скачать книгу бесплатно
Шутка мертвого капитана
Питер Марвел
На пиратских широтах #2
В конце 16 века стало ясно, что великим европейским державам слишком тесно на континенте. Тогда-то и началась настоящая война за метрополии в Атлантике. Волей судьбы Карибские острова оказались на пути «дороги золота и пряностей» и стали приютом для негодяев всего мира: пиратов, корсаров, рейдеров и флибустьеров.
Обладая картой пропавших сокровищ сэра Уолтера Рэли, Уильям Харт и Фрэнсис Кроуфорд отправляются на их поиски.
По пятам за ними идут французские шпионы, иезуиты и шайка пиратов Черного Пастора. Казалось, они так близки к цели…
Питер Марвел
Шутка мертвого капитана
Доверчиво времени отдаем мы в залог,
Юность и радость, и все, что имеем,
И оно отплатить дает нам зарок,
Но платит с годами лишь прахом и тленьем;
И тьмою, и тишью могил замыкаем
Все наши пути, по которым блуждаем.
Но волен Господь и из праха земного
По вере моей воскресить меня снова.
Сэр Уолтер Рэли, капитан гвардии Ее Величества королевы Англии Елизаветы I Пер. Д. Болотиной
Жану де Габриэлю, хозяину заведения «Таверна Питера Питта», вдохновившему меня своим ромом и побасенками на создание этой книги посвящается.
Питер Марвел
Да, я люблю.
Коснуться этих слов?
Да это значит —
по лезвию губами прочертить,
где вместо звуков льются поцелуи,
мешаясь с кровью на моих губах.
Фрэнсис Кроуфорд
Глава 1
Вахта Дианы
Моральному выводу не нужно особо отведенных
строк, ибо он занимает столько же места,
сколько и вся сказка.
Англия. Тауэр. 1618 год
Odor rosarum manet in manu estiam Rosa submot[1 - Даже если роза отброшена, запах розы остается в руке (лат.).].
Луна висела над городом, и ни единой звезды не было в ночном небе. Шел пятый час пополуночи – вахта Дианы[2 - Вахта – вид дежурства на кораблях военно-морского и торгового флота, которое несется постоянно при нахождении корабля в море на ходу, при стоянке на якоре или у стенки (причала, пирса) на швартовых.], или королевская вахта, или, если угодно, собачья, – кому как нравится. Как и прежде, в Испанском озере[3 - Так на морском жаргоне называлось в старину Карибское море.] или у дверей спальни Ее Величества, капитан предпочитал нести ее сам.
Черное и белое, свет и тьма. На одном из своих портретов он велел подрисовать в углу острый серп полумесяца – этого солнца мертвых, что явился символом долгого царствования рыжей Бесс. Сегодня он видит его в последний раз, как в последний раз несет свою сорокалетнюю стражу при луне. Что ж, все, чего он в жизни не совершил, он не совершил по своей собственной воле – много ли его друзей могут похвастаться тем же?
Сэр Уолтер Рэли смотрел в забранное решеткой стрельчатое окно камеры и улыбался.
Когда огненно-красный плащ захудалого дворянина упал в грязь перед королевой, кто мог предположить, что единственная новая вещь в гардеробе никому не известного офицера ляжет в основу могущества всесильного фаворита королевы-девственницы?
Ему не нужна вечность. Вечная жизнь – это вечная память, это вечное повторение того, что, будь его воля, он бы никогда не совершил. Например, он никогда бы не купил этого алого расшитого золотом плаща.
Слишком много красного – это всегда плохо. Черные флаги Армады были куда милосерднее красных полотнищ его соратников по оружию. Черный – это скорбь, а в скорби всегда есть место состраданию. Красный – это кровь. Когда его корабли поднимали на мачтах красные флаги, это означало, что они шли проливать влагу, в которой дымилась жизнь, быстро остужаемая норд-остом. Лаская рыжие кудри Ее Величества, Рэли мнил, что на самом деле есть всего два цвета: черный и белый, а все остальные оттенки лишь идиотская попытка уйти от истины, не впадая в ложь, – как будто это возможно.
