скачать книгу бесплатно
Николай Сербский:
«…сила иудействующих в России не означает их победы, но только прелюдию к русской победе…» (там же).
Схиархимандрит Лаврентий Черниговский:
«Россия вместе со всеми славянскими народами составит могучее Царство… Господь Святую Русь помилует за то, что в ней было страшное и ужасное предантихристово время… Россия – жребий Царицы Небесныя, и Она о ней заботится и ходатайствует сугубо… Русского Православного Царя будет бояться даже сам антихрист. При антихристе будет Россия самое мощное царство в мире. А другие все страны, кроме России и славянских земель, будут под властию антихриста и испытают все ужасы и муки, написанные в Священном Писании…» [118] (с. 372).
Но, опять же, повторимся:
«…возможность эта не безусловна, а условна, т. е. может осуществиться лишь при наличии минимума духовно пригодного человеческого материала…» (там же).
Так что если не хотим создавать себе лишних проблем (и еще каких!), следует все же заняться подготовкой этого самого материала.
Начинать же, как и обычно, следует с себя. В том СЛОВО и является наиболее действенным реанимационным средством. Ведь пусть сначала и будет несколько дискомфортно (придется расставаться с когда-то хорошо усвоенными аксиомами взгляда на окружающий мир и себя в нем), но зато впоследствии, когда все персонажи нам некогда поведанных россказней займут свои законные места, моральное выздоровление узнавшего о себе правду тела пойдет просто непредсказуемо быстро. Вот, пишут письма, что даже мгновенно. Иные же сообщают, что после узнавания всех ранее сокрытых от них тайн, столько лет в качестве табу покоящихся на раскрытии подноготной разрекламированных пропагандой манекенов, становится жить много веселее. Мало того, сразу обнаруживается ранее упрятываемый от нас смысл земного бытия. Так что реанимация эта для кого-то проходит не просто безболезненно, но заряжает оптимизмом в совершенно безрадостные наши апостасийные времена. Однако ж это касается лишь тех, кто к данным материалам уже достаточно подготовлен. Кто уже находится в лагере, противостоящем бесам.
Всем же остальным путь узнавания истины достаточно не прост.
Но когда материал станет освоен, тогда бывшие язычники и кришнаиты, колдуны и духоборы, коммунисты и адвентисты – все поймут, что спасение от ими же и собранных легионов бесов лишь одно…
Только вот не придет ли это понимание слишком поздно?
Подмененное слово
И вот до чего ж удивительно сходно с большевицкой производилась та еще самая первая революция, заряд которой тлел с эпохи первых Лжедмитриев:
«…при Алексее Михайловиче делали наградные и парадные царские знамена неизменно красного цвета» [240] (с. 143).
Причем, и на похоронах Алексея Михайловича именно такого цвета знамя несли во главе похоронной процессии. Свидетельствует очевидец – Бальтазар Койэтт, прибывший в тот момент в Москву в составе голландского посольства:
«Затем явился патриарх… перед ним несли большое красное шелковое знамя…» [395] (с. 433).
Так что и попы в эпоху «Тишайшего», после свержения им Патриарха Никона, были такими же красными, которые подготовили уже и последующие произошедшие у нас революции (см. второе издание «Красной чумы» [готовится к печати]). И вот похоронное шествие в эпоху Алексея Михайловича полностью собою напоминает нам шествия под предводительством красных попов в эпоху февральской революции, когда утренний молебен плавно переходил в митинг в защиту «жертв революции».
То есть первыми Романовыми использовались те же цвета знамен, что затем будут использоваться как краснобантниками февралистами, так и большевиками октябристами. Так что вновь нами обнаруживаются многочисленные параллели вроде бы и всенародно избранной нами династии с масонскими на нас нашествиями: Петра и Наполеона, декабристов и ленинского интернационала.
Но где истоки этого столь странного «гласа народа», который стал решающим при избрании царей, всего в несколько десятков лет одевших многовековое ярмо на народ, весьма опрометчиво доверивший себя этой новой династии?
