – гуляли по лесу и заметили это ужасное зрелище. Клиппель увидел, что тело собаки висит на сломанной сосновой ветке, полностью выпотрошенное, а внутренности обвиты вокруг самого дерева. Немного поодаль находилась насаженная на палку голова. Они были до глубины души потрясены этим чудовищным зрелищем. Клиппель рассказал обо всем своему другу Кларку Секарду, который на следующий день пошел в лес и все сфотографировал; именно это фото будет опубликовано в национальной прессе, когда шестнадцать лет спустя Джеффри Дамера арестуют.
На протяжении всего периода своих экспериментов они оставались преданными друзьями с собакой Фриски, которой на тот момент исполнилось восемь лет. Ему никогда даже не приходило в голову ни причинить вред Фриски, ни изучать труп какой-либо собаки, которую он знал лично. Был случай, когда Фриски играла с соседской собакой.
– Он был ростом примерно как этот стол, короткошерстный, похож на добермана, очень дружелюбный пес. Когда мимо проезжала машина, Фриски погналась за ним на улицу, обе собаки были вместе, рядом друг с другом, и эта машина врезалась в большую собаку и просто чудом проехала мимо моей. О боже, как же нам тогда повезло.
Джефф рассказал соседям, которым принадлежала собака, о случившемся, но препарировать ее он никоим образом не захотел.
Когда ему исполнилось шестнадцать лет, Джефф еще больше отдалился от своих школьных друзей. Билл Генри, Грег Роджерсон – все они постепенно отошли на второй план. Но, конечно, Дамер сам был в этом виноват. Он становился все более угрюмым, малообщительным; все чаще и чаще бывал пьян. Школьники иногда считают, что злоупотребление алкоголем является признаком зрелости, но постоянное пьянство, хоть они в этом и не признаются, пугает их. Часто пьяный Джефф заставлял их чувствовать себя неуютно, и они стали его избегать. Все, кроме одного. Именно в этот момент у него появился новый друг, который так же стремился сбежать от реальности. Джеффу Стиксу тоже было шестнадцать лет, и он, в числе других, продавал марихуану в старшей школе Ревира. Однажды во время обеда они с Дамером познакомились, и Стикс предложил ему покурить. С тех пор каждый день они вместе пили и накуривались, пили, как выразился Джефф Стикс, «пока наши носы не онемеют», и курили травку, чтобы довести себя до полного безразличия. Эта новая дружба вполне устраивала Дамера, потому что не предполагала ни эмоциональной привязанности, ни контакта с реальным миром. Наркотический дурман и алкоголь были пропуском к бездумному блаженству, и Дамер практически прекратил учиться в школе.
У Джеффа Стикса была одна привычка, которую не одобрял Дамер. Он любил быстро ездить на машине, искал собак, идущих по дороге, стремительно набирал скорость и давил их, явно получая от этого удовольствие.
– Я был просто поражен. За день он задавил четыре собаки. А сколько же всего собак он встретил на своем пути… он быстро ускорялся – и все, дело сделано. Последним стал маленький щенок, который вышел на дорогу, и я помню, как это было ужасно, он очень быстро набрал скорость, и собака перелетела через машину. Я оглянулся и увидел, как она с испуганным видом убегает оттуда. Не знаю, насколько сильно ему было больно, но, думаю, очень сильно. Меня из-за этого чуть не вырвало. Я сказал ему отвезти меня обратно и выпустить из машины.
Он навсегда запомнит укоризненный взгляд этого испуганного щенка. Глаза, которые с упреком и недоумением смотрят на тебя и тем самым заставляют невольно признать жизнь, теплящуюся в них. Доктор Хаят Уильямс в Лондоне однажды лечил убийцу, которого преследовала память о раненой горлице. Пациент утопил ее, чтобы избавить от страданий, но птица смотрела на него удивленным, непонимающим взглядом, пока он не довел дело до конца[21 - A. Hyatt Williams, A Psycho-analytic Approach to the Treatment of the Murderer, была зачитана на XXI международном конгрессе психоаналитической ассоциации в Копенгагене, Дания, июль, 1959 год.]. Тот факт, что Джефф Дамер запомнил глаза той раненой собаки, позволяет предположить, что он все-таки мог спасти от краха свою психику, потому что в этот момент в нем все еще теплились крупинки сострадания, которые зажгла одна небольшая трагедия. После этого они ослабели и начали пропадать, пока не потухли окончательно. В 1991 году одна из его жертв умерла с открытыми глазами, но тогда было уже слишком поздно для того, чтобы он мог увидеть в них укоризну или упрек; Дамер всего лишь отметил, что это было странно, так как у всех остальных глаза были закрыты.
