скачать книгу бесплатно
– На работу потащишь? – спросил он, оглядывая Веру с ног до головы.
Под его взглядом она вспыхнула, осознавая, что тоже выглядит не лучшим образом. Тушь наверняка осыпалась, ведь вчера с вечера ей даже в голову не пришло смыть косметику. От укладки – одни воспоминания, блузка несвежая, зубы не чищены. Ужас!
– Сначала нужно понять, сможете ли вы вообще встать, – сварливее, чем это было необходимо, сказала Вера. – Вам нужно привести себя в порядок, я приготовлю завтрак, а дальше видно будет. Но если вы хотите знать мое мнение, то вам действительно нужно в офис, однако после того, как вы съездите в больницу к Костику.
– Да, Костик. – Молчанский помрачнел. – С этим дерьмом нужно разобраться в первую очередь. Надо же, наркотики! Никогда бы не подумал…
– Павел Александрович, вы меня, конечно, извините за дерзость, но вы много о чем, похоже, не думали, – язвительно заметила Вера.
Нет, не было у нее никаких прав так с ним разговаривать, но проведенная у его ног ночь как будто открыла в душе невидимые до этого шлюзы.
– Дерзость? – Он вдруг ухмыльнулся и на мгновение стал похож на прежнего Молчанского, не пьяного с бессмысленным взглядом, а ироничного, умного, в чем-то бесшабашного повелителя жизни, коим он ей всегда представлялся. – Ну, думаю, что после того, как ты полночи слушала мое рыгание, тебе много чего можно простить, хотя ты все же не зарывайся, Ярышева. Но в общем и целом ты, конечно, права. Не поспоришь.
Он рывком поднял свое тело с дивана, встал на ноги, покачнулся и был вынужден схватиться за спинку, чтобы не упасть.
– Черт…
– Пить – здоровью вредить, – глубокомысленно изрекла Вера. – До душа дойдете или вас проводить?
Он обернулся и снова оценивающе посмотрел на нее, сверху донизу ощупал бесстыдным, очень мужским взглядом, будто раздел. Вера опять невольно покраснела. Нет, все-таки беда с вегетатикой, надо будет к доктору сходить.
– В душ я сам, – церемонно ответил Молчанский. – А потом, наверное, надо попытаться что-то съесть, хотя я крайне сомневаюсь, что получится. Или сначала съесть? Ты как думаешь?
– Павел Александрович, а можно сначала мне в душ? – спросила Вера. – А потом я яичницу поджарю, с помидорами и сыром. И кофе вам сварю. Хотя вам, наверное, чай лучше.
– Кофе, – задумчиво сказал он, словно прислушиваясь к себе. – И чай. И минералки. С лимоном. Принеси, а, там на кухне есть, в холодильнике. Я бы сам, но туда я, наверное, не дойду.
Вера и без его слов видела, что начальнику худо. Так худо, как может быть после пятидневного запоя, из которого выводят с помощью капельницы. По-хорошему, так нужно бы и еще одну поставить, а то и несколько. Но это не сейчас, позже. Сейчас нужно как-то привести его в чувства и отвезти в город.
Она сходила на кухню, принесла пузатую зеленую бутылку французской минеральной воды, которую с подачи Молчанского, пившего только эту воду, тоже полюбила, хотя покупала редко из-за дороговизны, высокий стакан, тонко порезанный лимон и вазочку со льдом, который отыскался в морозилке. Готовили его, понятное дело, не для минералки, для виски, но виски сейчас Павлу Молчанскому был строго противопоказан.
Сорвала пробку, тугая струя ударила о дно бокала. Шеф напряженно смотрел за Вериными действиями и облизывал сухие запекшиеся губы. Так хотел пить.
– Держите.
Бокал он осушил в три глотка и протянул Вере, глядя умоляюще, – мол, еще. Она усмехнулась и повторила нехитрую операцию: два куска льда, один ломтик лимона, вода до краев, чтобы пузырьки, лопаясь, выскакивали наружу. Он снова влил в себя воду, постоял, отдуваясь, потом приказал:
– Ладно, давай дуй в душ, который в гостевой спальне. Там полотенца, шампуни всякие, впрочем, ты ж, наверное, знаешь.