Ну, во-первых, начинаем наш поиск среди наиболее фантастических версий тем простым постулатом, что в каждой бочке лжи обязана быть хоть ложка истины. С которой, собственно, этот ушат грязи обычно и начинается. Ведь для изобретения на сегодняшний день разросшейся в некую чуть ли ни науку версии исторического математика Фоменко и К? требовалась точка отсчета, когда и могли быть изобретены нынешние мифологемы, помпезно именуемые сегодня «русской историей». А времена, когда вполне возможна была подмена основы наших исторических понятий, аккурат и указывают, между прочим, на вполне подходящий момент для воцарения во всем мире единой ереси – смуту в России начала XVII столетия. Ведь папа римский протащил тогда на русский трон своего ставленника. Таким образом, и действительно у злоумышленников появлялась уникальнейшая возможность изобретения своей собственной версии о ходе истории. Мало того, появлялась возможность более эффективной борьбы с нашим СЛОВОМ именно путем разуверения нас в действительном ходе событий мировой истории.
А под новую версию фальсификаторы и решили подвести некое якобы первородство латыни и эллинского наречия, изобретя для них и соответствующую мифологему происхождения. Хотя известно, что:
«Слово “древний” может… применяться к более архаичному состоянию языка, т. е. к такому его состоянию, когда формы в нем ближе к своему начальному образцу, и это вне всякого вопроса о датировке. В этом смысле можно было бы сказать, что литовский язык XVIII в. древнее, чем латинский III в. до н. э.» [241] (с. 195).
То же относилось и к Священному Писанию, первородными текстами которого объявлялся некий такой «библейский» язык, являющийся, на самом деле, туземным наречием чернокожего населения Палестины. Наш же язык, используемый в те еще времена повсеместно, было решено оттеснить на задворки, а его владельцев посадить на дерево и вручить им в руки банан с пальмы.
И вот, судя по всему, что следует сказать о той странной истории по истории, которую принято считать нашей:
«История России в ее современной версии создавалась в угоду династии Романовых, окруженных иностранными придворными…» [36] (с. 252).
А потому:
«Основные труды по русской истории написаны иностранцами и инородцами. Единственным русским историком следует считать Татищева, однако его “История” безследно исчезла, и ныне мы имеем дело лишь с черновиками, изданными Миллером» (там же).
И для постоянной реанимации этой написанной про нас нашими врагами истории о городе Глупове заинтересованными в том силами происходит:
«Систематическое уничтожение надписей и памятников древности как в России, так и за рубежом» (там же).
Вот один из примеров. Найдено не соответствие знаку зодиака года рождения Иоанна Грозного знаку зодиака, вырезанному на его троне:
«Задумаемся на мгновение. Если русские летописи являются подлинниками – как думают историки, – то возможно ли представить себе, что все они ошиблись на четыре года в дате рождения царевича, будущего Ивана Грозного?.. Как же мог летописец ошибиться в дате такого события НА ЧЕТЫРЕ ГОДА? Причем еще и месяц перепутать и число месяца? Еще труднее предположить, что год, месяц и число рождения царевича перепутал не один, а сразу все летописцы, писавшие свои летописи в совершенно различных, сильно удаленных друг от друга местах России. Причем все они сделали, как по указке, одну и ту же ошибку. В точности повторив друг друга. Ясно, что такого быть не могло. Это – очевидная безсмыслица.
Но если, как утверждаем мы, имеющиеся сегодня русские летописи были изготовлены в XVII–XVIII веках в узком кругу лиц – в основном иностранцев, допущенных Романовыми к очень важной для них деятельности по созданию ложной версии русской истории, то картина приобретает совершенно другой оттенок. В этом случае подобные ошибки в летописях не только возможны, но даже очень вероятны. Более того, нет ничего удивительного в том, что одна и та же ошибка, раз возникнув, оказалась повторением сразу во многих различных летописях. Ведь все эти летописи, как мы понимаем, вышли, так сказать, из одной мастерской. Поэтому их нельзя считать независимыми. В них вполне могли многократно повторяться одни и те же ошибки, сделанные редакторами – “улучшителями истории”, в XVII–XVIII веках.
