скачать книгу бесплатно
– Мне повторить? Я сказал: тема закрыта, – с раздражением произнёс Павел, вскочив на ноги. – Я хочу побыть один, а про дружбу с тобой я постараюсь забыть. Отойди от меня, разговор окончен.
– Бондарь, не глупи, Геля ни в чем не виновата…
Ответом пришёлся удар справа прямиком в челюсть. Севка, отлетев в сторону, рухнул на багаж дамы преклонных лет, которая тут же начала причитать о вероломстве и хамстве русских туристов. Причитание длилось всего пару секунд, драка закончилась так же неожиданно, как и началась. Свалив противника одним ударом, Павел с невозмутимым лицом взял свою сумку, перешел в другой ряд и, с шумом усевшись в кресло, уставился в окно. Инцидент исчерпал себя, и все мирно расселись по своим местам. Остались лишь обида двух некогда родных людей и парень, лежащий на полу. Доктор, который сопровождал команду на матч, оказался поблизости, он подошёл к Дружинину, поднял его и усадил парня с блуждающим взглядом в кресло. Севка находился в нокауте, и его пришлось приводить в чувства нашатырем.
– Всеволод, ты хреново выглядишь, ты вчера пил? – поинтересовался Иван Иванович, прощупывая пульс у юноши. – У тебя сердце скачет как у зайца во время погони. А ну-ка, вставай, пойдем-ка я тебя внимательней осмотрю, померяю давление. Ты не отравился ли вчера?
– Да вроде нет, все вчера было нормально, особо не ел и не пил, мне же на игру вылетать, я соблюдал режим, – разбитыми губами, еле выговаривая, произнёс Севка.
– А выглядишь ну очень плохо. Вон, и давление низкое. Слушай, тебе, похоже, в больницу надо. У тебя отравление, судя по внешнему виду и симптомам.
– Да я в поряде, прилетим, чуток отлежусь – и нормально. Не заворачивайте меня, я так долго этого ждал.
– Сейчас сладкого чая принесу и горсть активированного угля. Хотя рекомендую лучше остаться и отлежаться дома.
– Иван Иванович, войдите в положение, не заворачивайте, я в самолёте отлежусь.
Гелька, проходив весь день мрачнее тучи, вечером отправилась к сестре. Она чувствовала себя ужасно, не понимая: то ли от выпитого, то ли от содеянного. Надеясь, что, поговорив о вчерашнем с кем-либо по душам, ей без сомнения полегчает. Юлия Андреевна, после того как утром разбудила Севку на самолёт, тактично слилась и не появлялась весь день, словно презирала подругу за совершенный поступок. Отчего Ангелина ощущала себя ещё большей предательницей, чем с утра, проснувшись полуголой в объятьях Севки. Девушка не понимала, как такое могло произойти, ещё большей загадкой для неё было то, что она не помнила, почему это произошло, если она любит Павла.
Сестра, резко открыв дверь, прошептала: «Прекращай звонить, Сережка спит на балконе, проходи уже».
– Привет, Тонь, я в гости, так, чаю попить, – извиняясь, промямлила Ангелина, протягивая торт в прозрачной коробке.
– Проходи, я, правда, на диете, но от Наполеона не откажусь, знаешь же, что люблю его с детства, ещё с тех пор, когда мама пекла. Давно ты, Ангелинка, не заглядывала к нам, что-то случилось? – спросила сестра, снимая с неё дубленку на ходу.
– Разговор есть, правда, личный. А можно, пока ты чай готовишь и торт режешь, я душ приму, а?
– Ладно. Разрешается, – смеясь, ответила Антонина. – Иди в ванную, сейчас полотенце принесу и котлетами тебя накормлю.
Выйдя из душа, Ангелина Селиванова почувствовала себя гораздо лучше, словно смыла душистым мылом часть вчерашнего груза. Шкворчание и запах котлет напомнили желудку о голоде, который тихо урчал в предвкушении пиршества. Закутавшись в махровый халат сестры, Гелька уселась на стул перед тарелкой, на которой лежала пара коричневых котлеток с золотистой мучной корочкой. Шлёпнув лепёшку кетчупа на тарелку рядом с едой, девушка съела их за несколько минут, так и не успев оценить в полной мере вкусовые качества.