Вера действительно знала и, пока принимала душ, размышляла над странностями собственной жизни, которые позволяли ей быть в курсе того, какие шампуни предпочитает Светлана Молчанская, когда в последний раз меняли насадку для душа в хозяйской спальне и когда домработница нечаянно разбила раковину в ванной для гостей. С другой стороны, что же тут странного, если у нее такая работа?
Она избавилась от одежды, влезла под душ, включила самую горячую воду, которую только могла вытерпеть. Горячую воду она не любила, но сейчас ее бил озноб, вызванный недосыпом и нервным напряжением, не отпускавшим со вчерашнего дня. Нужно было согреться.
Из ванны она вылезла распаренная и жаркая, натянула банный халат, висевший на дверном крючке, с наслаждением почистила зубы, очистила лицо имеющимся в шкафчике молочком для снятия макияжа, заново накрасилась, поскольку косметичку предусмотрительно всегда носила с собой, покручинилась, что с той же предусмотрительностью не позаботилась о запасных трусиках, обошлась найденными в недрах шкафчика однодневными прокладками, придирчиво осмотрела блузку, которая вполне могла выдержать еще один трудовой день, на волосы навертела тюрбан из полотенца, решив, что позже просто закрутит их в «кучку», особенно не заботясь об укладке, и вывалилась обратно в коридор вместе с облаком пара.
На кухню она вплыла, еще не совсем довольная происходящим, но хотя бы считающая, что жить можно. Ей очень хотелось есть, и она надеялась, что в холодильнике найдется запас продуктов на две большие яичницы и пачка апельсинового сока.
На кухне у окна стоял завернутый в полотенце свежевыбритый Молчанский. Полотенце, серое, довольно большое, было обернуто вокруг его чресел, вверху оставляя открытым внушительный, очень волосатый торс, а внизу – крепкие, тоже обросшие густой растительностью босые ноги. Вера невольно ойкнула.
– Что, хочешь сказать, что я тебя смущаю? – осведомился Молчанский и шумно отхлебнул что-то из большой кружки с красочным Дедом Морозом, которую держал в руках. – Так ты это, будь проще, Ярышева. Я сейчас оденусь, только чай допью. У меня без чаю обморок может случиться. Или у тебя тоже того, обморок сейчас будет?
– У меня не будет, – добавив в голос былой язвительности, ответила Вера, повернулась к нему спиной и начала с преувеличенной сосредоточенностью возиться в холодильнике. – У меня не бывает обмороков. Это во-первых. А во-вторых, не льстите себе, Павел Александрович.
Он засмеялся, хорошо, от души, как всегда смеялся тот, прежний, отлично знакомый ей Павел Молчанский. Допил чай, со стуком поставил пустую чашку в раковину.
– Ладно, пойду оденусь, – сообщил он. – Ты приготовь себе что-нибудь, потому что я есть не буду. Мне про еду даже думать страшно. И это, найди мне растворимый аспирин, что ли. Где-то он в доме точно есть, только я никак не могу сообразить где.
Вера кивнула, собравшись ответить, что поесть ему обязательно надо, поскольку иначе у него не будет никаких сил на предстоящий длинный и сложный день, но не успела, потому что по кухне разлился мелодичный звонок домофона. Потом второй и сразу же третий. Кто бы ни стоял сейчас у ворот, терпением он не отличался.
Ворота, которые хозяин дома все время оставлял нараспашку, Вера вчера собственноручно заперла за уехавшим доктором, но открыть их можно было и из дома. Очень предусмотрительно, если не хочешь лишний раз выходить на улицу. Она покосилась на Молчанского – откроет или нет? Тот тяжело вздохнул, но все-таки двинулся в сторону домофона, шаркая тапками, как старик. Полотенце било его по ногам, и Вера вдруг испугалась, что оно сейчас упадет.