Обнаруженный нами на престоле Ивана Грозного зодиак свидетельствует в пользу нашей точки зрения: имеющиеся сегодня русские летописи являются поздними редакциями, изготовленными в XVII–XVIII веках в узком кругу историков-фальсификаторов. Деятельность которых направлялась и оплачивалась царствующим домом Романовых» [242] (с. 27–28).
Многие же и иные нестыковки возраста царевича удивляют не менее. Например, Воскресенская летопись, называя дату участия юного Ивана Грозного при освящении церкви Параскевы Пятницы, выходит на возраст, который ну никак не мог соответствовать его присутствию на длительном богослужении. Ему было в тот момент всего три месяца.
И подобного рода факты, прорывающиеся, буквально, из всех щелей, которые становится уже невозможным умалчивать далее, не смотря на всю странность выдвинутой Фоменко теории, просто не позволяют долее продолжать сомневаться в явных кем-то произведенных умышленных перетасовках в освящении мировой истории:
«…в средние века латинский язык не был разговорным ни в одной части Европы. Его с трудом понимало подавляющее большинство населения даже нынешних романоязычных стран Европы, не говоря уже об Англии. Примечательно, что Турский… собор… датируемый 813 г. [Фоменко с компанией этот православный собор перефутболивают аж к 1510 г. и переименовывают в католический – А.М.]… рекомендовал читать проповеди не на латыни, а “in rustikam romanam linguam”, т. е. “на деревенском романском языке”, как обычно переводят эту фразу» [40] (с. 36).
Удивительно?
Вот расшифровка этой столь на первый взгляд странной привязки нашего языка, первоязыка человечества, к какой-то весьма невразумительной для его значения сельской местности. Римский закон, как свидетельствует Дионисий Галикарнасский, предоставлял право:
«…рабам и иноземцам предаваться занятиям возчиков и ремесленников… и никто из урожденных римлян ими не занимался.
Два только занятия оставил Ромул свободным – земледелие и военное дело…» [276] (кн. 2, гл. XXVIII).
Вот почему русский язык именуется сегодня языком крестьянским.
«Современное ит. rustiko действительно означает “сельский, мужицкий”. Это отыменное прилагательное, то есть производное от имени существительного. Однако исходного однокоренного существительного в романских языках нет. Поэтому “рустика романа” означает, скорее, руско-романское наречие. В этом нет ничего удивительного, поскольку русско-романское наречие и есть греко-романский диалект праславянского языка» [40] (с. 36).
Однако ж языка, что мы уже определили, именно исконных хозяев «Итальянского сапога» – русских («сапог» этот, что выясняется, во всяком случае в эпоху Гомера, находился в Африке). Но уж никак не проживающих сегодня в данном регионе потомков грузинского покроя аборигенов или освободившихся некогда из-под нашей власти рабов.
Вот как объясняется уже появление их языка – некоего европейского эсперанто – общепризнанного наречия их «науки»:
«Весьма вероятно, что литературная латынь была создана ни кем иным, как Данте Алигьери, жившим по традиционной хронологии якобы на рубеже XIII–XIV веков. Великий Данте был не только поэтом, писателем и философом – он стал первым западноевропейским просветителем, написав трактат “О народной речи”. Его считают создателем литературного итальянского языка, как и Пушкина создателем русского литературного языка в России…» (там же).
И вот почему именно пушкинский стиль искажения древнейшего на земле СЛОВА стал общепризнан и вытеснил язык Адама из официального наречия страны, представляющей собой подножие Престола Господня:
«Членом масонской ложи “Овидий” А.С. Пушкин стал в мае 1821 года. В сохранившемся отрывке Кишиневского дневника Пушкина есть запись: “4 мая был принят в масоны”» [136] (с. 258).
Теперь-то становятся понятны как странности в его творческом пути и в его слишком уж подозрительно тесном единении с масонами, так и странности его смерти: убитые на дуэлях Православной Церковью приравниваются к самоубийцам.
А вот как он был похоронен:
«Вяземский положил ему в гроб перчатки (масонский ритуал погребения собрата). Наталью Николаевну Жуковский и Вяземский, видимо, устранили от этой обязанности, – обычно это привилегия вдовы» [257] (с. 303).