Отныне отношения с Джеффом Сиксом ограничивались лишь совместным употреблением наркотиков. В семнадцать лет Дамер все еще был девственником и при этом так и не начал испытывать каких-либо эмоций. С момента исследования тела Эрика Тайсона прошло четыре года, и за это время он не установил никаких сексуальных отношений и не предпринял никаких попыток сексуального завоевания; никто не проявлял к нему интереса. Девушки, казалось, совсем не замечали его, хотя он был очень привлекательным юношей со светлыми волосами. К этому времени привязанность, которая еще существовала между его родителями, полностью исчезла: Джойс заставила Лайонела спать в одиночестве в своей каморке. Ситуация обострилась до такой степени, что общение между ними свелось лишь к взаимным оскорблениям. «Эта обстановка ожесточила наши сердца», – сказал одиннадцатилетний Дэвид Дамер. Тогда он даже не подозревал, как тяжело пришлось его брату.
Однажды школа организовала экскурсию в музей анатомии в Кливленде, и по крайней мере на одного из учеников эта поездка произвела настолько сильное впечатление, что намного превзошла намерения учителей. Дамер смотрел на горизонтально расположенные части человеческого тела, изучал, как оно устроено и как работает, и был абсолютно потрясен. Это было похоже на его собственные эксперименты со сбитыми на дороге животными, на те моменты, когда он оказывался так близко к самой сокровенной части другого существа, к его внутреннему устройству, к источнику и причине самого бытия, к некоему двигателю, который заставлял эти часы тикать. Теперь там, в музее, он увидел эти интимные, располагавшиеся внутри человека «детали», на них смотрели все, но по-настоящему их видел только он. Остальные, по-видимому, не осознавали важность этого момента и не ценили его. У них был иной путь, так откуда им этим интересоваться? А Джефф вглядывался в открывавшиеся перед ним горизонты.
В то время он стал все больше мастурбировать, иногда чаще трех раз в день. Для многих семнадцатилетних подростков в этом нет ничего удивительного, они страдают от обостренного либидо, которое нужно как-то успокоить. Но к тому времени большинство из них уже нашли способ открыть для себя сексуальные тайны совместно с другим человеком; те же из них, кто был предоставлен сам себе, подпитывали почву для развития своей фантазии. Джефф Дамер обнаружил, что существуют журналы, в которых демонстрируют обнаженных мужчин, и ему удалось их достать. Во время мастурбации он разглядывал фотографии, которые больше всего будоражили его: обычно это были изображения мускулистого торса и безволосой груди. Именно на области живота и груди он смотрел во время мастурбации, и в его сознании сформировалась фантазия о том, как однажды он прикоснется ладонями к такой груди, будет находиться рядом с ней, обладать ею. Его интересовал не человек, которому принадлежало тело – в действительности это могло стать изъяном или осложнением, – а качества самого тела. Он представлял себе не интимные отношения с возлюбленным, а интимные отношения с прекрасной и красивой вещью. На самом деле Джефф Дамер был настоящей мечтой порнографа, поскольку к тому времени он почти полностью лишился каких бы то ни было чувств.
Его фантазия стала просто логическим, но эмоционально пустым продолжением распространенной среди подростков неуверенности в том, что они смогут привлечь или удовлетворить партнера. Сколько мальчиков мечтают о девушке, которая была бы готова просто лежать и позволять им делать все, что захочется, трогать и исследовать ее тело, и которая при этом не станет жаловаться и требовать чего-то большего! Это является частью процесса обучения. По мере взросления, когда открываются удовольствия взаимной близости, эти фантазии утихают. Но вряд ли человек повзрослеет в этом плане, если его интерес ограничен лишь телом, а сам он безразличен к человеку, которому это тело принадлежит.