– О-хо-хо, грехи мои тяжкие, – простонал вдруг шеф. – Ее-то каким ветром сюда принесло?
– Светлана приехала? – с легким испугом спросила Вера. Картина полуголого Молчанского и рядом ее самой, одетой в банный халат, могла распалить и без того ревнивое воображение супруги шефа. Доказывай потом, что ты не верблюд!
– Нет, не Светлана. – Начальник болезненно скривился. – Как раз наоборот. – И, видя непонимание на Верином лице, пояснил с очередным вздохом: – Котя.
Котя, точнее, конечно, Катя была той самой молодой, длинноногой, пышногрудой и абсолютно безмозглой любовницей, которая путала эссенцию с квинтэссенцией. Звонок в домофон раздался снова, и Молчанский наконец сообразил нажать кнопку, отпирающую ворота, и, все так же шаркая ногами, побрел к двери.
– Вот на хрена было все запирать? – раздраженно спросил он. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу запертые пространства.
– У вас вчера кто-то машину взорвал, если вы забыли, – напомнила Вера. – Не знаю, как вам, а мне было как-то спокойнее спать в запертом доме.
– Семи смертям не бывать, а одной не миновать, – туманно заметил Молчанский и распахнул дверь. В круглую прихожую ворвалась Катерина, неся с собой запах осеннего утра, тумана, свежести, перемешанный с ароматом духов, легких, ненавязчивых, очень утренних, таких, какими и полагается быть дорогим духам в семь часов утра.
– Привет, Пусечка. – Катя вытянула накрашенные губки для поцелуя, но щеки любовника не коснулась – берегла помаду. – Совсем ты одичал, сам не звонишь, трубку не берешь, сидишь тут на даче, как сыч. Уже голенький? Это хорошо. Сознавайся, ты меня ждал?
Она протянула длинные ловкие пальчики с ярким маникюром к узлу на полотенце, попыталась развязать, Молчанский сделал шаг в сторону, Катя подняла глаза и тут увидела стоящую в глубине кухни Веру. Глаза ее запылали.
– Вот оно что, оказывается! – В ее воркующем до этого голосе теперь был металл. – Я-то, дура, понять не могу, куда ты подевался, а ты тут, на даче, с бабами развлекаешься! Мне ты сюда, помнится, приезжать запрещал. «Семейное гнездо», – смешно передразнила она. – А эту свою подстилку тебе тут трахать моральный кодекс не запрещает?
– Кать… – В голосе Молчанского звучало предостережение, но красавица предпочла его не услышать. Вера стояла, чувствуя, как у нее пылают уши. Облыжные обвинения не становились менее отвратительными только от того, что в них не было ни слова правды. Оправдываться она считала унизительным, а все происходящее несправедливым.
– Что Катя! – Голос девушки набирал обороты, становился все выше и выше. Она накручивала себя, входя в состояние истерики, из которого, как знала Вера, уже не могло быть выхода. – Ты, скотина, сколько раз я просила тебя развестись со своей старой кошелкой, уйти жить ко мне, дать мне, наконец, статус, которого я заслуживаю, а ты говорил, что для тебя семья – святое! А на самом деле ты все это время просто изменял мне с этой тихоней, с этим ходячим блокнотом, у которого вместо мозгов калькулятор! Ты посмотри на нее… У нее же ноги небритые. И на это ты меня променял? На это, да?! Ты скажи…
Вере казалось, что она сейчас упадет в обморок, несмотря на свои недавние заверения, что никогда этого не делает. Ноги она действительно после возвращения из отпуска побрить так и не удосужилась. Зачем, если с любовником она рассталась, а нового нет и не предвидится? Кто ж знал, что ей придется ночевать на полу рядом с практически бездыханным телом Павла Молчанского, а утром принимать душ в его ванной?
Звонкий, хлесткий звук разрезал воздух. Катя схватилась за щеку, а Вера с изумлением поняла, что Павел отвесил любовнице пощечину.
