Темная сторона Кая

скачать книгу бесплатно

– Повторяю, Несси, ты не в моем вкусе, – твердо говорит Кай.

Правильно. Ему нравятся блондинки, а я такая брюнетка, что темнее и быть не может. Чайна сдвинулась на край стула и смотрит на меня большими глазами, с нетерпением ожидая отчета, но я качаю головой. Чувствую, как на губах просыпается улыбка, и поворачиваюсь к окну.

– Давай выберем место более публичное. – Я не боюсь, что Кай убьет меня или сделает что-то другое. Просто не хочу идти в чужой дом и уж определенно не хочу приглашать в свой, холодный и негостеприимный.

– Хорошо. Встретимся в городской библиотеке в восемь.

– В библиотеке? – фыркаю я. Никогда там не бывала. Смотрю в окно – она там, на другой стороне улицы.

Окраина Уэстервилля – скромный городской квартал; большинство горожан ездят отсюда в центр, в Колумбус.

– Там нас никто не заметит, согласна? Ты знаешь кого-нибудь, кто бывает возле библиотеки по вечерам? – спрашивает Кай, и я молчу. – Вот именно. Операция «Смерть Харру» – наш большой секрет.

– Операция «Смерть Харру»? – Он что, серьезно это сказал? Я едва удерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Отнесся к делу серьезно, но не без юмора. Вот уж не думала, что планирование мести может доставлять такое удовольствие. – Ладно. Библиотека, в восемь. Оденьтесь во все черное. Не забудьте темную толстовку и перчатки, Капитан Вашингтон, – говорю я, принимая его тон и вступая в игру. Два одержимых местью подростка разрабатывают секретный план в тиши Уэстервилльской публичной библиотеки. Это мне по вкусу.

– Понял, Несси. До встречи в библиотеке.

– Конец связи, Капитан Вашингтон.

Он дает отбой, но я еще держу трубку возле уха и, словно в трансе, смотрю в окно, не замечая пару хипстеров-собачатников по ту сторону стекла, которые, наверно, думают, что я улыбаюсь им.

Встряхиваю себя мысленно и поворачиваюсь к Чайне, которая смотрит на меня полными ужаса глазами.

– Мне точно надо проверить слух, ведь не могла же ты на самом деле назвать того парня Капитаном Вашингтоном, правильно?

– Извини, секретная информация, – говорю я преувеличенно серьезным тоном и плотно сжимаю губы для пущего драматического эффекта.

Вид у Чайны такой, словно она готова запустить в меня мороженым, но в решающий момент ее отвлекает звонок лежащего на столике телефона. Она тянется к нему, берет в руки и вздыхает.

– Папа. Придется объяснять, почему не была на занятиях. Не беспокойся, скажу, что у тебя личная драма и лучшая подруга понадобилась для моральной поддержки.

Чайна отвечает и отворачивается от меня.

Я смотрю на свой телефон, будто жду звонка от отца. Пора бы уж привыкнуть, что никакого звонка не будет. Я даже не помню, когда отец в последний раз присылал мне эсэмэску. Может быть, пару недель назад, когда попросил по пути домой заглянуть в магазин и купить молока. Чего бы только ни дала за то, чтобы он позвонил вот сейчас и накричал на меня по телефону. Я бы сделала для него что угодно, чтобы он только спросил, куда это я пропала и почему лопаю мороженое вместо того, чтобы сидеть на уроке английской литературы. Я бы сделала что угодно, чтобы он спросил, все ли у меня в порядке, потому что тогда я, может быть, воспользовалась бы шансом и сказала, что я не в порядке.

Возвратившись ближе к вечеру домой, замечаю, что Зеленого Рыжика на подъездной дорожке нет. Это хорошо. Это значит, что папа на работе – после смерти мамы он перешел из полиции в службу предотвращения потерь и теперь каждый день патрулирует универсальный магазин «Коль», – а не сидит за обеденным столом, составляя свой безумный план путешествия в Ирландию. Знаю, у него не все в порядке с головой, поэтому и тревожусь. Новая работа спокойнее, и мне хотелось бы, чтобы он чаще виделся с друзьями, если они у него еще остались. Порой мне кажется, что он порвал с ними всеми. Семья у нас большая, но Мерфи разбросаны по всему Среднему Западу, так что навещаем друг друга мы нечасто. Думаю, он одинок и слишком ушел в себя, чтобы что-то замечать, а когда однажды очнется, увидит, что всех оттолкнул. Далеко в прошлом остались дни, когда каждый четверг папа брал нас с Кеннеди и мы обедали где-нибудь в городе, а потом шли в кино; когда вечерами он играл с друзьями в покер на кухне; когда по уик-эндам устраивал для мамы романтические поездки. Все это безвозвратно кануло в прошлое.