Тянуло холодом и пресной сыростью с Темзы, огарок свечи на грубо сработанном дощатом столе едва освещал угол географической карты, начертанной уверенной рукой мастера, да пару лимонов на треснувшем фаянсовом блюде. По распоряжению короля Якова в камере было запрещено иметь металлические предметы, поэтому даже ножи у него были костяные – те, которые он сам привез с берегов Новой Гвианы. На жесткой постели валяются книги, кисет, расшитый Елизаветой, нет, не Лунной девой, а его женой, Елизаветой Трогмонтон, леди Рэли, да еще вчерашняя несвежая рубаха и исписанные твердым почерком листы бумаги.
Бедная жена! Наконец-то она сможет владеть им безраздельно. Совсем как он написал когда-то, тоскуя по ней в капитанской каюте давно сгнившего на старых верфях корабля:
Но настоящая любовь —
Неугасимый свет,
Сильнее смерти и борьбы,
Сильней всесильных лет[4 - Перевод Г. Кружкова.].
Он очень устал от жизни и от любви. Он пережил всех своих соперников, он побывал на краю света и вернулся оттуда всего лишь с кровоточащими от цинги деснами и желтой лихорадкой. Он видел смерть своего сына и узнал ничтожность своих мечтаний. Если не сегодня, то завтра, не завтра, так через неделю его казнят – это такие пустяки по сравнению с тем, что нынче король губит Англию.
Рэли потер переносицу и вздохнул. Он не будет помогать королю, впрочем, как и не станет устраивать заговоры.
Роза Тюдоров увяла. И та, от которой он так устал, которой служил, именем которой называл открытые земли, больше никогда не сможет ему помешать. Он пережил и ее. Пусть на его шею опустится топор, он успеет начать последнюю авантюру. Карта – вот то важное дело, которое он обязан завершить, прежде чем жизнь покинет его тело, а душа вылетит на свободу из обезглавленного кадавра.
Рэли потянул затекшие от долгого стояния мышцы и вернулся к столу. Сдвинув в сторону недописанные листы со вторым томом «Всеобщей истории» и склянку с чернилами, он обмакнул обкусанное гусиное перо в блюдечко с терпко пахнущим соком.
Его последняя шутка будет самой забавной, а наследником станет не ненавистный Яков, не его младший сын Кэрью, а тот, кто сравняется умом и отвагой с последним из капитанов. И ему наплевать, кто это будет.
Рыцарь Рэли пришел из ниоткуда, швырнув под ноги гордой Диане свою судьбу, и уходит в никуда, оставив на память английскому народу свою репутацию. Да в придачу к ней картофельные клумбы, табачные трубки в зубах матросов и пристрастие к лимонам при дворе.
Прежде чем нанести на бумагу первые линии, моряк задумчиво прошептал строки, услышанные когда-то в таверне под вывеской, изображавшей полногрудую красотку с рыбьим хвостом, где собиралось Достопочтенное Братство джентльменов Морской девы:
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они.
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы…[5 - У. Шекспир. Буря.]
Глава 2
Охота в разгаре
Эспаньола
Уильям Харт выглянул из-под полога наскоро сложенной из бамбуковых стволов хижины и понял, что их опять ожидают два пренеприятных сюрприза. Один сюрприз клубился над вершинами скал: набухшие дождем фиолетовые тучи, как нарочно, стягивались к тому месту, где Харт с товарищами устроили привал. Не пройдет и часа, как разразится такой ливень, от которого все вокруг – даже острые обломки камней – пропитается водой. Харт еще не успел просохнуть после вчерашнего ливня, и перспектива снова встретиться с водной стихией его совсем не обрадовала.