«Пушкин не случайно был поставлен во главе литературного ареопага новой России: усердие вольных каменщиков, имевших главенствующие позиции в русской словесности (Жуковский, Карамзин), вознесло его на пьедестал властителя дум» [136] (с. 263).
И с помощью гения Пушкина масонство, наконец, расправляется со столь ненавистным ему языком, на котором рекомендовал читать проповеди, как теперь выясняется, еще Турский собор.
Таким же новоделом является и язык итальянский, вытеснивший наше древнее («деревенское») наречие с Апеннин:
«…литературный итальянский язык сложился лишь к XVII веку на основе флорентийско-тосканского диалекта. Расцвет литературной латыни приходится именно на XVI–XVII века (Весьма вероятно, что Данте Алигьери (ит. Dante Alighieri) в действительности жил и творил не в 1265–1321 г., а примерно на 260 лет позже – в 1525–1584 г.)» [40] (с. 36).
На это указывает и то обстоятельство, что итальянский писатель Джованни Боккаччо, биограф Данте, в своих о нем высказываниях сообщает, что:
«…Данте выше всех поэтов ставил Гомера, хотя и не читал его, поскольку не знал греческого языка, а переводов Гомера на латынь еще не было (!). Это означает, что такие переводы (а скорее всего, только что написанные произведения Гомера) появились только после смерти Данте, т. е. реально не ранее конца XVI в…» [40] (с. 69).
Поясним: переведенные с нашего древнего языка сочинения древних авторов на модную по тем временам общеевропейскую мову – искусственно изобретенный язык, типа сегодняшнего эсперанто, – латынь. Переводчики же, что и понятно, наделяли все ими перекладываемые на латынь произведения древности своим очень в ту пору, пору эпохи возрождения язычества, модными верованиями и воззрениями на жизнь. Уничтожалась и связь этих произведений с самими авторами – древними жителями мира, заключающегося изначально еще в тесных долинах Междуречья, Северо-западной Африки и Сиро-Палестинского региона.
Далее:
«…переводчик “Божественной комедии” на русский язык М. Лозинский в своих комментариях к переводу пишет, что Данте предвосхитил события, упомянув о красной кардинальской шапке, поскольку такие шапки для кардиналов были введены только после смерти Данте…» [40] (с. 69).
Вот и еще один очень серьезный прокол в сфабрикованной масонами ко временам «первопечатника» Федорова версии. А вот и следующий прокол все в той же цепи:
«Книгу о Троянской войне, откуда Данте и мог почерпнуть многочисленные подробности этой войны, написал на латыни Гвидо де Колумна. Эта книга стала известна не ранее XV в. в печатном виде…» [40] (с. 69).
То есть сразу, минуя оригинал, появляется уже распечатанной во множестве экземпляров. Но и по времени аккурат в ту пору, когда легендарный Данте, якобы с ней ознакомленный, уже давно лежал в гробу.
Вот очередной прокол фальсификаторов, который так и вообще – из области анекдота:
«Данте в “Божественной комедии” упоминает Испанию и Австрию, названия которых впервые появились только в конце XV века» [40] (с. 69).
То есть несоответствий фальсификаторы наделали ничуть не меньше, чем их коллеги при изобретении мифа «о тысячелетней рабе» в своей истории города Глупова – дошедшем до нас «экземпляре» «Повести временных лет».
«Однако только название Австрия является ключом к пониманию передела Европы в XV в. Немецкое название Австрии Osterreich недвусмысленно означает “Восточная империя”. И Австрия действительно расположена к востоку от современной Германии, ср. также англ. Austria, фр. Autriche. Заметим при этом, что праславянский корень (в)ът, содержащийся в слове “восточный”, имеет также смысл “внешний”…
Однако славянское название Австрии, например чешское Rakousko, ясно указывает на современную Австрию как на бывшую провинцию средневековой славянской Дубровницкой республики, столицей которой был г. Дубровник… Латинское название г. Дубровник – Ragusa…) [40] (с. 84).