Вхожу через переднюю дверь. В доме тихо. Кеннеди сидит, скрестив ноги, на диване в гостиной. Поза напряженная, взгляд прикован к застывшей на паузе картинке на экране.

– Привет. – Я иду мимо, но останавливаюсь, не получив от сестры ответа, и поворачиваюсь к ней. – Я сказала «привет».

– Я знаю о видео. – Голос глухой, бесстрастный. Она не смотрит на меня, но это только к лучшему, потому что и я не нахожу в себе сил посмотреть ей в глаза. – Все мои друзья об этом говорят. Тебя называют…

– Знаю, – перебиваю я. Сердце проваливается куда-то глубоко-глубоко. Не хочу слышать, как сестра произнесет это слово. Я и сама могу заполнить пропуск. – Но ничего плохого я не сделала. То видео не должен был увидеть никто, кроме нас с Харрисоном. Ты… ты смотрела его?

– Только первые несколько секунд. Я не верила тому, что говорят, и хотела проверить.

Во мне поднимается новая волна злости: это из-за Харрисона моя сестра прошла через такое унижение. Кеннеди ходит в нашу школу, и ей еще придется услышать насмешки и измышления, и для меня нет ничего хуже, чем знать, что в ее неприятностях виновата я. Хорошо еще, что она хотя бы не видела все видео. Представляю, как бы это было, и меня передергивает от отвращения.

– Можешь оказать мне любезность? – спрашиваю я негромко и присаживаюсь на подлокотник дивана. Наши коленки стукаются одна о другую. – Ты можешь разговаривать со мной или не разговаривать – поступай как хочешь, – но, пожалуйста, не упоминай об этом при папе.

– Он все равно меня не услышит, – ворчит она, и я беспомощно смотрю на нее.

Кеннеди не хуже меня знает, что он не замечает нас обеих. Разговаривать с ним все равно что бросать слова в пустоту. Не важно, как хрипнет голос, не важно, как болят легкие, можно кричать вечность и не дождаться ответа. Он – оболочка того человека, у которого, когда мама умерла, вырвали сердце и душу. Там, внутри его, – пустота.

– Спасибо. – Я сжимаю ее плечо, как бы напоминая, что прекрасно знаю, как она себя чувствует. – И не вешай нос. Я еще рассчитаюсь с Харрисоном. А тебе стоит извлечь из всего этого жизненный урок: никогда не позволяй парню унижать тебя. А если он это делает, ответь тем же.

Я еще раз тискаю ее плечо, и Кеннеди наконец поднимает голову и смотрит на меня.

– Как ты это сделаешь? – спрашивает она, и ее глаза светятся любопытством.

– Пока еще не определилась, – признаюсь я, – но у меня появился помощник, который, похоже, готов на все.

Сестра издает протяжный стон и качает головой.

– Ты точно вляпаешься в неприятности.

– Хорошо, что папа ничего не замечает, да? – Я подмигиваю ей, и мы хихикаем. Такие вот у нас шутки. Легче шутить, чем признаться, что на самом деле мы хотим – что нам нужно после того, как мама ушла, – чтобы наш отец вел себя так, как и подобает родителю.

– Надо думать, встречаться с братом Харрисона мне уже не придется, – вздыхает Кеннеди. – Спасибо, сестренка. – Она отворачивается, включает телевизор, а я закатываю глаза и направляюсь к лестнице, не позабыв напомнить, чтобы выключила телевизор и сделала уроки.

Чувствую себя психологически опустошенной, но в то же время полной сил. Опустошенной потому, что в течение дня в голову какие только мысли не приходили. Что, если видео с моим стриптизом видел кто-то из учителей? Что, если кто-то отправит его на какой-нибудь порносайт с миллионом подписчиков? Что, если вся эта история не сойдет сама собой на нет, а будет тянуться, и я повсюду буду натыкаться на ухмылки и намеки – до самого выпуска? Что, если видео последует за мной в колледж и дальше, и я постоянно буду жить под тенью страха, что кто-то еще узнает о моем позоре? Я слышала немало историй о разбитых сердцах и судебных исках и знаю, что такие вот моменты ломают жизни.