Но куда больше озадачил его второй сюрприз, по сравнению с которым даже тропический ливень казался приятной неожиданностью. С небольшой площадки на уступе скалы, где они раскинули свой бивак, было очень хорошо видно, как далеко внизу, по вьющейся между камнями и низкорослым кустарником тропе осторожно поднимаются около дюжины мужчин. Они шли явно не на охоту за свиньями или быками. В качестве дичи им служили Харт и его спутники, которые сейчас мирно почивали на жестких побегах асаий. Следовало признать, что у голландцев и французов – а это были именно они – имелся резон быть недовольными своими зарвавшимися соперниками. Уильям Харт это отлично понимал, но сдаваться на милость преследователям отнюдь не собирался. Невзгоды последних месяцев закалили его характер и сделали куда более толстокожим по отношению к уколам судьбы. Он теперь все время слышал самый важный параграф из Кодекса Берегового Братства: заботиться о себе нужно в первую очередь, потому что больше никто заботиться о тебе не станет. Потрошитель часто повторял эту нехитрую заповедь, подгоняя отставших и заставляя подниматься тех, кто больше не мог идти. «Так устроен мир, приятель, и с этим ничего не поделаешь, – говорил он, тыкая острием ножа под ребра отчаявшимся. – Если ты забудешь об этом, то вряд ли дойдешь до конца». Но даже это нехитрое пиратское правило Харт не желал принимать без поправок. Шагая по колено в болотной жиже, карабкаясь по острым скалам или падая без сил на землю, Уильям упрямо твердил про себя: «Господи, дай мне силы сделать то, что я должен, отними у меня возможность совершить постыдное и дай мне мудрость отличить первое от второго».
Сейчас же, проснувшись от едкого укуса какого-то насекомого, Харт обнаружил, что часовые сладко спят, уткнувшись носами в грязные колени. Уильяму стало жаль незадачливых сторожей: Потрошитель под злую руку запросто мог дать им в зубы, а то и выпустить кишки.
Посему Харт потряс за плечо одного из них и, когда Боб в панике дернулся, хватаясь за кремневый пистолет, приложил палец к губам.
– Тсс, тихо, – прошептал он. – Вы проспали врагов.
Пират вскочил и во всю мощь своих легких заорал было полундру, но Уильям быстро зажал ему рот рукой.
В то же мгновение они услыхали за спиной шорох и дружно обернулись. Из шалаша выполз Кроуфорд и, судорожно подавляя зевок, огляделся. В ногах у него путалась крошечная кудлатая собачонка. Кроуфорд по-прежнему не расставался с Хароном, несмотря на неудобства, которые эта тварь всем приносила.
Вот и сейчас Уильям сдержал язвительное замечание, которое так и норовило сорваться с его уст, и просто поманил Кроуфорда пальцем и указал вниз на тропу.
Кроуфорд, с выступившей на щеках щетиной, не до конца просохший и злой, посмотрел на приближающийся отряд и выругался:
– Проклятье! Эти французы, науськиваемые неугомонным Абрабанелем, – упрямые ребята! Я надеялся, что они оставили нас наконец в покое. Есть же у них карта, что им еще от нас нужно? Видно, в сезон дождей у них принято гоняться за англичанами. Надо поинтересоваться у твоего чертова лекаришки Амбулена, нет ли у него какой микстуры от соотечественников. Ба-а, да это же наши часовые все проспали! Ну, сейчас выползет на свет Божий Джек, он им распишет географию на спинах.
– Пока вы будете наводить порядок, Кроуфорд, – заметил Уильям, – нас схватят и поджарят как куропаток. Эти искатели сокровищ очень на нас сердиты.
– За что?! – искренне удивился Кроуфорд. – Мы «ад хонорес», так сказать, то бишь совершенно безвозмездно, отдали им карту, оставили, можно сказать, в залог замечательное судно, а теперь развлекаем их, как можем, гоняя по гилее, как мартышек. Все-таки люди – самые неблагодарные создания.
В ту же секунду задом вперед из шалаша выпал Потрошитель.
Быстро оглядев компанию, он мрачно сплюнул и повернулся к часовым.
– Проспали, значит, вахту, ребятки?! – угрожающе произнес он и с размаху двинул в зубы Джону, тому самому пирату, рожу которого пересекал страшный сабельный рубец.
