скачать книгу бесплатно
Размеры корабля, его неторопливость, флаг английского королевского флота – все это свидетельствовало о значительности события в жизни Тортуги.
Разглядев британский флаг, Уильям Харт устало опустился на мешки с маисом, ждущие своей очереди для погрузки на какое-то судно, и уронил голову на руки.
– Только этого нам еще не хватало, – пробормотал он.
– Что вы имеете в виду, сэр? – почтительно поинтересовался молодой пират, стоявший рядом с Хартом, а Потрошитель, жуя табак, ответил со свойственным ему философским отношением к жизни:
– Бросьте, Уильям! Одним кораблем больше, одним меньше… Уж не думаете ли вы, что это по вашу, простите, не слишком дорогую душу снарядили этого красавца? Да и по сравнению с той публикой, которая шатается за нами по всему Мэйну с тех пор, как вы имели несчастье наняться к старому коадьютору, вы кристально честный человек. Вас и на каторгу-то не за что посылать, повесят и все!
– Нечего сказать, утешил, – пробурчал Джон Ивлин, а Харт, мотнув головой, со вздохом процитировал:
– …Крупица зла все доброе проникнет подозреньем и обесславит?[2 - Шекспир. Гамлет. Акт I, сцена 4 (пер. М. Лозинского).]. Вот именно – обесславит.
– Вы заразились у покойного Кроуфорда любовью к пьесам? – фыркнул Ивлин, который при виде линейного корабля Его Величества Вильгельма III тоже почувствовал себя не в своей тарелке.
– У Шекспира на любой случай найдется порядочная цитата. Как находилась у сэра Фрэнсиса. Мне это нравится в них обоих, – Уильям посмотрел на Ивлина, пытаясь держать себя в руках.
– Уильям, мой юный друг, мне кажется, Потрошитель прав. Не слишком ли много чести, чтобы для поимки таких, как вы… ну или я, – добавил он после небольшой, но заметной паузы, – присылать линкор?
– С кучей народу и пушек? – подхватил кто-то из пиратов.
– Невыгодно королевскому флоту, – резюмировал Потрошитель. – Так что они не за вами.
Эти соображения придали Уильяму бодрости.
– В любом случае нужно выяснить, для чего линкор Его Величества появился здесь. Может быть, объявлена война, умер или отрекся кто-нибудь из европейских монархов… ну мало ли что? Должна же быть причина для такого события. Кто из ребят выглядит наиболее прилично и наименее подозрительно для подобной миссии?
– Стив Брэнкли, Боб и Сэм, отправляйтесь-ка на разведку, – тотчас распорядился Потрошитель, не слушая возражений пиратов, которым вовсе не улыбалось вместо таверны и сна шататься по набережной с расспросами.
Прибытие английского линкора нарушило размеренный ритм жизни всей Тортуги. Губернатор и приближенные к нему лица суетились, стараясь угодить представителям Его Величества короля Вильгельма. Впрочем, это мало волновало британских моряков и военных, которые оставались равнодушны к балам и увеселениям, устраивавшимся в их честь. Капитан судна всем своим видом показывал, что прибыл на Тортугу лишь по необходимости и задерживаться на острове не намерен. При этом все безуспешно пытались угадать, каковы миссия линкора и цель его командующего. Толковали о возможной войне, о смерти короля Франции, последнее время сильно хворавшего, о перемирии с Испанией и даже о захвате острова англичанами. Из-за неизвестности в атмосфере островка копились раздражение и недоумение, которые неминуемо должны были рано или поздно вырваться наружу.
Многие французы, скучавшие после неудачи с поисками сокровищ на Эспаньоле, и капитан Франсуа де Ришери – первым из них, не прочь были бы затеять ссору, встречаясь с англичанами в порту и на улицах. Однако отсутствие сведений о международной обстановке в Старом Свете удерживала их от опрометчивых поступков.
Абрабанель при виде английского военного судна благоразумно сказался больным и почти не выходил из дому, никого не принимая. Заодно он распорядился держать взаперти Элейну – мало ли что? – и принялся внушать бедной девушке, что корабль прибыл на Тортугу для ареста Уильяма Харта, Джона Ивлина и других бывших подданных Его Величества, запятнавших себя пиратством.