– Гель, ты как голодный волчонок, ещё положить?
– Одну, – перебивая сестру, произнесла Гелька с набитым ртом.
Последнюю котлетку девушка ела не торопясь, насытившись, она механически пережёвывала оставшиеся отрезанные кусочки. В комнате запахло жасмином. Заваривался чай. Тоня принялась нарезать пушистый торт тоненькими аккуратными кусочками. Гельке от этой картины так захотелось домой к маме, в детство. К семейному столу, к маминой выпечке, к её добрым рукам, так ласково гладящим по голове. Подальше от всего случившегося.
– Налетай, народ, на тортик!
– Жаль, что не мамин. Помнится, мамин был очень-очень вкусный, – с тоской в голосе сказала Геля.
– Ну, ну, давай без нытья. Всё течёт, всё меняется – это незыблемый закон существования. Давай по существу и без соплей. Рассказывай, что случилось?
– Тонь, вот ты Олега сильно любишь?
– Ясно, влюбилась, но на тебя не запали, так?
– Нет, изменила.
– Быстро как-то, не успела влюбиться, а уже изменила, не похоже это на тебя после такого-то тщательного копания в претендентах.
– Не похоже, – повторила Гелька слова сестры, – сама не узнаю себя.
– Давай подробности, наговариваешь на себя, не иначе.
Антонина, достав из холодильника открытую бутылку вина, быстро налила в бокалы прохладный бордовый напиток.
– Не, я не пью. Теперь точно не пью.
– Давай по чуть-чуть для облегчения признания в содеянном. У меня Олежек сегодня поздно придёт, отгрузка у него в другом городе, так что оставайся ночевать, у мальчиков тебе постелю.
Гелька, кивнув головой в знак согласия, вздохнула и отпила из бокала. Вино оказалось холодным и терпким на вкус. И лишь в сочетании с тортом оно давало приятные ощущения, разбавляя сладость во рту.
– Тонь, а ты вот своего Олежека после стольких лет совместного проживания все ещё любишь?
– Значит, разговор все же о любви пойдет, – смеясь, ответила сестра. – Знаешь, боюсь тебя огорчить, но с возрастом моё восприятие некоторых вещей существенно поменялось. Вот дай мне сейчас твоё молодое тело, но оставь мне мои старые мозги и приобретенный опыт, я всё равно не превращусь в ту беззаботную юную девчонку с жаждой жизни, которой была пятнадцать лет назад. Полагаю, слушая, ты не веришь моим словам, да, будь я на твоем месте, тоже бы не поверила. Но знаю: немного позже ты сама придёшь к этому. Теперь мои глаза округляются не от чего-то нового, а от несовершенства человеческой природы. Сегодня я уже не стану в горячке разбрасываться, тем, что ценно для меня. Юношеский максимализм пообтесался, я стала лояльней к поступкам людей, чётко понимая, что сама несовершенство. Вот ты спросила про Олежека, люблю ли я его… Сейчас расскажу тебе немного о нашей совместной жизни, ты уже взрослая, надеюсь, поймешь и над многим задумаешься. Начну сначала.
Сестра отпила несколько глотков вина из стакана и продолжила:
– С Олегом мы учились в одной группе с первого курса, обыкновенный паренек, не гений, но и не дурак. Отношения складывались на уровне симпатии. Мне нравился другой парень, которому, как оказалось, совсем не нравилась я. И что мне было делать? Возвращаться в Ревду, в двухкомнатную хрущевку, где и без меня ютились три человека. И делить десять квадратных метров с семиклассницей, которая всё ещё играла в куклы. Мне необходим был жених, непременно горожанин. Время поджимало. И я влюбила в себя этого симпатягу. Это оказалось делом нетрудным, так как постоянной девушки на текущий момент у него не было, то ли они не сошлись, то ли разошлись – это было неважно, да и, ко всему прочему, оказалось, он безумно любил секс. Секс каждый день. Я оказалась не против, по молодости это меня даже забавляло.