Вот почему я так зацепилась за эту мысль: уничтожить в отместку Харрисона. Нельзя допустить, чтобы он так обошелся со мной и это сошло ему с рук. Нет, он заплатит за все, и я жду не дождусь, когда смогу обдумать самые страшные, самые извращенные способы мести. Поработать с пикапом? Достать его через друзей? Лишить места в футбольной команде? Отыграться на его семье? Возможностей так много. И меня нисколько не волнует, что месть ставит нас на один уровень. Ну и пусть. Я хочу, чтобы он заплатил, и эта плата будет самой сладкой, самой желанной платой за предательство.

Поднимаюсь по ступенькам и внезапно останавливаюсь на площадке. На стене мамина фотография, и мама на ней еще подросток. Юная, красивая, улыбающаяся широко в камеру. Пальцы трогают кончики завитых и залитых лаком пышных волос – она всегда уверяла, что так было модно в 1980-х. Я смотрю на это фото каждый день. Каждое утро, когда выхожу из своей комнаты и спускаюсь вниз, и каждый вечер, когда прихожу домой и поднимаюсь к себе. Но сегодня на сердце тяжелее обычного, и даже мамина неудача в беге за модой не вызывает у меня привычной улыбки. Я знаю это, потому что чувствую себя виноватой. Будь мама здесь, она бы расстроилась.

Я возвращаюсь мысленно в шестой класс. В тот день все родители получили письмо из школы, в котором администрация напоминала им о необходимости предупредить детей об опасностях социальных сетей. Мама позвала меня на кухню и попросила сесть. Повторила вместе со мной простые правила безопасности. Не ругаться в онлайне. Не говорить плохо о старших. Не выдавать личную информацию. Не снимать себя в непристойном виде.

Я нарушила все эти правила. Каково бы ей было узнать, что есть неприличное видео с ее дочерью и оно бродит по Сети и попадает в самые дальние уголки интернета? Как бы она совладала с таким позором – моим и своим, – узнав, что я не прислушалась к ее советам? Что я предала ее доверие, повела себя глупо и безответственно, что не дотянула до тех стандартов, которые она определила для меня перед тем, как уйти?

Я сгораю от стыда. Как же мне жаль. Ведь я знала, что делает Харрисон. Теперь, после всего случившегося, так легко признать, что мне следовало сразу же потребовать, чтобы он убрал телефон и прекратил снимать то, что не предназначено для чужих глаз. Но мне почему-то представлялось, что это все так сексуально. Так интимно. Я думала, что могу доверять ему.

Как бы я хотела, чтобы мама была здесь. Пусть бы накричала на меня. Пусть бы даже наказала меня. Пусть бы я даже захлопнула дверь у нее перед носом.

Ей хотя бы не было все равно.

Она хотя бы была живая.

Глава 5

Беру ключи от машины и выхожу из дома, не сказав ни слова отцу. А чего ради? Он в гостиной с чашкой остывшего кофе и сигаретой в руке, уставился в потолок. Господи, как бы я хотела, чтобы он сделал хоть что-нибудь, доказал, что он еще жив. Как бы я хотела, чтобы он увиделся с друзьями, может быть, выпил с ними пива. Нет ничего хуже, чем жалеть собственного отца.

Скоро девять, и при мысли о скорой встрече с Каем меня охватывает непривычное, волнительное и тревожное чувство. Я так до сих и не знаю толком, во что ввязываюсь. Что означает месть в понимании Кая? Что, если его намерения идут намного дальше моих? Что, если его замыслы рассчитаны на исключение Харрисона из школы? Может, он планирует побить Харрисона? Устроить так, чтобы его арестовали? Это надо выяснить.

Забираюсь в нашу старенькую «Тойоту» и с нарастающим нетерпением прислушиваюсь к хрипам пытающегося реанимировать себя древнего двигателя. Выезжать на этом недоразумении я отваживаюсь только под покровом темноты, когда никто не видит, что за рулем сижу я. Показаться в нем среди белого дня все равно что совершить социальное самоубийство. Хотя в данный момент мой общественный статус и без того на уровне плинтуса. Папа, прежде чем задумается об апгрейде Зеленого Рыжика, намерен, похоже, окончательно его угробить, вот почему я испытываю абсолютно рациональный страх каждый раз, когда выезжаю на дорогу. Вся эта кучка ржавого металлолома вполне может взорваться и сгореть посредине улицы.