Коадьютор припомнил документ, составленный еще в 1668 году сэром Леолайном Дженкинсом, и, то и дело перемежая свои речи цитатами из сего ордонанса, старался повлиять на дочь и заставить ее выбросить Харта из головы.
– Все пираты и морские разбойники находятся, – цитировал он злополучную бумагу, – вне закона у всех народов, то есть не подлежат защите правителей и законов. Каждый должен быть управомочен и вооружен для борьбы с ними как с мятежниками и предателями, для того чтобы подавить и искоренить их!
Но окончательно убедить Элейну, что Уильям обречен, удалось не Абрабанелю, а Черному Биллу. Подготовка «Мести» к плаванию резко замедлилась, в результате чего сильно заскучали и Ван Дер Фельд, и Билли, успевшие, как говорилось выше, найти общий язык на почве обсуждения своих злоключений. Пират отчаянно тосковал, томился без дела на суше, и даже выпивка ему опостылела. От нечего делать он торчал на кухне абрабанелевского дома и, пощипывая рабынь за округлые места, методично ел и пил все подряд. Скучающая под замком Элейна мечтала хоть как-то скрасить свое одиночество – общество отца и Ван Дер Фельда ей изрядно надоело – и потому рада была даже такой неподходящей компании, как Черный Билл. Она тайком пробиралась на кухню, и пират развлекал ее байками об ужасах морской жизни.
Тревожась за судьбу Уильяма, она воспользовалась случаем, когда пират был в сносном настроении, и обратилась к нему с вопросом.
– Господин Билл, – спросила Элейна, – а правда ли, что английский корабль прибыл, чтобы арестовать Харта и других английских моряков?
– Конечно! – не моргнув глазом подтвердил он с энтузиазмом.
Элейна побледнела.
– А вы знаете, мисс, как в Англии не любят пиратов? – продолжал Билли, прихлебывая любимое коадьюторское вино из оловянной кружки. – Если суд над пиратом происходит в Британии, мисс, то осужденных обычно доставляют в лондонскую тюрьму «док висельников». Это в Уоппинге на берегу Темзы, мисс… Не бывали там, нет? Ну так вот, эта тюряга… – простите, темница, мисс! – зовется еще «пристань казней». Там у линии отлива сооружают деревянную виселицу. Приходит какой-нибудь узколобый капеллан, которому самому надо просить Небо о помиловании, с чванливым видом произносит молитву, потом осужденному пирату дают сказать последнее слово… хотя что там могут сказать эти висельники по большому-то счету, сударыня?! Ну а потом, ясное дело, происходит казнь.
– А казненные быстро умирают, сэр? – спросила Элейна, стараясь не показывать, как ей страшно.
– Да, сударыня, только после этого они еще остаются висеть в назидание прочим. После того как повешенного трижды зальет прилив, тело извлекают из петли, пропитывают смолой, засовывают в железную клетку и выставляют на всеобщее обозрение – например, где-нибудь на берегу в районе с оживленным судоходством, на холме или у входа в порт… Солнце, дождь и мороз постепенно сделают свое дело над бедолагой: плоть года за два-три распадется на части, чайки повыклюют глаза, решетке останется удерживать одни кости.
Дрожа от волнения, охватившего ее, Элейна прерывающимся голосом спросила:
– Неужели так жестоко поступают со всеми пиратами, не разбираясь, насколько виновен каждый из них?!..
– Нет, сударыня, только с самыми знаменитыми! Король английский – известный скряга, ему жаль для такого дела железа и крюков! Тех пиратов, что попроще, после трех приливов просто снимают и хоронят в безымянной могиле или бросают в море. Это не христианское погребение, мисс, – разбойники его не заслуживают – но все же лучше, чем висеть просмоленным в клетке. Однако все это пустяки, – войдя в раж, продолжал Пастор, – по сравнению с повешением в цепях. Завернут, обвяжут нашего брата здоровенной цепью да и подвесят у причала или у берега бухты над водой. Сперва, конечно, тяжко: холод или жара, опять-таки голод, жажда… А глядишь, через несколько дней уже висит себе, раскачиваясь, и нет ему дела ни до чего бренного в этом мире, а птицы знай себе клюют мертвое тело!..