Получив диплом, я залетела и добилась предложение руки и сердца, мы поженились. И я осталась в городе, в большом городе, о котором мечтала. У меня появилась прописка, муж, ребёнок. Жить с его родителями особо не пришлось, всего-то пару месяцев. Сначала снимали, потом взяли квартиру в ипотеку. Я оказалась на полном его довольствии и попечении.
Его мать то ли из ревности, то ли из-за нелюбви ко мне относилась к моей персоне довольно прохладно. Олег, видя подобное отношение, в ответ демонстрировал ещё большую заботу обо мне, словно доказывая ей нашу неземную любовь. Одно угнетало – это постоянный секс. Правда, я надеялась, что с годами его сексуальный аппетит поутихнет, но нет. Мы занимались любовью даже в месячные, находя места, не участвующие в кровопотере. Однажды после секса, выйдя раньше обычного из душа, я случайно застала его разряжающим своё ружье вручную. Незаметно вернувшись в ванную, я поняла, что меня ожидает всю жизнь – один секс, много секса, бесконечный секс. По моим щекам потекли слёзы, вот она, моя плата за всё, что я получила. С моим-то средненьким сексуальным потенциалом это оказалось наказанием.
И вдруг напор поутих, появились командировки, задержки на работе. Супружеские обязанности два раза в неделю, потом раз – меня это вполне устраивало. Правда, настораживало. Порывшись в телефоне, в компьютере, я обнаружила любовницу. Угрозу моей семье. Угрозу мне, я могла всё потерять, потерять мою степенную, размеренную жизнь, жизнь в большом городе. Устроив скандал и вызвав угрызения совести, я вернула его, простив. Простить можно раз, если мужчина вернулся с раскаянием, осознавая, что потерял сравнимо больше, чем приобрел, но мне было трудно простить его внутри себя. А тут в доказательство своей любви Олег снова вернулся к ежедневному сексу. И к моему средненькому потенциалу добавилась ещё и обида. Забеременев второй раз, я решила чуток отдохнуть от секса. И на сегодняшний день я уже не против любовницы. Всё равно что-то надломилось во мне.
Антонина замолчала, допила вино и налила себе ещё.
– Тонь, так ты его любишь или нет?
– Люблю? Может, я не умею любить вовсе, может, моя любовь какая-то неглубокая, не дано мне это. Одно я знаю точно: я его никому не отдам, тем более теперь – в качестве состоятельного бизнесмена.
– Тонь, а пристраивая меня к горожанину, ты хочешь для меня подобной участи?
– Думаешь, в Ревде тебе будет лучше?
На балконе, проснувшись, заревел сиреной Сережка. Гелька залпом допила вино и засобиралась домой. Узнав столь пикантные подробности, встречаться с Олегом ей сегодня совсем не хотелось.
– Гель, ты куда? Оставайся. Мы же не договорили, ты совсем ничего не рассказала о себе, – уговаривала сестра, пытаясь успокоить малыша.
– Не, Тонь, пойду я, мне надо побыть одной и подумать. Я приду ещё, обязательно приду, и мы поговорим.
Ангелина выскользнула за дверь, понимая, что с таким разочарованием в семейной жизни сестра вряд ли даст дельный совет. Да и что она посоветует после таких откровений?
Глава 6
Самолёт, коснувшись земли, подпрыгнул и, вновь приземлившись на шасси, подскакивая на неровностях, покатился по взлетной полосе, подруливая к зданию аэропорта. Пассажиры зааплодировали. Севка с усилием воли поднял тяжёлые веки, понимая, что сон облегчения не принёс, хотя полёт длился порядка трёх часов. Тело болело каждой клеточкой, каждым сантиметром. «Неужели грипп? Вот только не сейчас. Почему так происходит, что за последние десять часов все последующие события лишь усугубляли предыдущие? Напасть какая-то. Ничего, ничего, сейчас приду в себя и всё обязательно решу. Все исправлю. А сейчас бы поспать ещё пару часов». Севка закрыл глаза, ожидая своей очереди на выход, благо он сидел около окна, но тут же провалился в сон. От несильной тряски за плечо парень вновь открыл глаза.
