скачать книгу бесплатно
– Ты надолго приехала-то?
– Нет, – соврала Анна, у неё не было сейчас никаких сил для разговоров. – Мам, можно я не буду есть, я просто засыпаю. Я сегодня всю ночь не спала.
– Да, я тоже перед аэропортом всегда не сплю, боюсь я самолётов, – согласилась мама. – Иди в свою комнату, там твоя кровать застелена, никто на ней не спал.
Вечером Анна была разбужена громким шёпотом мамы, просунувшей голову в спальню:
– Аня, просыпайся, на закате нельзя спать.
Анна, как пьяная пошатываясь со сна, покорно вышла на материн зов в гостиную и увидела, что все веши из её чемоданов аккуратной стопкой лежат на диване. Мама, стараясь оставаться спокойной, спросила тихим голосом:
– А ты что, насовсем приехала?
– Откуда ты взяла?
– А зачем ты шубу привезла?
– Продать…
– Ой, только не выкручивайся, – так энергично начала мать, что Анна согласилась:
– Да, да, мам, я вернулась насовсем. Только сейчас ни о чём меня не спрашивай, я очень устала, я не спала двое суток почти… Давай завтра обо всём поговорим… Я тебе всё расскажу завтра…
Мать смотрела на неё и кажется всё поняла:
– Олег?
– Мама, я пошла спать!
Она, убежала в спальню и на этот раз заснуть не могла. Притаившись, больше всего боясь, что кто-нибудь зайдёт сейчас в комнату и заговорит с ней, всё вспоминала последний разговор с Олегом, Ингу в мастерской. По лицу её беззвучно катились слёзы, пропадали в подушке. Теперь Анне стали понятны странные взгляды, которые она замечала у няньки и у домработницы. Они же всё уже и давно знали. Только она оказалась дурой, простушкой, женой, обманываемой в собственном доме.
Как невыносима мысль, что в её доме поселилась другая! Она, наверное, переделает весь дом, чтобы ничего не напоминало Олегу о его прежней семье. «Интересно, и что же она сделает из Митиной комнаты?» – эта мысль чуть не довела Анну до исступления, она вскочила, села на кровати, закрыв лицо руками и застонав от боли в сердце. Эта боль была нематериального свойства, но она ощущалась всем существом несчастной израненной женщины, плакавшей до самого рассвета в своей бывшей детской спаленке.
На следующий день Анна проснулась поздно утром. Мити в спальне не было – его голос слышался из-за открытой двери – он разговаривал с бабушкой, которая что-то односложно ему отвечала, просила не шуметь.
Анна встала и побрела из спальни. В длинной ночной сорочке она была такой худой и бледной, что мать, которая на кухне месила тесто для пирожков, рассмеялась:
– Ну ты как привидение рижское! Такая исхудавшая! Давай, садись завтракать. Мы уже с Митей ели. Он сказал, что бАбуська так вкусненько готовит, – просюсюкала мама, изображая Митю, пытаясь рассмешить дочь.
Анна опустилась на стул, не улыбнувшись. Взяв бутерброд, она начала жевать его, не ощущая его вкуса. Ей вдруг опять страшно захотелось спать.
– Митя, иди мультики посмотри – я тебе включила видео, – выпроводила бабушка Митю из кухни. И наклонившись к Анне, мать сказала ей неожиданно жёстко:
– Ты с таким лицом не сиди. Ребёнок не должен видеть свою мать такой депрессивной. Ты меня часто такой видела, когда маленькой была? А у меня тоже были проблемы и с отцом, и со здоровьем. Но ты никогда ничего не знала и не ощущала. Я тебя берегла. Побереги и ты своего мальчика. Митя очень чуткий ребёнок.
– Я не депрессивная, мам, я просто не выспалась.
– Ну сколько можно спать? – но посмотрев на Анино осунувшееся лицо, она сбавила тон и сказала неуверенно: – Ну иди ещё спи, если хочешь. А мы с Митей пойдём погуляем, пока тесто подойдёт на пирожки. Потом дед с дачи приедет, клубники привезёт – я ему уже позвонила.
– Я не пойду спать, я кофе сейчас выпью и проснусь окончательно. Мне нужно дела делать. На работу устраиваться, прописываться и прочее.