С подъездной дорожки сворачиваю в сторону центра. Городок у нас немного странный, и Уэстервилль-Сентрал расположен севернее Уэстервилль-Норт. Но смеяться над такой нелепостью было бы жестоко уже хотя бы потому, что мне нравится здесь жить. От нас до центра Колумбуса двадцать минут на машине, так что городская жизнь начинается, можно сказать, прямо за порогом, однако же Уэстервилль сохраняет и старомодность, и определенное очарование. Тихий, безопасный колледжский городок, где люди знают друг друга. Обычно это плюс, но только до тех пор, пока ты ведешь себя хорошо. В таком тесном сообществе, как наше, для ошибок места нет.

В центре затишье, что нисколько не удивительно. Понедельник, поздний ноябрьский вечер – для прогулок по нашей короткой главной улице холодновато и темно. Типичный городской пейзаж, знакомый по множеству фильмов. Большинство здешних магазинов и ресторанов – это независимые старомодные заведения, пользующиеся любовью и поддержкой горожан. На углу квартала уже виден магазин спортивных и туристических принадлежностей, и я крепче сжимаю руль.

Библиотека находится через улицу от кафе «Роллиз», где мы с Чайной объедались шоколадным мороженым этим утром. Я здесь впервые, а потому, подъезжая, на минутку задерживаюсь и осматриваю здание снаружи, после чего заезжаю на почти пустую парковочную площадку. Кай был прав. В понедельник вечером, за час до закрытия, посетителей в библиотеке немного, а таких, кому меньше двадцати пяти, скорее всего, вообще нет. Может, одна из полдюжины машин на стоянке принадлежит Каю. Я паркуюсь, занимая сразу два места, потому что ленюсь маневрировать, выхожу из Зеленого Рыжика, закрываю дверцу и осторожно иду к зданию, отыскивая взглядом вход. Интересно, впустят ли меня в библиотеку без читательской карточки?

Сую руки в карманы кожаной куртки. Черной, разумеется, как и джинсы. Я – словно гангстер, крадущийся по городу поздней ночью. Опустив голову, иду мимо стола дежурной, но тишина в вестибюле такая, что я чувствую себя в круге света от нависшего над головой огромного прожектора. К счастью, за самим столом никого нет. В отделе детской литературы какая-то женщина расставляет на полках книги. Сидящий за компьютером мужчина ожесточенно колотит по клавиатуре. Девушка, с трудом удерживающая в руках высоченную стопку книг в мягкой обложке, скользит взглядом по корешкам криминальных романов.

– Тсс!

Поворачиваюсь и замечаю Кая – он наблюдает за мной в щель между стеллажами из отдела «Помоги себе сам». Оглядывается и, убедившись, что никто не обращает на него внимания, машет мне рукой.

От одного лишь взгляда его голубых глаз сердце подпрыгивает и несется вскачь. Иду к нему между стеллажами. Вот и Кай – в черной толстовке «Найк», рваных черных джинсах и черных кедах. С трудом сдерживаю улыбку – все по инструкции.

– Извини, а где черные перчатки? – спрашиваю я, сложив руки на груди и изображая недовольство.

Кай сует руку в карман толстовки и достает красные футбольные перчатки.

– Сойдет? – Я смеюсь. Он заталкивает перчатки в карман и проводит ладонью по корешкам стоящих на полке книг. – Увы, руководство для мстителей еще не написали. Придется поработать самим.

– Кое-какие мысли у меня есть, – говорю я. – Но для их реализации потребуется твоя помощь.

– Ну, тогда можешь называть меня Экзекутором. – Он откашливается, достает из заднего кармана джинсов блокнотик и тянется к засунутой за ухо ручке. Все очень серьезно. – Давай, Несси. Приступим.

Я так и не решила еще, раздражает меня его манера поведения или забавляет. Но по крайней мере, что-то свеженькое. Знакомые парни в Уэстервилль-Норт немного другие. Пожалуй, более расслабленные. Они не стараются произвести впечатление, понравиться. Или, может быть, это сам Кай такой… необычный.