Параллельно с этим у Джеффа Дамера была и другая фантазия – заглянуть внутрь человеческого тела и изучить его. Две эти фантазии еще не объединились; пока он не думал о внутренностях мужчин, чьи фотографии созерцал во время мастурбации. Некрофильное влечение еще не было связано с сексуальным удовлетворением. Но оба объекта, о которых он постоянно фантазировал, возникли в один и тот же подростковый период, и несмотря на то, что появляться в его сознании они будут по отдельности, а не одновременно, возможность того, что один в конечном счете начнет подпитывать и усиливать другой, уже существовала. Другие воспоминания Дамера слились с его воображением – воспоминание о том самом интимном моменте в его жизни, когда рука хирурга трогала его кишечник, чтобы удалить грыжу, и его собственный тайный мир – серьезная и глубокая концепция его фантазии о «Стране Бесконечности», обещающая абсолютную и нерушимую конфиденциальность.
Один мужчина, который бегал по утрам, во время пробежки регулярно появлялся перед домом Дамеров № 4480 на Вест-Бат-Роуд. Джефф каждый день наблюдал за ним. Этот человек обладал очень сильным и впечатляющим телосложением, и именно к такому телу Джефф хотел бы прикоснуться, но как он смог бы устроить подобную встречу? И даже если бы она состоялась, что бы он делал дальше? Едва ли он мог пригласить этого незнакомого человека лечь рядом и предложить ему ласкать свое тело. Это невозможно, так это не работает. В любом случае он не хотел кого-то просить: он желал, чтобы этот человек полностью подчинялся ему, не сопротивляясь, даже преклонялся бы перед ним. Он фактически хотел поймать его. Но был только один способ сделать это. Он должен каким-то образом совершить на него нападение и заставить этого человека потерять сознание. Затем он потащит его в лес и ляжет рядом с ним или на него. Он сможет поцеловать этого мужчину даже без его ведома. И вот однажды он взял в руки бейсбольную биту и стал ждать этого мужчину возле дороги, по которой тот обычно пробегал. Джефф был готов претворить этот план в жизнь. Но провидение каким-то образом повлияло на незнакомца, и в этот день он не вышел на пробежку, а взволнованный мальчик со своей бейсбольной битой и своими фантазиями вернулся домой. Но он ничего не забыл.
Глава 3
Фантазии
– Я не знаю, почему это началось. У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Если бы я знал истинные, настоящие причины, из-за чего это началось, еще до того, как все произошло, вероятно, я бы ничего подобного и не совершил.
Самый простой ответ – допустить, что исчезновение личности Дамера и его преступления произошли в результате безрассудного, повсеместного потакания фантазийной жизни, которую следовало держать под контролем. Но, к сожалению, вопрос все равно остается без ответа, потому что фантазия – это не источник проблемы, а инструмент, с помощью которого эта проблема решалась хотя бы какое-то время. Мы должны смотреть глубже. Дамер никак не мог знать «истинные, настоящие причины», потому что они были предшественниками его фантазий, а сами фантазии, в свою очередь, появились, чтобы нейтрализовать и сдержать их. Если мы проследим эволюцию этих фантазий до более ярких и более отчетливых образов, нам нужно продолжать надеяться, что мы сможем постепенно снимать пласт за пластом, которые в защитных целях наслоились на расшатанную психику. Не существует быстрого пути; эта дорога постоянно изгибается и иногда заводит в тупик. Но если мы создадим картину, даже несмотря на то, что она будет неполной и появится перед нами лишь на короткое время, эта загадка может быть разгадана.
Во-первых, важно понять, что в фантазии как таковой нет ничего плохого. Для младенца это полезный фундамент и опора, от которой он отказывается только потому, что сама реальность становится для него более заманчивой и интересной. Для взрослых она является источником воображения и поэзии, художественного творчества и выдающихся устремлений. У Гойи есть знаменитое высказывание, в котором заключена дилемма, лежащая в основе этой книги. «Фантазия, покинутая разумом, порождает невероятных монстров, – писал он. – Вместе с ним она мать искусств и источник созданных им чудес»[22 - Francisco Goya, Preface to Los Caprichos, цит. по: Anthony Storr, Human Destructiveness.]. В случае Дамера совершенно очевидно, что фантазии шли не рука об руку с разумом, а вступали с ним в противоборство. В конечном итоге они стали для него более реальными, более ценными, более важными, чем сама реальность.