Этот семейный мир, в котором всё переплетено невидимыми артериями, соединявшими память об ушедших и заботу о живущих – был устойчивым и почти неподвластным разным политическим бурям и непогоде за окном. Он – этот тёплый мир – был взлелеян матерью Анны, любившей своих детей и внука Митеньку больше своей жизни. Мать работала на созидание этого мира, начиная с самого первого дня своего замужества, раз и навсегда установив идеальную чистоту в доме и доверие в семье. Привычка к ограничениям послевоенного детства выработали в Валентине Фёдоровне незаурядную волю, мудрость и незацикленность на материальных вопросах. Её муж всю жизнь зарабатывал неплохо, но она никогда не гордилась этим и часто помогала своим бедным деревенским родственникам. Отец, выросший в семье с другими правилами, в другом регионе России, не сразу принял эти новые законы доверия и заботливости друг о друге. Они показались ему излишеством и сентиментальностью. И лишь сейчас, под пенсию, он, наконец, полностью пропитался атмосферой, неустанно создаваемой его женой все эти годы. И сегодня он даже стыдился своих былых мыслей о разводе, одолевавшими в течение года его после того, как он серьёзно влюбился в молодую сотрудницу Вику, придя к ней пару раз на тайное свидание. В третий раз Вика, почувствовав серьёзность его чувства, поставила своё условие развестись с женой. Алексей Дмитриевич начал выпивать, ссорился с женой, не вынося даже звуков её голоса в течение нескольких месяцев, пока метался в нём, то затухая, то разгораясь, медленный огонь его неудовлетворённой тайной страсти. Но даже подумывая в те времена о разводе, он всё-таки не мог представить свою жизнь без своих детей и без своей жены. Сегодня Вика вспоминалась ему с отвращением. Как и все случайные женщины, которые были в его жизни.
– Хорошо ещё, что в наши годы СПИДа не было, – сказал он однажды ни с того ни с сего сыну, который находясь тогда в юном цветущем состоянии, широко открыл глаза на такое замечание своего старого, как ему тогда казалось, отца.
В первые годы семейной жизни у отца и матери случались серьёзные конфликты другого плана, касавшиеся распределения семейных ролей. Об этих проблемах мать рассказала Анне и её брату, когда они выросли. Рассказала не от злопамятности и не от желания отомстить мужу, а от стремления научить своих детей жить в браке, передав свой удачный опыт. Иногда наука матери казалась допотопной, построенной на манипулятивных приёмах. А иногда Анна поражалась тонкости и доброте суждений матери о людях.
Приехав из Риги, Анна больше всего боялась реакции матери, но мать сейчас редко говорила об Олеге, навсегда вычеркнув его из жизни семьи. Анна даже удивлялась, что сейчас мать вообще не критикует зятя, чего она – Анна – не могла добиться от неё в течение всех 7 лет семейной жизни с Олегом.
________________________________
Шереметьево – один из четырёх основных аэропортов Москвы.
Юрий Шевчук (род. 1957) – певец, лидер группы «ДДТ».
Таганка – историческое название местности в Москве между реками Москвой и Яузой, в окрестностях Таганской площади и Таганской улицы.
1 января 2000 года
Лион, Франция. Общежитие беженцев
В длинном коридоре как выстрел раздался стук резко захлопнутой двери.
– Вот и старый век попрощался, – подумала Анна, глядя в закрытое ставнями окно.
Из дневника Анны
«В ту ночь мне приснился сон, который, наверное, никогда не забуду. Приснилось, что в небе – или в том месте, где обычно расположено небо, крутится огромная непонятная компьютерная программа. Меняется цвет и форма деталей, ритм этих перемен всё убыстряется и я должна успеть угадать логику перемен и принять нужную форму для того, чтобы эта программа приняла её в себя. Я тороплюсь изо всех сил, стараюсь, хотя чувствую, что у меня нет больше сил справляться с этой скоростью, но остановиться – значит умереть. Я становлюсь то красным кружком, то зелёным квадратиком, при этом знаю, что ещё немного – и я уже не выдержу, потому что скорость всех этих перемен становится сумасшедшей…»
* * *
Полежав немного, успокаивая дыхание, которое после этого сна было прерывистым, как плач, Анна попыталась перевести мысли на что-то другое.
«Вот и 2000 год! Какая-то нелепость – встретить новое тысячелетие в общежитии для беженцев во Франции… Где мои университетские друзья? Где мои подруги?»
Никакой радости от встречи 2000 года у неё не было. Даже любимый праздник не смог избавить от постоянной тоски в сердце. Кто-то из беженцев недавно посоветовал Анне просто жить – то есть жить одним мгновением – радоваться, если оно хорошее или печалиться, если нужно, но не замирать от постоянного страха перед будущим.
При этом никто в этом общежитии, кроме маленьких детей, не мог бы до конца забыть своё положение, которое на официальном языке звучало «Проситель статуса политического беженца»
и не мог бы радоваться от души, забыв про своё неудобное положение просителя в чужой стране.
Иногда в общежитии раздавался плач – и все уже знали, что эта семья получила отказ на свою просьбу о беженском статусе и значит в течение восьми дней им нужно будет покинуть своё жильё здесь. Куда пойдут эти люди – никто этого не знал. Даже они сами.