– Ты меня ударил? – прошептала Катя. – Из-за нее? Из-за этой? Значит, она действительно что-то для тебя значит? Значит, она тебе дороже, чем я?
– Кать. – Голос Молчанского звучал устало. – Садись в машину и уезжай. Ты же на машине приехала, правда? Вот и прекрасно. Машину можешь оставить себе. Квартира еще на три месяца оплачена, если за это время ничего не придумаешь, позвони, я еще на полгода аренду продлю. Но на этом все. Расстанемся по-хорошему.
– Ты меня бросаешь? – В голосе девушки теперь звучали слезы. – Значит, все, что я сделала, я, получается, сделала для нее?
– Я не очень понимаю, что ты такого сделала. – Молчанский поморщился, и Вера поняла, что у него болит голова. Сильно болит, практически нестерпимо.
Она отвернулась от тягостной сцены и открыла шкафчик, в котором Светлана хранила лекарства. Шеф просил аспирин, а она его так и не нашла.
– Я не понимаю, что ты сделала, – повторил Павел, – но давай не будем разыгрывать трагедий. Я никогда не обещал тебе любви до гроба, а всегда честно предупреждал, что на тебе не женюсь…
– А на ком ты женишься, на ней?! – снова закричала Катя, но он продолжал, будто она и не перебивала его вовсе.
– …и в общем-то было понятно, что наша сладкая история рано или поздно закончится. Вот она и закончилась. Ей-богу, Катюха, у меня и без тебя достаточно проблем. Жена ушла, сын в больнице, машину сожгли, голова отваливается, в общем, ариведерчи, спасибо, как говорится, за все.
– Какая же ты, оказывается, скотина, Молчанский! – сказала Катя, в голос которой вернулся металл. – Но ты зря надеешься, что так просто от меня отделаешься. Не на ту попал. Я тебе еще попорчу столько крови, что все твои нынешние неприятности покажутся тебе экскурсией в детский сад. Понял? Попомнишь еще меня, сволочь! А эта… твоя… пусть аккуратнее по улицам ходит. Я-то всегда подозревала, что между вами что-то есть, но люди уверяли, что она у тебя вместо мебели. Что ж, получается, иногда и мебель сношают. В общем, живите теперь и бойтесь, оба!
Она запахнула пальто. Очень стильное длинное леопардовое пальто, не очень уместное ранним ноябрьским утром, оно очень ей шло, удлиняя и без того бесконечные ноги. Красивая была эта Катя, хоть и пошлая, но красивая.
– Пошла вон отсюда, – коротко бросил Молчанский. – Я тебе все сказал. Ключи от квартиры в почтовом ящике оставлю. И никогда больше не смей появляться рядом со мной. И не пугай ты ежа голым задом, ради бога. Поверь, что я – человек пуганый.
Именно в этот момент полотенце, обвивавшее бедра Молчанского, развязалось, упало на пол и явило миру тот самый голый зад, которым не надо было пугать ежа. Вера ойкнула и закрыла лицо руками, а Катерина гомерически захохотала.
– А она у тебя еще и скромница. Молчанский, а она вообще знает, как ты любишь? Ты же у нас мальчик с претензиями на острое, горячее и сладкое.
– Я сказал, вон пошла! – Не озаботившись, чтобы поднять полотенце, Молчанский, как был голый, подошел к Кате, крепко взял повыше локтя, решительно проводил до двери, распахнул ее и легонько подтолкнул девушку на крыльцо. – Вали давай.
Захлопнулась с оглушительным стуком дверь, повернулся ключ в замке, который обычно шеф предпочитал не закрывать, и Вера услышала его сердитый голос:
– Извини.
Зашаркали куда-то ноги в домашних тапках, заскрипели ступеньки лестницы, и стало тихо. Лишь сверху, из спальни, раздавались шаги. Вера рискнула открыть глаза, крепко растерла лицо руками, глубоко вздохнула и вернулась к приготовлению яичницы. В конце концов, шефа нужно было сначала накормить и вернуть к жизни, а уже потом испепелять взглядом. Да и не был он ни в чем перед ней виноват, по большому-то счету.