– Скажите, господин Билл, а… как вы думаете, Уильяму Харту тоже грозит быть повешенным в назидание потомкам, до тех пор пока от него не останется лишь скелет?! – бедная девушка собрала в кулак все свое мужество, чтобы задать этот, столь жестоко мучивший ее, вопрос.
– Харт, Харт… кто это, сударыня? Уж не тот ли молодчик, который командовал по указу вашего батюшки судном с якобы грузом серебра, а потом столкнулся с моим недоброй памяти квартирмейстером? Ну, не беспокойтесь! Уж этот бессовестный молокосос не уйдет от правосудия. После гибели Веселого Дика он занял его место, а это значит, что его непременно вздернут и потом выставят в железной клетке где-нибудь в устье Темзы под Лондоном или в Гэллоу-Пойнте Порт-Рояля, на Ямайке. Будьте уверены, он провисит долго, а его грязная душонка – даром что он мерзкий католик – не найдет успокоения даже и на том свете. Ведь когда куски разлагающегося трупа падают в воду сквозь прутья решетки, их пожирают рыбы, а это обрекает душу на вечные скитания и мучения. Святая правда, мисс!
До глубины души огорченная клеветой в адрес Уильяма, Элейна вскочила со своего места с намерением высказать Черному Биллу все, что она думает о нем, и выставить его из дому, но силы вдруг покинули ее, и девушка без чувств упала на руки прислуги.
Перспективы, красочно обрисованные Черным Пастором, потрясли Элейну. Она искренне поверила словам отца и старого пирата о том, что Уильяма ждет позорная смерть. После обморока она несколько дней не вставала с постели, то заливаясь слезами, то молча глядя перед собой. Прекрасная голландка перестала разговаривать даже с собственным отцом, не на шутку перепуганным ее болезнью, и целыми днями просиживала в тишине, погрузившись в раздумья.
Абрабанель запретил принимать Черного Билла, предпринял несколько безуспешных попыток пригласить к дочери доктора, упал духом и даже начал подумывать, не вернуться ли ему в Европу, ибо на кону стояла жизнь его дочери.
Мучаясь бессонницей, он взвешивал все за и против, вглядываясь в ночную тьму за окном, словно оттуда к нему могло прийти решение. Однажды ему почудилась подозрительная тень за шторой. Он бросился к окну, но увидел лишь огромную кошку, бесшумно спрыгнувшую с дерева, росшего возле самого дома.
Наутро выяснилось, что не один коадьютор видел эту тварь. Странное животное напугало Элейну, заметил его и Ван Дер Фельд и даже успел разглядеть, пока зверь позволял луне светить себе в спину.
По словам капитана, он был похож на тех диких кошек, которые обитают в Новой Гвиане, в глубине сельвы, и которых местные индейцы зовут онзой. Присутствовавший за завтраком де Клима подтвердил, что в горах действительно иногда встречается животное, напоминающее пуму с чрезмерно длинными ногами и ушами, свирепое и прыткое, как волк. Оно часто режет овец и ворует кур, но охотникам никак не удается его подстрелить.
Конечно, нет ничего удивительного в том, что на островах обитают диковинные звери, однако как эта тварь оказалась на Тортуге?
Пока Абрабанель, Ван Дер Фельд и Жюль?Бертран де Клима гадали над сим вопросом, туземная прислуга, подслушав господские разговоры, с жаром, присущим южным народам, принялась толковать об этом на кухне. И дня не прошло, как по Тортуге разнеслась весть об оборотне, который по ночам убивает каждого, кто его увидит.
По неписаному закону сплетен сия новость вернулась к коадьютору, обретя новые подробности. А после того как еще дважды заметил в своем саду необычное животное, он добился от губернатора, чтобы возле дома выставили охрану. Нечего и говорить о том, что доступ в жилище Абрабанеля был жестко ограничен даже для знакомых.