Кроме того, автоматически прекращалась выплата пособий и взрослые с детьми – семьи – получившие такую бумагу в официальном конверте с французскими гербами, плакали напролёт дни и ночи. Они выходили на кухню, ни на кого не глядя, с красными глазами и все соседи их сторонились, боясь из суеверия заразиться таким страшным невезением.
И в каждую комнату по ночам натоптанными тропами приходили ко всем обитателям этого общежития одни и те же душные мысли: «А если откажут? Что делать? Куда деваться?» В комнатах-шкафах как будто пульсировала сжатая энергия страха всех этих загнанных в угол людей.
Вот так встретили это новое тысячелетие несколько десятков семей семиэтажного общежития на окраине Лиона.
__________________________________
Статус политического беженца – во Франции статус беженца выдаётся, когда гражданину удаётся доказать, что его преследовали именно по политическим или религиозным мотивам и именно со стороны государственной власти. Имеют место также: статус вспомогательной защиты и статус апатрида.
Июнь 1999 года
Москва
Анна приехала на станцию метро, которую она помнила под названием «Кировская»
. «Чистые пруды» звучало красивее, но все в Москве продолжали ещё по привычке говорить «Кировская». Даже когда Анна позвонила в отделение милиции и спросила, куда обратиться ей, имеющей советский паспорт и вернувшейся из Прибалтики в Москву к родителям, куда нужно обратиться по вопросу гражданства и прописки, майор милиции, начальник управления ей так и сказал: «Ну это вам нужно подъехать в Совет по делам миграций
на Чистопрудном бульваре. Не знаете? Это же недалеко от метро Кировская».
Возле серого двухэтажного здания, расположенного в проходном дворе, вилась огромная очередь. Хмурые люди, понимавшие, что стоять тут придётся долго, раздражённо посматривая на каждого новенького, как будто считая его конкурентом в этой длинной неопределённой процедуре доказывания права на жизнь в России, всё же – хоть и нехотя, объясняли правила: стать в очередь, дождаться вызова в кабинет и там узнать, в какую очередь нужно встать ещё раз.
В этой очереди все люди рассказывали друг другу свои истории. Анна познакомилась с женщиной, которая приехала в Москву из Казахстана. Сначала Анна просто прислушалась: высокая яркая женщина средних лет рассказывала русской семейной паре, приехавшей из закавказской республики, о жизни Назарбаева:
– Вот сейчас наш хан строит себе новую резиденцию из золота и мрамора, которой могут позавидовать все султаны. Раньше это было недостроенное здание Музея Ленина
в Алма-Ате. Теперь в нём три огромных зала, в том числе для массовых торжеств и приёмов иностранных послов, плюс рабочие кабинеты «хана» и его приближённых, помещения для обслуги и охраны, а также жилой блок с полным комплексом современных удобств. Для отделки помещений будущего дворца Назарбаева за «много тысяч долларов» пригласили французскую фирму «Буик», которой из Парижа рефрижераторами возили стройматериалы, оборудование и… питьевую воду.
– А к русским ваш хан как относится?
– Сейчас-то Назарбаев уже, конечно, не интернационалист-коммунист. Он и о демократии и рынке поговорить любит, и даже религией мусульманской усердно занимается: таковы же и его «коренные» баи, акимы и султаны из «кочевой знати» прошлого века. Они-то и разжигают оголтелое русофобство: русские «колонизаторы» во всём виноваты. Тут вот такая скрытая субординация: наш Назарбаев принадлежит к племени «шапрашты» Старшего Жуза и занимает в клановой иерархии одно из последних мест. Вышестоящие племена считают это «непорядком» и вынуждают «недосултана» Назарбаева постоянно доказывать свою полноценность усилением репрессий против русских. Моя семья просто чудом спаслась от погрома, убежали в чём дома сидели. Я вышла на дорогу чуть ли не в халате домашнем, остановила частника. Попросила отвезти меня в другой город за 200 км, договорилась о цене и тут муж с сыном вышли. Пришлось ему везти, но мы ему почти все деньги, что у нас были, отдали.
– А вы из какого города?
– Из Алма-Аты, я там в университете русскую литературу преподавала. Сейчас уже некому и нечего там преподавать.
Анна вступила в разговор:
– А вы давно приехали в Москву?
– Полтора года.
– У вас тут родственники?
– Нет. Живём у знакомых – скоро нас попросят уже уйти, наверное – сколько можно…
– Ну вам дали какие-нибудь бумаги? Вы по рождению русская?
– И я русская, и муж русский – попали туда после Свердловского университета – он историк, я филолог – приехали в Казахстан по распределению. Так полжизни там и прожили – почти 20 лет. Но нам здесь ничего не дали. Несмотря на то, что мы русские. Ни гражданства, ни прописки. Мы просились даже в Сибирь… Если у наших друзей кончится терпение и они попросят уйти – мы окажемся на улице.