Тот схватился за лицо, и сквозь пальцы его немедленно проступила кровь. Потрошитель повернулся ко второму:
– Мы на суше, браток, и у меня нет времени следовать Кодексу. Считай, что получил сухим пайком причитающиеся тебе по закону Моисееву сорок ударов плетью по голой заднице, – закончив, Потрошитель вполсилы врезал матросу в ухо и вытер руку о штаны. – Подберите сопли, джентльмены. Сдается мне, что скоро нам будет так жарко, что наши рубахи наконец-то просохнут.
Кроуфорд не обращал на дисциплинарные взыскания Потрошителя ни малейшего внимания. Облокотившись о большой валун, он внимательно обозревал ползущий в гору отряд.
– Итак, половина из них с пистолетами, – констатировал он немного погодя. – Причем пистолетов у них в два раза больше. Значит, одни будут заряжать, другие – стрелять. Они не хотят терять время. Отлично! Кроме того, у каждого по два кремневых пистолета за поясом. Ну и, разумеется, сабли. Не очень мне нравятся их физиономии: благородных людей среди них, кажется, немного. Увы, дуэльный кодекс сейчас вряд ли пригодится. Придется довольствоваться теми обычаями, которые здесь в ходу. В конце концов, это и нам развяжет руки. Мы должны разделаться с этой компанией – она становится слишком докучливой.
– Как мы можем разделаться с ними? Их в два раза больше, и они лучше вооружены. Все наши припасы или истрачены, или подмокли. Нам нужно поскорее уносить отсюда ноги.
– Возможно, Уильям, за поворотом нас ждет неприятный сюрприз, – возразил Кроуфорд, повторяя вслух невысказанную мысль Харта. – Засыпанная обвалом дорога или что-нибудь еще похуже. Нам придется искать обходную тропу, терять время… Нет, мы должны принять бой. Эй, просыпайтесь! Хватит дрыхнуть, потроха собачьи! Шевалье Амбулен! Ваши соотечественники жаждут покороче познакомиться с вами! Капитан Ивлин, французские каторжники вызывают вас на бой, который я не рискну назвать сухопутным, потому что вот-вот разверзнутся хляби небесные и мы поплывем в объятия друг другу… Поднимайтесь, пока противник не намотал вам на уши офицерские шарфы!
Его пламенная речь возымела действие, и из-под навеса высунулись две недовольные физиономии: красная, с топорным подбородком, принадлежала капитану Ивлину, молодая, с бородкой и усиками а la roi[6 - «А ля руа» – по-королевски (франц.).], – Роберу Амбулену. И тот и другой не менее остальных страдали от высокой влажности, поэтому на них наибольшее впечатление произвела та часть речи, где говорилось о грядущем потопе. Едва выглянув из своего убежища, оба первым делом уставились на небо и хором простонали:
– Опять дождь?!
– До дождя вы можете и не дожить, – отрезал Кроуфорд, – если не начнете шевелиться. Посмотрите вниз. Через четверть часа здесь будут неприятные и злые люди. Они никак не могут забыть нашей небольшую шалость, которую мы позволили себе на пристани Тортуги. Такая злопамятность наводит меня на мысль, что мы совершенно напрасно доверили им карту. Это никак не повлияло на отношение к нам. Одним словом, мы должны устроить нашим друзьям достойную встречу. Кто-нибудь, бросьте сапог так, чтобы он высовывался из шалаша. Пусть думают, что мы все еще пребываем в объятиях Морфея… Потрошитель, затаись с ребятами в камнях. Кстати, нашу единственную лошадку нужно привязать поближе: вид мирно пасущейся лошади ласкает взор и умиротворяет сердце. Узрев такую пастораль, французы не заподозрят подвоха. Тем временем мы с Уильямом, как люди нехорошие и изощренные в коварстве, поднимемся вот на этот уступ, где, по-моему, не слишком крепко сидят некоторые камни.
Вы же, – тут Кроуфорд с поклоном обратился к шевалье и капитану, – как натуры прямые и отважные, спрячетесь на время за кустами неподалеку. Будьте в арьергарде или в засаде – как вам больше понравится. Однако держите пистолеты и шпаги наготове. Когда потребуется ваша помощь, вы не должны терять ни секунды, понимаете?