– Молодой человек, все уже вышли, остались только вы. Вы себя плохо чувствуете?
– Нет, нет, я сейчас.
Севка попытался встать на ноги, цепляясь руками за кресло. От приложенных усилий ватные ноги затряслись мелкой дрожью, выплясывая твист. Организм отказывался подчиняться.
– Послушайте, вам, похоже, нужно в медпункт.
– Нет, нет, все нормально, вчера интенсивно провел силовую тренировку, вот и переборщил малость. А сегодня, пожалуйста, боли и потряхивание, а мне ещё вечером в хоккей играть, – улыбаясь, проговорил парень.
Собрав волю в кулак, Всеволод Дружинин подпрыгивающей походкой двинул в сторону выхода, быстро направляясь в рукав, одновременно улыбаясь и прощаясь с персоналом самолёта. Выйдя в зал прилета, после регистрации Севка Дружинин как раз подоспел к выдаче багажа, почти не отстав от команды. Немного расходившись и отдышавшись, он передвигался уже без видимых усилий. Но внутренний резерв организма трещал по швам даже от незначительных нагрузок. Шлепнувшись в кресло автобуса, он снова впал в состояние полудрёмы.
Ангелина, еле дотащив разбитое тело до общежития, тоже рухнула в постель. Не спал один Павел Бондарь. В его неконтролируемом сознании без конца всплывал образ обнаженной Ангелины в объятьях лучшего друга. Парень гнал видение, но оно накрывало его снова и снова.
На вечернюю тренировку Дружинина не допустил врач, увидев его мертвецки бледное лицо. После тщательного осмотра доктор, не подтверждая диагноза ОРВИ, выявил сильнейшее пищевое отравление. И, поместив Севку в карантинную зону, прописал полный покой и жидкую диету в виде супчиков и кашек. Организм Всеволода, съев горячий бульон, с благодарностью обрушил свой вес на кровать, пытаясь крепким сном вернуть былую силу и мощь.
Наутро душа Пашки Бондаря стонала сильней, чем накануне, она жалела себя, скулила под нос мелодию, не давая сосредоточиться ни на чём другом, и некогда бодрая жизнеутверждающая песня превратилась в протяжно-траурный марш. Слова, привязавшись, повторялись и повторялись.
– Я сво-бо-ден, словно пти-ца в не-бе-сах…
Небеса Пашки находились так низко, что давили на плечи, заставляя сутулиться.
– Я сво-бо-ден, я забыл, что значит страх…
Страх? Страх? Страх? Всё потерять – вот что страшно…
– Я сво-бо-ден с диким ветром наравне,
Я сво-бо-ден наяву, а не во сне…
Более трагичной песни в сию минуту было не сыскать. При словах «я свободен наяву» у Пашки что-то хлюпало в районе кадыка, и он, сглатывая обиду, затягивал песнь снова. Его не радовала такая свобода, да и свобода от чего? От друга, с которым – пуд соли вместе. От девушки, без которой вздох напоминал выдох одинокой волынки. И как теперь со всем этим справиться? Пашка щипнул себя за ногу, волосы вздыбились от боли, но через секунду в горле вместе со вздохом снова заиграла волынка, подпевающая Кипелову.
– Бондарь, ты чего? Зубы ломит? Откуда такая рожа? Сегодня же матч века! – крикнул заменяющий Севку Женька Говорухин. – Не переживай, я Севку на все сто заменю, отвечаю, буду стараться пуще его самого…
– Да не переживаю я за это, – выдавил из себя Пашка, скатываясь на фальцет.
– Не, у тебя правда всё нормально?