– Ну разве русским не дают здесь ничего? – поразилась Анна.
– Вот, сыну дали, – усмехнулась женщина. – Сыну только что 18 лет исполнилось, ему дали повестку в военкомат. Я как раз пришла выяснить – может, дали нам уже что-то. Раз сына берут в российскую армию, может что-то там сдвинулось с места.
Женщину вызвали в кабинет и, выйдя оттуда, она сообщила Анне:
– Ничего нам не дали. Никакого статуса. И сын пойдёт служить без гражданства.
И она пошла – красивая и стройная женщина, в которой за интеллигентностью манер и речи нет-нет и проглядывала русская баба, набравшая силу во всех трудностях и лишениях, выпавших на долю её и её семьи. Загнанные в тупик люди становятся иногда невероятно сильными, открывая в себе неведомые в обычной жизни резервуары с дополнительными мощностями.
«Баба, которая коня на скаку остановит или в горящую избу войдёт – это же вовсе не от поиска дополнительного адреналина, повода раззудить плечо, размахнуть рукой. Эти экстремальные условия – конь, сорвавшийся с привязи и вполне способный затоптать дитё, или горящая изба, в которой, может быть, остались спящие люди – они способны пробудить к действию только благородные жертвенные натуры. Тут даже не о физической силе, а о благородстве женщины», – задумалась Анна под впечатлением от разговора с русской беженкой из Казахстана.
Наконец, Анна была вызвана в кабинет к чиновнице по фамилии Волкова. Худощавая женщина в очках с толстыми стёклами, роясь в бумагах, кинула Анне:
– Ну что, откуда приехали?
– Я приехала из Латвии, из Риги. Но я родилась в Москве, и родители мои тут живут.
– А чё ж вы уехали из Москвы в Латвию?
– Это была тогда одна страна – Советский Союз и я получила там работу, там жил мой муж, – не понимая, в чём ей приходится оправдываться, говорила Анна, пожимая плечами.
Чиновница Волкова была не дура, ей не требовалось таких объяснений. Ей нужны были деньги, а Анна была из числа замороченных интеллигентов, которым нужно всё объяснять открытым текстом. Иначе им в голову не придёт такое простое решение. Им почему-то сразу неудобно. Как будто сами без денег живут.
– Ой, как надоело мне всё это выслушивать! Я это каждый день слышу! – прикрикнула Волкова на Анну, стараясь запугать жертву, чтоб она стала сговорчивей. – Уехали, приехали, а что ж вы раньше-то думали своей головой!
Анна понимала, что это какой-то сюр, но, сделав серьёзную ошибку, отнесла его за счёт бюрократической бестолковой зацикленности Волковой на деталях, не уразумев цели этого неожиданного повышения тона.
– Вы же помните, что это была одна страна, – начала настаивать Анна, повышая голос. – Я не являлась предателем родины, когда уехала туда. (Волкова усмехнулась и подумала про себя: «Ой, какая же она дура!»). – В каждой стране мира, человек родившийся на территории этой страны, может получить гражданство автоматически. Я родилась на территории РСФСР
, значит имею право, – говоря всё это, Анна чувствовала себя так, как будто пляшет под чужую дудку – полной идиоткой. – Я не могу понять, почему и откуда такой следовательский тон по отношению к человеку, вся вина которого состоит только в том, что он посмел вернуться на свою родину, – сказала Анна и голос у неё жалобно дрогнул.
Выслушав наивное и горячее выступление молодой, но бестолковой дамочки, Волкова убедилась, что этот случай безнадёжен.
– Мы не можем дать вам ни гражданства, ни прописки, ни регистрации в Москве, – сказала Волкова бесцветным голосом. – Гражданство у нас получают по месту прописки. Где вы прописаны, туда и обращайтесь за российским гражданством.
– Я прописана в Риге. Была.
– Вот в консульство РФ
в Латвии и обращайтесь.
В этот момент в кабинет вошли трое молодых чеченцев, одетые в кожаные пиджаки и оглядевшие присутствующих с презрением восточных князьков. Один из них, заметив Волкову, кивнул ей головой. Она постаралась поскорее избавиться от докучливой и недогадливой посетительницы.
– Всё, мне некогда. До свидания!
И тут же кинулась к чеченцам, улыбаясь и заглядывая в их жёсткие лица. Анна, поняв, что больше ничего не добьётся, вышла из кабинета.
Мать, с нетерпением ожидавшая Анну, заметила её издали: она с Митей гуляла возле песочницы во дворе дома.
– Ну как? Что тебе там сказали?
– Что гражданство нужно просить по месту прописки.
– А если у кого-то нет прописки? Что ему делать? Куда подеваться?