– А что мы будем делать на этой круче? – с подозреним спросил Уильям, задирая голову и рассматривая скалу, про которую говорил Кроуфорд.
– Как только французы будут здесь, мы низвергнем на их головы град и жупел, – усмехнулся Кроуфорд. – Они, разумеется, сразу же решат атаковать наш аскетичный приют, а мы с тобой обрушим на них сверху несколько камней покрупнее. Когда же они отвлекутся на эту лавину, на них пойдут Потрошитель с ребятами, да и доктор с капитаном заодно. Завяжется бой, и тут уж мы спрыгнем вниз и тоже вздуем мерзавцев.
– Высоковато прыгать, – с сомнением пробормотал Уильям. – Как бы шею не свернуть.
– Чтобы не свернуть шею себе, старайся прыгать на шею французу, – глубокомысленно изрек Кроуфорд. – А теперь – все по местам! И не забудьте про сапог! Он должен высовываться наружу как можно естественнее – в этом самая изюминка!
Подействовала ли близость опасности или решительный тон Кроуфорд, но, выслушав его, отряд преобразился. Разобрав пистолеты с заведомо сухими зарядами, все бросились выполнять приказания и занимать позиции. У порога Потрошитель выложил приманку в виде сапога, Джон, хлюпая кровавыми пузырями, привел лошадь и привязал возле хижины, Амбулен с Ивлином попрыгали в густые кусты и затаились там. Кроуфорд со шпагой в руке ловко принялся скакать по камням, взбираясь на гребень скалы, нависавший над горной дорогой. Уильяму было не по душе такое занятие, но ударить лицом в грязь перед старшим другом он не мог. Через две-три минуты они оба, ободранные, запыхавшиеся, но довольные, залегли на вершине среди острых каменных обломков, каждый из которых был весом не менее полутора сотен фунтов. Теперь оставалось дождаться гостей.
Сверху Уильяму было отлично видно поросшую зеленью площадку, на которой стояла их хижина и паслась уцелевшая лошадь. В нависавших над самым обрывом кустах можно было различить две распластавшиеся на земле фигуры: Амбулен и Ивлин ждали своего часа. Противная собачонка спряталась где-то внутри хижины. Уильям представил себе, как будет выглядеть прыжок с того места, где он сейчас находился, и ему стало дурно: казалось, что, исполнив задание, он наверняка разобьется в лепешку. Уильям покосился на своего спутника. Лицо Кроуфорда выглядело сосредоточенным и одновременно безмятежным.
«Он-то наверняка спрыгнет, – подумалось Уильяму, – даже глазом не моргнет. Такое впечатление, будто этот человек играет со своей жизнью, развлекаясь этим от души, и чем непредсказуемее результат, тем сильнее затягивает его игра». Это могло бы показаться даже забавным, коли в сей водоворот не были бы втянуты другие жизни. Если дальнейшие поиски сокровищ будут проходить в такой же манере, то не сносить им головы. Слишком много желающих получить их в трофей: французы под предводительством таинственной незнакомки, разъяренный Черный Билл со своей кровожадной командой и лисица Абрабанель, с которым судьба постоянно сталкивает Уильяма.
Вспомнив про банкира, Уильям вздохнул и невольно дотронулся до драгоценного мощевика, подаренного ему дочерью коадьютора. Неужели Элейна тоже высадилась на Эспаньолу? Представить ее карабкающейся по скалам или пробирающейся сквозь ядовитые болота было невозможно, но вот ее папенька… Ради золота он на карачках приползет туда, куда и редкая птица долетит. Уильям украдкой бросил взгляд на лежавшего плечом к плечу с ним капитана. Его прищуренный глаз уверенно смотрел вниз, на горную тропу, губы кривила презрительная усмешка, словно он был уверен в том, что никто, кроме него, не доберется до клада. Только сейчас Уильям начинал как следует понимать Кроуфорда: почему тот, имея карту несметных сокровищ, до сих пор даже не попытался их найти. В каком-то смысле тот поступал даже мудро: без тщательно подготовленной экспедиции, без верных помощников заниматься поисками сокровищ было бессмысленно.
