скачать книгу бесплатно
– Надо же, как быстро у вас распространяются новости, – она покачала головой, – и что ты об этом думаешь?
– Фигня полная! – Сережа пожал плечами. – Никто из наших читать не будет.
– Почему?
– Скучно.
– А что вам не скучно?
– Да мало ли, – он нехорошо ухмыльнулся, – а вот планшеты давайте привозите еще. Это нам надо!
Катя не нашлась что сказать в ответ. Подросток развернулся на пятках и, фамильярно махнув ей на прощание рукой, двинулся в обратном направлении. В дальнем конце коридора показалась семейная пара лет пятидесяти, и Сережа моментально переключился на них. Через несколько секунд он уже крепко держал за локоть другую незнакомую женщину и что-то без умолку говорил ей прямо в ухо. Он не замечал ни ее растерянности, ни нервных попыток мужа втиснуться между юным провожатым и своей женой. Мальчик просто хватал то, что мог получить, – несколько секунд безраздельного внимания взрослых. Любых и всяких, лишь бы их можно было присвоить себе на пару секунд, а потом навсегда забыть.
Катя наблюдала за происходящим с Сережей теперь уже со стороны, и ее накрыло горькое чувство. Этот ребенок бросался на всех и каждого словно коршун. В свои пятнадцать он вел себя как пятилетний малыш. Ну не станет обычный подросток искать контакта с каждым встречным и поперечным, не будет он за считаные секунды взламывать чужое личное пространство при первой же встрече. Хотя бы какая-то природная стеснительность просто обязана быть, даже если речи не идет об элементарной вежливости. По Насте Катя прекрасно знала, какими подозрительными делаются дети в подростковом возрасте по отношению ко всем взрослым – было непросто завоевать доверие пятнадцатилетних, и мало кому это на самом деле удавалось. А здесь – раз, два, бесцеремонное вторжение, а за ним – ничего.
Мать как-то рассказывала Кате, что в ее группе тоже были такие дети – бросались на каждую тетку с криками «мама-мама». Сама она так не делала, наоборот, пряталась от всех куда подальше. А этих «слюнявых маменькиных сынков» в группе горячо ненавидели и часто били. Так что подростками они все до последнего поумнели и твердо усвоили – не высовывайся, а то получишь. Да и не было уже смысла к кому-то приставать – больших детей советские семьи не усыновляли. Изредка могло повезти только младенцам, которые вместе с новой жизнью в бездетной семье получали другое имя и легенду о своем происхождении вместо реальности. Но это было очень давно, больше шестидесяти лет тому назад. Другая страна и другие люди. Катя понятия не имела, как сейчас обстоят дела и что изменилось в детских домах.
В подавленном состоянии она вошла в зал и опустилась на свободное место поближе к выходу. Через кресло от нее, развалившись и вытянув ноги в проход, сидел огромный вихрастый парень лет семнадцати. Приятной внешности, но с диким звериным взглядом. Он то и дело поглядывал на дверь, около которой стоял бдительный охранник, и тяжело вздыхал. На сцене тем временем неохотно топтались четыре подростка, отвратительно плохо разыгрывая неизвестную пьесу. Каждый думал только о себе, все без исключения забывали слова, ждали подсказки от суфлера и вставали к залу спиной. Катя поморщилась, уловив, как безбожно дети коверкают и искажают фразы, даже несмотря на подсказки. Впрочем, текст подобного обращения, кажется, заслуживал. Это был набор бессмысленных современных словечек с претензией на юмор. Возможно, кому-то и захотелось бы посмеяться, если бы не было настолько печально на все это смотреть. Пытка «театром» наконец закончилась, и на поклон вышел автор пьесы и режиссер – пожилой неопрятный мужчина лет шестидесяти со свисающими на плечи жидкими волосами, в истертой до дыр жилетке. Он что-то говорил об отдаче себя «этим несчастным детям», о добром и бескорыстном труде, постоянно намекая на свои благочестие и талант. Слушать такое было неловко. За постановкой последовал танец. Потом еще один. А в финале концерта зазвучала песня про маму. Дети-сироты выстроились в два ряда на сцене и выводили мелодию разнокалиберными голосами. Сотрудники детского дома украдкой поглядывали на потенциальных усыновителей – удалось ли выбить слезу? Катя вдруг почувствовала себя так, словно попала в чудовищный магазин живого товара. Она отчетливо видела, как мальчик в центре хора хотел всем понравиться и едва не выпрыгивал со сцены; как крайняя девочка в первом ряду пыталась спрятаться за других детей, а бдительный воспитатель постоянно вытаскивал ее за плечо. Лицо девчушки покраснело от бессильной злости, на глаза навернулись слезы. Кате стало жалко ребенка. Что творилось в душе этого маленького человека, который вынужден был стоять перед толпой незнакомых людей помимо собственной воли?