* * *
Спустя еще десять минут стало ясно, что заставить начальника поесть Вера не сможет. Он с видимым отвращением затолкал в себя два куска пышного омлета, который она сделала вместо яичницы, рассудив, что он легче «пройдет», скривился, побледнел и отшвырнул вилку. Вид у него был мученический.
– Пить – здоровью вредить, – назидательно повторила Вера, которой было начальника вовсе не жалко. Но тарелку убрала, поставив перед ним еще одну кружку очень крепкого и очень сладкого чаю, в котором плавало ярко-желтое солнышко лимона.
– Отпивайтесь чаем, что ли. И поедем. Какой у нас будет план?
Молчанский посмотрел на часы, которые показывали половину восьмого.
– Сначала к вчерашнему лекарю. Пусть прокапает меня еще раз, чтобы у меня были шансы дожить до вечера, а то чувствую я себя так, что всерьез в этом сомневаюсь.
Выглядел он действительно отвратительно. Кожа желтая, как будто Павел переболел желтухой, глаза ввалившиеся, под ними синева, на щеках – мелкие порезы, сразу видно, что, когда шеф брился, у него сильно дрожали руки. Они и сейчас тряслись, но все-таки не так сильно, чтобы проливался чай из кружки. И на том спасибо.
– Хорошо, я сейчас оденусь и позвоню, – кивнула Вера. – Потом?
– Потом к Костику, в больницу. Нужно понять, что это за чертовщина с наркотиками. Затем я к ребятам подъеду, в полицию. Нужно понять, кому понадобилась моя машина. Затем на работу. Ты, пока меня не будет, выясни у Ирины Геннадьевны, что именно нужно налоговой, собери все документы и вообще пошурши там по-тихому, гостей надо встречать во всеоружии. Тем более таких дорогих, как налоговая. – Он нехорошо усмехнулся. – И где я так нагрешил, что на меня все напасти разом свалились? Не знаешь? Как Касьян посмотрел, честное слово.
– Тьфу-тьфу. – Суеверная Вера поплевала через левое плечо. – Не будите лихо. В ваших неприятностях вы, извините, сами виноваты. Потому что они у вас из-за баб.
– Я так-то перед тобой извинился. В смысле, за Катьку. А воспитывать меня уже поздно, сама понимаешь. Вот только не верю я в такие совпадения. И Светке кто-то фотографии отправил, и налоговая пришла, и Костик с катушек слетел, и машина сгорела, и Катька сегодня с утра сюда явилась. Да еще и с Глашкой сплошные непонятки.
Глашка, Аглая, была старшей дочерью Молчанских. Лицом она была точной копией отца: довольно миловидная, с пухлыми губами и курносым носиком, вот только глаза не серые, а карие, темные, такие глубокие, что не видно зрачка, да и фигура похожая – невысокая, крепенькая, не тонкая в кости, но ладная. Еще пару лет назад девчушка немало переживала из-за своей «немодельной» внешности, но недавно ей исполнилось восемнадцать, и, как говорил Молчанский, по этому поводу она успокоилась, «переросла» и даже завела кавалера. С ним, что ли, неприятности?
– Да нет, с ним вроде все нормально, – пожал плечами Молчанский, когда Вера задала свой вопрос вслух. – Со мной она не разговаривает. Огрызается, шипит, как кобра, только что капюшон не раздувает.
– Из-за вашего конфликта со Светланой?
– Да нет, это еще за пару дней до того началось. У нее и Светка не в чести. Съехала в отдельную квартиру, знаешь, ту, что я ей на восемнадцатилетие подарил. И носу не кажет ни ко мне, ни к матери.
– Так, может, вы ее ругали за что-то, запретили куда-то идти или ехать?