* * *
Что касается Черного Пастора, то ему ничего не оставалось, как затаиться в портовой гостинице, тем более что ему ничуть не меньше, чем Уильяму Харту, приходилось опасаться чинов английского королевского флота. Ван Дер Фельд – и тот стал избегать пирата после истории с обмороком Элейны. Черному Билли оставалось лишь одно общество – ром. Напиваясь до одури, старый капер начинал с новой силой жалеть о сокровищах, которые, казалось, еще так недавно были почти рядом – только руку протяни. И в один из дней ему, казалось, вновь улыбнулась удача.
Приняв крепко, он вдруг вспомнил, что у Веселого Дика на Тортуге была сожительница-индианка. Эта мысль воодушевила его. Разыскать индианку не составит особого труда. А она все равно что-то должна знать про Веселого Дика и сокровища. Не мог он исчезнуть вот так в никуда – все равно что-то должно было после него остаться. Может, он что-то говорил ей, куда-то брал с собой… Любовницы всегда что-то знают. Пастор сам не очень-то в это и верил, но уж больно надоело ему торчать на берегу, как акулий хвост из задницы.
Чем больше Билли размышлял над этой идеей, тем больше она ему нравилась. Наконец, выражаясь цветисто, он поднял паруса, то есть поднял себя с лавки, на которой спал прямо в одежде, и выбрался с постоялого двора.
Билли не удивился, когда примерно через час поисков ему указали на убогую хижину на самом краю города. Хижина была без дверей, окно пустой глазницей глядело во двор, где за шаткой оградой паслась коза.
В наступающих сумерках она казалась пустой и мертвой, как покинутая могила. Но, судя по уверениям старожилов, именно здесь проводил время Веселый Дик, когда появлялся на Тортуге.
Оглядев убогую хижину, Билли почесал подбородок и пробормотал себе под нос:
– Эта стерва должна быть дома. Дрыхнет, наверное, как корова. Не понимаю, как Веселый Дик с ней вообще разговаривал? Эти индианки ни черта не понимают по-человечески!
Билли в сердцах сплюнул себе под ноги. И тут его настигла еще одна мысль.
– Вот дьявол! – сказал себе Билли. – Как же я буду с ней объясняться?
От этой мысли он окончательно расстроился. К тому же сказывалось легкое нездоровье после беспробудного пьянства.
– Эх, попадись мне этот Веселый Дик в руки…
Что будет, если Дик попадется ему в руки, Билли не уточнял, может быть, потому, что Дик уже не раз попадался ему в руки, но все время каким-то образом ускользал, а может быть, и потому, что теперь Дик был недоступен ни для каких рук, пребывая в мирах, куда как отличных от нашего.
Билли не стал додумывать такую сложную мысль, а, чертыхаясь и божась, высек огонь и зажег предусмотрительно захваченный с собой факел, ибо по опыту знал, какая царит темень в этих вонючих трущобах.
С чадящим факелом он ввалился в лачугу, едва не треснувшись головой о деревянную балку, заменявшую дверной косяк. Трепещущее на сквозняке пламя выхватило из мрака картину, от которой даже привычный ко всему Билли невольно поежился.
Посреди лачуги прямо на земляном полу на коленях стояла женщина. Ее широкоскулое бронзовое лицо, жесткие черные волосы, спадающие на плечи, и застывший взгляд, устремленный прямо на Билли, напугали бы любого. Женщина смотрела ему в глаза так, словно она знала, что именно в эту минуту он войдет к ней и начнет задавать вопросы. Она походила на одно из тех индейских каменных изваяний, которые испанцы выкорчевывали из земли и топили в море, ожившее и оттого еще более пугающее. Только нежить могла так неподвижно, так страшно застыть с открытыми глазами и ждать. Сколько она ждала? Часы? Сутки? Недели?
