скачать книгу бесплатно
Нью-Йорк
Зверинец-город, скованный из стали
И камней. Сталь и камни без конца.
Они сдавили воздух и сердца
И небеса, как счастие, украли.
Ни ярких глаз, ни светлого лица,
В котором бы лучи весны блистали.
Бессмысленные камни здесь скрижали,
И золото – сияние венца.
Голодная стихия неустанно
Глотает жертвы алчней океана.
Все в золоте, во всем презренный торг.
Ни проблеска мечты, ни искры чувства.
Живет машина, умерло искусство.
Зверинец-город, мрачный Нью-Йорк!
Пустыня
Пустыня мертвая пылает, но не дышит.
Блестит сухой песок, как желтая парча,
И даль небес желта и так же горяча;
Мираж струится в ней и сказки жизни пишет.
Такая тишина, что мнится, ухо слышит
Движенье облака, дрожание луча.
Во сне бредет верблюд, как будто зной влача,
И всадника в седле размеренно колышет.
Порою на пути, обмытые песком,
Белеют путников покинутые кости
И сердцу говорят беззвучным языком:
«О бедный пилигрим! Твой путь и нам знаком:
Ты кровью истекал, ты слезы лил тайком.
Добро пожаловать к твоим собратьям в гости».
1903
Максимилиан Волошин
* * *
Как Млечный Путь, любовь твоя
Во мне мерцает влагой звездной,
В зеркальных снах над водной бездной
Алмазность пытки затая.
Ты – слезный свет во тьме железной,
Ты – горький звездный сок. А я —
Я – помутневшие края
Зари слепой и бесполезной.
И жаль мне ночи... Оттого ль,
Что вечных звезд родная боль
Нам новой смертью сердце скрепит?
Как синий лед мой день... Смотри!
И меркнет звезд алмазный трепет
В безбольном холоде зари.
1907
Грот нимф
О, странник-человек, познай священный грот
И надпись скорбную «Amori et dolori».[1 - Любовь и скорбь (лат.)]
Из бездны хаоса чрез огненное море
В пещеру времени влечет водоворот.
Но смертным и богам отверст различный вход:
Любовь – тропа одним, другим дорога – горе.
И каждый припадет к божественной амфоре,
Где тайной Эроса хранится вещий мед.
Отмечен вход людей оливою ветвистой.
В пещере влажных Нимф таинственной и мглистой,
Где вечные ключи рокочут в тайниках,
Где пчелы в темноте смыкают сотов грани,
Наяды вечно ткут на каменных станках
Одежды жертвенной пурпуровые ткани...
Коктебель, апрель 1907 г.
Из цикла «Киммерийские сумерки»
Константину Федоровичу Богаевскому
IV
Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры,
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры;
В огне кустарники, и воды – как металл.
А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках шевелятся фигуры:
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал;
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам...
Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?
Здесь жутко в тесноте... А там простор...
Свобода... Там дышит тяжело усталый океан
И веет запахом гниющих трав и йода.
1907
V
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин...
На месте городов ни камней, ни развалин...
По склонам выжженным ползут стада овец.
Безлесны скаты гор! Зубчатый их венец
В зеленых сумерках таинственно-печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов: начало и конец?
Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни;
И море скорбное, вздымая тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих берегов.
И ночи звездные в слезах проходят мимо...
И лики темные отверженных богов
Глядят и требуют... зовут неотвратимо...
1907
VI
Равнина вод колышется широко,
Обведена серебряной каймой.
Мутится мысль, зубчатою стеной
Ступив на зыбь расплавленного тока.
Туманный день раскрыл златое око,
И бледный луч, расплесканный волной,
Скользит, дробясь над мутной глубиной,—
То колос дня от пажитей востока.
В волокнах льна златится бледный круг
Жемчужных туч, и солнце, как паук,
Дрожит в сетях алмазной паутины.
Вверх обрати ладони тонких рук —
К истоку дня! Стань лилией долины,
Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!
1907
VII
Над зыбкой рябью вод встает из глубины
Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,
Обрывы черные, потоки красных щебней —
Пределы скорбные незнаемой страны.
Я вижу грустные, торжественные сны —
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат пустынные гекзаметры волны.
И парус в темноте, скользя по бездорожью,
Трепещет древнею, таинственною дрожью
Ветров тоскующих и дышащих зыбей.
Путем назначенным дерзанья и возмездья
Стремит мою ладью глухая дрожь морей,
И в небе теплятся лампады Семизвездья.
1907
VIII. Mare Internum
Я – солнца древний путь от красных скал Тавриза
До темных врат, где стал Гераклов град – Кадикс.
Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс,
И струйный столб огня на мне сверкает сизо.
Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карниза
Ко мне склонились кедр и бледный тамариск.
Широко шелестит фиалковая риза,
Заливы черные сияют, как оникс.
Люби мой долгий гул и зыбких взводней змеи,
И в хорах волн моих напевы Одиссеи.
Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь,
И обоймут тебя в глухом моем просторе
И тысячами глаз взирающая Ночь,
И тысячами уст глаголящее Море.