– Ты заснул, что ли? – раздался слева звенящий шепот, и Уильям невольно вздрогнул.
Опустив голову вслед за пальцем Кроуфорда, он посмотрел вниз на дорогу. Отряд французов окружил их бивак.
Один из солдат как раз тянулся кончиком обнаженной сабли к торчащему из-под веток сапогу, как Кроуфорд негромко скомандовал:
– Пора! – и навалился на большой камень, едва держащийся на краю уступа.
Уильям помог ему, и камень, издав глухой скрежет, стремительно полетел вниз. Но прежде чем он рухнул, они спихнули ему вдогонку еще несколько обломков поменьше.
Огромный кусок известняковой скалы обрушился на ближайшего к ним солдата, сбил его с ног, как деревянную кеглю, и придавил второму ногу. Следующий камень упал еще удачнее – прямо на шляпу капрала, прикончив его на месте.
– Вперед! – заорал Кроуфорд и прыгнул вниз.
Уильям закрыл глаза и сиганул следом. Воздух просвистел у него в ушах, дыхание перехватило, и он упал на кого-то, инстинктивно вцепившись в него руками и увлекая за собой на землю.
Открыв глаза, Уильям обнаружил, что Кроуфорд как ни в чем не бывало целится из пистолета в опешившего от неожиданности француза. Грохнул выстрел, и несчастный, обливаясь кровью, упал на тропу.
Едва рассеялся пороховой дым, как из кустов с дикими воплями выскочили Амбулен и капитан Ивлин. Они одновременно выпалили из своих пистолетов и бросились вперед, извлекая шпаги из ножен. Испуганная лошадь поднялась на дыбы, оборвала ветку и помчалась куда-то вниз по склону. За ней, подскакивая, побежали мелкие камни. Потрошитель и двое пиратов прыгали на нападавших сзади и, верные своей тактике, перереза?ли им глотки.
Вскоре все было кончено. Около шалаша в беспорядке валялись сраженные свинцом и сталью французы. Двое из них еще подавали признаки жизни: у одного была перебита камнем нога, а второму Уильям, кажется, сломал позвоночник, спрыгнув на него со скалы. Раненый дико кричал, и всем было ясно, что часы его сочтены. Испытывая священный ужас и отвращение к самому себе, Уильям отполз в сторону от изувеченного им человека и поднялся на ноги.
Кроуфорд, морщась от пыли и грязи, обозревал поле боя, одновременно пряча пистолет за кушак. Короткая стычка принесла им победу и временную передышку. Единственный уцелевший француз озирался по сторонам с животным страхом и лепетал, умоляюще протягивая к нему руки:
– Пощадите, я вам пригожусь, я узнал…
Кроуфорд прищурил глаза и шагнул к французу. В тот же момент из груди несчастного вдруг брызнул фонтанчик крови, и следом из маленькой дырочки выглянуло стальное жало. Пленник выгнулся дугой, из груди его ударила тугая багровая струя, он захрипел, словно силясь что-то сказать, но изо рта его вырывались лишь кровавые пузыри. Он взмахнул руками, как будто пытаясь взлететь, и мешком рухнул на землю лицом вниз. Робер Амбулен перешагнул через еще дергающееся на земле тело и принялся вытирать шпагу о грязный платок. Вокруг убитого им человека медленно расплывалась темная густая влага, которая быстро смешивалась с утоптанной каменной крошкой. Сейчас же позади раздался другой стон, и, быстро обернувшись, Уильям увидел, как Потрошитель вынимает окровавленный нож из груди француза со сломанным позвоночником.
– Вот тебе и мизерикордия[7 - «Милосердие» – так в давние времена назывался кинжал, которым добивали проигравшего схватку противника.], – пробормотал Кроуфорд, и на красивом лице его мелькнуло отвращение.
Джон, хлюпая разбитым носом, увлеченно обшаривал карманы добитого им солдата со сломанной ногой. Живых врагов на дороге больше не было.