То есть рогожа. А название Австрии, Rakousko, – рогожка. Вот куда направлялась наша соль через учрежденную Иваном Грозным Ямскую Рогожью слободу, современный Ногинск, и Рогожскую заставу в Москве. Ведь именно в тот момент, когда морское сообщение с нашими солевыми приисками, ввиду экспансии густо окруживших нас тогда враждебных государств, становится невозможным, и появляется этот для нас столь странный сухопутный маршрут. И лишь зимний санный путь легко доставляет этот безценный груз через заснеженные отроги Карпат и Альп к нашим братьям славянам этой Дубровицкой республики, где на побережье Далмации находится город со столь удивительным названием, несущим в себе меру веса соли. Да и сама Австрия, откуда соль затем и расходится по Западной Европе, несет в себе то же наименование. А очень возможно, что в основе наведенной на нас масонами бурной волны Лжедмитриев и лежал скрытый от нас историями историков солевой бунт Запада.
«Австрией бывшая славянская земля стала называться только при Габсбургах, причем не ранее XVI века» [40] (с. 85).
Так кем же был этот «предвосхитивший» столько удивительнейших наименований общепризнанный на Западе «гений»? Изобретатель латиноязычия был, прежде всего, посвященным масоном:
«Сам Данте был одним из руководителей ордена тринитариев, унаследовавшего традиции тамплиеров, и он недвусмысленно говорит о симпатиях к храмовникам» [294] (с. 114).
Так что изобретатель латыни, что выясняется, был таким же масоном, как и сам Пушкин – изобретатель языка, общепринятого сегодня за русский литературный.
Имеется и множество иных несовпадений или удивительнейших «находок» древних авторов, ранее почему-то никому совершенно не известных. Лишь в XVIII веке ни на чем не основанная, то есть не имеющая более ранних произведений, вдруг:
«…расцветает французская поэзия, и в монастырях тут же внезапно обнаруживаются творения труверов, “французских певцов раннего средневековья”, а сборник песен вагантов “случайно обнаруживается” у баварских монахов-бенедиктинцев вообще только в начале XIX в. и тут же датируется XIII веком! Между тем бродячих певцов-вагантов в XVII веке во Франции называли голиардами (goliards), т. е. по-русски “голый род”, известный по нашим сказкам как “голь перекатная”» [40] (с. 85).
Вот и еще очередной прокол Запада. Ведь изобретая некие якобы чрезмерно древние произведения своих «бардов» они даже название им не удосужились какое-нибудь свое особенное сочинить, но содрали просто-напросто у нас уже существующее – готовое, совершенно не понимая при этом, что оно может на нашем языке означать что-либо конкретное, то есть иметь осмысленный перевод своего звучания.
Такое же онемечивание, то есть внедрение папуасских диких культур, произошло и во всех иных странах, где власть на «белом континенте» захватили красные знамена Ермона картавых Израилевых колен (слово Европа означает: возвращение евреев), произошедших от чернокожих служанок хананеянок жен Якова-Израиля – Ваалы и Зельфы (см.: [198]).
Вот, например, откуда появляется наречие наших учителей по нашей же истории – немцев:
«…только в XVI веке образовался литературный или книжный немецкий язык, вытеснивший употребление наречий и сделавшийся общим языком нации. В основе этого общего языка лег перевод Библии, сделанный Лютером, и первая грамматика немецкого языка, принявшая в руководство язык Лютера, вышла в 1578 году» [377] (с. 7).
Так что на момент, скажем, взятия Иваном Грозным Казани и Астрахани никакого языка у этих сидящих еще по тем временам на дереве папуасцев вообще не существовало. То есть наречия-то, кой какие, все ж имелись, но писать на них они пока не умели. Удивляет?
Удивляет другое. Каким же все-таки образом этот невообразимый сброд наречий и диалектов, получивший свою письменность, чисто к тому времени еще формально, нам сегодня нашу же историю преподает!?
Кстати, вот когда они вообще начинают свои буквы корявыми не привыкшими к этому занятию пальцами только еще пытаться выводить:
«Только в XVIII веке начали упражнять их сочинениями на немецком языке» [377] (с. 8).