– Глянь, как новенькая трепыхается. – Катин сосед обернулся к своему приятелю, смазливому блондину с челкой, налезающей на глаза.
– Ясен пень, – блондин тряхнул своей роскошной гривой, – ее только месяц назад привезли.
– А че там случилось?
– Вроде папаша мамашу замочил и потом сел. Динку эту сунули к нам.
– И че, есть повод портить концерт? – вихрастый хмыкнул, – у меня тоже папаша мать метелил до полусмерти, пока она его в итоге не грохнула. А сама в тюрягу…
– Во-во, – смазливый с умным видом кивнул, – а мой бабку нашу замочил. Она топовая была, обо мне заботилась.
– О том, блин, и речь, – вихрастый пожал плечами, – обычное дело. У всех так. Смотри-ка, питалки стараются, а она, блин, ни в какую не хочет петь.
– Воспитаем. И не таких ломали.
– Сломаешь их, – парень тяжело вздохнул, – сто раз говорил, блин, чтобы на Дне Аиста нормально себя вели. Не понимают.
– Да ладно, Макс, – смазливый усмехнулся, – до мозга не доходит, до почек дойдет.
Катя не сразу поняла, что именно хотели сказать эти двое. А когда сообразила, кровь прилила к голове и бешено застучала в висках. Что делать? Объяснить им прямым текстом, что за одни такие намерения можно в комнату полиции по делам несовершеннолетних попасть? Что она пожалуется на них директору? Очень смешно. Весь вид этих парней указывал на то, что это они настоящие хозяева детского дома. А директор и прочий персонал нужен лишь для того, чтобы обслуживать их. «Не лезь в чужой монастырь, целее будешь». – Катя повторила про себя любимую фразу мамы. И только теперь, в окружении озлобленных подростков, начала понимать, что? именно ее собственной матери когда-то довелось пережить. Почему она замкнулась в себе и осталась «замороженной» на всю свою жизнь.
Катя спрятала в ладонях лицо и с силой прижала пальцы к глазам.
Глава 4
… – Имеем честь поприветствовать всех собравшихся в этом прекрасном зале. – Екатерина Викторовна вздрогнула от зычного голоса учредителя издательского дома. Пока звучала чертова слащавая песня о маме, шеф успел забраться на сцену с огромной коробкой подарков и приготовился произнести речь. Издалека, с задних рядов, он был похож на воздушный шарик, одетый в костюм от Бриони.
– Яков Львович, мы вам так благодарны за внимание к нашим детям! – отвесила ответный поклон дородная дама в безразмерном пиджаке и с добродушным оскалом. Явно из администрации детского дома, но Катя пока не успела разобраться в местном официозе.
Дорвавшись до микрофона, шеф увлеченно нес ахинею о потрясающих возможностях для ребят в детском доме, о творческом развитии, об искусствах, о домашней атмосфере, о счастье жить в кругу заботливых воспитателей и добрых друзей. Катя едва удержалась от того, чтобы не заткнуть себе уши – лишь бы не слышать этого бреда. Многие дети помладше нервно заерзали в креслах, несколько подростков громко, с издевкой, захохотали. Воспитатели тут же оказались рядом с бунтарями и что-то торопливо зашептали им в уши, пытаясь усмирить. Наконец Яков Львович заткнулся и приступил к тому, ради чего, собственно, и был приглашен на сцену. Дети замерли в ожидании. Заместитель директора детдома – рядом с учредителем на сцене, оказывается, была именно она – называла имена ребят, они один за другим поднимались на сцену, получали ценный подарок и выстраивались в ряд. На дорогую игрушку, планшет, заранее были закачаны все детские книги и журналы их издательского дома. Катя, пробыв среди сирот всего только час, уже не сомневалась, что судьба гаджетов будет какой угодно, вот только ридерами они никогда не станут. Раздача шла по странному принципу, подарки достались далеко не всем – награду вручали тем ребятам, которые принимали участие в концерте. Все они сидели в первых рядах и молниеносно оказывались на сцене. Остальные, и среди них самые старшие, остались не у дел.