Фантазия – это царство Диониса, бога энергии, безумия, свободы и хаоса. Дионис высвобождает ограниченное «я», позволяет ему уйти от запретов и подчинения и отказаться от порядка. Вот почему он считается богом драмы, обмана и притворства. Актеры выходят за рамки самих себя, чтобы заработать себе на жизнь, а фантазеры – чтобы освободиться, но занятия их похожи, и покровитель их один и тот же. Дионис также считается богом секса и зрелищ, неконтролируемых побуждений и скрытых желаний. Он стоит выше реальности и во многом является богом того, что заразило голову Джеффа Дамера. Сексуальные отклонения Дамера, которые родились в его сознании в середине подросткового возраста, были продуктом дионисийского воображения, рожденного разочарованием и недовольством, а также необходимостью создания для себя лучшего жизненного сценария, в который бы он вписывался.
Большинство фантазий настолько своеобразны и неосуществимы, что никогда не претворяются в жизнь, и в итоге хозяева уносят их с собой в могилу. «Это хорошо для общества, – писал Вильгельм Штекель, – что мы не знаем всех фантазий, которые сознательно, полусознательно или бессознательно сопровождают каждое эротическое пристрастие»[23 - Wilhelm Stekel, Auto-erotism, с. 66.]. Далее Штекель утверждал, что мы были бы поражены, если бы о них узнали. Трагедия данной истории заключается в том, что мы их знаем, и мы действительно поражены. Воображение Дамера оказалось открытым, как книга, и те люди, с помощью которых он питал свои фантазии, поплатились за это жизнью.
Сексуальная фантазия обычно влечет за собой мастурбацию и, как правило, ею и удовлетворяется. Для этого мастурбация не просто простительна, а подходит идеально. Это необходимый предохранительный клапан, без которого общество могла бы захлестнуть невообразимая неожиданно освободившаяся энергия. Пока импульс этой энергии остается в фантазийной жизни, он всемогущ и свободен; все будет происходить так, как того хочет мастурбирующий, неограниченно и раскрепощенно, без раздражающих непредвиденных обстоятельств реальной жизни. Но, поскольку в фантазиях возможно все, а в реальности существуют ограничения, нужно строго разделять эти области; нельзя позволять им перетекать друг в друга. Реальность отравляет источник фантазии, тогда как фантазия, попадая в реальный мир, несет с собой разрушение.
Жестокий парадокс состоит в том, что свобода, присущая фантазии, в некотором смысле создает свою собственную тюрьму, поскольку отрицает богатое многообразие реального мира и заменяет его бесплодными, неосуществимыми ограничениями, которыми характеризуется навязчивая идея. Не стоит завидовать человеку, который обладает тайной фантазийной жизнью, и не стоит поклоняться Дионису. «Сознание настолько погрязло в разочаровании, что оно похоже на крошечную комнату без окон»[24 - Colin Wilson, Order of Assassins, с. 61.]. К своим семнадцати годам Джефф Дамер был уже надежно заперт в этой крошечной комнате, и для общей безопасности он и должен был там оставаться. Этим он очень похож на свою мать, которая попала в ловушку эгоцентризма и оказалась беспомощна в борьбе с раздражающими условиями реальности. В конце концов, в фантазийной жизни есть что-то абсолютно эгоистичное. Она не предполагает того, что удовольствие можно с кем-то разделить. Джефф Дамер не думал о том, что можно провести время с мужчиной, выходящим на пробежку, – для него тот был предметом мебели в его личном спектакле.