Однако ж, лишь спустившись с дерева и переложив из правой руки в левую банан, они тут же берутся за сочинения этих всю плешь нам проевших историй по истории:
«Основоположниками русской исторической науки были немцы, которые со времен Петра I поставили себе задачей создать историю Руси. Они не знали и сотой доли того, что мы знаем теперь, да и не могли знать уже и потому, что некоторые из них, писавших историю Руси, не знали даже русского языка! (Байер, например)…
Выводы, к которым пришли ученые немцы, стали своего рода каноном, в достоверности которого сомневаться считалось что-то вроде святотатства» [140] (с. 84).
И зря кто-то думает, что все вышеизложенное представляет собою какое-то такое недоразумение. Ведь если бы безграмотных немцев, залезших в те эпохи в наши книжные запасники, и действительно интересовала история, то значение ими прочитываемого можно было бы легко выяснить у любого русского человека, не имеющего отношения к верхним классам общества. В конце концов, у любого дьячка: русский народ в те времена разговаривал исключительно на том языке, на котором были написаны наши древние летописи. Но немцев правда совсем не интересовала: им необходимо было, наоборот, подальше ее упрятать. А теория о скопищах остолопов, которыми править могут лишь западные культуртрегеры, аккурат и отрабатывалась ими за достаточно немалые деньги заказчиков новой мировой истории, изобретаемой в ту пору Западом для окончательного разгрома славянства.
Потому систематизации подверглись лишь те отрывки, которые устраивали производимый заказ:
«Основные выводы были сделаны без сличения всех летописей и проверки их по многим спискам. В основу была положена Лаврентьевская летопись, кстати сказать, пестрящая пропусками, ошибками и описками. Крупная, отдельная и оригинальная ветвь русского летописания – новгородские летописи – была оставлена без должного внимания.
Когда за дело взялись более серьезно, теория уже была создана, а потому все новое, становившееся известным, подгоняли под уже принятую схему, а явно несогласное отбрасывали, считая за ошибку, фальшивку, а то и просто замалчивая» [140] (с. 84–85).
К тому же многое в летописях:
«…было понятно не верно из-за того, что понимали текст, исходя из норм современного языка, а старых форм просто не знали» [140] (с. 85).
И это вполне понятно. Ведь разговаривали в те времена наши доморощенные полуиностранцы на каком-то совершенно невообразимом сленге. Эти модники:
«…изъяснялись по-французски лучше, чем по-русски. Учебников древнерусского или славянского языка не было… Естественно, что смысл летописей изменялся при переводе до неузнаваемости» (там же).
Но и вся изобретенная немецкой «наукой» наша «история» представляла собой лоскутки, мало чем между собой сходящиеся даже по смыслу. И чтобы все это можно было как-либо хоть осмыслить:
«…надо было быть русским историком, а их не было. Ученый немец представлялся прямо олимпийцем, и на него смотрели чуть ли ни с благоговением. О серьезной критике их не могло быть и речи: и не было кому критиковать, и небезопасно было критиковать особ, находившихся под самым высоким покровительством, критика могла быть сочтена только “продерзостью”» (там же).
Но и в самой Западной Европе, чтобы придать выдвигаемой теории о городе Глупове какую-либо хоть видимость основы, весь имеющийся компромат следовало запрятать подальше от посторонних глаз. Что и было сделано. Ну, а уже потом, после драки, что называется, кулаками не машут:
«Иностранные источники, содержавшие ценнейшие сведения о Руси, не были вовсе известны, а во многих из них находились как раз прямые указания на ложность норманнской теории» [140] (с. 85–86).
Так что не все, к счастью, даже к сегодняшнему дню безвозвратно утеряно. И, как это ни выглядит странно, аккурат по западным источникам, то есть по мнениям о нас наших же врагов, только и можно сегодня распознать происходящие в те времена события.
Наши же отечественные источники подвергались фальсификациям куда как более тщательно. В наших головах формировалась история города Глупова:
«…на историю давила политика – германскому влиянию в России было выгодно поддерживать в русских убеждение, что без варягов им и теперь не обойтись. Норманнская теория считалась “благонамеренной”, и всякий выступавший против нее подвергался сомнению в “благонадежности” и т. д. Защищать диссертацию на антинорманнскую тему не было возможности: она непременно была бы провалена в совете профессоров» [140] (с. 86).