Планшеты закончились, почти сорок детей теснились на сцене и прижимали к груди белые коробочки. Что-то говорила в микрофон заместитель директора, Катя улавливала только обрывки фраз.
– …сможете развивать эрудицию… прикоснетесь к прекрасному… ваши таланты раскроются…
– Вы у меня, блин, дождетесь, с-с-суки. – Она уловила едва слышное шипение Макса.
Вихрастый подскочил с места так, словно его ткнули ножом. На скорости обогнул охранника, вылетел из актового зала и успел сделать едва заметный знак смазливому и нескольким другим. Приятели тут же метнулись следом за ним.
Катя почувствовала, как нарастают злость и агрессия задних рядов. Эмоции подростков зашкаливали – они стали почти осязаемыми, Катя и сама заразилась ими. Только злилась не на других людей, как это делали старшие детдомовцы, а на саму себя: нельзя было пускать идею Якова Львовича на самотек! Надо было подавить эту чертову инициативу в самом зародыше. Уж она-то знала, как поступали в детдоме с теми, кто получал больше остальных. Мать не раз ей рассказывала. Только Катя, наивная дурочка, думала, что сейчас ничего подобного уже нет. На дворе двадцать первый век. И вот теперь на ее глазах из прекрасной идеи издательства приобщить сирот к чтению на ее глазах рождалось что-то чудовищное, чему Катя не знала названия и с чем сама столкнулась впервые в жизни. Тем временем довольный учредитель компании пригласил и своих подчиненных подняться на сцену. Сотрудники издательского дома встали со своих кресел, им хлопали. Взрослые, взобравшись на сцену, стали обнимать детей, получивших подарки. Фотоаппараты защелкали, вспышки засверкали. Яков Львович, которого распирало от гордости, позировал фотографам в гуще детей. Потянулись вверх руки с телефонами, на которые делались трогательные селфи в обнимку с сиротками. Катя, не в силах больше смотреть на весь этот балаган, резко поднялась и вышла из зала.
Она ничего не видела вокруг, слезы застилали ей глаза.
Кто-то неожиданно дернул ее за рукав.
– Вы на экскурсию идете? – спросил детский голос.
– Куда?! – Катя посмотрела на девочку-блондинку невероятной красоты.
– Все идут. – Красотка пожала плечами и тут же растворилась в толпе.
– О-о-о-о-о, Екатерина Викторовна, – Яков Львович вышел из зала, сияя как медный таз, – и вы здесь! Как же я рад!
– Простите, я уже ухожу. – Катя попыталась выбраться из смыкавшегося вокруг нее кольца коллег, но это оказалось непросто.
– Идемте с нами! Сейчас заместитель директора покажет нам, как ребятки живут.
– Зачем?
– Традиция, – с готовностью пояснила дородная дама со сцены, – дорогая Екатерина Викторовна, уважьте. Нам и правда есть что показать.
Яков Львович приобнял свою добычу за талию и потащил к лестнице вместе с издательской группой, выкатившейся из зала. Сотрудники оглушали Катю восторженным щебетом: «как хорошо все прошло», «Яков Львович герой», «такое нужное дело», «славные детишки». Ей хотелось оттолкнуть от себя всех этих людей, оказавшихся вдруг совершенно чужими. Как же они не понимают? Как не чувствуют невыносимого горя, которым пропитаны в этом доме даже стены?