Билли опомнился довольно быстро. Он был достаточно примитивен для того, чтобы вдаваться в дальнейшие аналогии, и он не привык бояться индейцев, почитавшихся им за некое подобие рабочего скота. Да и женщин он ценил невысоко, а цветных и подавно не считал за людей. Поэтому, быстро справившись с растерянностью, он рявкнул:
– Черт бы тебя подрал, обезьяна! Что за манера у вас такая – пугать честных христиан! Торчит тут, как статуя! Черт знает, почему эта тварь сидит в темноте!
Поскольку Билли ситал самым достойным собеседником самого себя, то к себе самому он по привычке и обратился. Он не мог понять, почему эта странная женщина оказалась в темноте посреди пустой хижины.
– Наверное, молится! – наконец решил он. – У этих выродков сто богов, и каждому надо помолиться. Вот времени днем и не хватает.
Индианка, как будто не услышав монолога пирата, по-прежнему не сводила с него черных маслянисто сверкающих глаз, от взгляда которых ему становилось все больше не по себе, как если бы на него пристальным взглядом смотрела дикая хищная кошка.
– Что пялишься, тварь? – недовольно буркнул он. – Хочешь сказать, молиться тебе помешали? Успеешь еще помолиться. У нас тут дела поважнее. Ты вот что скажи: ты та самая, что Веселого Дика ублажала? Вот дьявол! Она же ни одного слова не понимает! Ну как это тебе объяснить… Веселый Дик! Любовник твой. Вот обезьяна немая…
– Зачем злишься? – вдруг бесстрастным глубоким голосом произнесла индианка. – Ты пришел искать Веселого Дика? Но его здесь нет, разве ты не знаешь?
– Вот дьявол! Она разговаривает! – еще больше изумился Билли. – Ты слышишь? Она разговаривает на чистом английском языке! Похоже, ее Дик научил. Ну ладно… То, что Дика здесь нет, я и сам вижу – ни к чему мне об этом напоминать. Умную из себя строишь? Все равно не получится. Все вы, краснокожие, обезьяны и безбожники. А ты мне скажи, где этот проклятый Дик сокровище запрятал? Давай, говори все, что ты знаешь про Веселого Дика!
– Ты и сам про него все знаешь! – с прежним равнодушием проговорила женщина. – Разве ты не шел следом за ним?
Она, не переменив позы, продолжала сидеть неподвижно, как надгробие, чрезвычайно раздражая этим Билли.
– Вот дрянь! – выругался он. – Это что, у них индейский обычай такой – говорить загадками? Я шел следом за ним… Ну шел! Когда это было-то! Меня интересует, жив он или нет?
– Белого не интересует другой белый, – спокойно возразила индианка. – Белого интересует золото, которое спрятано в горах.
– Ловко! – воскликнул Билли, отступая на шаг. – А с тобой, оказывается, нужно держать ухо востро! Ты никак колдунья? Таких, как ты, нужно жечь на кострах! Ну, не бойся! Я пошутил пока… Откуда ты знаешь про золото? Тебе Веселый Дик рассказал?
В ответ женщина поднялась с колен и сделала шаг в сторону пирата. Факел выскочил из его руки и упал на землю, рассыпая искры.
Сквозь пелену дыма он вместо женщины вдруг увидел перед собой животное, напоминающее волка и кошку одновременно. Пастор мотнул головой – существо исчезло, и вместо него посреди хижины снова стояла индианка.
– Что тебе нужно, гнусная язычница? – вскричал Билли, в ужасе отступая назад.
– Ты забыл, что это ты пришел ко мне, – насмешливо ответила ему женщина. – Это ты здесь пришелец, ты на земле моих предков, моего племени, загубленного твоим народом! – она мягким вкрадчивым движением еще на шаг приблизилась к нему. – У тебя тоже не получится. Я наследница царского рода, последняя оставшаяся в живых, обладающая небесным знанием. От предков мне досталось имя На-Чан-Чель. Это великое имя, но мало кто из вас может правильно произнести его… Бледнолицие погубили мой народ, хотя мой народ принял их за богов и оказал им все почести. Но бледнолицие оказались хуже злобных собак. Они не помнили добра. Их интересовало только золото. Холодный металл был им дороже, чем…
– Но-но! – прикрикнул на нее Билли, на всякий случай отступая еще на шаг. Женщина внушала ему смутный ужас. – Ты не смеешь говорить такие вещи про белого человека! Белый человек перед тобой и в самом деле вроде бога. И насчет золота ты ничего не понимаешь. Только мне некогда учить тебя, дикарку, уму-разуму. Сама разбирайся, раз из царского рода… Одним словом, что ты знаешь про сокровища?