Бондарь с удовольствием бы двинул этому круглолицему улыбающемуся толстогубу, чтобы прекратить разговор, но, сдержавшись, тихо процедил:
– Посмотрим, ты такой же активный на льду… Или только языком…
На миг воцарилась тишина, и вдруг с нарастающей трагичностью снова зазвучала музыка «Я свободен…»
Матч начался. Пашка шагнул на лёд – разбитей некуда, он вышел не играть, а для того чтобы подраться. Выместить злость. Отсидев на скамейке шесть минут штрафа за два разбитых носа, Бондарь на лёд больше не вышел – так решил тренер сборной, который, разочаровавшись сегодняшней игрой, занес две фамилии непригодных игроков в конец списка команды. Ни Дружинин, ни Бондарь не оправдали возложенных на них надежд.
К вечеру у Севки болело тело, у Павла – душа, а у Гельки Селивановой болели и тело, и душа. Хотя если инициативу перехватывала душевная боль, то физическая отступала и давала организму небольшой передых, но как только тело начинало выворачивать от физической боли, то душевная, сдавая позиции, выходила попить кофейку. Но человек привыкает ко всему, и Ангелину уже не скручивало пополам от боли в груди или от боли в желудке. Она лежала в позе трупа и смотрела в потолок. Не мигая смотрела. Ей казалось, если долго смотреть на белый потолок без шероховатостей, выступов и отвлекающих линий, то он через некоторое время начинал двигаться. Превращаясь в единую массу, при созерцании он медленно отдалялся, а при моргании резко приближался.
«Разве можно просто лежать и руководить потолком? – думала Гелька. – А чего нет, торопиться-то некуда. За что-то нужно цепляться… Я же как-то жила без Пашки… Или он меня полностью перезагрузил? Или вытащил из кокона сомнений меня настоящую. Нужно с ним поговорить… Вот он приедет, и я поговорю… А что я скажу? Что с Севкой не спала, что девственница. Что мы траванулись… И я типа прилегла, мучаясь желудком, а Дружинин воспользовался… Свалить всё на него? А вдруг было наоборот?.. Он прилег, мучаясь желудком, а я к нему, думая, что он – Пашка… И Сева ни в чём не виноват…
Гелька снова уставилась в потолок, перемещая его вперед-назад, отвлекая этим мозг. Через полчаса лицезрения на белой безупречной массе стали вырисовываться шероховатости и царапины, привлекающие внимание. И потолок замер. Больше он не шевелился. Пустующее пространство снова заполнила боль. Гелька попыталась загрузить свой мозг новой задачей – где взять таблетку аспирина и сколько брать, чтобы помогло, когда в комнату вошла Юлия Андреевна.
– Гель, ты долго намерена рассматривать штукатурку? Ау, ты со мной не разговариваешь?
– Голова болит, не кричи, я слышу, – прошептала Ангелина.
– Таблетку выпей.
– С удовольствием бы, да нет…
– Сейчас найду… У соседей возьму, сколько надо?
У Гельки не было ответа на вопрос.
– Пять, – произнёс мозг голосом Гельки.
– Пять? Как пять? Не много?
– В самый раз, – продолжал диалог мозг.
Выпив две сразу и оставив три на ночь, Гелька уселась на кровати.
– Гель, может, в кино? – предложила Юля.
– Не, мутит меня что-то, я ещё полежу, вон лучше Данте полистаю.
– И чего так переживать? Скажи, что не любишь Севку, случайно получилось, пьяная была…
– Юль, иди уже в кино…
Взяв с полки труд Алигьери в бордовом переплете, Гелька улеглась, отвернувшись к стене.
– Да пожалуйста, на меня ещё дуется… Нечего валить с больной головы на здоровую, – фыркнула Юлька, схватила сумочку и хлопнула дверью.
Гелька же собственноручно погрузила себя в Ад, приступив к чтению первой части «Божественной комедии», теперь он был ей близок и понятен прямо сразу с первых строк…
…
Я, словно лист, затрепетал тогда
А рядом с ним возникла волчья морда…
Была страшна волчица и худа.
И яростных зрачков её, казалось,
Бесстыдная и алчная вражда
Своим смертельным пламенем касалась