– Да в том-то и дело, что не было ничего. Ну со Светкой она, бывало, цапалась, у той, сама знаешь, характер не сахар, но мы-то с ней всегда жили душа в душу. Ладно, давай собираться, время идет. Ты вот еще что, машину мне какую-нибудь организуй. Не могу же я тебя вместо такси использовать. У тебя и своих задач полно.
– Организую, но только не сегодня, – решительно сказала Вера. – Вы еще пока не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Поэтому я отвезу вас к врачу и позвоню Игорю. А завтра, если захотите, одну из служебных машин возьмете.
– Завтра я себе новую машину куплю. – Молчанский невесело усмехнулся. – Главное – чтобы оно было, это завтра.
До города доехали без приключений, хотя Вера отчего-то нервничала и то и дело посматривала в зеркало заднего вида. Молчанский ни о чем не спрашивал. Сидел на пассажирском сиденье, притулившись головой к дверце, и то и дело закрывал глаза.
– Если бы ты вчера не приехала, я бы, наверное, сдох, – сказал он вдруг, – хотя, может, это было бы и к лучшему.
Спорить Вера не стала, понимая, что сегодня Молчанский просто не может иметь оптимистичного взгляда на жизнь. Голова у него, похоже, прошла, по крайней мере, взгляд стал более осмысленным и менее страдальческим, он не тер все время виски, словно пытаясь выцарапать оттуда живущую там боль, и дышал не через стиснутые зубы. Уже хорошо.
Она высадила шефа у клиники, в которой работал вчерашний нарколог, позвонила на фирму, чтобы обеспечить начальника транспортом, дала короткие, но четкие указания, будучи в полной уверенности, что начальник «транспортного цеха» не посмеет ослушаться, позвонила в больницу, уточнила, в какой палате находится Костик и как его найти, сбросила эту информацию Молчанскому в смс и поехала домой, чтобы переодеться и повидать сына, который учился во вторую смену, а потому в это утреннее время был еще дома.
Дальнейший день шел по относительно привычному расписанию. Когда она появилась в офисе, навстречу ей выскочил растрепанный и почему-то красный Гололобов.
– Ну что, ты привезла Пашу? – накинулся он на Веру, даже не поздоровавшись. – Из налоговой звонили, что придут завтра. Я не знаю, что делать.
– Павел приедет, но позже, – уклончиво сказала Вера. – Информацию я ему передала, он ее воспринял, но особого волнения не проявил. Сказал, разберется.
– Ну конечно, он разберется! – Гололобов отчего-то начал рвать волосы на голове. Это выглядело жутко и нелепо одновременно. – Нет, я положительно с ума сойду в этом дурдоме! Ни на кого нельзя положиться!
Вера пожала плечами и пошла в бухгалтерию, где за столом, обложенном папками, восседала Ирина Геннадьевна. Сдвинув очки на кончик носа, она внимательно посмотрела на Веру.
– Ну что, нашелся начальник?
– Нашелся, – кивнула Вера.
– И что, правда пил?
– Правда, но я не буду это обсуждать, – спокойно, но твердо ответила Вера. – Если захотите, спросите у него, когда он приедет.
– А когда он приедет?
– Сказал, после обеда. Может, чуть позже. У него сын в больнице и дома неприятности. Так что приедет, как разберется.
– Наркотики – страшное зло, – покачала головой Ирина Геннадьевна, заметила Верин внимательный взгляд, осеклась. – Верочка, ты не подумай чего плохого. У меня племянница в детской больнице работает, вечером рассказала, что к ним мальчик поступил, Костя Молчанский, ну я и поняла.
– Я надеюсь, с другими членами коллектива вы не поделились своим пониманием? – холодно осведомилась Вера.
Больше всего на свете она ненавидела сплетни и досужие разговоры. Беда, попадая на чужие равнодушные языки, мельчала, стиралась, как затертая множеством рук монета, становилась отчего-то постыдной, превращалась в обнаженную гулящую девку, выставленную на жадное осуждение любопытной толпы.
– Ну что ты, Верочка! – Бухгалтерша смотрела заискивающе. – Конечно, нет! Что же я, не человек?