1978 год стал для него во всех отношениях неудачным. Дом № 4480 на Вест-Бат-Роуд задыхался от ссор и неприязни; Лайонел Дамер вспоминал этот период как «преимущественно депрессивное и болезненное существование». Незадолго до Рождества они с Джойс решили подать на развод. Весь прошлый год они пытались спасти брак, посещая профессионального консультанта, но безуспешно. Последней каплей стало то, что в сентябре Джойс уехала из штата на похороны отца и там изменила мужу с кем-то еще. После этого они приняли решение о разводе и рассказали об этом Джеффу и Дэвиду, подчеркнув, что хотят сохранить мирные отношения. Но Лайонел, несомненно чувствуя себя уязвленным и униженным из-за открывшегося факта неверности, похоже, передумал, и дома снова начались скандалы. Джойс получила заказное письмо от адвоката, где говорилось, что у нее есть неделя, чтобы съехать из дома. Они часто ссорились, угрожали друг другу на глазах у мальчиков. Лайонел сказал сыновьям, что их мать сошла с ума, после чего она изо всех сил старалась контролировать себя и сохранять спокойствие, чтобы доказать, что он неправ, – а это, в свою очередь, до крика раздражало его. В конце концов было решено, что Лайонел сам покинет дом, в котором жила семья; он собрал вещи и переехал в мотель «Огайо», в доме № 2248 на Норт-Кливленд-Массилон-Роуд, примерно в шестнадцати километрах от прежнего жилья.
Суд постановил, что миссис Дамер должна пройти психологическое обследование в городе Акрон, штат Огайо. Лайонел отправил психологу подробные записи истории ее психического состояния и пристрастия к лекарствам, но он мог этого и не делать, поскольку, разговаривая с доктором, она и так находилась в состоянии крайнего нервного возбуждения. Психологу сообщили и о нервных срывах, и о пребывании в психиатрическом стационаре, а также о ее отказе делить с Лайонелом супружеское ложе (она рассказывала соседке, что муж «ненасытен»). Доктор отметил, что Джойс Дамер страдает очень серьезными проблемами: постоянно расстраивается, злится и крайне требовательна в межличностных отношениях. Она вольно интерпретирует мотивы поведения окружающих и, похоже, отрицает их право критиковать ее собственное поведение и оценивать, как оно влияет на них. Недавно она «нашла себя», посетив собрание женщин в Центре психического здоровья, писал доктор, но несмотря на то, что мистер Дамер был готов искать дополнительную профессиональную помощь с целью сохранения их брака, сама она к этому же не стремилась. Казалось, Лайонел искренне недоумевал, почему Джойс так настаивает на разводе. Что еще более важно, они волновались, с кем в таком случае останется Дэвид и где он будет жить, но никогда не думали, что произойдет с Джеффом или где будет жить он.
Джеффу было почти восемнадцать лет, и, возможно, он был уже достаточно взрослым, чтобы заботиться о себе самостоятельно, но здесь важно, что с ним даже не посоветовались по этому поводу. Дамеры оказались настолько поглощены своим конфликтом, что не заметили, как сильно их старший сын теперь абстрагировался от окружающего мира.
– Возможно, я начал закрываться во время бракоразводного процесса, – сказал он, словно забыв на мгновение, как глубоко он был погружен в себя еще до этих событий. – Это был мой способ избавиться от тягостных мыслей: просто занять удобную позицию или притвориться безразличным, чтобы избавиться от боли, которую я чувствовал из-за развода. Может, тогда все и началось. И это было эффективным, это сработало.
Дэвид был больше расстроен из-за развода, так как был моложе, проще и менее замкнутым. Джефф же отреагировал в типичном для него ключе – изолировавшись. Он все больше и больше пил, почти всегда в одиночестве. Один из учителей старшей школы Ревира однажды увидел его сидящим на траве возле стоянки, в коричневом бумажном пакете – двенадцать банок пива, три из которых он уже опустошил. Учитель, мистер Смеско, сказал Джеффу, что не стоит приносить алкоголь в школу и что он вынужден об этом сообщить. Джефф ответил, что у него «много проблем», о которых знает помощник директора, мистер Кунгл. Оба преподавателя считали, что «проблемы» связаны с разводом родителей. Но они не знали, что помимо этого Джефф боролся с жуткими мыслями. Мистер Смеско не мог не заметить, что глаза мальчика блестели и были налиты кровью и что выглядел он «мрачным и подавленным». Нечасто в ходе обычного разговора учителя замечают такую деталь в настроении.