После объятий с сиротами коллеги были возбуждены и наперебой делились впечатлениями. Кате стало душно, ее словно заперли в раскаленной сауне и не хотели выпускать. Она мечтала вырваться, убежать туда, где нет людей, чтобы поднять голову к небу и по-волчьи завыть. Но вместо этого она была вынуждена идти на экскурсию…
Сначала их вели по длинному коридору, показывали спортзал, столовую, изолятор. Все чистое, сверкающее, оборудованное по последнему слову техники. Потом провели вверх по лестнице. Открыли дверь и пригласили в гостиную. Дорогие портьеры, мягкий ковер, кожаные диваны, плазменный телевизор, шкафы с игрушками и книгами. «Это наши друзья подарили», «а это лично от мэра», «а тут фотография детей с депутатами», «а это со звездами эстрады»… Если забыть, где находишься, можно подумать, что зашел в гости к приятелю – высокому чиновнику. Только почему-то с экскурсией и целой толпой. Заместитель директора с гордостью демонстрировала детские спальни, рассказывала о социальных мамах, которые теперь работают вместо воспитателей все пять дней в неделю, показывала кухню, оснащенную прекрасной плитой, духовым шкафом и при этом стерильно чистую.
– Детки живут как в семье, в настоящей квартире, – повторяла она словно мантру.
– А зачем тогда общая столовая? – очнулась Екатерина Викторовна.
– Как зачем, – женщина искренне удивилась, – детки там обедают и ужинают.
– Но если как в семье, они же вместе с социальной мамой готовят.
– Нет, – заместитель директора по-доброму улыбнулась, – они готовят, если хотят этому научиться. А вдруг что-то не получится? Мы не имеем права оставить детей голодными. У нас работают прекрасные повара.
– И уборщицы есть?
– Конечно.
– И белье персонал стирает?
– Обязательно. У нас всюду порядок! Ну, пойдемте дальше.
– А это что? – Катя остановилась напротив информационного стенда.
– Расписание на месяц. – Замдиректора с гордостью продекламировала. – Поездка на экскурсию в Кремль, творческий конкурс, чемпионат по футболу, День Аиста, поход в цирк, кулинарный мастер-класс… У наших детей не бывает свободного времени. Все так четко спланировано, что они постоянно заняты делом. Спасибо нашим спонсорам и друзьям!
Катя чувствовала себя так, словно попала в пластмассовый мир. Все искусственное, ненастоящее, понарошку и напоказ. Дети живут в игрушечной семье в роли марионеток, за которых решают всё кукловоды. У них есть мамы понарошку, но эти женщины уходят от них на выходные в свою семью, к собственным детям, а еще берут от сирот больничные и отпуска. У ребят есть квартира с прекрасной гостиной, кухней и спальнями, но туда почему-то как в зоопарк водят экскурсии. И нет личного пространства, нет ни минуты своего времени.
Яков Львович восхищенно оглядывался и то и дело пытался поймать взгляд главного редактора, горделиво улыбаясь. Словно это он обеспечил детдомовцам завидный достаток и уют. «Я же говорил, – повторял он время от времени, – прекрасный детский дом, все для ребят».
– Да-а-а, у меня квартира попроще, – выдала младший редактор Людочка, когда они снова вышли на лестницу. – А здесь красота какая, все есть! Я и не думала, что государство так шикарно о сиротах заботится.
– Кто бы знал, – отозвался водитель Володя, – роскошь! Да еще шестиразовое питание.
– Это еще не все, – довольная провожатая поторопилась подлить масло в огонь, – летом дети по три месяца отдыхают на море, многие за границу от детского дома ездят.
– Вот это условия, – не удержался руководитель редакции, – надо своих сорванцов к вам на лето отдать. Пусть лишний раз за границу смотаются!
Все как по команде рассмеялись. Катя не выдержала – не прощаясь, она выскочила из толпы и побежала вниз по лестнице. Ее обжигали собственные слезы и взгляды детей, с которыми она сталкивалась по дороге: ищущий Сережин, укоряющий Динкин, обжигающий Максов…
Она выбралась за территорию детского дома за мгновение до того момента, как рыдания задушили ее. Катя не могла, не умела понять того, что здесь происходит. Она физически остро чувствовала боль и неприкаянность чужих детей.