– Про какие сокровища хочет знать пришелец? – индианка рассмеялась, обнажая белоснежные острые зубы. – Может, про те, вместо которых вы нашли скелеты и из-за которых ты бросил пиратское ремесло?
Билли, побагровев от злости, сжал кулаки.
– Или про те, – индианка, не обращая внимания на то, с какой яростью смотрит на нее пират, повела головой, отчего тяжелые серьги в ее необычно удлиненных ушах мелодично звякнули, – про те, которые сторожит мой народ и про которые хитростью проведал один бледнолицый много дождей тому назад?
– Уж не хочешь ли ты сказать, что Веселый Дик подарил тебе карту? – от такой нечаянной удачи Билли вмиг позабыл все свои страхи и обиды.
– Мне не нужна карта, – ответила женщина. – Человек, которого ты зовешь Веселым Диком, правда, много болтал – он доверял мне больше, чем своим бледнолицым братьям. Но даже он не знал, где на самом деле спрятаны сокровища, охраняемые моим народом. Не знал – потому и не нашел их на Эспаньоле. Не знал даже мой брат, а я знаю.
– Какой еще брат? При чем здесь брат? – Черный Билли окончательно запутался.
– Да ты знаешь его! – индианка тихо рассмеялась грудным смехом, но черные глаза ее были пусты. – Бледнолицые отняли его у моей матери младенцем, его воспитали иезуиты – и, если бы он знал, он бы отдал им эти сокровища в обмен на власть в Ордене! Но эту тайну в нашем роду хранят женщины. Это мои сокровища – я последняя. Но одной мне не справиться…
Индианка уже подошла к Билли почти вплотную и теперь медленно обходила его сбоку.
– Мой брат, да пожрут его внутренности койоты, едва не использовал тебя, думая добраться до карты Рэли, да только мозги у него были такие же, как и у тебя, – птичьи!..
К этому моменту Черный Билли окончательно опомнился. Последние слова индианки здорово задели его за живое.
– Выбирай выражения, чертова ведьма!
Он попытался схватить ее за руку, но она скользнула ему за спину, и когда он обернулся, то увидел, что вместо женщины на него смотрит огромная бурая кошка.
Уж на что Билли не любил католиков, но и его рука невольно сложилась для крестного знамения.
– Не дури, пират, тебе меня не одолеть, – хищная пасть злобно оскалилась, обнажая острые клыки. – Я и онза – одно! Но если ты хочешь вернуть себе власть – я помогу. Я расскажу тебе, как найти сокровища, а ты принесешь мне всего лишь одну вещь из них, все остальное – золото, изумруды – будет твое.
В этот момент невыносимо чадящий факел наконец потух и хижина погрузилась во мрак.
В ужасе Билли выскочил наружу и, откашливаясь, тщетно крутил головой, словно стараясь отогнать безумное видение.
Вдруг в хижине зажегся свет. На пороге возникла индианка, держа в руке масляную лампу.
– Ну что, Черный Пастор, мы заключили сделку? – спросила женщина как ни в чем не бывало.
Билли потер подбородок, унял дрожь в руках и поднял голову.
– Если ты не врешь, то я согласен.
– Ты не передумаешь?
– Нет.
– Тогда я сама найду тебя.
Подуспокоившись, Билли наконец разглядел, что одета она была странно: на плечах ее едва держалась шелковая, расшитая варварскими узорами, ткань. Нелепое это одеяние подчеркивало стройность ее фигуры и поистине царственную осанку. Билли даже немного удивился про себя.