Глава 5
– Юлька, бежим!
– Куда?!
– В убежище! Макс со старшаками все видел!
Леха с Юлькой кубарем скатились со сцены, оставив менее проворных и сообразительных товарищей по несчастью фотографироваться со спонсорами. Каждый раз было одно и то же – тетки и дядьки лезли в конце на сцену, чтобы сделать с сиротками селфи. Начинали тянуться со своими потными от волнения объятиями. Противно прижимались жирными или костлявыми бедрами – как будто за подарки присваивали себе на несколько мгновений ничьих детей. Леха прекрасно знал, что потом эти фотки разлетятся по всяким ВКонтактам и Фейсбукам – взрослым всегда надо показать всему миру, что они молодцы. Делают доброе дело, помогают «детишкам». Поэтому и невозможно ни с кем из них по-настоящему иметь дело. Двуличные твари! За пятнадцать лет в детском доме он узнал их изнанку как нельзя лучше.
– Да что он видел?! – прошипела запыхавшаяся Юлька, когда они наконец добежали до места и залезли в убежище.
– Дура! Как нам планшеты дарили.
– Макса в зале не было.
– Ты че, слепая? – Леха вытаращил глаза. – Сидел все время на последнем ряду. Выскочил, когда нам вручили, а ему нет. Он каждого запомнил!
– Думаешь, отберет?
– Нет, блин, дурашка, тебе оставит!
– А я не отдам. – Юлька прижала планшет к груди.
– Жить захочешь, отдашь.
Юлька задумалась, глядя на новую картонную коробочку. Куда ее спрятать в баторе, вот это головоломка. Из тумбочки и из-под матраса сопрут в два счета, причем скажут, что так и было. На шкаф можно попробовать, но тоже не надежно. Свои же найдут. Еще вариант – в вентиляцию в потолке: снять решетку, засунуть планшет и потом вернуть все на место. Но там старшаки бутылки с алкоголем прячут, если наткнутся случайно, точно заберут и еще по шее накостыляют. К Таньке на хранение отнести, если воспитательница выйти разрешит, – вот это был бы лучший вариант. Но тогда толку от планшета ноль. Что есть он, что его нет. Да и Таньке доверять нельзя – или сама без спросу пользоваться начнет, или того хуже – продаст, когда опять детей кормить будет нечем. Бестолковая у брата телка. Нормально заработать не может, пока их отец мотает срок. У нее это «нечем кормить» ровно через день.
– Ты куда прятать-то будешь? – спросила она Леху.
– Все тебе скажи, – он задумчиво вертел в руках плоский гаджет, – места надо знать. Я, может, продам.
– А сколько дадут?
– Хорошо, если косарь, – Леха вздохнул, – самую дешевку всучили.
– Вот уроды! – Юлька почувствовала гнев: столько мучений с этим гаджетом, а его даже толкнуть нормально нельзя.
– Да ладно тебе. Дают – бери, бьют – беги.
– Лол!
Они посмеялись ради успокоения души и снова напряженно замолчали.
– А у тебя от своей квартиры ключей нет? – поинтересовался Леха.
– Нет, конечно. – Юлька моментально разозлилась: – Размечтался!
– Может, так залезем? – Леха не расслышал напряжения в ее голосе. – Спрячем пока там. Это же недалеко?
– Нельзя, – отрезала Юлька, – там все опечатано. И после обыска комната вверх дном.
– Ух ты, круто! И че менты у вас искали?
– Тебе какое дело? Отвали!
– Дура! К ней как к человеку…
Леха едва успел увернуться от ладони, которая нацелилась ему прямо в щеку. Схватил Юлькину руку за запястье и сжал крепко, словно железной клешней.
– Те че себе позволяешь?!
– Да бесит меня уже все! – воскликнула Юлька. – Достали! И батор этот ваш долбаный!
– Такой же ваш, как и наш! – Леха тоже орал в ответ. – Не фиг на мне свою злость срывать.
– Больно, – пропищала Юлька и попыталась дернуться, – отпусти.
– Обойдешься. Сначала проси прощения.
– Да пошел ты. – Юлька по-детски обиженно всхлипнула.
– Проси!
